Текст книги "Наука страсти"

Глава 21

Маркиз Сильверстоун поморгал, снял очки, протер их неприличного вида носовым платком и снова водрузил на нос.

– Боже правый, Гримсби! Ты только посмотри на себя!

Мисс Динглеби чуть-чуть поправила лиф Эмили.

– Не Гримсби. Ее королевское высочество Эмили, принцесса Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофа. – Она отошла на шаг, окинула Эмили критическим взглядом и повернулась к Фредди. – Советую постараться и запомнить этот факт, ваша милость – В словах «ваша милость» прозвучало откровенное пренебрежение.

Фредди присвистнул.

– Тем не менее платье на тебе просто сногсшибательное, Гримсби. Отец уже видел?

– Еще нет. – Эмили покрутилась перед зеркалом, надеясь, что ни Фредди, ни мисс Динглеби не заметят предательского румянца, быстро заливающего ее щеки.

– Ну, тогда завтра он будет потрясен. Надеюсь, бедняга сумеет сохранить разум. – Фредди театрально зевнул и лениво похлопал себя по губам. – Хотелось бы мне оказаться там и увидеть это своими глазами.

– Фредди. – Эмили отвернулась от зеркала и подбоченилась. – Ты и твоя сестра завтра и шага из дома не сделаете. Ни единого шага. Это понятно? Бал дается только для взрослых. – Она многозначительно посмотрела на него суровым взглядом Гримсби, предостерегая – не распускай язык!

– Что, даже по саду нельзя прогуляться?

– Не умничай! Если я хоть краем глаза увижу, как ты пытаешься прокрасться на бал в поисках приключений, я… я…

– Начнешь рассказывать отцу сказки?

Эмили взглянула на Мэри, сидевшую в углу и яростными движениями карандаша зарисовывавшую платье принцессы.

– Мэри, дорогая, пожалуйста, проследи, чтобы твой брат вел себя хорошо.

Мэри подняла свою темную головку и улыбнулась.

– Может, запереть его в комнате?

– Вот это, я понимаю, характер. – Эмили снова повернулась к зеркалу. Она не собиралась привязываться к Мэри, но разве можно удержаться? Фредди таскал с собой новообретенную сестру везде, а исключить из своей жизни Фредди Эмили просто не могла. И где-то примерно через неделю Мэри потихоньку начала отбрасывать сдержанность. Она стала делать толковые замечания, появились проблески юмора, неожиданные вопросы, и внезапно обнаружилось, что они все трое много разговаривают и вместе смеются. Зияющая рана в сердце Эмили, тоскующей по своим сестрам, начала понемногу затягиваться. Эшленд входил в комнату, и его вечно нахмуренный лоб разглаживался, и пусть герцог не произносил ни слова – теперь он вообще редко что-нибудь говорил, словно каждое его слово облагалось налогом, – Эмили замечала, как теплеет его единственный глаз и смягчаются складки вокруг рта.

Она оказалась в окружении, заложницей в этой новой семье, толпившейся вокруг, заявлявшей свои права на нее. Договор на аренду великолепного особняка с двумя входами на Итон-сквер подписали еще неделю назад, но Мэри с Фредди по-прежнему проводили время на Парк-лейн, под бдительным присмотром герцога Эшленда.

Сам герцог Эшленд, как, задыхаясь от восторга, сообщали светские колонки, был так влюблен в свою царственную невесту, что редко отходил от нее хоть на шаг. Даже во время сна.

– Да там чертовски скучно. Мебели почти нет и никакого общества, кроме слуг и этой старой жерди, французской гувернантки Мэри. Боже, как я счастлив, что я не девочка. Гувернантки – это просто дьявольское занудство. – Он кинул многозначительный взгляд на мисс Динглеби, но та его проигнорировала.

– Мадемуазель Дюшан никакая не жердь, – возразила Мэри. – Она высокая и с элегантной фигурой.

Эмили посмотрела в тот угол зеркала, где отражалась половина лица Мэри. Слабое февральское солнце ясно освещало приподнятый уголок рта девочки. Эмили улыбнулась ей в ответ.

– Но ведь у тебя есть занятия, Фредди. Или ты забыл про экзамены в Оксфорд?

– Оксфорд? Кому он, черт возьми, теперь нужен?

Мисс Динглеби хлопнула в ладоши.

– Прочь, вы оба, сейчас же! С платьем все в полном порядке, как вы и сами видите, и я должна снять его с ее высочества, пока она не залила его чаем и не испортила. Идите, идите!

Мэри и Фредди вышли, и мисс Динглеби начала расстегивать бесконечные крючки на спине у Эмили.

– Это у вас прекрасно получается, – заметила Эмили.

– Что именно? Работа вашей камеристкой?

Эмили улыбнулась.

– И это тоже. Но я имела в виду то, как вы управляетесь с людьми. Когда я учила Фредди, то ловила себя на том, что пользуюсь вашими уловками. И вашими интонациями.

Расстегнув наконец лиф, мисс Динглеби помогла ей снять пышное платье и множество нижних юбок.

– Вы полностью готовы к завтрашнему испытанию?

– Думаю, да. Полагаю, если не доверять вам, то нельзя довериться никому.

– Это верно.

– Вы в самом деле думаете, что те люди нападут? Со времени моего возвращения в Лондон мы не заметили никаких признаков опасности.

Мисс Динглеби вытащила дневное платье из розового шифона.

– Это может означать все что угодно. Но ваш дядя знает, что делает. Такие мероприятия подталкивают подобного рода организации к открытым действиям. В незащищенной обстановке возникают нужные цели, возникают толпы, где можно спрятаться, возникают неограниченные возможности для проникновения и удара. Но что особенно важно, это гласность. Подумайте об убийстве царя. Подумайте о том, как кидали бомбы в оперный театр.

– И оба нападения увенчались успехом.

Мисс Динглеби безжалостно атаковала крючки на платье.

– Но мы-то будем подготовлены. Ваш герцог обладает инстинктами сторожевого пса, и наши агенты будут расставлены везде. До тех пор, пока вы не начнете проявлять чрезмерную чувствительность, юная леди. Я не желаю никаких охов и ахов в последнюю минуту.

– Разумеется, нет.

– Вы не начнете жаловаться на нездоровье на верхней площадке лестницы?

– Мисс Динглеби, ну что вы, в самом деле. – Эмили вздернула подбородок.

– Очень хорошо. Потому что я глухой ночью тащила вас с сестрами через всю Европу с наступающими нам на пятки агентами не для того, чтобы вы разочаровали меня в главный момент. – Мисс Динглеби хладнокровно и ловко застегнула последнюю пуговицу и повернула Эмили лицом к себе. В этих карих глазах была вся Динглеби: яркие и проницательные, они проникали в самые потаенные уголки души Эмили, как непреклонный луч маяка Ла-Манша. – А теперь, моя дорогая, я задам вам исключительно дерзкий вопрос.

– Вы, мисс Динглеби? Я потрясена.

– Вы должны быть совершенно честны со мной, Эмили, моя дорогая. Я не смогу вам помочь, если вы не будете честны.

– Даже вообразить не могу, о чем вы.

Мисс Динглеби взяла руку Эмили в обе свои и слегка ее сжала.

– Моя дорогая, меня учили замечать любые детали, и поскольку эти последние недели я живу в непосредственной близости от вас и даже сплю в одной с вами спальне, я не могла не заметить, что определенный визитер, обычно вполне надежный, не посетил вас в положенное время. Мм?

Эмили попыталась вырвать руку.

– Вы правы. Это действительно исключительно дерзкий вопрос.

– Герцог уже знает об этом отклонении?

– Которого герцога вы имеете в виду?

Мисс Динглеби изогнула бровь.

– Обоих.

В комнате внезапно сделалось очень холодно, несмотря на горячие руки мисс Динглеби, сжимающие ее ладонь, и свирепый блеск в глазах гувернантки.

– Нет никакой необходимости кому-либо сообщать, – сказала Эмили. – Визитер задержался не так уж и сильно.

– Насколько?

Эмили замялась.

– Неделя. Может быть, две.

– Две недели. Это долго. – Мисс Динглеби еще сильнее сжала ее руку. – И каковы ваши намерения по этому поводу?

– Я… я не знаю. У меня толком не было времени, чтобы подумать. После бала…

– После бала может быть слишком поздно. Ну-ка, сядьте. – Мисс Динглеби подвела ее к элегантному светло-зеленому канапе. – Значит, так. Вы не скажете об этом никому, вы меня поняли?

– Я должна рассказать Эшленду, если… если ситуация не разрешится сама по себе.

– Чепуха. Что произойдет, если вы ему расскажете? Вы будете вынуждены выйти за него замуж. Эта его кампания с постоянным присутствием и такой притягательной, уже готовой семьей закончится тем, что вы станете герцогиней Эшленд, если не будете осторожной.

Эмили вымученно улыбнулась.

– Не такая уж и страшная судьба. Я с каждым днем все больше примиряюсь с ней.

Мисс Динглеби отшатнулась.

– Боже правый, Эмили! Я спасла тебя от этого твоего удушающего германского двора, от королевского брака, этикета и всего прочего, и ты без оглядки ринулась в те же самые цепи, от которых я тебя освободила? Английский герцог, Эмили? Я думала о тебе лучше. И учила лучшему.

– Эшленд не такой.

– Не будь дурой. Полагаю, ты вообразила, что влюблена в него.

– А если так оно и есть?

– Ну так наслаждайся им, сколько влезет, но не вздумай совершить ошибку и обвенчаться с ним.

Эмили вырвала руку и встала.

– Поверить не могу, что все это говорите мне вы, Динглеби. Вы, учившая меня добродетели, долгу и чести!

– Подумайте хорошенько, Эмили. Подумайте о том, что я вам позволяла. О книгах, которые я вам давала. О наших разговорах поздно ночью. Когда это я препятствовала вашим амбициям?

Эмили стояла и молчала, и только сердце лихорадочно билось.

– На самом деле вы вовсе не хотите выходить за него замуж, верно? Из огня да в полымя. Я только говорю вслух то, о чем вы думаете.

– Я и вправду его люблю. И хочу прожить с ним всю жизнь. Хочу…

– Но на своих условиях, ведь так? Без обузы, без обязательств. Став вашим мужем, он сможет контролировать каждый ваш поступок.

– Он этого не сделает.

– Вы возражаете самой себе. Ну-ка, сядьте. – Мисс Динглеби похлопала по кушетке рядом с собой.

Эмили осталась стоять.

– Ну хорошо. А теперь послушайте меня: вы совершили прискорбную ошибку, но существуют способы все исправить, никого не ставя в известность.

Почему-то слова мисс Динглеби не казались настолько страшными, насколько должны бы. Эмили слышала их словно издалека, равнодушно, будто они снова находились в классной комнате дворца и шел урок. Луиза слушала бы внимательно, держа наготове карандаш, Стефани смотрела бы в окно, восхищаясь бабочкой. Грудь Эмили заныла от тоски.

– Вы имеете в виду, избавиться от ребенка, – произнесла она наконец. – Если ребенок в самом деле есть.

Мисс Динглеби откинулась на спинку кушетки и скрестила руки на груди, обтянутой черным габардином. Лоб ее выжидательно наморщился.

Если ребенок в самом деле есть. До сих пор Эмили не позволяла себе думать о такой возможности, отмахивалась от подозрений, сосредоточившись на других вещах. Каждый день она ожидала, что увидит признаки, говорящие, что все нормально, все просто замечательно, и каждый день эти признаки не появлялись. Но она все-таки сумела убедить себя, что это ошибка, что сама мысль о том, будто она носит ребенка герцога Эшленда, абсурдна.

Абсурдна.

Живот все еще плоский. Чувствует она себя, как обычно. Может быть, груди слегка ноют и немного набухли, но это, конечно же, виноваты корсеты, которые снова приходится носить, они все сжимают и сдавливают. Или же причина в том, что вот-вот явится запоздавший визитер.

«Если нам так повезет, что мы сумеем зачать ребенка». Дитя Эшленда, дитя, о котором он мечтал. Эмили заставила себя представить картинку: Эшленд стоит у окна, качая в своих огромных руках спящего младенца. Сердце успокаивалось, билось все медленнее, в ровном, уверенном ритме, к животу и конечностям вновь приливало тепло.

Дитя Эшленда. Их дитя.

– Это смехотворно, – сказала она.

– Это вполне рационально. Женщины делают это каждый день.

– Может, они и делают. Но я не могу совершить подобное, не сказав ему, – отрезала Эмили.

Мисс Динглеби воздела руки.

– Только послушай себя! Ты добровольно кладешь голову на плаху после всего, что я сделала, чтобы тебя освободить.

– Не вижу никаких причин действовать немедленно. Когда пройдет бал…

Мисс Динглеби встала.

– Когда пройдет бал и минует опасность, тебе уже никуда не деться. Ты будешь испытывать облегчение, благодарность к Эшленду и сделаешь все, что он захочет. Мне стыдно за тебя, Эмили. Я думала, ты сделана из более жесткого материала. Я думала, если дать тебе попробовать вкус независимости…

Руки Эмили сами собой сжались в кулаки.

– Да! Да, я отлично понимаю, что все вокруг знают, как для меня лучше! Все строят за меня планы! Передвигают меня так, чтобы это соответствовало их целям. Но у меня есть и собственная воля, и я намерена прямо сейчас применить ее к делу. Мисс Динглеби, вы немедленно покинете эту комнату и позволите мне раз в жизни самостоятельно принять решение.

Мисс Динглеби не шелохнулась. Ее нежный розовый ротик почти незаметно сжался; она не моргая смотрела на Эмили.

– Браво, – произнесла она наконец и только тогда вышла из комнаты.

Герцог Эшленд, поднимаясь по большой лестнице особняка герцога Олимпии на Парк-лейн, не особенно обрадовался, встретившись на верхней ступеньке с аккуратно одетой мисс Динглеби.

Он отошел в сторону.

– Добрый день, мисс Динглеби.

– Добрый день, ваша светлость. Вы хотите увидеть ее высочество? – спросила она так, словно спрашивала: «Ты, бесстыжий пес, собрался украсть Святой Грааль с его священного алтаря?»

– Да.

– Полагаю, вас не смущает тот факт, что ее высочество отдыхает в своей комнате?

– Я отвлеку ее ненадолго.

– Разумеется. Я полностью доверяю чувству чести и приличий вашей светлости, – четко проговорила мисс Динглеби. – Доброго дня.

Дверь в покои Эмили была приоткрыта. Эшленд все равно постучался.

– Кто там?

– Эшленд.

Короткая пауза.

– Заходите.

Он толкнул дверь. Эмили стояла у окна, прижав пальцы к подоконнику. Угасающий свет придавал ее коже слегка голубоватый оттенок.

– Вы сегодня без очков, – заметил он.

– У меня заболели глаза.

– С вами все в порядке?

– Да. – Она посмотрела на него. Мышцы лица натянулись, все ее тело излучало беспокойное напряжение. Одним пальцем она постукивала по подоконнику. – Вы приехали, чтобы отвезти Мэри и Фредди на Итон-сквер?

– Да. Но вечером я, разумеется, вернусь. Куда пошла мисс Динглеби? Вас нельзя оставлять в одиночестве.

Эмили оторвалась от окна и подошла к нему.

– Можно поехать с вами? За эти последние недели я почти не выходила на улицу.

– Лучше бы не надо. Мне еще нужно кое-что сделать.

– Понятно.

– Эмили. – Он убрал руки за спину, чтобы не прикоснуться к ней. – Вы уверены, что с вами все в порядке?

– Да.

– Если вы передумали насчет завтрашнего дня, я могу все прекратить. Скажу Олимпии…

– Нет! Нет. Я хочу покончить с этим.

– Мне это не нравится, и вы это знаете. Есть и другие способы.

– Это мое решение, – сказала она.

Она стояла так царственно, выпрямив спину, вздернув подбородок. Золотистые волосы, аккуратно разделенные на пробор и уложенные в узел у основания шеи, блестели. Она напоминала ему цитадель – сплошь гладкие каменные стены и высокие зубцы с бойницами. Ему хотелось бросить абордажный крюк и соскоблить все это, но сама идея казалась нечестивой. Словно Эшленд мог поцарапать ее, запятнать эту ее безупречную крепость.

Где же за этими отполированными стенами сама Эмили? Где Гримсби?

– Есть и другие способы, – повторил он. – Прямо сейчас у меня в кармане лежит специальная лицензия. Вы уже достигли совершеннолетия. Мы могли бы пожениться еще до обеда. И уехать, куда вы только пожелаете.

– Чепуха. Я намерена довести дело до конца. Ради блага моих сестер, если уж нет других причин.

Между пальцами правой руки мелькнуло что-то белое: скатанный в шарик носовой платок.

– Ну хорошо. Так или иначе, а я сделал все необходимые приготовления. И у меня есть кое-что для вас. – Эшленд вытащил из кармана конверт и протянул ей.

– Что это? – Она спрятала платок в рукав и взяла конверт. Эшленд смотрел на ее запястье. Ему хотелось закатать этот рукав, сорвать с нее платье и упиться ее наготой. Хотелось снова оказаться с ней в постели и заниматься любовью до тех пор, пока она не зарыдает от наслаждения, пока не начнет смеяться вслух, пока снова не станет собой.

Эшленд тяжело сглотнул.

– Это прибыло с почтой на Итон-сквер. Адресовано вам.

Она перевернула конверт, глянула на черные каракули и ахнула.

– Вы узнаете почерк? – спросил Эшленд.

Она подняла на него широко распахнутые от волнения глаза. Все опасения исчезли с ее лица.

– Это от моей сестры!

Глава 22

Слабый свет газовых фонарей заскользил по лицу Эшленда, когда карета завернула за угол Чейни-уок, и лицо его сделалось еще более пугающим, чем всегда. Да и грозное выражение не помогало расслабиться.

– Какой я болван, что дал себя уговорить!

– Это совершенно безопасно. Вы же со мной, а никто в Лондоне не знает меня как Гримсби. Ну, кроме Фредди, а он вряд ли анархист. Во всяком случае, не из убежденных.

– Сейчас не время для шуток.

– Самое время. – В горле у нее бурлил смех. Она выглянула в окно, на мелькающие мимо тени домов, на лужицы газового света на тротуаре. – Я сейчас увижусь со своей сестрой. С сестрой, Эшленд! Вы даже не представляете, что это для меня значит. – Эмили протянула руку, положила ладонь на его колено.

– Вы уверены, что это ее почерк? Ошибки быть не может? – На руку он даже внимания не обратил.

– Уверена, как в своем.

– А этот человек, которого она приведет с собой. Она хорошо разбирается в характерах? Вы же представления не имеете, кем он может быть!

– Должно быть, это тот человек, к которому ее поместил дядя, а вам известно, что суждения Олимпии безошибочны.

Он что-то недовольно забурчал и скрестил на груди руки.

– Мне это не нравится.

– Вы и не обязаны приходить от этого в восторг. Но попробуйте все-таки порадоваться за меня, ладно?

Карета наехала на крысу, дернулась, ладонь Эмили соскользнула с колена Эшленда, Эмили потеряла равновесие. Рука Эшленда метнулась, как змея, и полностью накрыла ее плечо.

– Четверть часа, – произнес он. – И ни минутой больше.

Карета замедлила ход. Вперед виднелся мост Альберта, но деревья перекрывали видимость. Эшленд вытащил из кармана пистолет и положил себе на колени.

– Ваш стилет с вами?

– Уберите это. Да, со мной. – Эмили высунула голову в окно, пытаясь в густом речном тумане рассмотреть чьи-то очертания снаружи. Карета, дернувшись, остановилась, Эмили схватилась за ручку, но сверху на ее ладонь легла ладонь Эшленда.

– Первым выйду я, – сказал он, взял пистолет в левую руку и ловко взвел курок обрубком правой. Подбородком показал на дверцу, и Эмили ее открыла.

В лицо ударил сырой воздух с Темзы. Эшленд бесшумно и грациозно спрыгнул на землю, как громадный африканский кот, каким она как-то вообразила его в библиотеке Эшленд-Эбби, и что-то негромко бросил кучеру.

– Ждите, – велел герцог Эмили. – Сидите в карете, пока я вас не позову.

Эмили вцепилась в дверку. Эшленд сделал вперед шаг, другой.

– Хольстайн, – тихо позвал он.

– Хунхоф, – послышался негромкий ответ.

Эшленд поманил ее правой рукой. Эмили соскользнула со ступенек кареты и встала у него за надежной широкой спиной, вглядываясь поверх его плеча в угольно-черные пятна на набережной.

Возникла чья-то тень.

– Эшленд, клянусь богом!

– Хэтерфилд? – Эшленд опустил пистолет.

– Она там, в кустах сзади, – начал было мужской голос, но его заглушил торопливый топот. Летящий снаряд, облепленный мокрой шерстяной тканью, просвистел мимо Эшленда и заключил Эмили в сокрушительные объятия.

– Стефани! – выдохнула Эмили, обнимая сестру, плача и дрожа. Положила руки на укрытые пальто плечи, отодвинула Стефани и погладила по щекам. – Это ты!

Маркиз Хэтерфилд деликатно кашлянул.

– Как-то все это весьма… весьма странно выглядит, правда?

Эшленд глянул на два силуэта, обнявшихся на скамье в десяти ярдах от них. На четыре ноги в брюках падал слабый свет газового фонаря. Эмили сняла свой котелок, а Стефани то и дело трогала ее волосы и восклицала, какие они короткие.

Он пнул ногой камешки на дорожке.

– Она в самом деле рыжая?

– Вне всяких сомнений, – ответил Хэтерфилд.

Со скамейки послышался восторженный визг, которому вторил точно такой же ответный.

– О чем, дьявол все побери, они болтают? – осведомился Эшленд.

– О нас, старина. О нас.

– А ты откуда знаешь?

– Четыре сестры.

Мимо проехала двуколка, грохоча колесами. Эшленд смотрел, как она едет вдоль набережной, затем заворачивает на Чейни-уок. Туман сгущался все сильнее, холодно лип к коже.

– Пять минут, – негромко произнес Эшленд.

Два силуэта на скамье не обратили на него никакого внимания. Теперь они держались за руки и щебетали, как птички, перебивая друг друга и говоря одновременно. Как, дьявол их побери, они вообще могут понять хоть слово в этой мешанине?

– Женщины, – сказал Хэтерфилд и сунул руки в карманы.

– Были какие-нибудь сложности? – спросил Эшленд.

Хэтерфилд устало вздохнул.

– Одни сплошные сложности, старина. А у тебя?

– Я имею в виду вот такие сложности. – Эшленд кивнул на густые выжидающие тени вокруг. – Угрозы нападения. Вас уже кто-нибудь вычислил?

– Нет-нет. Мы неплохо спрятались.

– Вот пусть так и остается, Хэтерфилд, не высовывайтесь. Слышал про завтрашний бал?

– Приглашение пришло неделю назад.

– Не ходите. Смотри, ее не пускай! Ты меня понял?

В воздухе зазвенел смех Стефани. По крайней мере Эшленд решил, что это Стефани. Он никогда не слышал, чтобы Эмили издавала такие звуки.

– Понял, – ответил Хэтерфилд. – Да.

Проехала еще одна двуколка, следом за ней – карета. От лодок, причаленных у берега, доносился пьяный голос.

Эшленд сообщил:

– Две минуты.

И едва произнес эти слова, как уловил намек на движение – то ли звук, то ли просто интуиция подсказала, потому что все произошло с правой, слепой стороны.

Он резко повернулся. Среди окутанных туманом деревьев что-то вспыхнуло.

– Охраняй женщин! – бросил он Хэтерфилду и бросился к деревьям. Громкий треск расколол воздух. На скамье закричали. Еще рывок, он ворвался в рощицу и врезался в плотного человека.

– Ой, – вскрикнул тот.

Пистолет упал на мостовую. Эшленд пинком откинул его в сторону и нанес удар левой в челюсть незнакомца. Голова того запрокинулась; он рухнул на землю, как срубленное дерево.

Эшленд наклонился и сгреб воротник незнакомца в кулак.

– Кто ты такой? Кто тебя послал?

Тот взмахнул рукой. Сверкнул металл. Эшленд отпустил воротник и правым локтем с размаху ударил по запястью незнакомца. Что-то хрустнуло, нож, лязгнув, полетел на камни. Незнакомец взвыл от боли.

– Кто тебя послал?

Незнакомец рывком вскочил. Эшленд снова ударил его в челюсть, и на этот раз тот упал без движения.

– Проклятие, – пробормотал Эшленд.

За спиной раздался крик. Он круто повернулся. В густом тумане метались тени, то ли четыре, то ли пять, он не мог различить. Послышался смачный удар – чей-то кулак врезался в плоть. Кто-то громко взвыл. Голос Эмили, она что-то кричит.

Пистолет Эшленда давил ему на ребра, но для стрельбы слишком мало места. Герцог нащупал в траве нож, прыгнул вперед и схватил ближайшую же фигуру. Широкоплечий, приземистый – не женщина. Эшленд возвышался над ним по меньшей мере на восемь дюймов. Он с силой всадил правый локоть туда, где шея соединялась с плечом, и нападавший, не издав ни единого звука, рухнул на землю.

В туманной тьме бледным пятном мелькнуло лицо Эмили. Кто-то удерживал ее за шею рукой в толстом пальто.

Перед глазами Эшленда все побелело от ярости. Он испустил рык, уравновесил в руке нож и с поразительной точностью ткнул обрубком руки справа от Эмили, попав прямо в живот нападавшему.

Его хватка ослабла. Эмили ткнула локтем ему в ребра, он охнул и отпустил ее. Не дав Эмили упасть, Эшленд схватил незнакомца и приставил нож к его горлу.

– Кто ты? – прорычал он. – Кто тебя послал?

Тот что-то выдохнул.

– Что?

Раздался выстрел. Перед глазами что-то мелькнуло.

– К черту все! – взревел Эшленд, швырнул незнакомца на землю и схватил Эмили за руку. – В карету!

– Я не могу бросить Стефани! – закричала она.

– Мы здесь, – послышался возле уха голос Хэтерфилда, спокойный и уверенный. – Стреляли от реки.

– Веди женщин в карету, я прикрою! – Эшленд вытащил пистолет.

– Иду! – Хэтерфилд помчался прочь, подталкивая перед собой Эмили и Стефани, а Эшленд повернулся к реке. Ее окутывал туман, призрачный, непроницаемый. Как, дьявол его побери, можно оттуда прицелиться из пистолета?

Еще один выстрел. Пуля просвистела мимо уха.

Не от реки. С моста.

Эшленд выругался. Человек у его ног пошевелился, но разбираться с ним некогда. Эшленд почти бегом кинулся к карете, целясь в сторону моста Альберта. Хэтерфилд заталкивал внутрь принцесс, прикрывая дверь своим крупным телом.

– На юг, – скомандовал Эшленд кучеру, прыгая внутрь вслед за Хэтерфилдом. – Подальше от чертова моста.

Едва он захлопнул дверцу, карета рванула с места. Эшленд нашел Эмили, сгреб в охапку и прижал к груди.

* * *

– Никакого бала завтра не будет, – заявил Эшленд. Он держал нож в руке и крутил его, подставив под падающий в окно свет. Они только что пересадили Стефани и ее маркиза в безликую черную двуколку на Бромптон-роуд, и теперь в карете тяжестью повисло потрясение от случившегося.

– Мы уже не можем его отменить.

Эшленд взглянул на Эмили.

– Ты с ума сошла? Тебя только что чуть не убили!

– Он даже не пытался меня убить, иначе я уже была бы мертва.

– Тогда что он делал?

– Хотел увезти меня. Похитить. – Она говорила быстро, слова налетали одно на другое. Ей казалось, что мозги подпрыгивают, словно под электрическими разрядами, и мыслить она логически просто не в состоянии. Эмили пыталась восстановить последовательность событий, но перед глазами возникали только короткие картинки. Бурная радость от встречи со Стефани. Возможность прикасаться к Стефани, говорить с ней, словно они расстались несколько часов, а не месяцев, назад. Внезапное нападение, рука, сжимающая ее шею, побег к карете.

Неужели все это действительно случилось? С ней, тихой, ничем не примечательной Эмили?

– Ну, это в тысячу раз лучше. – Эшленд засунул нож в карман пальто и поморщился.

– Ты ранен!

– Ерунда. Царапина.

Она схватила его за левый рукав. Ткань была прорезана, края мокрые.

– Это не царапина! Тебя порезали!

– Да ради бога, Эмили. Видывал я и похуже.

Эмили посмотрела на израненное лицо, и сердце пронзило чувством вины.

– Да, но ты больше не в афганской пустыне. Ты в Лондоне. Со мной.

Эшленд прикоснулся к ее щеке.

– Да.

Призрачный свет от уличного фонаря скользнул по его лицу. Оно смягчилось, исполнилось тоски и теперь выглядело так, как в тот раз, когда она впервые сняла повязку в номере отеля в «Эшленд-спа».

Несколько недель назад. Целую жизнь назад. Как она скучала по нему, открытому, беспечному Эшленду!

Эмили расстегнула пальто, сюртук и жилет, вытащила из брюк полу белой рубашки и прежде, чем Эшленд успел возразить, вынула из его кармана нож и отрезала кусок ткани.

– К черту все, Эмили. Через четверть часа мы будем дома. Я не истеку кровью до смерти.

Но все же он позволил ей высвободить руку из пальто и сюртука. Позволил закатать рукав рубашки и обнажить порез – не особенно длинный и глубокий, хвала надежной зимней шерстяной одежде, но все еще кровоточивший. Эмили вытерла кровь и забинтовала рану.

– Ну вот. Ведь так лучше, правда?

Его крупная рука пассивно лежала у нее на ладони, даже мускулы не напрягались.

– Намного лучше.

Голос звучал хрипло. Эмили подняла взгляд, и ее глупые глаза налились слезами.

– Прости меня, Эшленд. Мне так жаль, что все это случилось! Ты такого не заслуживаешь.

– Нет. Я вообще тебя не заслуживаю.

Эмили прошептала:

– Ох, дурачок.

Она отпустила руку Эшленда и прижала ладони к его щекам. Они были теплыми и влажными от напряжения и лондонского тумана.

– Дурачок. Ты слишком хорош для меня. Дурачок. – Она поднялась со своего сиденья и оседлала Эшленда. – Дурачок. – Она поцеловала его в губы.

– Эмили. – Это единственное слово он пророкотал едва слышно.

Губы Эшленда захватили ее рот, но слишком медленно. Она просунула между ними язык и лизнула шелковистую полоску его губ.

И он мгновенно обхватил ее руками, вжимая в свое тело, и ответил на поцелуй, будто пожирая ее. Эмили сжимала его мускулистые ноги своими, ощущая его неудержимую силу, буквально втискиваясь в него.

– Я хочу тебя, – сказала Эмили. – Сейчас.

– Эмили…

– Сейчас, Эшленд. Пожалуйста.

Пальцы Эшленда закопошились с застежками ее брюк, расстегнули их и, лаская, скользнули внутрь. Большой палец потирал заветный бугорок, указательный нырнул внутрь. Эмили вскрикнула.

– Боже, ты уже влажная, такая влажная, – пораженно произнес он.

Она приподнялась. Он грубым рывком сдернул с нее брюки, спустив их до щиколоток. Воздух холодил кожу, но Эмили едва это заметила, потому что горячие пальцы Эшленда обхватили ее ягодицы. Она рвала застежки у него на брюках, расстегивала пуговицы. Увидев сквозь ткань напрягшееся естество, она задрожала.

Его пальцы скользнули между ее ягодицами. Его член заполнил ее ладони, слишком большой, чтобы удержать его.

– Обними меня за шею, Эмили, – сказал он.

Эшленд жарко, прерывисто дышал ей в щеку. На его лбу выступили бисеринки пота, словно он сражался в какой-то невидимой битве. Эмили обхватила его руками за шею, чтобы удержаться, и он медленно начал опускать ее на своего вертикально торчавшего друга.

– Эшленд. – Мозг Эмили затуманило от желания.

– Тихонечко, сейчас. – Двумя пальцами он нежно раздвинул складки и устроился между стенками прохода. – Не торопись.

– Не могу, – выдохнула она, отчаянно извиваясь на нем. Он крепко удерживал ее за ягодицы. Голос звучал твердо.

– Не торопись.

Она стала опускаться медленно, миллиметр за миллиметром, тихо умоляя о бесконечно растягивающемся наслаждении, о его вторжении.

– Сейчас. Сейчас, – прохрипел он.

Он входил все глубже и глубже. Карета подпрыгнула, но Эшленд удержал Эмили, не дав им разъединиться, и вот, последний раз качнув бедрами, он полностью погрузился в нее.

– О боже мой, – прошептала она. Теперь он находился глубоко внутри, прямо напротив входа в матку. Эмили шевельнула бедрами, стремясь ослабить боль, но двигаться было некуда.

– Эмили. – Эшленд целовал ее в шею, в подбородок, в ухо, неистово и нежно.

Она осторожно приподнялась. Тела издали хлюпающий звук – влажная плоть против влажной плоти, – насыщенный, плотский.

Карета снова дернулась, и Эмили резко опустилась. Резкий поворот, и Эшленд грубо выругался, пытаясь удержать ее на себе. Он приподнял бедра, и она жестко опустилась, поднялась, снова опустилась, удовлетворенно зарычав от наслаждения-боли, сладкого саднящего жара, от того, что вбивала в себя естество Эшленда. Снова и снова она возвращала на место его жаждущий член, а он бормотал ей на ухо непристойные, возбуждающие слова, рассказывал, как использовать его, говорил, что она с ним творит.

Основную работу сделала карета. Она рывками соединяла их, снова разъединяла, вынуждая цепляться друг за друга и дергаться, как пара охваченных похотью животных. Эшленд продолжал бормотать на ухо, побуждая Эмили не останавливаться, его пальцы нежно скользили по ее плоти, и темное пространство вокруг них наполнялось охами, хлюпающими звуками, земным запахом человеческого вожделения.