Текст книги "Тупик"

В конце концов, Татьяна Ивановна может работать в процедурном кабинете наравне с девчонками. А Кристина уже и этого не может. От долгого контакта с дезинфицирующими средствами у нее возникла аллергия. Кристина при постановке капельницы могла начать задыхаться. И через пару-тройку таких эпизодов, Вера Анатольевна запретила ей заниматься такой работой.

А Кристина уже и сама была не против. Слишком тяжело стало, то спина болит, то голова. Что оставалось Кристине? Только гонять молоденьких практиканток да вновь поступающих после медучилища.

Выплеснув на них свое недовольство, можно забыть об унижении, полученном в кабинете Веры Анатольевны.

– Кристина, ну ты что, на практике? Почему у вас вечная путаница на посту, кто в какой палате лежит?

– Это новенькая напутала!

– А у тебя что, мозгов нету, ей объяснить, как правильно?

– Хорошо, я объясню.

– Я что ли без конца должна к вам бегать? – не сдерживаясь, орала старшая медсестра, борясь со страхом не справиться с новой должностью.

Вера Анатольевна частенько возвращалась после совещаний у главной медсестры всего стационара в дурном настроении. Запыхавшаяся, с красным лицом она приходила на пост и просила Кристину измерить ей давление. Кристина доставала тонометр и злорадно смотрела, как Вера Анатольевна пытается закатать рукав на своей пухлой мясистой руке, и как потом, в очередной раз плюнув, снимает полностью халат с одной руки.

– Что опять вас гоняли с проверками?

– Не то слово! Хорошо хоть я не в отпуске, а то бы тебе досталось, ты вроде самая опытная, но запутать тебя легко… – проговорила Вера Анатольевна.

– Да, я тебе не чета!

– Не обижайся, Кристина, не всем же начальниками становится, – с удовлетворением произнесла старшая медсестра. – Ну что там?

– 140 на 90. Для тебя в самый раз.

Вера Анатольевна накинула рукав халата, застегнулась и задумчиво произнесла:

– Было бы счастье, да несчастье помогло.

– О чем ты?

– Если бы мою квартиру не обворовали, то я бы не познакомилась с нашим участковым. Он за мной ухаживает, я же тебе говорила.

– Да, да, я забыла просто… – промямлила Кристина.

«Ну, ну, забыла, как же!»: подумала Вера Анатольевна.

И поплыла к своему кабинету, плавно покачиваясь из стороны в сторону, словно гигантское белоснежное желе. Даже спиной она чувствовала на себе взгляд Кристины, не понимая, вгоняет ли он ее в страх или внушает ей чувство какого-то превосходства.

«Какая у Кристины предсказуемая жизнь. Сейчас она придет домой, усталая, голодная и злая. Примет душ, пожарит себе яичницу и рассядется перед телевизором, запивая нехитрую еду чаем и щелкая пультом. А потом вздремнет, почувствовав приятную тяжесть в сытом желудке. Вот уже и ночь, надо расстилать постель. Какая скука! Совсем как у Веры Анатольевны до ее романа с этим полицейским. Теперь у нее другие заботы. Что приготовить, что одеть, что ему подарить на праздник, что ему рассказать или что сегодня расскажет он ей?».

Как-то со временем так произошло, будто между двумя женщинами шла осознанная игра. Вера Анатольевна не упускала случая похвастаться перед Кристиной. Перед другими людьми было неинтересно хвалиться и, в общем-то, нечем. А Кристина – благодатная почва, преданный слушатель и явный завистник. Мелочь, а для Веры Анатольевны приятно.

Кристина поставила большое круглое зеркало напротив окна. Мягкий дневной свет сглаживал черты лица, придавал им молодость, стирал морщинки. В юности не было грубости в облике, только женственность, ничего мужского. А с годами лицо стало жестким и резким. Будто мощная обтекаемая конструкция, без сучка, без зазубринки. Чтобы ничто не мешало неукротимой воле, безостановочному и бешеному движению. Вот только движению куда?

Утренний свет окрасил розовым ее щеки и позолотил волосы.

– Свет, мой, зеркальце, скажи, да всю правду говори…

Кристина давно заметила, что зеркала бывают разные. В некоторых она выглядела красивой, а в других – вылитая ведьма. Наверное, всё зависит от освещения. Хотя это зеркало всегда ей льстило, а потому было самым любимым.

Сейчас Кристина рассматривала искрящиеся волшебным светом серьги Веры Анатольевны. В мочках ее ушей были помещены произведения ювелирного искусства. Серьги были тоненькие изящные и, в целом, неброские. Но даже мимолетного взгляда на них хватало, чтобы понять – серьги дорогие и камешек внутри золотой раковинки – не стекло, не фианит.

Кристина вдруг вспомнила, как сто лет назад тетка прокалывала ей уши. Тогда не было никаких приспособлений для этой процедуры. А была просто швейная игла, просто одеколон и табуретка, на которой сидела Кристина лет 10, крепко вцепившись в ее ножки. «Терпи, казак, атаманом будешь!», – говорила тетка, медленно и мучительно протыкая натянутую до красноты мочку.

И Кристина терпела, вся жизнь была впереди, и хотелось начать ее красавицей. Мечтала, как вырастет и уедет из дома, оставив родителей и брата, пусть себе копаются без неё. Пусть заботятся о нем днем и ночью. А уж она свою семью заведет, и будет печься о своих малышах, а не о брате. Почему она должна плясать перед ним на задних лапках и терпеть то, что родители все лучшие кусочки ему отдают? Ей тоже хочется новые платья и заколки.

Тем более у Кристины появилась подружка, на которую она мечтала походить. Подруга одна дочь в семье, и этим уже для Кристины многое сказано. Если у родителей единственный ребенок, то все расходы на него, всё внимание, как правило, тоже на него. Подружка жила в новом доме, где из кранов, о чудо, бежала горячая вода. И девочка рассказывала, что по утрам, когда холодно, она садится на краешек ванной и держит руки под струей горячей воды, чтобы согреться.

Для Кристины такой рассказ был верхом барской жизни. В ее доме из крана лилась только холодная вода, а мыться всей семьей ходили по пятницам к бабушке, у которой была и ванна и горячая вода. Благо, в те времена о счетчиках на воду и не слыхивали.

Кристина любила напустить в ванну пены и сидеть часами в воде, разыгрывая сценки из своей будущей счастливой жизни. Вот она взбила на голове пену в высокую прическу и бесшумно шевеля губами, разговаривает с ухажером. Вот она делает вид, что курит зубную щетку и кому-то отдает приказания по работе. А бабушка уже зовёт:

– Выходи, ты там не утонула?

– Ещё минутку.

Бабушка не настаивала, она видела, что внучке хорошо у неё. Чувствовала несправедливое, обидное к девочке отношение родителей. Аккуратно расспрашивала Кристину о домашних делах, думая, что внучка не поймет, к чему она клонит. Но Кристина была сообразительной и чуткой, понимала, что бабушка переживает за неё.

Ах, как бы она хотела не возвращаться домой. Когда папа приходил за ней, Кристина пряталась в надежде, что о ней забудут, и она еще останется здесь, хоть ненадолго. У бабушки ей не нужно было становится взрослой и заботится о ком-то. Она могла целыми днями валяться с интересной книжкой в тишине и покое. Но жизнь обернулась совсем не так, как ей мечталось.

Годы пробежали в ненужной суете. И сейчас она осталась ни с чем. Это было страшно. Здоровье ушло, аллергия на медицинские препараты сделала свое гиблое дело. У Кристины часто болела голова, от навязчивых запахов она начинала задыхаться, спина периодически напоминала о годах таскания штативов с капельницами.

Любимый Кристине не встретился, детей она не родила, карьеры не построила. Полжизни потратила на выхаживание брата и поиски любви в черствых родительских сердцах. Как все глупо и безнадежно.

Ненависть к Вере Анатольевне держала Кристину в этой жизни. С какой энергией она крушила ее квартиру! С какой-то звериной радостью она наблюдала, как рыбки в аквариуме у Веры Анатольевны, оставшись без воды, ловили ртом воздух. Вот одна рыбка перестала трепыхаться, вот другая.

Кристина знала, что старшая медсестра у племянника, поэтому она не спешила. Открыла дверцу огромного шкафа и стала выбрасывать на пол одежду. Когда ей попался дорогой и видно, что хорошо скроеный медицинский халат, она решила его померить. Он был ей впору. Видимо, Вера Анатольевна купила его, надеясь похудеть. Его изготовили из плотной ткани, он подчеркивал талию и очень шел Кристине. Она увлеченно крутилась в нем перед зеркалом, представляла, что это ее халат и должность старшей медсестры тоже ее, и квартира тоже ей принадлежит, и вообще, что ее жизнь перестала вдруг быть тусклой.

Через какое-то время в подъезде послышался шум лифта, Кристина будто очнулась, и реальность обступила ее со всех сторон. Она прошла в ванную комнату и с яростью набросилась на тюбики и флакончики. Ее всегда злило, сколько заказывает старшая медсестра из каталогов косметики, что приносили в отделение медсестры в надежде подзаработать. И пудры, и помады, и шампуни! О, Вера Анатольевна, могла себе это позволить! Не то что Кристина, которая докрашивала помаду до донышка и тюбик крема надрезала со стороны сгиба, чтобы подольше хватило.

В какой-то момент у Кристины сдали нервы и она зарыдала, обхватив себя руками. Ей стало жутко, из зеркала на нее смотрела озлобленная растрепанная женщина без прошлого и будущего. В отчаянии она стала срывать с себя халат. Ее рабочий халат бы мигом порвался от такого обращения. Но этот был крепок, и пуговицы пришиты намертво. Со злостью она стала дергать его в разные стороны, она вдруг начала задыхаться в нем, паника придала ей сил, и с горем пополам она высвободилась из него.

Собрав все найденные в квартире деньги и украшения в свою сумку и кинув в зеркало тяжелую пепельницу, она покинула жильё своей начальницы.

Финал

А дальше события побежали так быстро, словно титры после фильма. Только вчитался в фамилию, а на экране уже новых имен с десяток. Невозможно остановить их мельтешение. Остается только пассивно наблюдать смену кадров. Будто во сне, не различая, где реальность, Кристина сделала невообразимое.

Она убила, чтобы ее не выдали. Она будто раздавила надоедливую муху, не отдавая себе отчета, не успев даже задуматься. Только тут было не насекомое. А вот это она поняла уже после. Когда не было обратного хода. Когда одно ее движение задуло хрупкую свечу чужой жизни.

В санитарную комнату пациенты не заглядывают, хотя она и не запирается. Ничего ценного там нет. Комната небольшая, и вмещает два старых процедурных столика, большой пластиковый контейнер для медицинских отходов, открытый металлический стеллаж, на котором стоят судна для лежачих пациентов. Еще там находится массивный бак для замочки этих суден.

В этот бак, по правилам, должен быть всегда налит дезинфицирующий раствор, но на деле он обычно пустой, и им редко пользуются. Стоит себе этот огромный бак, только место занимает.

В санитарной комнате обычно темно, но раз в день обязательно санитарочки там моют полы. И медсестры тоже примерно раз в день наведываются туда, чтобы сбросить в контейнер пластиковые пакеты с медицинскими отходами.

Кристина увидела боковым зрением мелькнувшую фигуру, скользнувшую в санитарную комнату. «Это должно быть Римма», подумала она, «надо ее позвать на обед».

Кристина встала из-за стола, поправила волосы. Пальцами коснувшись ушей, она с ужасом поняла, что забыла перед работой снять серьги старшей медсестры.

«Я целый день проходила в ее украшениях, а никто и не заметил. Вроде не заметил…». Она вспомнила утренний разговор с Риммой.

– Кристина, ты хорошенькая женщина. Тебе ни к чему завлекать мужиков цацками. И пусть даже они бы стоили кучу денег.

– Знаешь, ты права, в моем возрасте даже цацки не помогут.

«И чего она косилась на меня сегодня? И хмурила лоб, будто пытаясь что-то вспомнить. А зачем она к старшей сегодня ходила в кабинет, и проторчала там кучу времени?»: вопросы в голове у Кристины множились.

Она невольно ускорила шаг, словно хищник быстро оглядела пустынный коридор. Обычно в это время врачи и пациенты были заняты обедом. Всё отделение будто вымирало. Кристина тихо повернула ручку и вошла в санитарную комнату.

– Ах, вот ты где? Пойдем кушать, – тихо произнесла она.

Римма испуганно обернулась. И по ее лицу Кристина поняла, что та догадалась про серьги, что видела эти украшения на старшей медсестре, что слыхала об их воровстве, как и все в отделении.

И без того большие глаза Риммы стали вмиг огромными и влажными, брови приподнялись. «Ещё секунда и она задаст мне вопрос про серьги или выбежит отсюда. Сказала ли она старшей медсестре про украшения?»: от этого предположения спина Кристины взмокла.

– Ты что-то хочешь у меня спросить?

– Зачем ты их сняла? Это украшения Веры Анатольевны? – в словах Риммы не было вопросительный интонации.

Кристина облизнула губы:

– Ты сказала ей?

– Нет, но что это меняет, иди сама к ней и расскажи, откуда у тебя её вещи. Это же дорогие украшения. Кристина, что ты натворила?!

– Шшш, не ори так, – Кристина зажала ей рот и придавила к стене.

Лопатки Риммы вдавились в стену, ей стало больно и страшно. Лицо Кристины потеряло всякую привлекательность, стало жестоким и чужим. Она не узнавала ее. Зрачки потемнели от злости.

Римма попыталась оторвать руки от своего рта, ей хотелось вдохнуть побольше воздуха. От ужаса она стала задыхаться и быстро ослабела. А Кристина опустила руки с лица на шею и стала давить. Она так боялась, что Римма заголосит, и все узнают ее секрет, тщательно скрываемый полжизни.

Ей было настолько стыдно и она даже не отдавала себе отчета том, что она делает. Только когда Римма сползла по стене на пол, Кристина поняла, что убила ее.

В панике, не зная, что предпринять, Кристина и сама опустилась на пол. Она убрала волосы с лица Риммы, потрогала пульс, а потом сидела в оцепенении и рассматривала красные уродливые полосы на шее Риммы.

Сколько прошло времени, она не знала. В голове не было ни одной мысли. Когда в коридоре послышались шаги, чувство самосохранения заставило Кристину действовать. Она оттащила от стены пустой бак для замочки суден, сняла с него крышку и положила его на бок. Так ей было легче засунуть туда тело, которое было еще теплым и податливым, только в весе оно будто прибавило раза в два.

Потом Кристина перевернула бак и придвинула его обратно к стене. Взяла концентрат дезинфицирующего средства и целую бутылку вылила в бак. С какой-то тоскливой жалостью она думала о том, что на нежную, но уже мертвую девичью кожу попадает едкая химическая смесь.

Потом Кристина взяла ведро и наполняя его из раковины, что находилась тут же в санитарной комнате, стала заливать в бак. Каждую секунду дверь могла открыться. Кристина действовала быстро. Ещё ведро, ещё ведро. Скорее, скорее. Физическая работа придала ей сил и решимости скрыть свое преступление.

Ночью, лежа без сна в своей одинокой постели, она вспоминала глаза Риммы. Какое в них было осуждение, когда она поняла, чьи серьги у Кристины в ушах. Как будто Римма превратилась в ее мать, и она глубоко раздосадована поведением своего малыша. Римма просто была неспособна испытывать к кому-то настоящую злобу. Такое впечатление, что не будь она убитой, она бы мягко пожурила Кристину за ее поступок.

Но вот теперь эта добрая душа лежит в баке с едкой водой. И вода залилась ей в нос, уши, спутала ее чудесные мягкие волосы. А эта жирная свинья даже не знает о том, какие вокруг нее разгорелись страсти. Ну почему она убила не старшую медсестру? Почему ее убить у Кристины «кишка тонка»? Почему сейчас в оглушающей тишине плотного слоя воды лежит Римма, никому не причинившая зла?

Дня через два ее начнут искать по-настоящему. Смогут ли они выйти на Кристину? Лучше не думать об этом. Смогут ли они доказать ее вину? И хватит ли у нее ума выкрутится? Хватит ли стойкости все отрицать? А может ей признаться самой? Вот так пойти в полицию и всё рассказать. В конце концов, это было убийство в состоянии аффекта, непредумышленное. Только придется рассказать им всё. Про воровство, а главное, про свою зависть. Нет уж, лучше уж она посмотрит на то, как будут развиваться события.

Римму ужасно жалко, но ее не вернешь. И снится она Кристине в страшных снах не будет. Кристина давно не боится мертвых. За свою долгую работу она насмотрелась всякого. И руки умершим соединяла веревкой, чтоб не свешивались с каталки. И челюсть им подвязывала, пока тело не окоченело и эмоция на лице не застыла навсегда. И родственников выслушивала и утешала. Такова жизнь.

Иногда тяжелых пациентов некоторые родственники свозили в стационар под новогодние праздники. И в это время бывали смерти в отделении. В остальные периоды, как правило, такие случаи редки. Уходящий год забирал с собой людей, балансирующих на грани между жизнью и смертью.

Кристина и санитарка вывозили каталку с трупом из отделения. Спускались в подвал и длинным переходом везли свой жуткий груз в морг. Этот путь они проделывали максимально быстро. Очень тягостное это было занятие, и хотелось скорее его выполнить, а пойти в туалет и долго-долго мыть руки.

Смерть отвратительна и уродлива. Особенно у пожилых людей. К ним и при жизни их молодежь брезгливо может относиться. А уж после смерти тела и лица стариков выглядят безобразными.

С Риммой всё было по-другому. Она была молодой, кожа была чистой и здоровой, дыхание свежим. Как жаль, что так нелепо оборвалась ниточка ее жизни.

Кристина встала с кровати, она поняла, что сна этой ночью не будет. Подошла к окну, раздвинула шторы. Там протекала тихая и спокойная ночная жизнь. Сумерки мягко ложились на плечи города и редких прохожих.

Кристина перенеслась мыслями к середине прошедшего дня. Как только она схватила крышку в санитарной комнате, чтобы прикрыть сверху бак, кто-то резко открыл дверь. В отделении, вообще, никто и никогда спокойно не открывал двери, вежливо не стучал. Вот разве что Римма. Но она то теперь точно не постучит.

Всё делали быстро, грубо, что называется «на разрыв аорты». Кристина обернулась, сзади стояла сестра-хозяйка, как обычно поза «руки в боки», на лице выражение угрюмого недовольства.

– Да сколько раз девочки можно вам говорить! На посту вас нету, а пациентов – тьма!

Все ко мне с вопросами! Я что ли на них отвечать должна?

– Зинаида Александровна, я выхожу уже, не орите. – Кристина накрыла бак крышкой и пошла к двери.

– А это ещё что такое? – подала голос сестра-хозяйка, – что это такое, я спрашиваю?

У Кристины потемнело в глазах. Она обернулась.

– Что?

– Я что вам миллионерша, вы каждую неделю по бутылке дезсредства тратите? – Зинаида Александровна потрясла в руке использованную Кристиной жидкость, – там же пусто!

– Господи, ну можно подумать, что вы это на свои деньги покупаете, – устало проговорила Кристина.

Даже в такой стрессовой ситуации на нее повеяло невыносимой тоской от этих надоевших споров. Уже не заботясь о том, чтобы вести себя естественно, Кристина поплелась к столу и занялась обычной рутинной работой.

Во-первых, это было необходимо, а во-вторых, позволяло ни о чём не думать. Кристина привычно оформляла пациентов на госпитализацию, подписывала и выдавала баночки для анализов, объясняла, как принимать лекарства.

Несмотря, на отсутствие напарницы, Кристина всё успевала. Она могла бы в день оформить тысячу людей на госпитализацию. За почти двадцать пять лет работы все действия у Кристины доведены до автоматизма.

Она бы могла сама лечить пациентов. Но она не была ни доктором, ни даже старшей сестрой. Мысли Кристины также привычно вошли в наезженную колею.

Ближе к окончанию дневной смены я поставила капельницы всем пациентам и заметила, что на посту только одна Кристина.

– Пойдем перекусим? Римма уже чаевничает? – невинно поинтересовалась я.

– Не знаю, я давно ее не видела. Вечно она отлынивает от работы, – вскинув на меня глаза, проворчала Кристина.

Мы отправились в сестринскую, чтобы подкрепиться. Там никого не было, и посуда Риммы стояла нетронутая, чайник был холодный. Было ясно, что Римма сюда не заходила.

– Странно, может она отпросилась у старшей?

– Не сказав мне? Мы же обе на посту работали. Хотя, ты знаешь, она какая-то зеленая была, может отравилась и домой смоталась? Ну молодежь! Без предупреждения! Хоть бы намекнула!

В сестринскую постучались.

– Снимите капельницу, закончилась уже минут 10!

– Иду, иду, – я побежала в палату, мысленно возражая пациентке, что пару минут назад я заглядывала в эту палату, и 10 минут никак не могли пройти. Не было смысла говорить это вслух. Только нервы себе мотать. Я без слов сняла капельницу, проигнорировав недовольный взгляд пациентов. Потом я оттащила штатив в процедурный кабинет и вернулась доесть в сестринскую. Кристина уже домывала свою посуду.

Я быстро допила чай и продолжила свою работу. К окончанию дневной смены мне уже было не до шуток. Получается, если Римма ушла домой, то мне одной придется дежурить ночью.

– Кристина, это что же получается, я сегодня одна, без ансамбля? – проносясь мимо поста со штативом в руке, спросила я.

– Не знаю, выясняй у Веры Анатольевны, – буркнула Кристина, уткнувшись в листы назначений.

Не хотелось мне узнавать идти к старшей медсестре. Но делать нечего. Пошла. Открываю дверь. Вера Анатольевна, ярко накрашенная, как всегда, поместив мобильный между щекой и плечом, подкрашивала ещё ярче губы и держа свободной рукой зеркальце, журчала в телефон:

– Да-да, я уже освободилась, милый. Выезжаю.

Закончив макияж, Вера Анатольевна, наконец решила заметить мое присутствие.

– Что?

– Вера Анатольевна, я сегодня одна ночую?

– Почему?

– Римма разве у вас не отпрашивалась? Ее нет в отделении.

– Не отпрашивалась. Вы ей позвонить не додумались?

– Да некогда было.

Вера Анатольевна набрала номер Риммы.

– Странно, абонент не доступен. А вещи в шкафчике посмотрели? Сумка там, куртка? Ну что вы как маленькие! Моя смена закончилась, разбирайтесь сами.

Вера Анатольевна сняла свой необъятный белый халат. Под ним оказалась нарядная блузка с розочкой над правой грудью.

– Как найдешь ее, пусть позвонит мне, я ее отчитаю. Что это еще за новости! Покидать рабочее место без моего ведома!

Я зашла в раздевалку. Рассеянно подергала запертую дверь шкафчика. Ключей от него у меня не было. Сложно сказать, висит ли за его дверцей Риммина куртка, и стоит ли обувь.

Дел куча, дневная смена закончилась, Кристина сейчас тоже уйдет, а я одна в отделении. Нормально! Пойду сообщу Кристине о своем положении. Человек же она, поможет, сколько сумеет.

Я побежала на пост. Кристина складывала направления и по всему было видно, что собирается домой, и мысли ее уже не здесь.

– Кристина, Риммы нигде нет, и старшая ей на смену никого не искала. Я одна остаюсь. Здорово?

– Поздравляю. Я конечно могу на полчасика остаться, но мне тоже домой нужно.

И Кристина осталась на пару часов. Она помогла мне сделать вечернюю работу и только, когда уже стемнело, засобиралась домой.

– Спасибо тебе, ты меня выручила. Что такое с Риммой, понять не могу. Ушла, никому ничего не сказала.

– Да, она подвела тебя. Да и меня.

– Ты бы уже дома была давно, если бы она не сбежала.

– Да, она меня сильно подвела, – повторила Кристина, – очень силь но. И себя она тоже подвела.

– Ты имеешь ввиду, что ей не заплатят за этот день?

– И это тоже. Но думаю, деньги теперь ей не нужны.

– Почему?

– Ты узнаешь об этом. Скоро.

Я посмотрела на Кристину. Вид у нее был странный. Глаза будто потускнели. И уголки губ были опущены больше обычного. Казалось, что она сейчас зарыдает.

– Кристина, извини, ты вымоталась совсем, иди домой, – сказала я, – и огромное тебе спасибо.

Но она продолжала смотреть на меня, будто не слыша, и мне почему-то стало жутко. Будто я с неодушевленным предметом разговариваю.

– Кристина, что с тобой?

– Римма нас всех подвела, – опять медленно повторила она.

Потом встала и пошла переодеваться. А я сидела на посту, не в силах пошевелиться. Я очень устала, и меня озадачило поведение Кристины. В отделении было тихо. Пациенты были на ужине в столовой. А я мысленно перебирала в голове, какие еще дела мне предстояло сделать.

Я решила заполнить температурные листы и полезла в ящик стола. Там лежал телефон Риммы, он был разряжен. А еще там лежал ключ от ее шкафчика. Я хотела побежать в раздевалку и посмотреть, что в ее шкафчике, пока Кристина еще не ушла.

Но тут подошел доктор и велел срочно взять кровь у пациентки для анализа. Пока я это выполняла, пациенты вернулись с ужина, и мне пришлось выполнять кучу мелких поручений. Потом вклеивать анализы в истории болезней. Потом что-то ещё. И я вспомнила про телефон и шкафчик, только когда пришло время и мне укладываться спать. По тихому отделению и полутемному коридору я пошла к раздевалке. Вставив ключ в шкафчик Риммы, я отперла и открыла дверцу.

Там оказалась ее легкая куртка, сумка и ботинки. Форменной одежды не было. Получается, она даже не переодевалась. Сердце у меня будто рухнуло вниз. Что происходит? Где Римма? И уже слишком поздно, чтобы звонить ей домой, и спрашивать, там ли она. И поздно, вообще, кому-то звонить и делиться своими мыслями. На улице ночь. Мне захотелось забежать в сестринскую, запереться и укрывшись с головой одеялом, ждать утра.

Кристина вернулась в кровать. И будто уснувшие в последние часы ее мысли завертелось в голове: «Что дальше? Выходить завтра на работу или нет? Когда обнаружат ее пропажу? Когда начнет разлагаться ее тело? Надолго ли вода задержит запах мертвой плоти? Сдаться властям или попытаться спастись?»

Незаметно, устав от этого бесконечного дня, Кристина погрузилась в сон без сновидений. Наутро зазвонил будильник, и открыв глаза, Кристина не сразу вспомнила, что она убила Римму. Сначала она оглядела знакомые до боли черточки на белом потолке, потом белые шторы на окне, а потом подняла ладони, чтобы потереть лицо и взбодриться. И когда она взглянула на свои руки, она вспомнила всё.

Тяжесть утра навалилась на нее, и почувствовала она опять на своих запястьях теплое дыхание Риммы. И опять ощутила пальцами, как давила она на шею девушки. И стыд вернулся, лишь бы никто не узнал, как сильно она завидует этой жирной свиноматке Вере Анатольевне.

Кристина налила себе чашку растворимого кофе и подумала, что отправится лучше на работу, чем будет сидеть в квартире и вспоминать, вспоминать.

Не знаю, как пережила эту ночь. От каждого шороха и скрипа я покрывалась мурашками. Я торопила наступление утра, в то время, как обычно мечтаю, чтобы ночь не кончалась, и можно было бы выспаться как следует.

Я молила, чтобы скорее явилась сестра-хозяйка и начала ворчать. Я жаждала обыденности, жаждала объяснений. «Куда делась Римма? Ведь должна была быть простая и понятная причина ее внезапного исчезновения».

Мне не терпелось поделится с кем-то своими соображениями. Хотелось развеять свой страх. Я и сама не понимала, откуда он взялся, но он не отпускал меня с того момента, когда я открыла Риммин шкафчик и увидела её вещи.

«Хорошо, допустим, она могла забыть телефон. Но без одежды куда она могла деться?» От неожиданного стука в дверь я подпрыгнула.

– Римма, это ты? – севшим голосом осторожно спросила я.

В ответ – тишина. Некстати вспомнилось, насколько наша дверь в сестринской хлипкая.

– Кто там? – еще раз спросила я.

– Это с пятой палаты. Там женщине плохо, – голос за дверью был явно не голосом Риммы.

– Идите к ординаторской, сейчас подойду.

Я быстро натянула форменные брюки и вышла в коридор. Пациентка тихонечко стучала доктору-дежуранту в дверь. Этак она его в жизни не разбудит! Я подошла к ординаторской и подергала ручку двери. За ней послышалось шуршание, потом шарканье. Дверь распахнулась. Заспанный доктор с всклокоченной шевелюрой недовольно на меня щурился.

– Доктор, пятая палата, пойдемте.

– А что там? – обратился он к пациентке.

– Рвет бабулю, что у окна лежит, а еще вдобавок понос у нее.

– Санитарочку будите, церукал внутримышечно приготовьте, – велел мне доктор.

Я побежала за санитаркой, чтобы она убрала в палате, затем в процедурный кабинет набрать лекарство, чтобы сделать укол. Потом зашла в санитарную комнату, чтобы взять судно для пациентки.

После того, как мы с санитаркой подложили судно под старушку и выполнили еще несколько поручений врача, наступило уже время вставать. Моя ночная смена почти подошла к концу.

Хотя я была смертельно измучена, утро все равно для меня было долгожданным. Первой в отделении появилась сестра-хозяйка. Как всегда спешащая, недовольная и безумно одинокая.

– Доброе утро, Зинаида Александровна.

– Доброе. Ты одна была? – поинтересовалась она. – Без происшествий?

– Ну как вам сказать.. – я не знала, с чего начать. – Ночь тяжелая была. Возились с бабулей из пятой палаты.

– Та, что вчера поступила?

– Да, но это не главное. Римма исчезла.

– В смысле? – Зинаида Александровна прекратила выкладывать бумажные полотенца в процедурном кабинете и обернулась ко мне.

– Вещи ее на месте, телефон разряжен, а я закрутилась вчера одна и обнаружила это только ночью.

– Пусть Вера Анатольевна домой ей позвонит, да спросит, где она. И вообще, почему у вас санкомната нараспашку? – резкие переходы были характерны для нашей сестры-хозяйки.

По коридору к нам спешила санитарочка.

– Это я приоткрыла, чтобы пол просох. Не успела закрыть.

– Вы судно после той пациентки замочили? Доктор подозревает у нее дизентерию, – спросила я санитарочку, запоздало понимая, что мне придется сейчас заливать в бак дезинфицирующий раствор.

Я зашла в санитарную комнату. Бутылки от дезсредства я не увидела. Пришлось искать Зинаиду Александровну. Она уже была в другом конце коридора. Открывала дверь кабинета заведующего. По утрам она убиралась у него, меняла полотенце для рук, докладывала бумагу в принтер, протирала рабочий стол.

– Зинаида Александровна, мне нужно у вас попросить дезсредство, – завидуя собственной смелости, сказала я.

– А мне нужно, чтобы мне не мешали работать! Что ж это такое? Зачем тебе?

– Мне для бака в санкомнате, – промямлила я.

– Да вы что! Сговорились что ли! Кристина вчера только целую бутылку истратила. Небось в бак и залила. Иди посмотри! Мне что ли идти за тебя! – разбушевалась Зинаида Александровна.

Я поплелась в санкомнату, сильно сомневаясь, что дезсредство было использовано для бака. Обычно он стоял пустой, и судна никто не замачивал. Изредка при подозрении на кишечные инфекции приходилось наполнять бак. К сожалению, такой случай выпал на мою смену.

Как же медленно тянется последний час перед приходом новой смены! Я зашла в санкомнату, подошла к баку и сняла крышку. Одев перчатки, я стала наполнять водой ведро.

В коридоре послышался шум приехавшего лифта. Наверное, Кристина пришла, подумала я. Когда я стала заливать ведро в бак, вода через край сразу полилась обратно. Очевидно, что бак был заполнен до краев. Я почувствовала благодарность к Кристине. Ясно, что это она его наполнила вчера.