Текст книги "Из сегодня в завтра"

5

– Видишь, луковицы довольно крупные, значит, высаживать их надо на достаточном расстоянии друг от друга, – говорю я, сидя на корточках возле гряды с выкопанной бороздкой.

Смотреть Джерарду в глаза я стараюсь как можно меньше, потому что вчера слишком поздно легла спать и, вопреки данному обещанию, не отдохнула, а всю ночь проворочалась с боку на бок, раздумывая о маме с папой. Теперь, после полного рабочего дня, выгляжу, разумеется, соответствующим образом. И прескверно себя чувствую. Глаза пощипывает, веки тяжелые, ноги и руки ноют от усталости.

– Следующую сажай вот здесь.

Указываю Джерарду на нужное место, и он со старательностью прилежного первоклассника, выводящего букву «А», располагает луковицу в земле.

Киваю в знак одобрения. Лицо Джерарда расплывается в улыбке.

На дворе начало октября, но погода по-летнему теплая. На ковре травы и на скамьях тут и там отдыхают туристы и ньюйоркцы, благополучно оставившие позади первый день рабочей недели. Сквозь ветви деревьев проглядывает блестящая гладь озера, по дугообразной дорожке проезжают велосипедисты в ярких спортивных куртках.

– Вчера я все трещал о себе, – говорит Джерард. – А ты больше помалкивала. Сегодня твоя очередь болтать.

– О чем? – спрашиваю я, подавляя зевок. Черт знает что такое! Проводить вечер практически на лоне природы в компании с таким необыкновенным парнем и при этом клевать носом!

Джерард пожимает плечами и бережно берет очередную луковицу.

– О чем угодно. Например, о том, давно ли ты работаешь добровольцем и почему решила этим заняться.

Вздыхаю. Настроение мрачнеет. Надо было самой заговорить на любую тему, не ждать подсказок. Что ж, теперь деваться некуда.

– Нет, я работаю в парке не так давно… – Говорить беспечным тоном получается с трудом. – Месяца два с половиной. А решила этим заняться, потому что у меня вдруг появилась масса ненужного… свободного времени.

Джерард – я вижу краем глаза, поскольку смотрю куда угодно, только не на него, – хмурится, но не задает лишних вопросов. Очевидно, догадывается, что затронул больной для меня вопрос. Кашляю, пытаясь прогнать зависшую над головой хмурую тучу.

– И потом… у меня в жизни был своего рода… нелегкий период. В самом начале я пыталась отвлекаться на встречи с многочисленными знакомыми, которых никогда не считала настоящими друзьями, но то и дело ловила себя на том, что не слушаю их, а думаю о своем. И решила позволить себе размышлять обо всем так долго, как того потребует душа. Здесь же, среди зелени и цветов, даже грустные мысли в каком-то смысле приятны…

Джерард смотрит на меня таким пристальным заинтересованным взглядом, что теплеет щека.

– Эти твои раздумья… были связаны с несчастной любовью? – осторожно предполагает он.

Усмехаюсь, пытаясь взглянуть на свой печально закончившийся роман с юмором.

– Гм… да. – Окидываю деревья вокруг и асфальтированную дорожку рассеянным взглядом и вдруг в ужасе замираю. На скамейку, расположенную прямо напротив нас, садятся рыжеволосая женщина и мальчик с меланхолично-задумчивым лицом. Бетси! – гремит в моей голове.

Мне бы в самый раз отвернуться и сделать вид, что я не заметила ни рыжую, ни ребенка. Бетси и маленький Джонатан для меня теперь пустое место. Почти позабытый кошмарный сон. Но я вглядываюсь в обоих с болезненной жадностью жертвы, влюбленной в убийцу.

И облегченно вздыхаю. Нет, это не Бетси. Просто похожая на нее женщина. У Бетси глаза быстрые и темные, как два проворных жука. У этой же дамы они янтарные и мечтательные. А ее мальчик не бледный, как Джонатан, а румяный и, как мне кажется, просто чем-то огорчен и отнюдь не всегда такой отрешенный.

Как-то раз Бетси возникла перед нами будто из-под земли, таща за руку беднягу сына, когда мы катались на катке в Рокфеллер-центре. Маленький Джонатан не умел даже толком стоять на коньках и так и норовил уткнуться носом в лед, но мать держала его так крепко, что упасть он бы не смог, даже если бы захотел.

Помню, меня она будто не заметила. А с Питером даже не поздоровалась – с ходу набросилась на него с упреками из-за какой-то плиты, которую они купили по его настоянию и об которую мальчик на днях чуть не расшиб лоб. Будь я на месте Питера, послала бы экс-супругу куда подальше, забрала бы у нее сына и провела бы остаток вечера в свое удовольствие. Он же весь сжался, будто ученик, подложивший на стул учителю кнопку и пойманный с поличным. И добрых десять минут выслушивал, какой он скверный и безответственный отец, насколько ему безразлично здоровье ребенка, его будущее и настоящее и до чего наплевательски он относится к своим родительским обязанностям.

Когда она подвела разговор к главному – необходимости вместе с Питером и за его счет приобрести новую, отвечающую всем требованиям заботливых матери и отца плиту, я, не выдержав, дернула Питера за рукав.

– Может, обсудите свои дела потом?

По-моему, в тот день я впервые заметила в его глазах это гадкое чувство. Он стеснялся меня и как будто был бы рад, если бы я незаметно исчезла, оставив его с семьей. Позднее он с пеной у рта доказывал, что я преувеличиваю, что выдумала то, чего не было и не могло быть, что становлюсь такой же сварливой, как его Бетси. Но в следующий раз все повторилось…

– Эви? – негромко окликает меня Джерард.

Вздрагиваю, краснею и поворачиваю голову. Пожалуй, я правда уподобляюсь Бетси. Точнее, Питеру. Он остался в прошлом, я должна уделять внимание тому, кто со мной рядом. Я же, хоть и не хочу этого, снова и снова возвращаюсь назад.

– Увидела кого-то знакомого? – интересуется Джерард, окидывая беглым взглядом незнакомку с янтарными глазами и румяного мальчика.

– Гм… – Я качаю головой. – Нет. Просто задумалась. – Натянуто улыбаюсь.

Джерард смотрит на меня с сочувствием и, кажется, все понимает.

– Наверное, мы затронули неправильную тему.

Хмыкаю.

– Наверное…

Джерард закладывает в землю следующую луковицу.

– Что ж, тогда давай поговорим о чем-нибудь нейтральном, приятном для всех?

Киваю.

– Давай. О чем?

– О книгах, фильмах, поездках. Любишь ходить в кино?

На мгновение задумываюсь.

– Пожалуй, не особенно. Предпочитаю устроиться на собственном диване, поставить какой-нибудь диск и посмотреть фильм дома.

Джерард смеется.

– Забавно. Я тоже.

– Серьезно?

На сей раз мои губы растягиваются во вполне естественной улыбке. Мысль о том, что мы с Джерардом в чем-то схожи, после воспоминаний о безрадостном прошлом служит утешением. Впрочем, не стоит торопиться с выводами, предупреждаю себя я. Посидеть перед телеэкраном у себя дома не прочь, наверное, каждый второй ньюйоркец.

– Какой твой любимый фильм? – спрашивает Джерард. – Если, конечно, таковой у тебя вообще есть?

– Гм… – Потираю лоб тыльной стороной выпачканной грунтом и обтянутой перчаткой руки. – Никогда не задумывалась об этом.

– Задумайся сейчас, – предлагает Джерард, улыбаясь своими лучистыми зелеными глазами.

Киваю, принимаясь перебирать в памяти все фильмы, которые когда-либо произвели на меня впечатление, и без труда выделяю из множества один-единственный.

– Наверное, «Аромат женщины».

Джерард останавливает на мне внимательный взгляд. Я вдруг забываю о том, что должна почти не смотреть на него, поднимаю глаза и слегка краснею. По-видимому, он не разделяет моего мнения, проносится в сознании огорчительная мысль. И, скорее всего, любит фильмы посовременнее.

Джерард едва заметно кивает и слегка прищуривается.

Мне вдруг становится стыдно. На меня всего лишь несколько странно посмотрели, а я уже готова отречься от того, что так горячо люблю. Возгораюсь желанием сию же секунду исправиться и пускаюсь многословно рассуждать об «Аромате женщины».

– Я готова пересматривать его снова и снова. Аль Пачино там, как всегда, красавец во всех смыслах, О’Доннел естественен и трогателен. Ужимки Хоффмана, и те меня умиляют. По-моему, Аль Пачино совершенно заслуженно получил за эту роль «Оскара». Так убедительно сыграть слепого! Я каждый раз ухожу в этот фильм с головой, верю каждому его слову, каждому «ха!».

– Я особенно люблю ту сцену, когда они приезжают к старшему брату Фрэнка, – не менее увлеченно подхватывает Джерард.

Я приоткрываю рот от удивления.

– И когда Фрэнк пытается всадить себе пулю в висок, а Чарли его останавливает, – продолжает Джерард. – Ну и, конечно, когда Фрэнк толкает речь на открытом заседании. Тут так и хочется бежать и бороться за справедливость! – Он вскидывает сжатую в кулак грязную руку в перчатке. – Да, еще танго Фрэнка и Донны! Красота – глаз не отвести.

Растерянно смеюсь.

– Значит, тебе этот фильм тоже нравится?

Джерард улыбается открытой широкой улыбкой.

– Конечно. Это же классика, своего рода руководство к действию. Если хочешь, как-нибудь можем пересмотреть его вместе, – просто предлагает он.

Смотрю на его добродушное лицо, совершенно не помня о том, что я сегодня далеко не в лучшей форме, и мне кажется, будто большей радости, чем сесть бок о бок с этим парнем и в сотый раз посмотреть любимый фильм, просто не существует в жизни.

Бредем по парку, умывшись и переодевшись. От посадочных работ устаешь, но эта усталость особая. Есть в ней некое успокаивающее и сладкое удовольствие. Ты утомлен, но вместе с тем непомерно рад.

Лицо Джерарда светится счастьем. В какое-то мгновение мне кажется, что я так бы ходила и ходила с ним по аллеям и довольствовалась бы даже молчанием.

Внезапно Джерард вздыхает. Смотрю на него и замечаю морщинку между его бровей.

– Чем закончились ваши семейные неурядицы? – осторожно спрашивает он.

Надо мной снова нависает тяжелая туча. Эх! Почему в последнее время на меня так часто набегает тоска? По натуре я вроде бы отнюдь не пессимист. В старших классах, когда я успевала неплохо учиться, заниматься баскетболом, играть в комических сценках школьного театра и посещать все устраиваемые одноклассниками вечеринки, приятели даже в шутку звали меня Бодряком. С моих губ тоже слетает вздох.

– К сожалению, неурядицы не закончились. И, мне кажется, не закончатся никогда.

– Зачем ты так? – со всей серьезностью и при этом исполненным надежды голосом произносит Джерард. – Если опустить руки и повесить нос, тогда, конечно, ничего не исправишь.

Он кивает на контейнер с мороженым под ярким огромным зонтом.

– Не хочешь?

Пожимаю плечами.

– Можно.

Джерард быстрыми легкими шагами подходит к мороженщику, покупает два больших рожка и возвращается ко мне.

– Предлагаю присесть и поговорить об этом поподробнее и, главное, спокойно. Ты никуда не спешишь?

Качаю головой.

– Прекрасно, – говорит Джерард. Садимся на ближайшую скамейку. – Потом, если ты не против, куда-нибудь съездим поужинать.

– Не против.

– Сначала подкрепись мороженым, – распоряжается он, когда я поворачиваю голову и смотрю на него несчастным взглядом, гадая, с чего начать. – На голодный желудок любая проблема кажется вдвое более тяжелой.

Ловлю себя на том, что меня забавляет его манера командовать. Он делает это будто в шутку и вместе с тем очень кстати. Сейчас мне даже приятно, что кто-то заботливый и рассудительный просчитывает каждый мой шаг. Сама я настолько утомлена, что всякую минуту боюсь оступиться.

Молча едим мороженое. Оно мне кажется на редкость вкусным, почти таким, каким казалось любое мороженое в детстве. Может, дело в том, что сегодня я отказалась от ланча и зверски проголодалась. Или же в том, что этот рожок купил для меня Джерард.

Доедаю вафельный уголок и выбрасываю обертку в урну.

– Может, хочешь еще? – спрашивает Джерард.

– Нет, спасибо. Лучше давай скорее… – Спотыкаюсь. Не слишком ли я навязчива?

Джерард тоже бросает в урну фольгу из-под мороженого и обнимает меня за плечи очень естественным дружеским жестом. Возникает ощущение, будто это ничего не значащее объятие что-то вроде гарантии на преодоление всех нынешних и грядущих трудностей. Поеживаюсь.

– Сначала скажи, почему тебе кажется, что ваши проблемы не закончатся никогда? – спрашивает Джерард мягким негромким голосом, благодаря которому я чувствую, что больше не стану умолкать на полуслове от смущения или боязни показаться надоедливой.

Набираю полную грудь воздуха.

– Понимаешь… положение крайне сложное. Еще вчера я свято верила, что все образуется, даже торжественно пообещала маме: мол, непременно придумаем, как вам быть. Однако всю ночь размышляла и утром поднялась с кровати не с твердым намерением разработать какой-нибудь план, а, наоборот, в полном смятении. – Усмехаюсь. – Еще говорят: утро вечера мудренее. К сожалению, это высказывание справедливо далеко не во всех случаях.

Рука Джерарда до сих пор лежит на моих плечах. И при этом, странное дело, нам очень уютно и удобно так сидеть. Я чувствую аромат его одеколона, даже слышу почти беззвучное дыхание, но это не повергает меня в глупую конфузливость, а удивительным образом придает сил, как присутствие давнего проверенного товарища. Слушает Джерард внимательно, глядя своими всегда сияющими глазами то на меня, то на дорожку перед нами. И не перебивает, не вставляет замечания и не угукает. Лично мне эти нередко притворные «угу» всегда мешают. Достаточно видеть глаза слушающего. Заглянешь в них пару раз – и уже понятно, интересуют ли его твои разглагольствования или же совершенно не волнуют.

– Отец задыхается от ревности, не находит себе места от внутренних противоречий и все время грозится разводом. А мама и того хуже… – Качаю головой. – Взяла манеру спасаться крепкими напитками, и потом… бывает, встречается с другим мужчиной. Как она сама нам вчера призналась – исключительно от предельного отчаяния. – Тяжело вздыхаю. – Раньше мне казалось, что подобные драмы возможны только в кино. В настоящей же жизни все гораздо проще и скучнее. Люди живут себе привычными жизнями: работа, дом, по выходным и праздникам – встречи с родственниками. На День благодарения индейка, в Рождество гирлянды на елке, в дни рождения торты со свечами. И так из года в год. Оказалось, прямо у меня под боком все это время разыгрывался сериал про любовь и измены. И смех и грех!

Мне на ум вдруг приходит мысль о том, что Джерард подумает, будто у нас в роду все женщины сплошь такие. Мама чуть ли не всю замужнюю жизнь ходила налево, бабушкиной родной сестре сто лет в обед, а она напропалую стреляет глазками, молодится и расхаживает, обвешанная побрякушками. Опускаю глаза и говорю, мечтая спасти положение:

– То, что я узнала о маме, повергло меня в шок. Вообще-то у нас вполне порядочная семья. Я имею в виду… – Взволнованно сглатываю. – Моя бабушка, например, до сих пор живет с дедом как будто в полном согласии. Я почти уверена, что о каких-то там изменах или разводе ни она, ни он в жизни не помышляли! – Сознаю, что мои слова, особенно после предыдущего рассказа, звучат по-детски наивно. Кашляю. – Во всяком случае, всерьез… А Дебора, моя родная сестра, никогда не свяжется ни с каким другим мужчиной из принципа. У них с ее парнем очень честные отношения. Мама у нас тоже не врушка, но…

Чувствую, что все больше загоняю себя в угол, и умолкаю. Даже рука Джерарда на моих плечах вдруг как будто тяжелеет, отчего я вся напрягаюсь. Он, то ли угадывая мою неловкость, то ли без какого-либо умысла, таким же естественным и ничуть не обидным жестом убирает руку и какое-то время молчит, хмуря брови. Когда я уже уверяю себя в том, что мои предположения верны, он наконец поворачивается ко мне и произносит исполненным сочувствия голосом:

– Но ведь при всем при этом они прожили вместе столько лет, воспитали двоих дочерей. Есть у вас еще кто-нибудь? Братья или сестры?

– Нет.

– Все равно – только задумайся! – Джерард с сосредоточенным видом потирает переносицу.

Мои страхи медленно отступают. По-моему, он даже не думает проводить какие-либо параллели.

– Значит, все не просто так. Стало быть, их удерживают вместе не только привычка или, скажем, какие-то удобства.

– Конечно, все не просто так! – восклицаю я. – Более того, уверяю тебя, у них друг к другу сложные глубокие чувства. Но они отравлены массой гнусностей и неприглядностей. Существует ли от подобных вещей противоядие? Вот в чем вопрос.

Джерард кивает, делает утешительный жест рукой и о чем-то задумывается. Я молюсь, чтобы в эту светлую во всех смыслах голову пришла какая-нибудь блестящая мысль. Журналисты изобретательны, думаю я, глядя на его одухотворенное, напряженное от размышлений лицо. У них море знакомых, они с чем только не сталкиваются! Пожалуйста, господи!..

Ловлю себя на том, что жду от Джерарда каких-то чудес. Неудивительно. У него глаза точь-в-точь как у доброго Санты. В каком-то смысле я даже чувствую себя в его присутствии маленьким ребенком.

Он поворачивается ко мне и с уверенностью произносит:

– Один мой коллега месяца два назад написал статью о специальном центре, который оказывает профессиональную помощь семейным парам.

Киваю.

– Да-да. Моя сестра тоже высказала такую мысль: надо, мол, отправить их к специалистам. Я подумала об этом и решила, что не стоит возлагать слишком больших надежд на таких же, как все мы, людей.

– Напрасно, – с такой твердостью произносит Джерард, что мое маловерие тотчас уступает место горячим чаяниям. – Журналист, о котором я упомянул, настолько подробно изучил работу и методы этого центра, что, например, у меня не осталось сомнений. Эти ребята знают свое дело и оказывают нуждающимся настоящую помощь. Они не совсем такие, как мы. У них есть багаж профессиональных знаний и масса опыта.

– Этот твой коллега… что, и с пациентами беседовал? – спрашиваю я, боясь строить далеко идущие планы.

– Естественно, – спокойно отвечает Джерард. – И не с одной парой.

Меня охватывает желание вскочить со скамейки и попрыгать на одной ножке или сделать колесо на траве. Но я не позволяю себе чересчур увлекаться своей стократ усилившейся надеждой.

– А не может быть такого, что… в период лечения люди живут друг с другом тихо-мирно, а потом все возвращается на круги своя?

– Конечно, может, – невозмутимо, но вселяющим уверенность голосом отвечает Джерард. – Стопроцентных гарантий в подобных делах не дает никто. – Он на мгновение умолкает и смотрит мне прямо в глаза очень серьезным, но в то же время чуть-чуть улыбающимся взглядом. – Однако у тех людей, с которыми беседовал Мэтью – одни ездили в центр год назад, другие, по-моему, месяцев пять, – отношения как будто всерьез наладились.

– Правда? – Я порывисто хватаю его за руку и крепко сжимаю. – Значит, по-твоему, они могут помочь и маме с папой?

Он поднимает руку вместе с моими руками, нежно, и при этом как будто не придавая этому особого значения, чмокает меня в ямку между большим и указательным пальцем и пожимает плечами.

– А почему нет? Во всяком случае, имеет смысл попробовать. Ведь так?

Хочу ответить «да» или хотя бы кивнуть, но все слова застряли у меня в горле. Невинный поцелуй в руку настолько потряс меня, что захотелось плакать. Чтобы не выставить себя круглой дурой и правда не прослезиться, какое-то время молчу, даже не моргаю.

Джерард не требует ответа. И как будто в точности понимает, что со мной происходит. Ей-богу, в иные минуты мне кажется, что ему известно про меня все-все, видна каждая рана в моем сердце. А мы знакомы всего лишь два дня.

– Отправляйте их в этот центр немедленно, – произносит он, опуская руки.

Я смущенно разжимаю свои и убираю их в карманы кофты.

Джерард как будто не обращает на это внимания.

– И вот еще что, – добавляет он. – Я подумал об этом вчера вечером. Постарайтесь уделять им как можно больше внимания, по возможности проводить с ними выходные, может даже вечера. Вы, дочери, их самое крепкое связующее звено. Общение с вами в любом случае пойдет им на пользу.

Я смотрю на него и думаю о том, что теснящуюся в моей груди благодарность не выразишь словами. Джерард улыбается уголком губ.

– Только не подумай, будто я умничаю. Это просто добрый совет.

Приподнимаю руку.

– Что ты, ничего я такого не думаю. Большое тебе спасибо.

Джерард пожимает плечами.

– Да я ведь не сделал ничего особенного.

– Ты сделал очень много.

Он отвечает улыбкой.

– И тебе спасибо.

– За что? – удивляюсь я. – Уж я-то точно ничего не сделала.

Джерард вскидывает руку с поднятым указательным пальцем.

– Еще и как сделала. Научила меня сажать нарциссы.

– Ты очень смышленый ученик, – смеясь говорю я. – И, видимо, любишь природу. Она это чувствует.

– Я люблю все красивое и изящное, – говорит Джерард, глядя на мое лицо с любованием. – Все красивое и изящное это чувствует…