Текст книги "Социология публичной жизни"

Глава 4
Гражданский статус

Введение

Темой данной главы является гражданственность, а более точно – способ понимания гражданственности в теории и на практике. При этом, разумеется, необходимо сделать введение в описание исторического развития как самого указанного понятия, так и сопутствующих ему общественных изменений, которыми отмечены очередные переломы в политической и социальной эмансипации отдельных классов и слоев.

Понятие гражданственности определяется в различных политических традициях весьма по-разному. Ему присущи также отличающиеся коннотации в теоретических подходах; особого внимания заслуживает разная трактовка гражданственности в либеральных и республиканских концепциях, ибо этот спор – имеющий свою довольно долгую историю – продолжается доныне и, вероятнее всего, будет продолжаться и далее.

Гражданский статус – это политико-правовая конструкция, относящаяся к людям, которые организованы в национальное государство. Обязанности и права, включенные в состав гражданского статуса, очень сильно детерминированы типом общественно-политического порядка, который функционирует внутри определенного национального государства (решающим обстоятельством является в первую очередь то, какой это порядок – демократический или авторитарный), а также доминирующей концепцией гражданственности, которая вырастает из отечественной традиции политической мысли, обогащенной отдельными более универсальными концепциями (содержащимися, например, в правах человека и гражданина).

Период коммунизма в Центральной и Восточной Европе был регрессом применительно не только к фактическим гражданским правам, но и к политической мысли, которая формирует понятие гражданственности и придает ему конкретный облик в виде кодифицированных законов, а также практики их применения, используемой во взаимоотношениях между гражданами и структурами власти. Само понятие «гражданин», оказавшись присвоенным коммунистическими властями, потеряло свой первичный смысл и приобрело противоположное значение («порядочным гражданином» был тот, кто отказывался от своих прав в пользу лояльности перед недемократической системой). Поэтому после падения коммунистической системы проблемой стало воспроизведение чувства гражданственности в тех сегментах общества, где это чувство исчезло. Второй, не менее важной проблемой оказалось воспроизведение такой концепции гражданственности, которая одновременно обращалась бы к местным традициям и продолжала их, но вместе с тем учитывала современные тенденции развития данного понятия, от которых страны нашего региона были отделены в течение более чем полувека «железным занавесом», отгораживавшим советский блок от Запада.

Проблема гражданственности сегодня, в эпоху глобализации, приобретает новое значение. Возрастающая взаимозависимость между отдельными национальными государствами, экономические явления, выходящие далеко за пределы уровня национального государства (например, деятельность глобальных транснациональных корпораций), равно как и разнообразные гражданские инициативы, также перешагивающие за рамки национального государства, вынуждают заново дать определение гражданственности. Поэтому ниже будут рассмотрены также современные, иногда весьма радикально пересмотренные концепции гражданственности, которые обращаются к глобализирующимся общественным отношениям между государствами и гражданами.

Такова область проблем, которые будут рассмотрены в настоящей главе.

Определения основных понятий

Гражданственность представляет собой многозначное понятие – так же, впрочем, как и большинство понятий, применяемых в общественных науках. Оно может, к примеру, означать формальный статус индивида в пределах определенного национального государства. Тогда для обозначения этого статуса применяется, как правило, понятие гражданства. Как пишет Сомерс, «обычно сегодняшнее понимание гражданства означает личный статус, заключающий в себе целый корпус универсальных прав (т. е. легальных притязаний к государству), а также обязанностей, налагаемых поровну на всех законных членов национального государства» (Somers, 1993: 588)[44]44
  Несколько далее Сомерс определяет гражданство как «набор институционально укорененных социальных практик… возникающих из национальных организаций и универсальных практик, разных политических культур локальной окружающей среды» (Somers, 1993: 589).


[Закрыть]. Мы говорим в таком случае, что кто-либо имеет польское, германское или японское гражданство. Из этого формального факта вытекают как права, гарантированные определенным национальным государством (например, пассивное и активное избирательное право), так и обязанности перед общностью, объединенной в национальное государство (например, военная служба, налоги и т. п.). Такой формальный гражданский статус является необходимым – хотя, естественно, отнюдь не достаточным – условием того, чтобы последствия, вытекающие из него для индивида и для государства, добросовестно и тщательно проводились в жизнь, исполнялись и защищались.

Гражданственность обладает, однако, своим социальным измерением, и как раз им мы будем здесь заниматься в первую очередь. Вообще говоря, можно выделить две модели гражданственности: «одна, не очень жестко ассоциируемая с Гоббсом, делает упор на то, что государство представляет собой союз равных индивидов под властью закона. Вторая, связанная – и тоже не очень жестко – с Руссо, трактует государство как общность равных личностей, которые вовлечены в создание законов и принятие решений по публичным делам» (Minogue, 1995: 12). Как мы увидим ниже, эти две основные модели гражданственности во взаимоотношениях с государством являются осью спора между либералами и коммунитаристами.

Взглянем вначале на вопрос гражданственности с личностной перспективы. Во-первых, это определенная позиция и установка человека. Она заключает в себе осознание своих прав в общности и своих обязанностей перед общностью. В психосоциальном смысле она служит тем основанием, на котором строится роль гражданина. Отсутствие чувства гражданственности означает, что ограничения, налагаемые, например, авторитарным режимом на понятие гражданства, не воспринимаются таким индивидом как обременительные (если эти ограничения вообще им воспринимаются). Чувство гражданственности легитимирует гражданскую роль, а также установки и варианты поведения, представляющие собой последствия пребывания гражданином. В свою очередь, без действенной субъектности (подвергнутой обсуждению в предыдущей главе) само понятие гражданственности теряет под собой почву. Поскольку если нет действенной субъектности, то или индивид зависит только от факторов структурного и культурного детерминизма, а понятие свободного выбора становится пустым, или же действия, предпринимаемые индивидом в результате его свободного выбора, не порождают никаких (даже самых минимальных) общественных последствий, что также ставит понятие гражданственности под вопрос. Стоит попутно отметить, что в этом случае существенным является присутствующий в сознании индивидуально-личностный контекст субъектности. Индивид является, правда, действенным субъектом, но здесь существенна его убежденность в собственной действенной субъектности. Она может быть ничтожно малой или нулевой, что чаще всего ведет к прекращению действия. Все это, как правило, такие последствия, которые с точки зрения самого индивида нежелательны, а это лишь усиливает его убежденность в собственной ничтожной субъектности и порождает не только чувство отсутствия всякого влияния на то, что происходит в его ближнем и дальнем социальном окружении, но также ощущение отсутствия какого-либо контроля над собственной жизнью. Таким образом, чувство гражданственности связывается с убежденностью, что от меня зависят некие вещи, что небезразлично (как для меня, так и для более широкого окружения), какое решение я приму в определенной ситуации. Существует также второй аспект чувства гражданственности, который дает индивиду чувство безопасности перед лицом окружающего мира институтов и учреждений: гражданский статус ограничивает произвольность отношения к людям со стороны существующих институтов, а особенно институтов власти, и придает взаимоотношениям с ними кодифицированную форму. В итоге гражданина нельзя, например, арестовать или конфисковать его собственность без обоснованных причин, описанных в законодательстве. И наконец, нужно упомянуть еще и третий аспект гражданственности, а именно обязательства индивида перед той политической общностью, гражданином которой он является (несение военной службы, уплата налогов, участие в выборах и т. д.).

Гражданственность, трактуемая с точки зрения «большой» общности, представляет собой атрибут как всей этой общности, так и составляющих ее членов. Гражданственность, являющаяся атрибутом общности, означает, что данная общность – через разнообразные процедуры – может не только организовывать какие-то дебаты и принимать в них участие, но и прежде всего принимать правомочные решения, касающиеся судеб указанной общности. А эти решения правомочны потому, что члены данной общности наделены индивидуальными атрибутами гражданственности, синтетическим проявлением которых выступает их гражданский статус. Греческий демос или римский populus (народ), невзирая на понятийную расплывчатость, на которую обращал внимание Сартори (Sartori, 1998: 37, passim), – это определение народа, или, иначе говоря, индивидов, которым были присвоены (писаным законом или же обычаем) атрибуты гражданственности. Реализация указанного атрибута в принципе происходит в публичной сфере, которую Дорота Петшик-Ривз вслед за Хабермасом определяет как «пространство, где может реализоваться по-настоящему демократическое участие граждан в формировании общих норм консенсуса и договоренности, а также в вырабатывании общественного мнения и тем самим – в воздействии на институты „системы“» (Pietrzyk-Reeves, 2004: 200). Несколько более строгое определение публичной сферы приводит Сомерс, и в дальнейших размышлениях мы будем обращаться именно к этому пониманию публичной сферы. Она пишет: «Публичная сфера означает полемизирующе-участвующее пространство, в рамках которого субъекты права, граждане, экономические акторы, а также члены семей и локальных сообществ создают публичные органы и вовлекаются в переговоры, полемику и протесты политической и социальной жизни» (Somers, 1993: 589). Следовательно, это пространство, в котором осуществляются взаимоотношения особого типа, а именно такие, свидетелем которых теоретически может быть каждый актор, действующий в этом пространстве. Таким образом, это не пространство частных или даже интимных взаимоотношений, а территория никак не регламентированного доступа к данным взаимоотношениям других участников, которые активны на данной территории. Разумеется, это не означает, что каждое взаимоотношение, осуществляющееся в публичном пространстве, действительно собирает всех, равно как не означает даже того, что все замечают и воспринимают такого рода взаимоотношения. А означает оно лишь то, что теоретически нет барьеров (очевидных, например, в частной сфере), которые делали бы для других действенных субъектов невозможным участие в данном конкретном взаимоотношении (хотя бы в статусе пассивного наблюдателя). Это может быть демонстрация одиночного человека на углу улицы (пикет), который информирует прохожих о цели своей личностной демонстрации, а также марш протеста, забастовка, сбор денег на благотворительную цель, богослужение под открытым небом, собирание подписей под петицией или стихийная организация помощи для жертв несчастного случая. Естественно, не все действия, предпринимаемые в публичной сфере, должны произрастать из чувства гражданственности, иначе говоря из активной позиции в роли гражданина, ведь публичная сфера представляет собой пространство, в котором иногда реализуются, например, такие роли, как потребитель, приверженец определенной религии или болельщик какой-нибудь футбольной команды. Однако все действия в гражданской роли в принципе вступают в публичную сферу, поскольку лишь там они приобретают вышеуказанный гражданский характер.

Гражданственность была ранее определена в категориях статуса индивида по отношению к национальному государству и к другим людям, организованным в это государство, а также в категориях прав и обязанностей, вытекающих из указанного статуса. В данном смысле гражданство может трактоваться как атрибут индивидов и социальных групп. Однако стоит обратить внимание на то, что этот довольно широко принятый способ понимания указанного понятия оспаривается теми теоретиками, которые подходят к гражданственности не столько со стороны потенциальных возможностей, создаваемых ею для индивидов и групп, сколько со стороны действительного использования этих – в большой мере теоретических – возможностей. Представителем такого течения научной мысли является Маргарет Сомерс (Somers, 1993: 589, passim), для которой гражданственность – это «набор институционально закрепленных общественных практик». Она аргументирует, что гражданские права представляют собой всего лишь один из возможных результатов тех правил, которые устанавливают принадлежность к определенному национальному государству. Поэтому также гражданственность – в ее понимании – является не столько набором прав и обязанностей, сколько следствием политических, правовых и символических практик, сформированных привычными трафаретами взаимоотношений между правилами, определяющими роль гражданина, и правовыми институтами. Образцы этих взаимоотношений модифицируются политической культурой разных гражданских обществ. Центр тяжести при такой трактовке располагается в практическом действии, а не в формальных правах, поскольку лишь в конкретном действии обнаруживается, какие из этих формальных прав действительно реализуются (и входят ли они в сферу привычного трафарета поведения в публичном пространстве), а какие остаются на бумаге. Из практики, а вовсе не из абстрактных прав, по мнению Сомерс, проистекают политические идентичности индивидов.

На еще один аспект этого явления обращает внимание Эдвард Шилз, когда определяет гражданственность как особую разновидность установки и устойчивой предрасположенности человека, погруженного в крупную общность. «Гражданственность, – пишет Шилз, – это своеобразное мировоззрение и предрасположенность гражданского общества, проистекающие из участия индивидов в его коллективном сознании. <…> Гражданственность – это когнитивная и нормативная установка с отвечающими ей стереотипами действия; это такая установка, в которой индивидуальность личности сознательно допускает ее участие в коллективной индивидуальности, ограничивающей и формирующей ее решения и действия» (Shils, 1994: 11).

Резюмируя приведенные выше рассуждения, мы можем констатировать, что гражданственность представляет собой некую особую установку индивидов по отношению ко всей общности, равно как и к отдельным ее членам, а также убежденность в важности некоторых ценностей, или, иначе говоря, гражданских добродетелей (например, таких как братство, солидарность, принятие и одобрение равенства прав, доверие, уважительное отношение к общему благу, сотрудничество, соблюдение совместно установленных правил, субъектная трактовка сограждан). Культивирование гражданских добродетелей создает из слабо связанной совокупности людей подлинную общность. Чувство гражданственности является, в свою очередь, необходимым условием появления гражданских форм поведения, которые на практике играют решающую роль в формировании фактического уровня гражданской культуры в определенной общности.

Историческое развитие концепции гражданственности

Хотя вопросы гражданственности и гражданского статуса привлекали внимание философов с древних времен, современное понятие гражданственности начало формироваться всего лишь несколько веков назад. Можно признать, что переломом явились две революции: французская (1789–1799), а также американская (1775–1783). Ибо именно они, особенно Великая французская революция, совершили принципиальный перелом в определении того, кому полагается атрибут гражданственности и чего этот атрибут должен касаться. Они означали также начало процесса отхода от сословной социальной структуры, а их политическим последствием был отрыв понятия гражданственности от места, занимаемого в социальной структуре. Конец XVIII века и весь XIX век действительно были периодом бурных экономических и хозяйственных перемен, которые сопровождались процессом кристаллизации современной демократической системы, полным всевозможных зигзагов и хитросплетений, – вместе с переопределением гражданственности и с процессом политической эмансипации ранее обойденных, приниженных слоев и социальных категорий (Baszkiewicz, 1998: 269, passim), но все эти процессы были запущены в ход названными двумя революциями, которые необратимо изменили способ восприятия гражданственности не только среди идеологов и членов тогдашних элит, но и прежде всего среди широких масс, лишенных ранее хоть каких-нибудь гражданских прав.

Томас Хемфри Маршалл, один из классиков теоретических построений на тему гражданственности, предложил выделить из этого понятия три составных элемента: «цивильный», политический и социальный[45]45
  Термин «цивильный» как калька английского civic необходим в контексте гражданственности и широко используется в русскоязычной литературе (см., например: Капустин Б. Г. Гражданство и гражданское общество. М.: Изд. дом ГУ—ВШЭ, 2011).


[Закрыть]. Цивильный элемент гражданственности складывается из прав, необходимых для индивидуальной свободы, – «личной свободы, свободы слова, мысли и верований, права на частную собственность и на заключение важных договоров, а также права на справедливость» (Marshall, 1950: 10, passim). Политический компонент гражданственности содержит в себе право на участие в политической власти – в роли члена органа, наделенного политическим авторитетом, или в роли того, кто избирает членов подобного органа. Наконец, социальный компонент содержит широкую гамму прав: от права на участие в плодах хозяйственно-экономической деятельности и на социальное обеспечение до права полного участия в общественном наследии и до жизни на цивилизованном уровне в соответствии со стандартами, преобладающими в данном обществе.

В исторической перспективе эти три составных элемента гражданства появлялись и закреплялись в общественной практике на протяжении разных периодов, а их широкое распространение, которое привело к сегодняшнему пониманию гражданства, протекало в определенной временной́ последовательности. Сначала появились «цивильные» элементы гражданственности, позднее – политические и самыми последними – социальные. Маршалл (Marshall, 1950: 14) приписывает появление цивильных прав XVIII веку, политических прав – XIX веку, тогда как социальных прав – XX веку. Однако сам же он при этом констатирует, что приведенная периодизация является не более чем ориентировочной.

Займемся сейчас эволюцией собственно гражданских («цивильных») прав. Отдельные элементы этих прав вошли в коллективную жизнь значительно ранее – во всяком случае хотя бы для некоторых народов Европы. Первым писаным актом, который ограничивал королевскую власть и предоставлял кодифицированные права дворянству, была английская Magna Charta Libertatum (Великая хартия вольностей, 1215). Король Иоанн Безземельный торжественно провозглашал, среди прочего, что никакой свободный человек не может быть арестован или заключен в тюрьму без законного приговора, вынесенного теми, кто равен ему[46]46
  В извлечениях из перевода Хартии, сделанного акад. Д. И. Петрушевским (см. сборник «Памятники истории Англии XI–XIII вв.». М., 1936), это положение формулируется следующим образом: «39. Ни один свободный человек не будет арестован или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен стоящим вне закона, или изгнан, или каким-либо [иным] способом обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору равных его [его прав] и по закону страны».


[Закрыть].

В Польше привилегии, полученные шляхтой уже в первой половине XV века (в 1422–1433 годах), содержали в себе принцип neminem captivabimus nisi iure victum (никого не заключим под стражу без судебного приговора), в соответствии с которым нельзя было ни карать оседлого шляхтича без приговора суда, ни также заключать его в тюрьму до вынесения приговора, разве что он был схвачен с поличным (Kutrzeba, 2001: 90). Спустя неполных полтора столетия в Польше был принят Акт Варшавской конфедерации[47]47
  Конфедерация в Речи Посполитой XVI–XVIII веков – временный политический союз вооруженной шляхты. В период бескоролевья после смерти Сигизмунда II Августа (1572) и в последующих случаях междуцарствия такая конфедерация составлялась на сейме, объявляя себя верховным органом власти. С начала XVII века генеральные конфедерации все чаще представляли собой общегосударственные военно-политические союзы шляхты, созданные в целях защиты ее интересов, и иногда превращались в восстание шляхты против короля. Бывали также местные, воеводские конфедерации, которые складывались на локальных сеймиках.


[Закрыть] (1573), который обеспечивал свободу совести и уравнивал в правах любую шляхту, невзирая на ее вероисповедание. Этот акт, полный текст которого помещен в приложении к настоящей книге, являлся исключением на фоне остальной Европы, где было очень мало религиозной терпимости, вследствие чего вырос приток в Польшу иноверцев из других частей континента, бежавших в эту страну от преследований. {Видный польский историк} Януш Тазбир (Janusz Tazbir) констатирует, что Акт Варшавской конфедерации «был тем самым наиболее толерантным документом такого типа в тогдашней Европе» (Tazbir, 1999: 14). В Средневековье структура общества была сословной (священнослужители, дворянское сословие и третье сословие). Вопрос формирования гражданских прав касался, разумеется, дворянского сословия, и должно было пройти несколько столетий, чтобы гражданственность распространилась на третье сословие (мещанство и крестьян). Хотя средневековые представления о социальной структуре являлись статичными, а не динамичными (Huizinga, 1967: 119), реальные общественные процессы вносят в эту статичную картину медленные изменения. Через сто с лишним лет после Варшавской конфедерации английский парламент принял закон, известный под названием Habeas Corpus Act[48]48
  В русскоязычной литературе это название принято не переводить, а передавать кириллицей: Хабеас корпус акт. Его полное название – Акт о лучшем обеспечении свободы подданного и о предупреждении заточений за морями (т. е. вне пределов Англии).


[Закрыть] (1679), который гарантировал индивиду личную неприкосновенность. Десять лет спустя и тоже в Англии парламент после отречения короля Якова II от престола принял The Bill of Rights (Билль о правах)[49]49
  Это произошло в 1689 году и явилось юридическим оформлением так называемой Славной революции, о которой говорилось в главе 1.


[Закрыть], который значительно ограничивал произвол королевской власти и, кроме того, предоставлял подданным, среди прочего, право подавать королю петиции и ходатайства, не опасаясь преследований, и устанавливал, что выборы членов парламента должны быть свободными, а в самом парламенте необходимо обеспечивать свободу высказываний и прений без возможности для какого-нибудь внепарламентского органа вмешиваться в эту свободу. В том же самом году (следовательно, более чем через сто лет после Варшавской конфедерации) английский парламент принял The Toleration Act (Декларацию о веротерпимости), которая, правда, не шла столь далеко, как установления Варшавской конфедерации, но, однако же, отменяла наказания для отщепенцев, отступивших от англиканской церкви.

Все это были предвестники перелома в вопросе о цивильном компоненте гражданства, который достиг кульминации незадолго до конца XVIII века. Декларация независимости Соединенных Штатов, провозглашенная 4 июля 1776 года 13 бывшими колониями британской короны, констатировала, в частности, что «все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью». Однако наиболее систематическая кодификация цивильных атрибутов гражданства впервые появилась во французской Декларации прав человека и гражданина, принятой Национальным собранием Франции 26 августа 1789 года. Эта Декларация заложила фундамент под современное понимание гражданственности, и, хотя в последующие исторические периоды ее принципы многократно нарушались, она все равно стала чрезвычайно существенной точкой отсчета для формирования современного понимания гражданственности.

В этой Декларации (ее полный текст помещен в приложении к польскому изданию данной книги, а в настоящем переводе опущен ввиду общедоступности. – Ред.) констатируется, среди прочего, что «люди рождаются и остаются свободными и равными в правах», что среди «естественных и неотъемлемых прав человека… – свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению», а «свобода состоит в возможности делать все, что не наносит вреда другому». Декларация устанавливает также «свободное выражение мыслей и мнений» и рассматривает такую свободу как «одно из драгоценнейших прав человека», а частную собственность трактует как «неприкосновенную и священную»[50]50
  Разумеется, цитаты из обеих деклараций в этом и предшествующем абзацах не переводились с польского текста, а были взяты из их официальных русскоязычных версий.


[Закрыть].

Политическая компонента гражданства была логическим следствием цивильной компоненты. Ведь коль скоро свободы индивида и его гражданские права стали нормой (хотя и отвергаемой абсолютными монархиями и диктаторскими режимами), то было лишь вопросом времени, что граждане потребуют не только возможности принимать решения о том, кто должен их представлять в структурах власти, но также того, чтобы самим входить в структуры власти, имея за собой поддержку со стороны других граждан – равных себе по соображениям статуса. Бурный XIX век, изобилующий войнами, мятежами и восстаниями, был периодом двух важных процессов: 1) социальной эмансипации тех сегментов общества, которые были лишены всей полноты гражданских («цивильных») прав или на основе имущественного ценза (например, беднота в Англии), или по причине принадлежности к низким, обездоленным сословиям (например, крепостное крестьянство в Европе[51]51
  Поланецкий универсал (указ), отменяющий крепостную зависимость крестьян в Польше, был, правда, подписан Тадеушем Костюшко 7 мая 1794 года – следовательно, еще в XVIII веке, но разгром восстания, которым руководил Костюшко, а также сопротивление этому универсалу со стороны шляхты воспрепятствовали его реализации на той стадии, когда он опережал эпоху. – Авт.


[Закрыть]), или же из-за своего статуса раба (лишь в 1865 году в конституцию США внесли 13-ю поправку, отменяющую рабство); 2) расширения и укрепления цивильных атрибутов гражданства в конституционных монархиях и республиках тогдашнего западного мира.

XX век, помимо дальнейшего прогресса социальной эмансипации (в частности, уравнения женщин и мужчин в смысле их гражданского статуса), был периодом формирования социального компонента гражданственности. Право на труд, образование и социальное обеспечение, разнообразные системы регулирования заработной платы, коллективные договоры, пенсии, системы страхования здоровья и жизни, социальное обеспечение и вспомогательные пособия, причитающиеся людям в силу их гражданского статуса в рамках конкретного национального государства, – все эти вещи, несомненно, формировались под воздействием социалистических идей, родившихся еще в XIX веке. Элементы социального компонента гражданственности продолжали, однако, постепенно усиливаться и во второй половине XX века привели к возникновению опекающего государства всеобщего благосостояния.