Текст книги "Социология публичной жизни"

Принципы социальной справедливости и легитимация неравенства

Как уже я упоминал, понятие неравенства связано с проблемой социальной справедливости. Говоря самым общим образом, те разновидности неравенства, которые не нарушают чувства социальной справедливости, повсеместно одобряются и воспринимаются в качестве справедливых, тогда как другие виды неравенства, которые, напротив, противоречат чувству социальной справедливости, рассматриваются в качестве несправедливых. Первую категорию разновидностей неравенства мы можем назвать легитимированными разновидностями, а вторую – разновидностями неравенства, не обладающими общественной легитимацией. На столь общем, чтобы не сказать неопределенно огульном, уровне, эти тезисы не являются спорными, но нельзя их назвать и особо новаторскими, открывающими нечто неведомое. Осложнения начинаются в тот момент, когда мы несколько глубже окунемся в проблематику связи между чувством справедливости и разновидностями социального неравенства.

Основанием для всяких рассуждений о социальной справедливости служит понятие распределительной (дистрибутивной) справедливости, предложенное впервые едва ли не Аристотелем. Распределительная справедливость, говоря наиболее кратко, относится к распределению желательных благ в обществе. Это распределение может быть справедливым или несправедливым. Роберт Нозик (Nozick, 1999: 181–182) относится к понятию распределительной справедливости критически, ставя ему в вину то, что оно не является нейтральным. Вместо справедливого распределения общественно желательных благ – а подобный подход требует существования механизма распределения или даже прямо-таки особого дистрибутора-распределителя, – более естественно, по мнению Нозика, оперировать категорией справедливых прав собственности[31]31
  В русском переводе вышеуказанной работы Нозика вместо термина «право собственности» используется «титул». Соответствующий английский термин entitlement трактуется англо-русскими словарями как право (или установленная норма) на что-либо: на доход, владение, помощь, иммунитет и т. д. Польский термин udział, который использует проф. Э. Внук-Липиньский, переводится в словарях как «доля, удел, пай или участие».


[Закрыть]. Справедливости прав собственности присущи два аспекта: 1) первичное приобретение прав собственности, иначе говоря способ вступления во владение этими правами, который может быть справедливым (например, покупка) или несправедливым (грабеж); 2) передача прав собственности от одного лица к другому, которая тоже может быть справедливой (например, путем продажи) или несправедливой (например, с применением обмана либо мошенничества, завышающего стоимость данного права собственности). «Полный принцип распределительной справедливости, – пишет Нозик, – просто гласил бы, что распределение справедливо, если каждый уполномочен на владение теми правами собственности, которые он получил в результате данного распределения» (Nozick, 1999: 183)[32]32
  В русском переводе этой работы Нозика данное место (глава 7 «Распределительная справедливость», раздел I «Теория справедливости, основанная на титулах собственности», абзац 3) выглядит таким образом: «В полном виде принцип распределительной справедливости утверждал бы просто, что распределение справедливо, если каждый обладает титулом собственности на имущество, которое он имеет в соответствии с этим распределением».


[Закрыть]. Распределение указанных «прав собственности» или общественно желательных благ решающим образом определяет, в свою очередь, место индивида на лестнице социального неравенства.

Однако же такой подход к проблематике социальной справедливости не уточняет принципов или хотя бы критериев, благодаря которым мы могли бы отличить справедливое приобретение и передачу общественно желательных благ от несправедливого. Таким критерием не может, к примеру, выступать всеобщее ощущение, причем не только потому, что сам этот термин в высокой степени неточен, но еще и по той причине, что не существует одного, повсеместно принимаемого и одобряемого чувства социальной справедливости.

Каждое оценивание своего места или места других в иерархии социального неравенства требует обращения к какому-то принципу справедливости. В любом обществе функционирует по меньшей мере несколько таких принципов, причем некоторые из них взаимно исключаются. Кроме того, наличие множества таких принципов приводит к тому, что в целом существует положительная связь между местом индивида в системе разных видов неравенства и обращением к такому принципу неравенства, который легитимирует притязания данного индивида на улучшение своей ситуации. Другими словами, индивиды из нижних диапазонов определенного измерения неравенства проявляют тенденцию прибегать к такому принципу, который позволяет определить их место в данной конкретной системе неравенства как несправедливое. В подобном контексте полностью легитимированными видами неравенства следовало бы признать лишь такие, которые принимаются и одобряются в качестве справедливых не только теми, кто занимает привилегированное положение, но и теми, чье положение противоположно, кто, иными словами, обделен и обижен.

Среди разнообразных определений социальной справедливости мы можем выделить четыре основные категории принципов их построения:

1) эгалитарные;

2) меритократические;

3) «султанские»;

4) вытекающие из традиции.

Несомненно, шире всего и дольше всего обсуждаемым является эгалитарный принцип, а точнее многие принципы, ссылающиеся на требование о равенстве. Само понятие неравенства построено, по сути дела, на обращении к эгалитарному принципу, в соответствии с которым любые виды неравенства представляют собой отрицание равенства. Понятие равенства с древнейших времен и до сегодняшнего дня является одним из самых мощных инструментов социальной мобилизации – это во имя равенства вспыхивали революции и вскипали перевороты. Стремление к равенству было (и остается) устойчивым элементом философских рассуждений, а также фактором, кристаллизующим гражданское общество. Это стремление было одной из главных причин возникновения опекающего государства. Таким образом, мы видим, что равенство – это необычайно существенная ценность, а ориентация на данную ценность порождает важные последствия как в сфере публичной жизни, так и в способе организации современного демократического государства, а также в установлении приоритетов, которые это государство должно реализовать.

И все-таки общие разговоры о равенстве – это занятие, столь же бесплодное в познавательном смысле, сколь и вносящее никому не нужную путаницу в понятия, поскольку равенство как таковое, без дальнейшего уточнения, а именно без указания, о каком конкретно равенстве идет речь, вызывает, правда, в общем-то, позитивный общественный резонанс, но реально может относиться к очень разным подходам, иногда взаимно исключающимся. Как отмечает Джованни Сартори, «Янусов характер понятия равенства лучше всего подтверждает его связь с понятием свободы, поскольку равенство способно быть самым лучшим ее дополнением или же наихудшим врагом» (Sartori, 1998: 416).

Равенство может, например, означать равенство условий или равенство шансов. Равенство условий – это, выражаясь другими словами, абсолютно одинаковые результаты для всех безотносительно к усилиям, вложенным в их достижение. Равенство шансов, в свою очередь, означает, что на старте никто не находится в привилегированном положении. Если бы мы захотели проиллюстрировать эти два эгалитарных принципа, к примеру, забегом на сто метров, то в первом случае все участники соревнования имели бы на финише одинаковое время независимо от того, насколько быстро они бежали. Легко догадаться, что такой гипотетический бег являлся бы бегом только по названию, так как для участников не существовало бы никаких рациональных оснований надрываться. Данное мероприятие превратилось бы скорее в прогулку за заранее установленным и равным для всех призом. А вот во втором случае все участники забега стартовали бы в один и тот же момент, а дорожки и трасса бега были бы для каждого из участников соревнований идентичными – так же, как и индивидуальный спортивный инвентарь. Результаты на финише не оказались бы одинаковыми, но все участники состязания имели бы шансы выиграть, причем они наверняка старались бы достичь как можно лучшего времени.

Принцип равенства условий, трактуемый ортодоксально, может стать основанием для признания любых проявлений неравенства несправедливыми. Применение такого принципа справедливости означает, что вся лестница социального неравенства лишится легитимности. Разумеется, на практике никакой разумный человек не рассматривает этот принцип ортодоксальным образом, поскольку при такой трактовке его внедрение в жизнь породило бы два серьезных последствия. Во-первых, убило бы мотивацию к любому, хоть какому-нибудь усилию, что катастрофически отразилось бы на экономической эффективности, производительности труда, результативности обучения, а в итоге – на способности любой общественной системы выживать и успешно сохраняться. Во-вторых, внедрение данного принципа справедливости никак не удалось бы осуществить в условиях либеральной демократии и рыночной экономики, ибо оно должно было бы означать очень резкое ограничение гражданских свобод и экономических свобод для заметной части граждан. Поэтому, в частности, единственные попытки в этом направлении – не продолжавшиеся, впрочем, долго – предпринимались на тоталитарной стадии коммунистической системы (период «уравниловки»[33]33
  Это слово в оригинале написано хоть и латинскими буквами, но по-русски.


[Закрыть] в сталинском СССР). Сегодняшний, неортодоксальный облик указанного принципа социальной справедливости предполагает лишь, что вилка (разность между крайними точками) отдельных видов неравенства не должна быть слишком широкой, причем, как правило, в этом случае имеют в виду величину или вилки заработков, или вилки доходов, или же уровня потребления.

Принцип равенства шансов означает, что существование лестницы социального неравенства не является несправедливостью per se (само по себе) – несправедлива лишь ситуация, когда отдельные члены общества имеют неодинаковые шансы продвижения на очередные ступеньки этой лестницы. А неодинаковые шансы могут появиться вследствие дефектного механизма социального продвижения вверх (фаворизирующего какие-то социальные категории, оказывая им предпочтение) или вследствие механизма социального исключения (лишающего какие-то социальные категории всяких возможностей продвижения к вершинам).

Понимание равенства или в категориях равенства условий, или же в категориях равенства шансов не исчерпывает, естественно, всего великого множества возможных интерпретаций расплывчато огульного эгалитарного принципа. Как пишет Амартия Сен (Sen, 1992: 12), когда мы говорим о равенстве, то должны уточнять, о чем говорим, иными словами о равенстве какого показателя, свойства или качества идет речь. Ведь можно иметь в виду столь разные вопросы, как, например, равенство доходов, зажиточности, шансов, достижений, свобод или прав. Следовательно, за сформулированным в очень общем виде эгалитарным принципом социальной справедливости скрывается много конкретизированных принципов. К примеру, равенство доходов, зажиточности или достижений укладывается в упомянутый ранее принцип равенства условий, но находится в противоречии с равенством прав или свобод, которые скорее располагаются ближе к общему принципу равенства шансов.

В соответствии с меритократическими принципами социальной справедливости {от английского merit – заслуга, восходящего к латинскому meritum – воздаяние} само существование лестницы социального неравенства не рассматривается как несправедливое. В этой трактовке те или иные виды социального неравенства являются справедливыми, если соблюдается одно необходимое условие, а именно награды пропорциональны внесенным вкладам, иными словами каждому по заслугам (распределительное понятие социальной справедливости). Если, таким образом, кто-либо прилагает больше усилий для исправления своей ситуации на рынке труда (например, посредством наращивания профессиональной квалификации, улучшения своего образования и т. д.), то в результате он должен получать отдачу, компенсирующую эти увеличенные усилия (например, в виде более высоких заработков). Таким образом, меритократический принцип легитимирует те виды социального неравенства, которые обусловлены тем, что индивиды располагают неодинаковыми ресурсами общественно желательных свойств (образования, квалификации), а это позволяет кому-то лучше устроиться на рынке труда. Практической проблемой является, однако, оценка заслуг или вкладов. В рыночных экономиках принимается, что механизмом, оценивающим заслуги, является свободный рынок. В авторитарных и тоталитарных системах, где политический фактор сильно вмешивается в правила свободного рынка или вообще приостанавливает их действие, принцип «каждому по заслугам» неизбежно толкуется совершенно произвольным образом, и по этой причине в таких системах отдаляются от меритократического принципа в сторону совсем другого принципа – «султанского» (Hayek, 1979)[34]34
  Надо сказать, что в русском переводе классической монографии лауреата Нобелевской премии Ф. А. фон Хайека «Дорога к рабству», на которую ссылается здесь автор, применительно к принципам социальной справедливости такие понятия, как меритократический или «султанский», не упоминаются.


[Закрыть].

Обратим внимание на то, что меритократический принцип легитимирует неравенство условий, но не оправдывает отсутствия равенства шансов. Более того, указанный принцип не легитимирует также неравенство таких условий, которые являются результатом социально неправомочных способов достижения ранее упоминавшихся общественно желательных ресурсов (например, по знакомству, путем взяточничества и т. д.).

«Султанский» принцип социальной справедливости относится непосредственно к структурам власти и легитимирует привилегии, приписанные к тем должностям, которые стратегически важны для стабильности и репродукции действующей системы власти. Уже из самого названия этого принципа, парафразирующего термин Вебера (Weber, 2002: 173), следует вывод, что он применяется для оправдания неравенства, или, точнее, для оправдания привилегий властной элиты в любых разновидностях авторитарного или тоталитарного строя, где лояльность «преторианцев власти» по отношению к лидеру имеет ключевое значение для функционирования всей системы. Наделение данных должностей привилегиями связывает общностью интересов ближайшие административно-политические тылы власти с лидером и носит функциональный характер применительно к устойчивости системы. Особый вопрос состоит в том, насколько в авторитарной или тоталитарной системе этот принцип одобряется и принимается всем обществом, но не подлежит сомнению следующий факт: та часть общества, которая входит (на разных уровнях) в структуры власти подобной системы, принимает этот принцип во внимание в проявляемых ею установках и вариантах поведения в публичной жизни (и в этом смысле уже как минимум приемлет его). В коммунистической системе на основании именно этого принципа легитимировались привилегии партийной номенклатуры (другое дело, насколько эффективным был данный метод легитимации, состоящий, в частности, в своеобразной сакрализации героев общественного порядка данного типа).

Легитимация неравенства, вытекающего из традиции, имеет некий привкус фатализма. Причина в том, что при такой трактовке существование каких-то измерений неравенства признается устойчивым и неотъемлемым свойством каждой человеческой общности и не рассматривает их как несправедливые – точно так же, как люди не рассматривают в категориях несправедливости проливные дожди во время отпуска или необходимость соблюдения какого-либо обычая, хотя иногда и то и другое может оказаться обременительным. Именно таким способом на протяжении длительного исторического периода легитимировалось, например, неравенство между мужчинами и женщинами в публичной жизни.

Определенные принципы социальной справедливости образуют составную часть разнообразных идеологий, проявляющихся в публичной жизни плюралистического гражданского общества. Но бывает и так, что они используются также для делегитимации определенных видов неравенства, иначе говоря для признания их несправедливыми.

Неравенство оказывается полностью легитимированным в том случае, когда принцип, который обеспечивает его легитимацию, одобряется и принимается как теми, кто благодаря применению указанного принципа занимает в системе неравенства более высокие места, так и лицами, оттесненными на более низкие позиции. Неравенство считается полностью нелегитимным, если принцип, который его делегитимирует, принимается и одобряется как привилегированными слоями, так и теми, кто применительно к данному измерению неравенства оказываются обойденными и обиженными. Разумеется, на практике не происходит так – даже в тоталитарных системах, – чтобы любое измерение неравенства было полностью легитимированным или же полностью отвергалось как несправедливое. Особенно невозможна такая ситуация в плюралистической демократической системе. Поэтому, когда мы говорим о легитимации по отношению к какому-то измерению социального неравенства, то, вообще-то, имеем в виду тот факт, что это большинство принимает и одобряет принцип, легитимирующий данную разновидность неравенства как справедливую. Аналогично принцип большинства относится и к таким видам неравенства, которые страдают легитимационным дефицитом; это означает, другими словами, что большинство одобряет принцип, который позволяет интерпретировать данный тип неравенства в качестве несправедливого.

Относительная депривация

Понятие депривация относится к блокированию возможностей по удовлетворению какой-то категории потребностей. Абсолютная депривация – это блокирование возможности удовлетворить базовые потребности, иначе говоря такие потребности, удовлетворение которых необходимо для выживания (пища, питье, убежище). В этом случае определение уровня депривации не требует обращения к каким-либо точкам сравнения, поскольку на этом базовом уровне физиологические потребности легко установить и они не дифференцируются в зависимости от общественного положения индивида. С абсолютной депривацией мы имеем дело в экстремальных условиях (например, в нацистских концлагерях либо в советском ГУЛАГе абсолютная депривация была повседневным опытом узников). Сегодня, как вытекает из сообщений гуманитарных организаций, абсолютная депривация случается на территориях, затронутых катастрофическим голодом и собирает обильную жатву смерти (например, в некоторых районах Субсахарской Африки, в Северной Корее).

Относительная депривация – это несколько другое явление. Относительная депривация представляет собой ощущение социальной обездоленности, которое вызывается сравнением с какой-то точкой отсчета. Такой точкой отсчета может быть другой человек, общественная группа и даже норма социальной справедливости, принимаемая и одобряемая данным индивидом. Ведь чувство относительной депривации появляется в тех случаях, когда из такого сравнения вытекает следующее: согласно оценке данного индивида он не получает того, что ему полагается по праву. При такого рода сравнениях наиболее частым мерилом выступает заработная плата по месту работы или же доходы, хотя, естественно, относительная депривация может также возникать по отношению к другим измерителям социального неравенства. Относительная депривация встречается не только в группах с низкими доходами, хотя там мы сталкиваемся с нею чаще всего. Относительную депривацию может испытывать, к примеру, врач при сравнении своих заработков с заработками коллег на той же самой должности в других странах Европейского союза, или пенсионер, сравнивающий величину своей пенсии со средней зарплатой на родине, или младший научный сотрудник из института Польской академии наук, сравнивающий свои заработки с доходом помощницы (ассистентки) какого-нибудь начальника в крупной промышленной корпорации. Таким образом, относительная депривация представляет собой субъективное ощущение бедности. Уже Сенека Младший в «Нравственных письмах к Луцилию» писал: «Non qui parum habet, sed qui plus cupit, pauper est», или: «Беден не тот, у кого мало что есть, а тот, кто хочет иметь больше»[35]35
  Перевод С. А. Ошерова. М.: Наука, 1977.


[Закрыть]. Именно чувство того, что «мне полагается больше», является ядром явления относительной депривации.

Относительная депривация появляется в тех случаях, когда соблюдены по меньшей мере два предварительных условия. Во-первых, определенная система неравенства должна быть общественно видимой, а во-вторых, должен существовать какой-то принцип справедливости, который в этой системе неравенства нарушается. Общественная видимость определенной системы неравенства означает, что принадлежащие к ней виды неравенства не скрываются от общественного мнения, что информацию по поводу формы этой системы неравенства можно добыть относительно легко, так как она находится в публичном доступе (например, в прессе или интернете публикуются размеры заработков, которые могут быть достигнуты на тех или иных конкретных должностях в польской экономике).

Если вдобавок к этому пространство публичной жизни открыто для свободного общественного коммуницирования и свободного объединения в группы, то можно ожидать, что наступит кристаллизация таких групп интересов, члены которых ощущают схожую разновидность относительной депривации. Соблюдение названных условий чаще всего ведет к совместным действиям, иными словами к вхождению в сферу публичной жизни таких группировок, члены которых не только характеризуются похожим типом ощущаемой ими относительной депривации, но и, кроме того, формулируют групповую идеологию, которая делегитимирует систему неравенства, являющуюся источником конкретной относительной депривации, и вместе с тем легитимирует требования членов данной группы по изменению их социальной позиции относительно других групп, составляющих для нее точку отсчета. Примером могут быть совместные, коллективные действия разных групп польских трудящихся, которые часто проводят демонстрации перед канцелярией главы Совета министров с целью ликвидации тех проявлений неравенства, которые для демонстрантов служат причиной болезненного чувства относительной депривации (это касается медсестер, анестезиологов, горняков, крестьян и даже полицейских).

Когда тот или иной конкретный тип относительной депривации широко распространен, а возможности устранения причин этого явления правящими властями ограниченны, можно ожидать вспышки бунта или массового отказа от гражданского повиновения (сравн.: Gurr, 1970). Если удовлетворение требований по устранению мучительной и повсеместно ощущаемой относительной депривации могло бы нарушать идентичность существующей общественно-политической системы, мы имеем дело с предреволюционной ситуацией, которая при возникновении любого предлога может перерасти в революцию.