Текст книги "Наука страсти"

Это не было безупречным. Это было беспорядочным и несвязным, аритмичным и разнузданным. Воздух загустел и повлажнел от их пота. Губы Эшленда прижимались к ее коже, его руки удерживали ее тело, его член вонзался в нее и выходил наружу, внутрь и наружу, неистовый от желания, снова и снова терся о место слепящих ощущений. Эмили вцепилась в его черные плечи, тяжело дышала, напрягалась изо всех сил, почти там, почти, почти, о Господи…

Карета совсем не вовремя повернула направо. С ее губ сорвался досадливый стон.

Эшленд, крепко удерживая ее, потянул на себя.

– Давай, Эмили. Кончай прямо сейчас, – потребовал он, прижав большой палец к ее заветному бугорку, вбиваясь еще глубже, и она внезапно сорвалась с обрыва, раскаленная добела, и тело целиком запульсировало от потрясения и восторга.

В миг оргазма Эшленд приподнял ее и сдвинул в сторону, одним быстрым движением вытащил носовой платок и излил в него свое горячее семя, а его правая рука крепко прижимала к груди ее содрогающееся тело.

Эшленд потихоньку начинал приходить в себя и даже что-то соображать. Эмили лежала, прижавшись к нему, и тяжело дышала, положив руку поперек его груди. Святой Иисус. Она только что отымела его в карете до бессознательного состояния.

Он не мог шелохнуться. Все мышцы словно онемели. Он с большим трудом засунул носовой платок обратно в карман и подвинул Эмили так, чтобы она лежала хоть немного удобнее. Она неловко шевельнулась, приподняла голову, и Эшленд вспомнил, что ее брюки болтаются на щиколотках.

– Извини, – выдавил он, потянулся и поддернул ее брюки наверх, на место. Затем спрятал не опавший до конца член в разрез своей ширинки и застегнул пуговицы.

– Не говори так. И не нужно ни о чем жалеть. – Эмили обняла его за шею. От этого простого жеста в груди у Эшленда потеплело. Перед ним снова женщина, которую он знает. Его женщина. Его Эмили.

И он убьет любого, кто попытается ее обидеть.

Карета снова куда-то завернула. Эшленд выглянул в окно как раз вовремя, чтобы заметить Веллингтона верхом на коне.

– Гайд-Парк-корнер, – произнес он ей в ухо. – Почти приехали.

Эмили приподнялась.

– Не нужно было этого делать. Твой носовой платок.

Мозги Эшленда были окутаны туманом, как сам Лондон.

– А что с ним такое?

– Эшленд, я… я должна тебе кое-что сказать…

Карета замедлила ход и подпрыгнула на выбоине в мостовой, разъединив их.

– Потом, – сказал он.

Пропустив Эмили через черный ход, ключ от которого у него был, Эшленд кивнул спускающемуся с лестницы Гансу. И сам Эшленд, и Эмили молчали, пробираясь через кухню и поднимаясь по черной лестнице, а когда добрались до площадки второго этажа, где находилась спальня Эмили, часы как раз пробили час.

У двери в свою комнату она обернулась.

– Тебе нельзя входить. Со мной ночует мисс Динглеби. Она ждет меня, значит, наверняка еще не спит.

– Я знаю. Я сплю в соседней комнате.

– Что?

Он поцеловал ее в губы.

– Просто ляг и поспи. Поговорим утром. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да.

– Я был не слишком груб?

Она опустила голову.

– Нет-нет! Ты был безупречен, а вот я груба. Я хотела этого. Мне требовалось… очиститься от всего этого…

– К вашим услугам, мадам. – Он снова поцеловал ее. – Утром прими горячую ванну. Боюсь, все будет болеть. Если бы не твоя чертова мисс Динглеби, я бы…

– Нам нужно поговорить, Эшленд.

– Потом. Завтра. Тебе нужно отдохнуть.

– И тебе.

– Я вернусь к себе в комнату, когда повидаюсь с твоим дядей. Хороших снов. А я позабочусь, чтобы с тобой сегодня ночью ничего не случилось. И каждую ночь впредь.

Она хотела что-то ответить, но он показал на дверь, одними губами произнес «мисс Динглеби» и открыл дверь.

Убедившись, что она в безопасности внутри, услышав, как мисс Динглеби настойчивым голосом задает вопросы, а Эмили твердо и резко отвечает, Эшленд торопливо спустился с лестницы и подошел к личному кабинету Олимпии, откуда еще выбивалась полоска света.

В голове прояснилось. Энергия вновь вернулась, Эшленд буквально вибрировал решимостью и дверь распахнул, не постучавшись.

В комнате было пусто, только Ормсби, дворецкий, выключал лампы.

– Где его светлость? – требовательно спросил Эшленд.

Ормсби поднял глаза.

– Мне очень жаль, ваша светлость, но герцог уехал.

Глава 23

Фредди бросил на письменный стол газету.

– Смотри, Гримсби! Я на первой странице!

– Ваша милость, – сказала мисс Динглеби, – пожалуйста, сейчас же покиньте комнату ее высочества. Нам нужно подготовиться к балу.

Эмили взяла газету. Заголовки кричали:

ПРОПАВШАЯ ПРИНЦЕССА НАШЛА СВОЮ ЛЮБОВЬ В АНГЛИИ. СКАЗКА СТАНОВИТСЯ БЫЛЬЮ – ПРИНЦЕССА СОГЛАСНА ОБВЕНЧАТЬСЯ С ГЕРЦОГОМ ЭШЛЕНДОМ; СЕГОДНЯ НА ПАРК-ЛЕЙН СОСТОИТСЯ КОРОЛЕВСКИЙ БАЛ В ЧЕСТЬ ПОМОЛВКИ; ОЖИДАЮТСЯ ПРИНЦ И ПРИНЦЕССА УЭЛЬСКИЕ.

И все это задыхающимися заглавными буквами. Она всмотрелась в расплывчатые фотографии – похоже, снято в прошлое воскресенье на ступеньках церкви. Совершенно непонятно, как они умудрились их сфотографировать. Справа от нее нависал Олимпия, слева – Эшленд. Ее практически зажала в тиски римская фаланга чересчур крупных герцогов.

– А где ты?

Фредди подошел и ткнул пальцем в фотографию.

– Вот тут! Разве не видишь?

– Это ухо.

– Это мое ухо! – Он выхватил у нее газету. – И отлично снято. Обрати внимание на благородный изгиб.

– Ваша милость, пожалуйста. – В голосе мисс Динглеби зазвенели властные нотки. – Меня удивляет, почему ее высочество вообще это допускает. Это в высшей степени неприлично.

– Неприлично? – Фредди искренне пришел в замешательство и беспомощно повернулся к Эмили. – Что тут, дьявол побери, неприличного? Она скоро станет моей матерью, это вопрос каких-то дней!

– Хмм. – Мисс Динглеби промаршировала к двери, распахнула ее и рявкнула: – Вон!

Плечи Фредди поникли. Он побрел к двери. Газета свисала из его пальцев.

Сердце Эмили не выдержало. Она весь день пыталась поговорить с Эшлендом наедине, но он покинул дом рано утром, вернулся лишь час назад и сразу отправился в кабинет к Олимпии, где они и заперлись. Из всей прислуги, суетившейся над приготовлениями к балу, с ней осталась только мисс Динглеби, чтобы помогать ей – точнее, охранять ее тюремную камеру. Последний час Эмили провела, мечась по комнате, как зверь по клетке, и следя за неумолимым бегом часовых стрелок.

А теперь еще Фредди, влетел и вылетел, как дуновение долгожданного ветерка, мимоходом бросив что-то насчет матери.

Доблестный Фредди.

– Фредди, постой! – Эмили бросилась за ним к двери и негромко сказала: – Пожалуйста, присматривай сегодня за сестрой. И если что-нибудь случится, если твой отец или я… если что-нибудь случится, позаботься о ней.

– Конечно.

Эмили приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку.

– Иди. Отец ждет тебя, чтобы отвезти на Итон-сквер.

– Ничего подобного. Они с Олимпией заперлись и плетут интриги. С нами поедет Ганс.

– Ну, значит, Ганс. И ради всего святого, не высовывайся! Не рискуй собой.

Фредди закатил глаза, повернулся и уткнулся в чью-то тонкую фигурку в дверях.

– Боже мой, – воскликнул он. – Люси! Какого дьявола ты тут делаешь?

Герцог Олимпия вытащил пробку из хрустального горлышка графина с шерри и кивнул Эшленду.

– Успокойте нервы, – предложил он.

Эшленд выставил перед собой руку.

– Мои нервы абсолютно спокойны, благодарю.

Олимпия налил бокал себе.

– Ох уж эта суета. Я буду счастлив, когда все закончится и мы снова сможем вернуться к обычным делам.

– С содроганием боюсь спросить, что такое «обычные дела» в вашем понимании.

– О, то то, то это. – Олимпия неопределенно взмахнул рукой и приложился к бокалу с шерри. Он уже успел одеться к балу в хрустящее белое и сверкающее черное. Седые волосы блестели под светом электрической лампы.

– Если все же мы вернемся к насущному вопросу. – Эшленд замолчал, чтобы поправить накрахмаленную манжету, высовывающуюся из-под черного рукава официального костюма. – Я провел все утро, наводя справки по поводу вчерашнего случая.

Олимпия поднес бокал к лампе, вглядываясь в игру света во множестве граней.

– Разумеется, позже мы поговорим, насколько разумно было везти мою племянницу на полуночное свидание, не говоря уж о том, что меня следовало поставить в известность в первую очередь. Знай я об этом, мог бы уберечь вас от кучи неприятностей.

– Я был готов защищать ее и защитил. А она хотела повидаться с сестрой.

– Учитывая, что над ее головой нависла угроза, желание Эмили встретиться с сестрой не имеет никакого значения.

– Не согласен.

– Потому что вы в нее влюбились.

– Потому что я видел, что с ней сделали эти три-четыре недели домашней тюрьмы. Она благородна, послушна долгу, она не жаловалась. Но она несчастлива. Она перестала быть собой.

Олимпия стукнул бокалом по столу чуть сильнее, чем следовало, расплескав капли драгоценного шерри по красному дереву.

– Сколько раз, Эшленд, я предостерегал вас, не советуя позволять чувствам вмешиваться в вашу работу? – Слово «чувства» прозвучало так, словно он случайно проглотил какое-то мерзкое варево из червей и крови летучих мышей.

Эшленд встретил его взгляд спокойно.

– Счастье других должно быть главной целью любых поступков, разве нет?

– Хмм. – Олимпия вытащил носовой платок и промокнул разлитое шерри.

– Вам просто хочется отчитать меня за чересчур эмоциональный характер, или вы все-таки немного интересуетесь результатами моего утреннего расследования?

– Разумеется, последнее.

– Ну что ж. Я встретился с Хэтерфилдом…

– Ах да. – Олимпия опустился в кресло. – Расскажите же мне о дорогом друге Хэтерфилде.

– Полагаю, вам известно больше, чем мне. Очень умный ход – втянуть всех нас в ваш проект. В любом случае он не сталкивался с внешней опасностью во время своего… кхм… сотрудничества с принцессой Стефани, но зато получил несколько странных писем. – Эшленд вынул из кармана лист бумаги и положил его на стол перед Олимпией. – Одно он дал мне для изучения. Узнаете почерк?

Олимпия взял письмо и тщательно его разгладил.

– Нет.

– Обратите внимание на своеобразие написания букв. Наводит на мысль о готических немецких шрифтах.

– Да, я понимаю, о чем вы.

– И это не вызывает у вас определенных подозрений?

Олимпия поднял взгляд и оттолкнул от себя письмо.

– Дорогой мой Эшленд, не забывайте, что у этой организации есть члены по всей Европе. Мы можем приписать данный почерк многим людям.

– И вас не волнует, что кто-то, похоже, выяснил подлинную личность принцессы Стефани? Что вся эта умная затея с переодеванием не одурачила наших противников?

Послышался глухой удар и слабый вскрик. Эшленд вскинул бровь. Олимпия отмахнулся.

– Надо думать, музыканты устанавливают инструменты.

– Вы в них полностью уверены?

Эшленд сложил письмо и спрятал в карман.

– Все они тренированные агенты, – ответил Олимпия. – Отсюда следуют некоторые… эээ… сложности в отношении… эээ… собственно музыки.

– Еще кого-то нанимали со стороны? Еду проверили?

– Мой дорогой друг, я все же не любитель. Мы уточнили все эти детали бесчисленное множество раз.

Эшленд подался вперед.

– И последний вопрос. Этот Ганс. Камердинер отца Эмили. Что нам о нем известно?

– Вполне достаточно.

– Он умеет писать по-английски?

– Он был предан покойному князю. И проверен лично мисс Динглеби.

– Ах да. Грозная мисс Динглеби. Похоже, она в каждой бочке затычка. Проверяет камердинеров. Защищает принцесс от смертельной опасности.

Олимпия сплел кисти рук и закрутил большими пальцами, как крыльями мельницы. От него исходил слабый запах сигар и шерри, такой знакомый и ободряющий. Запах сведущих мужчин, клубов и кабинетов.

– Вы не одобряете мою Динглеби?

– Она пользуется вашим доверием. Значит, должна быть безупречной.

Эшленд положил свою широкую ладонь на скрещенные колени. На нем, как полагается во время королевского приема, были бриджи до колен, и казалось, что мышцы вот-вот прорвут блестящий белый шелк. Даже не пытаясь таиться, он всматривался в лицо герцога: глубокие морщины вокруг голубых глаз, непреклонный подбородок. Сколько тайн прячется за этим лицом?

Олимпия вздохнул и откинулся на спинку кресла.

– До чего вы наблюдательны. Может быть, мне следует начать все сначала.

Эшленд позволил себе слегка улыбнуться.

– Я всегда говорю – лучше поздно, чем никогда.

Мисс Динглеби отступила назад и полюбовалась результатом целого часа труда.

– Превосходная работа, Люси. Миссис Нидл была совершенно права – с волосами ты совершаешь чудеса. Может быть, этот завиток возле правого уха чуть-чуть приподнять? – Она показала пальцем.

– Да, мадам. – Люси снова подошла со щипцами и чуть не обожгла кожу около уха Эмили.

– Превосходно, превосходно, – повторила мисс Динглеби. – Я с трудом узнаю вас, моя дорогая. Почти как во время бала в честь помолвки вашей сестры в прошлом году. Что за блистательное событие! Разумеется, за исключением жениха. Недотепа этот Петер, но все, конечно, уже в прошлом.

– Он не был недотепой. Вполне приятный молодой человек.

Мисс Динглеби закатила глаза, демонстрируя свое мнение о приятности молодых людей.

– А теперь встаньте, моя дорогая.

Эмили поднялась. Люси отступила на почтительное расстояние.

Мисс Динглеби занялась юбками Эмили, тщательно расправляя и укладывая складки.

– Превосходно, превосходно, – пробормотала она, распрямилась, отошла на шаг и склонила голову набок, постукивая себя пальцем по нижней губе.

– Что ты думаешь, Люси? Как выглядит ее высочество?

– Очень мило, – ответила Люси.

– Хм-м-м. Да. Я понимаю, что ты имеешь в виду. – Мисс Динглеби протянула руку и сняла с Эмили очки. – О, вот так гораздо лучше, тебе не кажется? Наш дорогой герцог Эшленд просто не сможет отвести от вас глаз.

Люси издала негромкий страдальческий звук, будто задохнулось какое-то небольшое животное.

– Да, Люси? – не оборачиваясь, спросила мисс Динглеби.

– Просто… соринка в горло попала, мадам. – Люси положила щипцы на туалетный столик.

– Выпей воды. – Мисс Динглеби прищелкнула пальцами. – Собственно, это превосходная мысль. Я сейчас же принесу напитки всем нам. У меня есть особый рецепт для успокоения нервов.

– Мои нервы совершенно спокойны, – отозвалась Эмили и сказала чистую правду. Она чувствовала себя собранной и спокойной, словно была куклой, автоматом, заключенным в глыбу льда, принцессой Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофа, а вовсе не распущенной девицей, вступающей в полуночных каретах в неистовую плотскую связь с герцогами.

Но колесо судьбы уже повернулось, и она, черт возьми, ничего не могла с этим поделать.

– Чушь. Я тотчас же вернусь. – Мисс Динглеби решительно подошла к двери и шагнула за порог. Эмили в некотором замешательстве посмотрела на закрывшуюся дверь, вернулась к туалетному столику, взяла очки и водрузила их на нос. И посмотрела на свое отражение в зеркале.

Нужно признать, что платье просто великолепное. Ее высокую фигуру заключили в песочные часы из голубого атласа, такого бледного и ледяного, что он казался белым. Рукава подобраны вверх, к плечам, и украшены крохотными голубыми атласными розочками, блестящие юбки собираются сзади в настоящую реку из длинного холодно-голубого шлейфа. Вырез лифа находится на самой грани пристойности, оборка пенно-кружевных нижних юбок выглядывает из-под подола на какую-то долю дюйма. Голубая лента в тон вьется сквозь искусно взбитые кудряшки на голове.

Люси справа от нее возилась со щипцами и шпильками, лицо ее покрылось багровыми пятнами.

– Спасибо за помощь, Люси, – сказала Эмили.

– Мне ужасно стыдно, мэм. То есть ваше высочество. Простите за то, что случилось там, в Йоркшире. Я не знала… даже подумать не могла…

– Люси, дорогая моя. О чем ты?

Люси подняла голову и наткнулась на ее взгляд в зеркале.

– В ту последнюю ночь, мэм…

– Представления не имею, о чем это ты. В Йоркшире, говоришь? Эмили, принцесса Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофа, никогда не была в Йоркшире.

Эмили слегка содрогнулась, подчеркивая свои слова.

Люси моргнула.

– Мэм?

– Но, как оказалось, твое появление здесь очень кстати. Мне как раз нужна камеристка.

Люси опешила.

– Но мэм… ваше высочество… я вовсе не училась…

– Это не имеет особого значения. Мой интерес к моде ничтожен. Прежде всего мне требуются умение держать язык за зубами и преданность. – Она отвернулась от зеркала и наткнулась на изумленный взгляд Люси. – Умение держать язык за зубами и преданность, моя дорогая. Предложи мне это, и я верну все сторицей.

– О мэм. – Люси медленно выдохнула.

– Умение держать язык за зубами и преданность, Люси. Обладаешь ты этими качествами?

– Да, мэм.

– Вот и хорошо. – Эмили опять повернулась к зеркалу. – А теперь помоги мне с туфлями. Похоже, сама я среди всех этих юбок свои ноги просто не найду.

Дверь снова отворилась, когда голова Люси еще пряталась под юбками Эмили.

– Боже мой. – Мисс Динглеби поставила поднос на стол. – Мы уже потеряли несчастную Люси?

Растрепанная Люси вынырнула наружу.

– Мэм?

– Не обращай внимания. Эмили, дорогая моя, я приготовила вам мой особый эликсир. Успокаивает нервы, освежает чувства. – Мисс Динглеби взяла с подноса один стакан и протянула его Эмили.

– Я вам уже говорила. Мои нервы и так вполне спокойны.

– И все-таки. – Мисс Динглеби качнула стакан. Свет от получившейся ряби отразился на ее лице, и показалось, что зрачки меняют цвет на зеленый и обратно.

– Не сейчас, Динглеби. Я вообще не хочу пить.

Мисс Динглеби вздохнула и поставила стакан.

– Ты только посмотри на себя. Непременно нужно снять эти очки, моя дорогая. Это бал по случаю твоей помолвки. Твой герцог ждет тебя внизу. Среди гостей находится сам принц Уэльский. – Она подошла к Эмили, сняла с нее очки и аккуратно сложила их. – Вот видишь?

– Собственно говоря, нет, не вижу. В этом и заключается смысл очков.

– Эшленд будет рядом с тобой весь вечер. Тебе совсем не требуется идеальное зрение. Право же, ты должна выглядеть наилучшим образом. Ради него. Ты же хочешь, чтобы он гордился тобой, правда?

– Я думаю, его светлость будет гордиться ее высочеством хоть в очках, хоть без них, – подала голос Люси. – И мозги намного важнее, чем красота, как всегда говорила моя мама.

– О, спасибо тебе, Люси, – отозвалась Эмили. – Это очень лестно.

– Боже мой. Похоже, всю прислугу в Йоркшире поощряют иметь собственное мнение. – Мисс Динглеби улыбнулась, ее безупречные губы, похожие на бутон розы, чуть растянулись. – Ну же. Ты должна это выпить. И сразу почувствуешь себя освеженной.

Эмили взяла стакан, поднесла его к свету. Напиток оказался розовым и довольно мутным в этом хрустальном стакане, странным образом напомнив ей про густой туман, что полз вчера ночью с реки. Нос защекотал аромат грейпфрута. Мисс Динглеби всегда превозносила достоинства грейпфрута. Настаивала, чтобы каждая принцесса за завтраком, независимо от времени года, съедала по половинке, тщательно очищенной и без сахара. Оставшуюся половинку гувернантка съедала сама, она терпеть не могла любого рода убытки.

Запах грейпфрута щекотал ноздри Эмили, напоминая все те утра за столом для завтраков, несладкий фрукт, выжидательно лежавший на тарелке, и официальное начало каждого, полного рутины и официоза дня. Часы, проходившие один за другим и похожие друг на друга, как капли дождя на оконном стекле. От запаха и воспоминаний ей внезапно стало нехорошо.

– Ну, давай же, – повторила мисс Динглеби. Ее карие глаза ярко блестели на тонком лице. Она прижала палец ко дну стакана и подтолкнула его к губам Эмили. – До дна.

К горлу подступила тошнота. Рот наполнился слюной. Эмили с трудом сглотнула и со стуком поставила стакан на туалетный столик.

– Думаю, я не буду это пить, – сказала она.

Глава 24

Лакей стоял навытяжку у двери в кабинет герцога Олимпии, напоминая черно-белого сторожевого пса.

– О Лайонел, – сказала Эмили, – вижу, вас сегодня вечером тоже привлекли к дежурству.

– Ваше высочество. – Он серьезно склонил голову, но лицо осталось бесстрастным.

– Я была бы вам очень благодарна, Лайонел, если бы вы отошли в сторону и тотчас же доложили бы обо мне их светлостям.

При этих словах на серьезном лице Лайонела появилась болезненная гримаса.

– Мне отдано распоряжение, ваше высочество, никого не впускать в эту комнату.

– Фи, – сказала Эмили. – Или фу, или как там еще говорится. Я принцесса Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофа, подруга самой жены кайзера, племянница герцога Олимпии и обрученная невеста герцога Эшленда, чьи персоны вы как раз сейчас и охраняете. Заверяю вас, вы имеете полное право отворить мне эту дверь.

– Ваше высочество…

– Разумеется, я не пытаюсь воспользоваться своим положением, – добавила она.

– Ваше высочество…

– О, ради всего святого, Лайонел! И хотя бы ради прежних времен.

Лайонел поколебался, вздохнул и потянулся к дверной ручке.

Двое джентльменов в комнате вскочили на ноги, но смотрела она только на герцога Эшленда, невозможно высокого и устрашающе безупречного в белых бриджах до колен и фраке чернее черного. Белый атласный жилет сверкал на фоне накрахмаленных складок манишки. Взгляд Эмили скользнул по широким грозным плечам и наконец остановился на размытом пятне лица, твердой челюсти, черной глазной повязке, коротко постриженных седых волосах и ледяном голубом глазу.

– Моя дорогая, – произнес герцог Олимпия неотчетливо, из какого-то другого мира, никак не соединенного с тем, в котором она в данный момент существовала. – Ты выглядишь просто красавицей.

Он мгновенно оказался рядом с ней, он целовал ее руку, она бормотала что-то любезное, но образ Эшленда был словно с фотографической точностью выжжен у нее в мозгу.

Снившийся ей дядюшка взял ее за руку и повел в глубь комнаты.

– Мой дорогой друг, я отдаю вам свою племянницу, – сказал он, вкладывая руку Эмили в широкую ладонь герцога Эшленда, поглотившую ее целиком.

– Ваше высочество. – Эшленд поклонился. Она заметила крохотный белый треугольник носового платка, с математической точностью помещенный в кармашек жилета, и забыла собственное имя.

– Дорогая моя, ты покраснела, – воскликнул Олимпия. – Неужели у тебя нет любящих слов для своего будущего мужа?

Любящих слов? Эмили оторвала взгляд от носового платка, напомнившего ей носовой платок из прошлой ночи, и наткнулась на строгий взгляд Эшленда.

Боже милостивый! Этот несравненный герцог, излучающий с трудом сдерживаемую силу, занимался с ней безумным сексом. Вчера ночью. В темной карете.

Звуки и запахи хлынули ей в мозг. То, как подпрыгивала карета, то, как его тело вбивалось в ее. Грязные слова, которые он шептал ей на ухо. Рывки его бедер, когда он изливался в носовой платок.

Его носовой платок.

Его голос, низкий и мощный.

– Эмили, где ваши очки?

Она потрясла головой, прочищая ее.

– В комнате. Мне сказали, что подобные вещи не годятся для балов. – Она выдавила улыбку. – В конце концов я должна выглядеть блестяще.

Эшленд, не мигая, смотрел на нее.

– Прошу меня извинить, – произнес он и вышел из комнаты.

– Куда он пошел?

Олимпия развел руками.

– Не имею ни малейшего представления.

Эшленд вернулся через минуту, держа в руке очки, и с бесконечной нежностью нацепил их ей на нос.

– Так гораздо лучше.

Глаза обожгло слезами, но Эмили их прогнала. Принцессы не плачут, уж во всяком случае, не на людях.

– Благодарю, ваша светлость. Дядя, могу я поговорить с моим женихом с глазу на глаз?

Слово «жених» словно налилось интимностью в этой освещенной лампами комнате.

– Моя дорогая, с минуты на минуту прибудут гости…

Над головой послышался резкий голос Эшленда:

– Ее высочество желает отнять минуту моего времени, сэр.

Усталый вздох Олимпии.

– Очень хорошо. Только умоляю, не нужно портить мою мебель.

Он вышел за дверь прежде, чем Эмили поняла смысл сказанного и снова вспыхнула.

– Ну в самом деле! Почему он такое говорит?

Эшленд хмыкнул:

– Полагаю, это как-то связано с выражением твоего лица.

Она подняла на него глаза и отчетливо увидела его взгляд, больше не ледяной, а теплый и веселый.

– Совершенно не понимаю, о чем ты.

– Правда? Потому что, если не ошибаюсь, я думал о том же самом, о чем и ты. О том же, о чем я думаю с момента утреннего пробуждения. – Он заговорил низким голосом, где-то между рычанием и мурлыканием. – О тебе, оседлавшей вчера ночью мои колени и дрожавшей, когда ты вбирала меня в себя.

– Сэр!

Он подошел на шаг ближе.

– О карете, соединявшей нас вместе, когда мы так ошеломительно трахали друг друга. Ты велела мне всовывать мой большой…

– Сэр! Лакей стоит прямо у двери!

– …сильнее и быстрее…

– Я такое говорила?

– О да. – Он обвил рукой ее талию и крепко прижал к своему телу, облаченному в незапятнанное черное и белое. – Знаешь, о чем я думаю, милая?

– Даже представить не могу.

– Я думаю, что, когда мы поженимся, нужно будет хотя бы раз в неделю устраивать полуночные прогулки в карете.

– Мы шокируем соседей.

– Можно будет менять районы.

Она попыталась отодвинуться, но он держал ее крепко.

– Такое легкомыслие в такой момент! Я пришла, чтобы серьезно поговорить с тобой, в подробностях обсудить предстоящее нам испытание, поделиться моими подозрениями и убедить тебя больше не подвергать себя опасности вроде этой…

Он подхватил ее на руки (к черту все эти голубые атласные юбки и искусные кудряшки) и понес на коричневый кожаный диван герцога Олимпии.

– Ах, это. Все под контролем. Мы с твоим дядей очень толково все обговорили. Бояться нечего.

– Что-что? – Она все еще пыталась вырваться, но он просто опустился на подушки и посадил ее к себе на колени. – Эшленд, вчера ночью на нас напали люди с пистолетами. С пистолетами! И мисс…

– Все под контролем. Сегодня к полуночи вся эта их чертова шайка будет уничтожена. – Он наклонился и поцеловал ее. – А я потребую назначить дату нашего венчания как можно скорее, или я за свои действия не отвечаю.

– За свои действия? – переспросила она, задыхаясь, потому что его теплые губы пункт за пунктом стирали весь долгий разговор, который она мысленно продумала до того, как сюда спуститься. Что-то насчет мисс Динглеби, что-то очень важное…

– Прежде всего заниматься с тобой любовью так часто и тщательно, как это только возможно. В каретах, на диванах. Даже в кровати время от времени, если уж это так необходимо. – Его указательный палец скользнул ей под лиф – лиф с исключительно удобным низким вырезом, отороченный всего лишь тончайшими кружевами, – и погладил сосок.

– Эшленд! Потребовался целый час, чтобы собрать это платье в единое целое, и я не позволю тебе погубить…

Ее слова утонули в очередном поцелуе. Она сдалась и обвила руками его шею. В конце концов, что может быть важнее поцелуев с Эшлендом?

В дверь резко постучали.

– Не обращай внимания, – пробормотал Эшленд уголком трудолюбивого рта.

– Ты уверен… – Он лизнул ее язык, и Эмили задрожала. – …Уверен, что опасности нет? Потому что мне кажется… мисс Динглеби…

– Все под контролем, заверяю тебя. И я не отойду от тебя ни на мгновение. Беспокоиться совершенно не о чем, разве только об этом твоем скандально низком вырезе. – Он смачно поцеловал ее грудь.

Снова стук, на этот раз более энергичный.

– Эшленд, да что такое на тебя нашло? Это совсем на тебя не похоже.

Ее голова упала ему на руку.

– Просто я только что понял, что свободен. Свободен от своего проклятого прошлого, свободен от неотвратимой угрозы в виде шайки убийц, готовых отнять тебя у меня. Свободен жениться на тебе и разделить с тобой постель…

– Совсем не обязательно именно в таком порядке.

– Боже сохрани! Я слишком стар, чтобы придерживаться правил приличия и условностей. – Его рука, оставив лиф, начала нащупывать путь среди множества кружевных нижних юбок. Он уложил Эмили на подушки дивана и вытянулся рядом.

– Да, точно. И это возвращает меня к последнему пункту, который я хотела с тобой обсудить… на самом деле очень важному…

Дверь с грохотом распахнулась.

– Да будь оно все проклято, Эшленд! – воскликнул герцог Олимпия. – Я же дал вам строжайшие инструкции насчет моей мебели!

Кровь пела в жилах у герцога Эшленда и после того, как он станцевал со своей невестой третий вальс. В конце концов все идет как по маслу. С Эмили, стойко и грациозно стоявшей рядом с ним, бесконечная очередь гостей оказалась не такой мучительной, как он боялся. Хорошо воспитанные гости пожимали его левую руку, в основном не выражая неловкости. А Эмили в своем бледно-голубом атласе, приведенном в порядок поспешно вызванной Люси, выглядела просто ослепительно.

Прямо перед их стремительным выходом на лестничную площадку (Олимпия всегда питал пристрастие к театральным эффектам) Энтони вытащил из кармана фамильные сапфиры Эшлендов и надел их Эмили на шею, где они и сверкали в свете электрических люстр.

Они ей идут, думал Эшленд, кружа невесту в вальсе мимо восхищенных вдов, собравшихся в северо-восточном углу бального зала герцога Олимпии. Сапфиры, достойные принцессы.

Так он ей и сказал.

– Вот уж в самом деле достойные принцессы, – отозвалась она. – Ты хотел сказать – жены банкира. Они восхитительно вульгарны.

Он склонился к ее уху:

– В нашу первую брачную ночь я найду им более подходящее применение.

И заработал шлепок веером, но очаровательный румянец на ее щеках стоил этого наказания. Он опустил взгляд, следя за тем, как румянец расползается у нее по груди.

Вальс неуклюже догромыхал до конца.

– Право же, дядя мог бы найти более искусных музыкантов, – заметила Эмили. – Это совершенная дрянь.

– Видимо, им медведь на ухо наступил.

Эшленд бросил внимательный взгляд на Олимпию, стоявшего в противоположном конце зала. Герцог был поглощен беседой с привлекательной леди не первой молодости, сверкавшей бриллиантами, но взгляд Эшленда он почувствовал сразу, слегка повернул голову, потянул себя за мочку уха и вернулся к разговору.

Эшленд повел Эмили по бальному залу и взял с подноса проходившего мимо официанта два бокала с шампанским, ловко зажав ножки в левой руке.

– Кажется, тебе слишком жарко, милая, – сказал он. – Давай прогуляемся по саду.

– Мне ничуть не жарко, и, кажется, я вижу моего дорогого кузена Пенхэллоу вон там, около музыкантов…

Эшленд наклонился и что-то прошептал ей на ухо.

– О. Ну, хорошо. – Она поправила волосы. – Пусть будет сад.

Задачей Эшленда было (и это оказалось самой приятной миссией из всех, порученных ему до сих пор) просто чем-нибудь занимать Эмили, пока Олимпия действует в бальном зале. Эшленд начал еще в библиотеке, соблазняя ее самым бесстыдным образом, и успел целиком завладеть ее вниманием. В результате она вообще не заметила скрытой деятельности в бальном зале. Она получала искреннее удовольствие от бала, пила шампанское и танцевала только с женихом. Смотрела на него, когда они вальсировали, и его сердце останавливалось при виде чудесного тепла, светившегося в ее глазах.

Тепла к нему.

Он – самый счастливый человек на свете.

Выходя через французское окно в прохладную сырость сада герцога Олимпии и придерживая Эмили за спину, Эшленд обернулся всего лишь раз. Олимпия, выделявшийся своей серебристой головой, пересекал комнату, направляясь к секретной панели в стене позади оркестра, где ждала мисс Динглеби с приготовленной ловушкой.