Текст книги "Наука страсти"

– Эмили, она говорит правду? – негромко спросил Эшленд.

– Не знаю! Я… – Голос Эмили звучал страдальчески.

Эшленд взглянул на пистолет, лежавший в нескольких футах от него.

– Ну хорошо, – сказал он, одним движением сильно оттолкнул от себя Ганса, нырнул за пистолетом, перекатился и прицелился в немца-камердинера. – Ну-ка, Ганс, будь так добр, развяжи моих детей.

– Послушай, отец! Отличная работа, – воскликнул Фредди. – В высшей степени эффективная.

Ганс приподнялся на локтях.

– Эмили, – попросил Эшленд, – объясни нашему другу, что он должен сделать.

Немецкие слова прошли мимо его ушей. Он продолжал целиться Гансу между злобных глаз, сузившихся, когда Эмили замолчала. Ганс посмотрел на пистолет, на Фредди и Мэри, на Эшленда.

– Давай. – Тон Эшленда не требовал перевода.

Ганс встал на колени и пополз к Фредди и Мэри.

– Молодцом, старина, – подбодрил его Фредди. – Не забудь про узлы.

– Держи руки так, чтобы я их видел, Ганс. Эмили?

Эмили быстро перевела. Ганс метнул в Эшленда убийственный взгляд.

Мэри первой неуклюже упала вперед. Фредди вскочил и начал растирать запястья.

– Ну вот, все в порядке, старушка. Видишь? Я же говорил тебе, что отец примчится сюда со своей кавалерией. Надежный человек наш отец.

– И тем не менее, – сказала Мэри, – я бы предпочла не повторять подобный опыт.

Эшленд услышал сдержанный тон Мэри, и плечи его слегка расслабились. Его новообретенная дочь хорошо воспитана.

– А теперь, мисс Динглеби, – произнес Эшленд, не дрогнув взглядом, – что вы предлагаете, чтобы сохранить ценные мозги Ганса?

– Разумеется, я немедленно заберу его для допроса, – резковато ответила она. – Вы с Эмили можете идти, куда захотите.

– Как мило. А если я предпочту остаться?

– Не вижу смысла. Вы не говорите по-немецки.

– Действительно. И все-таки нам, пожалуй, стоит дождаться подкрепления. На всякий случай. – Краем глаза он заметил, что Эмили повернулась в сторону мисс Динглеби, зарывшись правой рукой в складки атласного бального платья.

Стилет? Неужели он у нее с собой?

Эшленд продолжал говорить, отвлекая внимание мисс Динглеби на сеновал.

– Что меня удивляет, мисс Динглеби, так это почему вы не вытянули все это из него раньше. Разумеется, если не вы дергаете за веревочки – в противном случае, все становится на свои места. Может быть, мы должны сохранить ваши ценные мозги?

Она вздохнула.

– Как вы все меня утомили. Уж вы, Эшленд, лучше всех должны знать, что умный агент никогда не сделает ничего, чтобы обнаружить себя. Если бы я начала интересоваться у Ганса именами его руководителей, меня тут же заподозрили бы.

– Умный агент знает способы, как это сделать, не выдавая себя.

Эмили что-то делала левой рукой, вывернув ее. Эшленд не видел, что именно, потому что справа от нее стоял неподвижный Симпсон, вперившись тренированным взглядом в маленькое окошко у двери.

– В любом случае, – продолжил Эшленд, – думаю, я окажу Фредди честь связать нашего доброго друга Ганса. В конце концов это будет только справедливо.

– С удовольствием. – Фредди взял веревку.

Симпсон громко вскрикнул.

Эшленд почувствовал вибрацию досок у себя под ногами, напряжение, известное ему, как биение собственного сердца.

Дверь с грохотом распахнулась.

– А ну, ребята! – закричал кто-то.

Ганс метнулся вперед. Эшленд, потеряв равновесие, отступил мгновением позже, чем следовало. Левой рукой он сжимал пистолет. Вся сила удара от падения пришлась на правый локоть. Ганс рухнул на него и приставил нож к горлу.

– Отец! – заорал Фредди.

Воздух сотряс пистолетный выстрел.

Глаза Ганса широко распахнулись. Он шевельнул губами, но из его глотки не вырвалось ни звука.

Эшленд сильно толкнул его, спихнув тело с груди, и вскочил на ноги. У входа в конюшню стоял герцог Олимпия, вокруг него толпились люди. А в центре помещения, справа от колеса ландо, окруженная облаком едкого дыма, стояла мисс Динглеби со все еще поднятым пистолетом.

– В результате так ничего и не ясно, – произнесла мисс Динглеби, сидевшая в самом удобном кресле герцога Олимпии, и отхлебнула шерри. – Пока Эмили в безопасности, но в заговор вовлечены и другие, и они ударят снова. Ганс был ключом ко всему. Я провела годы, разрабатывая его, завоевывая доверие.

Эмили повернулась к окну, глядя в полночную тьму. Голова болела от изнеможения, но мысли продолжали выскакивать снова и снова. Вид головы Ганса в момент выстрела. Эшленд с ножом у горла. Ладонь Симпсона на ее руке, удерживающая на месте.

– Простите, что я сломала все ваши планы.

– Нет-нет, моя дорогая. Это не твоя вина. – Герцог Олимпия, как всегда, председательствовал за своим письменным столом. Его бокал, до половины наполненный шерри, стоял рядом с книгой записей. В левой руке Олимпия покручивал ручку.

Эшленд встал со стула и положил руку на плечо Эмили.

– Клянусь, больше я такой ошибки не допущу. Ты уверена, что чувствуешь себя хорошо?

Его ладонь, теплая и сильная, чуть не полностью обхватила ее плечо. Эмили хотелось повернуться к нему, прижаться к надежному телу, но ноги и руки словно оцепенели, а сердце в груди отяжелело.

– Да, неплохо. Все, что мне нужно, – это как следует выспаться.

Мисс Динглеби поставила пустой бокал из-под шерри и встала.

– Мне тоже. Прошу прощения, но я ухожу. Разумеется, утром мы обо всем этом поговорим – о том, что нужно сделать. В конце концов угроза девочкам лишь слегка уменьшилась. Нужно искать другой путь.

Герцог Олимпия тоже встал.

– Спасибо вам, дорогая, за вашу сегодняшнюю храбрость.

Она чуть склонила голову.

– Конечно.

Когда дверь за ней мягко затворилась, Эшленд повернулся к Олимпии:

– Ну и что теперь? Что мы будем делать? Остальные принцессы все еще замаскированы, что, вероятно, на какое-то время их прикроет, – пока руководство Ганса не выяснит их точные места проживания. Но про Эмили теперь известно, что она жива и находится в этом доме. Она сейчас самая очевидная цель.

– В самом деле. – Проницательный взгляд Олимпии устремился к Эмили. – В особенности если, насколько я понимаю, она может носить будущего наследника княжества Хольстайн-Швайнвальд-Хунхоф.

Эмили молча ответила на его взгляд.

Рука Эшленда крепче сжала ее плечо.

– Мы, разумеется, без промедления обвенчаемся. Я буду защищать ее своим именем и телом. Я…

– Выйти за тебя! – Эмили резко повернулась лицом к герцогу, скинув с плеча его руку. – Вы забыли, ваша светлость. Я никогда не давала согласия на брак с вами. Я согласилась исключительно на публичную помолвку, больше ни на что!

Он уставился на нее. Его голубой глаз расширился от изумления.

– Ты не выйдешь за меня?

– Я не пешка, которую можно переставлять куда угодно. Сегодня вечером мы могли бы одержать полную победу, если бы вы посвятили меня в свои планы! А вместо этого вы прикидывались, что занимаетесь со мной любовью, провели целый вечер, соблазняя меня, лишь бы удержать безмозглую дурочку подальше от ваших ужасно замысловатых, ужасно важных планов…

– Прикидывался, что занимаюсь любовью!

– …а затем вы бесцеремонно заявляете, что мы без промедления поженимся, что, лишив меня девственности и обрюхатив, вы выполните свой долг и – как там было? – защитите меня, тем более что теперь я не просто ценный политический объект, но еще и сосуд для другого!

– Сосуд!

– Какая честь для меня! Какая радость смотреть в будущее, где я буду замужем за властолюбивым айсбергом, защищенная сверх всякой меры, где меня будут передвигать с места на место и использовать для целей всех и каждого, только не для моих! Выносить ребенка для точно такой же судьбы! Клянусь Богом, я чувствовала себя куда лучше, пока была учителем вашего сына. По крайней мере тогда я могла сама решать, что делать!

Она тяжело дышала, сжав кулаки. На мгновение ей вспомнились нежные слова Эшленда, его ласковые прикосновения там, в оранжерее, то, как он занимался с ней любовью, словно она была самой большой ценностью во вселенной. И все это просто игра, просто, чтобы отвлечь ее! Его чудесные слова, помещение, полное цветов, романтический жест – все только для того, чтобы обмануть ее! Убаюкать, увлечь в любовный транс, лишь бы удержать вдалеке от главного дела этого вечера!

Кровь кипела, мешая думать.

Лицо Эшленда побагровело.

– Мой долг! Вы думаете, я собрался жениться на вас из чувства долга? Вы в самом деле считаете, что я притворялся там, в оранжерее? Что я вас использовал?

Эмили щелкнула пальцами.

– О, разумеется! Я совсем забыла про непостижимую животную похоть, которую вы ко мне испытываете! Сейчас исправлюсь. Мешать соединенью чресел двух мы не намерены [4]4
  Искаженная цитата из 116 сонета Шекспира.


[Закрыть].

Герцог Олимпия как-то задушенно кашлянул в носовой платок.

– Моя дорогая Эмили, не могу не почувствовать, что я некоторым образом лишний в этом в высшей степени… эээ… нравоучительном разговоре. Вероятно, мне следует удалиться и позволить тебе и твоему… эээ… властолюбивому айсбергу продолжить…

– Нет. – Голос Эшленда хлестнул, как кнутом, оборвав герцога на полуслове. Лицо его пылало. Единственный голубой глаз словно светился изнутри, напряженно приковавшись к лицу Эмили. – Нет, сэр. Я хочу, чтобы вы это услышали. Хочу, чтобы оба вы стали свидетелями того, что я намерен сказать.

Он опустился на одно колено.

– Ну, началось, – пробормотал Олимпия.

– Прости меня, Эмили. Я вел себя непростительно. Не доверял тебе так, как ты того заслуживаешь. Не был с тобой до конца честным. Вместо того чтобы просить, я требовал.

– В этом нет ничего плохого, – вставил Олимпия. – Женщины любят знать, что к чему, правда, девочка моя?

Эшленд не обратил на него внимания.

– Могу я объяснить, почему, Эмили?

Она смотрела на макушку Эшленда с торчавшими седыми коротко постриженными волосами, на его гордое лицо, обращенное к ней, и не могла шевельнуться. Она попыталась кивнуть, но удалось лишь слегка наклонить голову.

– Потому что я боялся, Эмили. Потому что ни к одной женщине в мире я никогда не испытывал даже капли любви, способной сравниться с той, что я чувствую к тебе. Ты для меня не пешка. Не политический объект. Не сосуд, клянусь Богом. Ты для меня все на свете!

Его левая рука, сжимаясь и разжимаясь, лежала на колене. Эмили закрыла глаза, не в силах вынести этого зрелища. Невозможно видеть у своих ног его, герцога Эшленда, в официальной белой рубашке, атласном жилете и блестящих бриджах. Безупречный вид, за исключением россыпи ржаво-красных капель на левом плече.

– Ты – не сосуд, Эмили. Я – сосуд. Все, что я делаю, все, чем владею, все, чем я являюсь, – все принадлежит тебе. Я не… Эмили, я не могу этого выразить. Не могу рассказать, что чувствую. Я был заморожен, спал, а ты вернула меня к жизни. Ты исцелила меня, снова превратила в единое целое. Я чувствовал себя зверем в пещере, одиноким, рычащим, а ты бесстрашно вошла внутрь и укротила меня.

– Какая дерзкая мешанина метафор, дорогой мой друг, – заметил герцог Олимпия. – Кажется, мне следует за вами записывать. Я как раз подумывал сочинить мелодраму, что-нибудь вроде возвышенной саги – трагедия и предательство, истощение организма и чахотка…

Эшленд взял Эмили за холодную руку.

– Я боялся, что если скажу тебе все это, ты убежишь. Что это слишком много, что меня слишком много – я слишком большой, у меня слишком много шрамов, я слишком требователен и слишком нуждаюсь в тебе. Потому что ты нужна мне, Эмили. Каждый дюйм тебя. Мне нужен твой ум, твоя любовь, твоя дружба, твоя мудрость, твое тело. Животная похоть, господи ты боже мой! Да она и половины не составляет. Я нуждаюсь в твоем теле – в твоем теле, Эмили, потому что оно соединяет меня с тобой. Я откажусь от тебя не раньше, чем придумаю все способы, которыми смогу снова овладеть тобой…

В дальнем конце комнаты звякнул графин.

– Кому-нибудь налить шерри?

– …и не просто из-за животной похоти, этой нашей безумной тяги друг к другу, а потому что это вбирает меня в тебя. Когда мы делим ложе, я чувствую, что становлюсь частью тебя, плотью от твоей плоти, в священном слиянии с женщиной, которую я обожаю. Наконец-то я снова стал человеком.

Олимпия хлопнул в ладоши.

– Превосходно. Здраво аргументировано. Двое чресел, равные двум умам. Надеюсь, это убедительно, дорогая моя племянница?

Эмили открыла глаза, и взгляд Эшленда сразу приковал ее к себе. Она видела его сквозь дымку чувств, хотя, возможно, это всего лишь запотели очки.

– Стоя на коленях, Эмили, я прошу твоей руки. Прошу стать моей женой, матерью моих детей. – Он поднес ее пальцы к губам и замер так, прикрыв глаза. – В ответ я предлагаю тебе свое сердце, свой дом и свое состояние. И да, защиту моим именем и телом.

Олимпия застонал и громко стукнул бокалом о стол.

– Ради любви Господа Бога и всех Его созданий, Эмили, скажи ему «да»! Освободи нас от этих страданий!

Но Эмили все еще не могла произнести ни слова. Горло перехватило, язык отказывался шевелиться. Рука Эшленда крепко держала ее ладонь, Эмили чувствовала на своей коже его теплое дыхание.

Он склонил голову над ее рукой.

– Больше никаких интриг, Эмили. Впредь ты командуешь мной. Ни единого шага без твоего ведома и одобрения. И клянусь своей жизнью, Эмили, что твоему ребенку – нашему ребенку! – никогда не придется выдержать то, что пришлось вынести тебе.

– Да, – сказала она.

Эшленд поднял взгляд.

– Слава богу, – буркнул Олимпия. – Разумеется, о наследстве я побеспокоюсь сам, и, естественно, желаю отдать счастливую невесту лично…

Но она его не услышала. Ее подхватили и бешено закружили две сильные руки. Эшленд осыпал поцелуями ее щеки, шею, подбородок.

– Я люблю тебя, – воскликнул он. – Я люблю тебя, Эмили. Будь оно все проклято, я тебе об этом уже говорил? Я люблю тебя!

– Осторожно, на полу стоит лампа! – предупредил Олимпия.

Эмили взяла голову Эшленда в ладони и поцеловала его.

– Я люблю тебя. Я безнадежно любила тебя с самого первого дня, слишком сильно, чтобы втянуть тебя во все это…

– Но я не оставил тебе выбора.

– Нет. – Она опять поцеловала его. – А за то, что ты рисковал ради меня своей жизнью, ты будешь вознагражден еще больше. Если тебе особенно не повезет, то вознаграждать я тебя буду всю жизнь.

– Ах да. – Олимпия облегченно выдохнул и направился к книжному шкафу. – Риск убийства и все такое прочее. Я об этом уже думал. Совершенно ясно, что вам необходимо некоторого рода убежище. Если не ради безопасности Эмили, то ради моего здоровья. Новобрачные оказывают довольно вредное влияние на мое пищеварение.

Эшленд опустил Эмили на пол, и теперь ее ноги попирали – во всяком случае, физически – бесценный аксминстерский ковер.

– Убежище? И что вы предлагаете?

Олимпия протянул руку и коснулся глобуса на полке, лениво его вращая.

– Насколько я понимаю, вы двое стремитесь пожениться, причем чем быстрее, тем лучше.

– Это не ваше дело, дядя. Это личный вопрос, и касается он только нас двоих.

В голосе Эшленда прозвучала убежденность:

– Да, как можно быстрее. Завтра, если это можно организовать. Вы же понимаете, что мою животную похоть обуздать невозможно.

– Кхем. Да. Вот и хорошо. – Олимпия крутанул глобус. – Совершенно случайно моя личная паровая яхта стоит на якоре в Саутгемптоне, с полным грузом воды и угля и с командой.

– Ваша паровая яхта! – ахнула Эмили.

Крупная рука Олимпии остановила Землю. Он повернулся к ним, прислонился к книжному шкафу и улыбнулся.

– Вы не думали об очень долгом медовом месяце?

Эпилог

Острова Кука

Август 1890 года

Эмили открыла глаза, когда тень переместилась в сторону, подставив ее под лучи белого тропического солнца.

Какое-то время она не шевелилась. Руки и ноги отяжелели от тепла, сердце билось медленно и блаженно. Рука мужа лежала у нее под грудью, и Эмили ощущала, как ее грудная клетка вздымается и опускается в такт его дыханию. Пальцами ног она зарылась в мягкий песок.

Ее муж.

Она в тысячный раз с наслаждением мысленно произнесла эти слова.

– Эшленд, – шепнула она. Спящий рядом герцог что-то проворчал. Она попыталась еще раз, громче: – Эшленд!

– Хмм? – Он слегка шевельнулся, лежавшая на ней рука напряглась. – Что такое?

– Тень. Она исчезла. Мы сгорим в мгновение ока.

От ее мужа восхитительно пахло песком и солью. Эмили захотелось слизнуть ее с его кожи. Он сонно ткнулся носом ей в висок и пробормотал:

– К чертям тень.

Эмили засмеялась и повернулась в его объятиях. На ней была только сорочка, ноги запутались в тонкой ткани.

– Тебе легко говорить! У тебя внутри нет младенца, который лягается, почуяв солнце.

– Ммм. – Эшленд поцеловал ее в шею и нащупал подол сорочки. На нем вообще ничего не было. Он лежал восхитительно нагой, сплошь загорелая кожа и бесконечные мускулы: привилегия бросить якорь у необитаемого острова и отправить детей с доктором исследовать его дальнюю часть. Он провел все утро, медленно и тщательно исполняя супружеский долг, экспериментируя с новыми позами (в последнее время традиционные стали несколько неудобными), и теперь, освежившись закусками и недолгим сном, счел, что на его жене слишком много одежды.

– Какая досада, мадам. И давно вас беспокоит это положение?

Эмили снова засмеялась и попыталась оттолкнуть его, но безуспешно. Эшленд опытными пальцами распутал сорочку и задрал ее над животом. Эмили снова уронила руки на песок.

– Собственно, уже несколько месяцев. И с каждым днем становится все хуже. К началу октября я, наверное, лопну.

– Какая скотина ваш муж, раз он поставил вас в такое положение!

– Ужасная скотина. И подозреваю, он не испытывает никаких угрызений совести.

Эшленд сдернул сорочку с головы и поцеловал Эмили.

– Вообще никаких?

– Никаких. Наоборот, он смотрит на меня с невыносимым самодовольством.

– Как кот, поймавший канарейку? – Он начал дразнить один сосок языком. Его плечи, широкие, мускулистые, отражали солнечный свет.

– Вот именно. Хотя я этого не понимаю в моем-то положении. Я скорее напоминаю гигантского додо, а не канарейку.

– Полагаю, ваш скотина-муж придерживается противоположного мнения. Нет никаких сомнений в том, что он, по своему слабоумию, уверен, будто вы день ото дня становитесь красивее. – Его огромная рука ласкала ее живот. Он наклонился и поцеловал его.

– Остается только поплакать над ним – ведь он наверняка потерял зрение в своем единственном оставшемся глазу!

– А может быть, видит все еще яснее, чем раньше.

Эмили громко хихикнула.

– Вы, сэр, превратились в записного сердцееда.

– Чепуха. Я с самого начала был записным сердцеедом. С горечью признаюсь, что к двадцати годам я был печально известен по всему Лондону.

Он начал прокладывать поцелуями дорожку к ее груди.

– Даже не сомневаюсь. Предполагаю, все тогдашние дебютантки лежали у ваших ног – с вашей-то гвардейской униформой и внешностью юного Аполлона!

– Я практиковался только ради вас, ваше высочество.

Эмили обняла его за шею. Он без усилий нависал над ней, и ни одна жилка в его теле даже не дрожала. Она провела пальцем по шрамам на его челюсти.

– Красавец-мужчина. Я тебя безумно люблю.

Эшленд повернул голову и поцеловал ее палец.

– Красавица-леди. Я люблю…

Три слабых гудка с яхты помешали ему договорить.

– Что за дьявольщина? – Эшленд поднялся на колени.

Эмили попыталась встать, у нее ничего не получилось, она перекатилась на бок и сделала еще одну попытку. Сердце в груди пропустило удар.

– Наверняка не дети!

– С ними вооруженная охрана и доктор. Я уверен, что у них все в порядке.

Но Эмили хорошо знала Эшленда и слышала за уверенными словами тревожную нотку. Четыре месяца назад, в Сиднее, она взяли на борт доктора Йейтса, врача с превосходной репутацией, чтобы наблюдать за беременностью Эмили и в октябре помочь ей родить. Кроме того, он был увлеченным натуралистом и стал хорошим наставником для Фредди и Мэри. Человек блестящего ума, достойный полного доверия, почти член семьи. Уж наверное, он не будет неоправданно рисковать?

Эшленд уже натягивал рубашку и штаны.

– Я пойду на мыс с подзорной трубой. Оттуда можно увидеть сигнал.

Эмили сражалась с сорочкой. К тому времени как ее голова вынырнула из выреза, Эшленд уже добежал до скалистого края лагуны, в которой этим утром они устроили себе идиллию, подальше от роскошной яхты герцога Олимпии и ее любопытной команды.

Эмили добралась до Эшленда, когда он опустил подзорную трубу.

– Ну? Что там?

– Твой чертов дядя, конечно. Мы должны немедленно возвращаться домой.

– Возвращаться домой? – переспросила Эмили таким тоном, каким могла бы спросить: «Возвращаться к кишащим гуано скалам у входа в преисподнюю?»

– Возвращаться домой. – Эшленд сдвинул подзорную трубу и засунул ее за пояс штанов. Повернулся к жене и подхватил ее на руки, словно не замечая живота. – Но будь я проклят, если старик не подождет еще несколько часов.

И герцог Эшленд отнес свою цветущую жену обратно на белый мягкий песок пляжа, к ее бесконечному и весьма шумному удовольствию.

Лондон, Англия

Пятью месяцами раньше

Герцог Олимпия сидел за письменным столом, расшифровывая особенно сложное послание от одного из своих агентов в Гонконге, когда в дверь постучались.

Он глянул на часы: почти одиннадцать ночи.

– Войдите! – отрывисто бросил он.

Дверь отворилась, на пороге появился худощавый мужчина с огромными, расширяющимися книзу бакенбардами. В руках он сжимал коричневый конверт.

Олимпия отложил перо и откинулся на спинку стула.

– А, Кеттлворт. Я ждал вашего доклада. Возможно, не в такой поздний час, но попрошайкам выбирать не приходится. – Он голосом выделил слово «попрошайкам».

Кеттлворт откашлялся, прочищая горло.

– Прошу прощения, ваша светлость. Я подумал, что лучше доложить вам немедленно, учитывая суть заключения.

– А именно?

Снова покашливание. Кеттлворт шагнул вперед, положил конверт на стол и попятился, словно тот должен был вот-вот взорваться.

– Анализы, сэр, которые вы поручили мне сделать, той розовой жидкости от… – Кеттлворт побледнел и вытащил из кармана листок бумаги. – От двадцать четвертого февраля, сэр. Неделю назад.

– Да, Кеттлворт. Заверяю вас, эта дата отчетливо запечатлелась в моем мозгу. И каковы результаты?

– Субстанция состоит преимущественно из сока грейпфрута без каких-либо подсластителей. – Кеттлворт сочувственно вытянул губы. – А также очищенного экстракта растения кока, известного как кокаин, одного из лучших возбуждающих средств для нервов…

– Так. Что-нибудь еще?

– Да, сэр. Мы также обнаружили значительные следы мяты болотной, сэр.

– Мяты болотной?

– Да, сэр. Используется в случаях несварения желудка и скопления газов, сэр.

– Скопления газов. – Олимпия побарабанил пальцами по столу. – Вы явились в мой личный кабинет почти в полночь, чтобы сообщить, что кто-то возжелал помочь пищеварительному процессу моей племянницы?

– Не совсем так, сэр. – Кеттлворт сунул бумагу обратно в карман и сцепил руки за спиной.

– Ну, мистер Кеттлворт?

– Мята болотная, сэр, является одним из самых действенных средств, чтобы вызвать выкидыш.

Брови Олимпии взлетели вверх. Он взял со стола коричневый конверт и покрутил его в руках.

– Ну, будь я проклят.