Текст книги "Допельдон, или О чем думает мужчина?"

О губах и глазах

Машина плавно входит в поворот. Шины, разогретые о теплый асфальт, приятно шуршат. И под их шелест у меня в голове успевает проскочить еще несколько бредовых идей.

«Наверняка, этот кто-то, кто полоснул ножом по губам, сделал массу всяких способов, чтобы не допустить соединения половинок, чтобы не появился допельдон…».

Мы притормаживаем, переезжая железнодорожные пути. «Во-первых, он всех перепутал». Нас подбрасывает на рельсах. И мои мысли в голове основательно взбалтываются, как коктейль. «Ведь мало соединить половинки, надо чтобы эти половинки были своими».

Перекресток. Еще один пост ГАИ. Постовой провожает нас подозрительным, а может, завистливым, взглядом. Да, скорее всего второе!

«Во-вторых, он придумал пищу». Машина снова набирает скорость. Марина любит быструю езду. «Скорее всего, когда половинки были единым целым, они могли питаться собственной внутренней энергией»

Снова притормаживаем и сворачиваем с шоссе к обрыву. «А после разделения ее стало не хватать… И человечество забыло, что такое допельдон…» Мы едим вдоль берега, выбираем место для стоянки. «А как же моя теория согласуется с теорией о «гомо флайенсах»?»

Выбираем в буквальном смысле слова, потому что все полянки на краю обрыва уже заняты. «Получалось, что тоже неплохо, так как четыре крыла все же лучше, чем два. Подъемная сила больше…»

Наконец, и нам улыбается удача. Мы замечаем свободную поляну, прикрытую от посторонних взглядов кустами.

– Сюда? – спрашивает меня Марина. И я отвечают ей фразой приснопамятного Владимира Вольфовича: «Однозначно!». Или не отвечаю? Наверное, все же это я сам себе отвечаю, потому что Марина раздраженно переспрашивает: «Сюда?» Может, это я сам с собой рассуждаю?

Я лениво пожимаю плечами.

– Да какая разница? Давай сюда!

Марина тяжело вздыхает, коситься на меня недовольно, загоняет машину на поляну. Мне понятна причина ее недовольства. Ведь, по идее, я – мужчина и должен принимать решения во всех важных моментах, а так получается, что я отлыниваю от своих прямых обязанностей.

Выключает двигатель. Мотор еще какое-то время урчит, как уставший зверь, и затихает.

Мы привыкаем к накатившей на нас тишине и развернувшемуся перед нами пейзажу. Розовое небо, красное солнце, заходящее в тучу, и спокойная гладь мощной реки.

– Не злись, моя принцесса, пожалуйста! – я поворачиваю к ней лицом и улыбаюсь. – Я был не прав!

– В чем?

– В том, что отстранился от принятия решения. Извини, я задумался.

Река дышала, отдавая тепло, накопленное за день, и над ее поверхностью носились ласточки в погоне за мошкарой. Спокойствие реки, видимо, передалось и моей принцессе, потому что она не стала взрываться, а предпочла лечь мне на плечо и прошептать на ухо.

– Когда ты со мной, ты не можешь думать ни о чем, кроме меня!

– Конечно, – вру я. – Я и думал как раз о тебе.

– Правда, и что ты думал?

– Да, вот вспоминаю твой рассказ.

– В смысле?

– Ну, вот ты вчера встречалась со своим бывшим мужем. Неужели у тебя ничего не екнуло в груди?

Мне кажется, что лежать на моем плече в машине довольно неудобно, поэтому я хочу подложить ей под голову свою ладонь. Она целует ее и замечает на ней сорванные мозоли, которые я заработал сегодня, закапывая Графа. Правда, прежде чем спросить, откуда они, отвечает на мой вопрос другим вопросом.

– А что у меня должно екнуть?

– Я не так выразился. Я хотел спросить, если бы он сегодня вдруг сказал тебе, давай жить вместе. Давай, попробуем все сначала. Ты бы согласилась на это предложение?

Марина усмехнулась, потому что вчера они обсуждали как раз обратное, пытались решить свой квартирный вопрос и сделать так, чтобы больше никогда не пересекаться на квадратных метрах трехкомнатной квартиры в одном из престижных районов нашего города. Не пересекаться не только друг с другом, но и с родителями и родственниками.

Задача в нынешних условиях практически невыполнимая, но, как ни странно, ей это вчера удалось.

Собственно поэтому я и смотрел на ее губы там, в кафе, не отрываясь, потому что не мог поверить в то, что Марина говорила. Вернее, я не мог поверить, что эти губы могли быть и одновременно мягкими и сладкими, как мед, и жесткими и твердыми, как лед.

Нет, не правильно. Я восхищался этими губами, и это чувство восхищения меня переполняло и пугало. Потому что жестокость женщины – это самая страшная вещь на свете. Ведь там, в кафе, Марина совершенно спокойно рассказывала, как, практически, раздела своего бывшего мужа, отца ее ребенка, заставив заплатить его за размен квартиры по полной программе.

И причиной такой житейской жестокости был он сам. Ее муж.

– Нет, – ответила Марина. – Мы как-то после развода разговаривали на эту тему с ним. Ну, когда уже боль прошла, и мы стали встречаться с ним, чтобы обсуждать какие-то проблемы.

– И?

– Муж спросил меня, а как же мы будем заниматься сексом после этого? И я, подумав, сказала, что да, это будет невозможно.

Марина погладила мои мозоли на другой руке.

– А это у тебя откуда?

– Да, ерунда, – я переворачиваю руку ладонью вниз. Она кладет свою руку на нее. – Ты не можешь простить его за то, что он ушел? Бросил тебя?

Рука Марины перебирается с ладони на пряжку ремня и начинает его расстегивать.

– Что ты делаешь?

– Не видишь, расстегиваю брюки.

– Ты не хочешь мне отвечать?

– Ну что пристал, не любила я его никогда.

Марина вскидывает на меня свои изумрудные глаза и смотрит долго и пристально. Так, что у меня начинает колотиться сердце. И снова ее глаза говорят мне больше, чем губы.

Но губы… губы молчат. Видно, что она только что сильно их прикусывала, и они налились кровью. Я прикладываю подушечку своего указательного пальца к своим губам, а потом касаюсь своей рукой ее губ.

– Воздушный поцелуйчик! – шепчу я. – Специально для принцессы.

Она хватает зубами мои ногти, больно кусает их, а потом опускает голову. Я вижу ее затылок. Светлые волосы пахнут фантастически. Я опьянен их ароматом и откидываю голову назад на подголовник кресла.

– Что ты делаешь? – шепчу. – Я же потный и грязный.

– Я так хочу, – отвечает Марина и резко дергает молнию на моих брюках.

О жуках и волчьем вое

И мы снова улетаем на вершину блаженства. Время и земля останавливаются. Все замирает и затихает. Мы проваливаемся в вакуум, а потом снова поднимаемся по склонам горы, помогая друг другу всем, чем только можно. Руками, губами, глазами.

Когда же, наконец, приходим в себя, то обнаруживаем себя практически раздетыми.

По крайней мере, на мне остались только носки. Принцесса сидит на мне, ее платье у нее на бедрах, она прижимается к моей груди и дрожит, как будто от холода.

– Что с тобой? – спрашиваю я и целую в плечо.

– Никогда не думала, что может быть так хорошо.

Марина поворачивает голову, смотрит на переднюю панель автомобиля, где у нее прикреплены небольшие часы. Потом улыбается. Я думаю, что она улыбается, потому что я снова вижу только ее затылок.

– Восемь минут.

– Что восемь минут? – не понимаю я.

– Мы занимались с тобой сексом всего восемь минут, но я снова кончила.

Марина вздрагивает и снова прижимается ко мне. Я чувствую, как ее мышцы сжимают мое естество. И мы лежим в таком положении еще долго. Дольше, чем длился сам процесс, не шевелясь и отдавая друг другу энергию. В моем положении мне видна только узкая полоска неба. Сначала розовая, потом фиолетовая и, наконец, черная с редкими бриллиантами звезд. Нам хорошо, и мы шепчем друг другу слова благодарности.

– Спасибо, родная!

– Спасибо, мне было хорошо.

«Действительно. Как мало нужно для счастья? Если это, конечно, счастье! И счастье ли это? Может быть, это состояние и есть настоящий допель…»

Я не успеваю вспомнить свое новое слово, потому что именно в этот момент внутри машины раздается душераздирающий волчий вой. Нет, не так. Сначала кто-то постучал пальцами по стеклу. Тук! Тук! А потом уж раздался волчий вой. Вой был такой страшный, что, казалось, кровь застыла в жилах. Несмотря на то, что в машине было невообразимо душно, я вдруг резко почувствовал холод. У меня даже мурашки побежали по коже.

Но самым ужасным было то, что, поскольку в салоне было темно, я четко видел, что постучать пальцами по стеклу было просто некому. Вокруг нас было только небо.

Черное летнее небо. И мигающие звезды.

– О боже! Что это? – прошептала моя принцесса, вжимая, буквально вдавливая, меня в сидение.

Вой повторился, и до меня, наконец, дошло, что это было.

– Ничего страшного, – прохрипел я, усугубляя положение. – Сын звонит!

Уж не знаю, когда он настроил сигнал со своего телефона на этот душераздирающий звук. Наверное, это случилось еще тогда, когда я только приобрел свой телефон. Но с тех пор так и повелось, все звонки как звонки, а звонки сына воют.

Сколько раз я хотел поменять этот звук, но все как-то руки не доходили. И вот поплатился за это.

Вой, ворвавшись в нашу идиллию, мгновенно разрушает ее.

Самое сложно было найти мои брюки, где в заднем кармане лежал телефон. Включить свет – выставить себя на всеобщее обозрение.

Ведь если с природой волчьего воя мы разобрались быстро, то с природой стука было не все понятно. Вполне можно было предположить, что у шутников как раз и был расчет на то, что мы в спешке включим свет и предстанем перед ними в костюмах Адама и Евы.

Предоставлять им такого удовольствия не было никакого желания, поэтому мы шарили по закоулкам машины в полной темноте.

Маленький атомный взрыв внутри салона сделал свое дело. К тому моменту, как мы разобрались со всей одеждой, собрав ее по щелям и углам, вой снова прекратился. Мы переводим дыхание и пытаемся понять, кто же стучал в окно.

«Поймаю, убью!»

Я кое-как натягиваю на голое тело брюки. В этот момент вой возобновляется. Достаю из кармана телефон. На синем экранчике горит имя сына.

Смотрю на принцессу. Она уже сидит на своем месте, на кресле водителя. В темноте не видно ее лица. Но голос явно дрожит. Бедная, испугалась! Трусиха.

– Что ты смотришь? Ответь!

– Мне надо выйти из машины, я не могу так разговаривать.

– Выходи.

Вместе с открытой дверью в салон машины врывается вечерняя прохлада и рой комаров. Хочу закрыть за собой дверь, но Марина просит:

– Оставь, пусть немного проветриться салон.

– Хорошо.

Выхожу на улицу в одних брюках, с голым торсом и уже на ходу раскрываю панельку телефона.

Слышу далекий и резкий голос сына: «Па, перезвони мне!» И тут же отключается. Вот они, дети двадцать первого века! Никакого уважения. Ни тебе – здрасьте, ни тебе – до свидания. Одна сплошная – экономия. И в груди вместо радости общения с сыном у меня поднимается волна раздражения. Ну какая ему разница? Ведь все равно за разговор плачу я.

Пока набирается номер, осматриваюсь, чтобы увидеть тех подонков, которые обломали нам весь кайф. Но если они есть, то спрятались где-то в кустах. Отсюда мне видно только красный огонек сигареты в салоне машины. Марина закурила. Успокаивается.

А вокруг никого! Хоть ты тресни! Ну ни одной души!

Только небо, река и ласточки. Летают где-то рядом и надрывно кричат. Гоняются за кем-то на линии берега…

Наконец, мой телефонный сигнал проталкивается через тысячи километров и раскрывает окно, скорее форточку, к моему сыну. Я снова слышу его голос.

– Привет, пап!

– Привет, сын! Почему вы мне так долго не звонили?

Странно! Сколько раз я представлял себе этот разговор с ним, а тут вместо того, чтобы сказать о самом главном, о том, как я соскучился по нему, я спрашиваю у него такие глупости. И так ведь понятно. Не было денег. Но…

– Ну, па! Чё звонить-то! У нас все хорошо! Вот только что вернулись с экскурсии! Ездили в Одессу! На самом деле мне некогда, па! Давай, пока!

– Подожди, подожди! – ору я в трубку. – Что значит пока?

– Ну, хочешь вот с мамой поговорить.

– Давай.

Я не знаю, почему отхожу от машины, это происходит инстинктивно. Неосознанно. Просто делаю несколько шагов, как будто хочу посмотреть, а не спрятался кто-то за линией обрыва – и в этот момент слышу голос Ольги.

– Алло! Привет!

Такой далекий и близкий. Голос моей первой женщины, моей жены и матери моего ребенка.

– Привет! – выдавливаю я из себя и чувствую, как у меня пересыхает горло. – Как ты там?

– Нормально, – звенит ее голос из трубки. – Надоело все только до чертиков. Домой охота.

– Приезжайте скорей, – говорю снова в трубку глупость. – Я так по вам соскучился!

Глупость, естественно, это из-за того, что они не могли сейчас вот так прямо приехать. У них билеты были взяты на 28 августа. Так что увидеть я их смог бы только не раньше 29-го. А это через неделю. И я это, естественно, знал.

А вот насчет того, что я соскучился, это было не глупость. Скука и тоска родились внутри меня вдруг, ни откуда, вместо возмущения по поводу безобразного поведения сына и… вместе с «допельдоном!» Мне даже показалось, что это слово было только что произнесено в трубке.

Я переспрашиваю.

– Что? Что ты только что сказала?

– Ничего, – говорит она чуть приглушенным голосом, – Я тоже по тебе очень соскучилась! Очень! Очень!

Я чувствую, как будто кто-то грубо сжимает мою грудь. Как так можно? Ну как? Почему она говорит мне это, когда находится за тысячи километров от меня, и никогда, когда я бываю с ней рядом.

В одно мгновение внутри меня проносится целая гамма чувств. И для того, чтобы разобраться в них, мне нужен ни один тихий вечер. Мне это понятно как ясный день, поэтому перевожу разговор на более приземленные темы.

– Я приеду вас встречать! Как обычно!

Ольга смеется.

– Только без фанатизма, пожалуйста!

– Ну, как всегда, – отвечаю я шутя. – Цветы, духовой оркестр, клоуны.

Ольга знает, что я могу такое устроить, поэтому воспринимает все очень серьезно. Надувает губу.

– Тогда я не приеду!

– Нет уж, лучше приезжайте! Ограничусь цветами!

– Ну хорошо. Тогда пока!

– Пока! Держите телефон рядом, я Вам еще позвоню.

– Только не сегодня. Ладно. Мы так устали.

– Хорошо. Пока.

– Пока.

Форточка закрывается, обрывая детский смех на заднем фоне. Остаются только ласточки и сигаретный огонек внутри машины. Где я? Что со мной? Мне нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя. Так по кому я соскучился? По сыну? По жене? Или по ним обоим? А как же Марина?

Допельдон? Слышал ли я его в трубке? Может, это кто-то вклинился в наш разговор. И сказал это слово нам обоим? Я знаю, такое бывает.

Сажусь в машину. В салоне работает радио. Значит, Марина не слышала моего разговора. На душе сразу становится легче. Почему так? Не важно. Так проще. Не надо ничего объяснять.

Но она и не требует никаких объяснений, просто спрашивает:

– Поговорил?

– Да. Все нормально.

– А с женой?

Блин! Ну почему Марина это спросила? Нет, теперь ясно, что она не слышала разговора, но зачем это спросила? Мучительно соображаю, что же сказать. Правду или соврать?! И решаю соврать.

– Нет, – рисуют мои губы. – Ее не было рядом.

«Хорошо, что сейчас темно и не видно моих глаз!»

Огонек разгорается. Марина затягивается и выпускает изо рта сигаретный дым.

– Странно, а что же ты не позвал жену?

– Не хотел.

Снова огонек разгорается, и пепел падает Марине на платье. Она ругается и начинает отряхаться, а я пользуюсь моментом и увожу разговор в сторону.

– Ты слышала стук пальцев по стеклу?

– Какой стук? – вздрагивает Марина.

– Ну перед тем, как зазвонил телефон, кто-то постучал в стекло.

Марина смотрит на меня. Я не вижу ее выражения лица, только контур.

– Что за ерунду ты несешь? Какой стук? Я ничего не слышала!

– Странно. Значит, мне показалось!

И в этот момент в заднее стекло машины снова забарабанили. Тук! Тук! Тук! Бум. Мы оборачиваемся одновременно, и теперь уже вдвоем видим только тонкую черную полоску неба. И звезды. Эта сторона неба была противоположна закату, поэтому цвет неба был иссиня-черный, и звезды на нем были особенно яркими.

Но небо и звезды – это было единственным, что смотрело на нас в окно. Марина вздрагивает и протягивает руку к ключу зажигания.

– Поехали отсюда скорее. Мне страшно.

– Погоди, – останавливаю я ее. – Надо же понять, что это?

– Не хочу. Мне это не надо. Мне страшно. Ты понимаешь. Страшно.

Она срывается на крик и все же заводит машину. Вместе с двигателем вспыхивают фары, и мне сразу все становится ясно.

Жуки! Майские или июньские! Уж не знаю, какие, если учитывать, что на дворе август! Именно за ними гонялись ласточки в темноте, и некоторые жуки, уходя от погони, не замечали машины и врезались в ее стекла, а когда включились фары, жуки все буквально ломанулись на свет и просто атаковали наши окна.

Это было необыкновенное зрелище. Два мощных потока света разрезают темноту – и в эти потоки со всех сторон устремляются мириады насекомых. Комаров, мошкары.

Ласточки, почувствовав легкую добычу, кричат еще сильнее. Они, как пикировщики, влетают в световые лучи, выхватывая из него свою законную добычу.

Машина пятится назад, увлекая за собой все эту жужжащую свору, затем разворачивается и выезжает на пустую трассу.

Разговор ни о чем

Мы молчим. Наш отъезд напоминает бегство. Как будто мы были застигнуты на месте какого-то преступления, но успели скрыться. И именно поэтому мы молчим. Едем и молчим.

Машина летит по пустынной ночной трассе, и Шнур, надрываясь, торопится сообщить нам, что он – распиздяй. Марина курит.

Перекресток. Марина поворачивает в сторону моего дома.

– Ты куда? – разрываю я наше молчание.

– Отвезу тебя домой!

– А ты разве не хочешь оставить меня у себя?

– Не получится. Свекор вернулся.

Кладу Марине на колено свою руку.

– Все равно, я не могу допустить того, чтобы моя принцесса шла домой одна. Давай поставим машину, я тебе провожу, и мы вызовем такси.

– Хорошо!

Марина сворачивает в первый правый поворот – и машина уже несет по узким городским улочкам. Принцесса продолжает молчать, и мне это начинает не нравиться. Не люблю ездить вместе с ней молча, как будто связь между нами разрывается, и Марина тут же становиться далекой-далекой.

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем.

Стандартный ответ недовольной женщины. Этот ответ может поставить в тупик любого логично мыслящего мужчину. Я себя к таковым не причисляю, но такой ответ и меня ставит в ступор, потому что еще со времен моего увлечения восточными единоборствами я точно знаю, что человек в принципе не может думать «ни о чем».

Вернее может, но только в случае глубокой медитации. В состоянии нирваны. И этого состояния можно добиться только многолетними годами усердных тренировок, полных аскетизма и самоотречения. А после выхода из этого состояния у человека обязательно открывается третий глаз, который позволяет ему предвидеть будущее.

Именно это я все и выдаю в ответ на Маринино «ни о чем» и в конце добавляю.

– Ты что хочешь сказать, что только что была в состоянии нирваны?

И она, не моргнув глазом, говорит.

– Да, можешь считать, что так.

И мы снова молчим. Машина проскакивает два светофора, на третьем сворачивает направо, и, наконец, мы въезжаем на задний двор кафе, где она всегда оставляет машину. Из конуры выглядывает пес Умка. Страшный зверь, если верить надписи над его жилищем. Лениво потягивается и виляет хвостом. Свои. Поворачивается к нам задом, уходит.

Ставим машину на сигнализацию. Она берет меня по руку, я беру ее сумку с какими-то очередными документами, и мы идем.

– Ты что сильно испугалась?

– Да. И ты меня не защищал.

Я всегда знал, что защита – это лучшее нападение, и Марина умеет пользоваться ей виртуозно.

– От кого мне тебя было защищать, Марин. От жуков?

– Да от кого угодно.

Вот она женская логика. Я умиляюсь и крепко обнимаю ее за плечи.

– О господи, принцесса моя, ненаглядная!

Целую ее в щеку. А что действительно принцесса. Жестокая, нежная, беззащитная. НЕПРЕДСКАЗУЕМАЯ.

Нам снова хорошо, и я решаюсь задать ей вопрос, который уже давно вертится у меня на языке.

– Скажи, а как же так? Ты его не любила, но вышла за него замуж?

Все наши отношения – это один большой неоконченный диалог, поэтому если бы я задал вопрос не сейчас, а скажем через неделю или через две, то она все равно бы поняла о ком идет речь, поэтому Марина тут же отвечает:

– Как-как… Да вот решила, что пора выходить. Взяла первого попавшегося и отвела в ЗАГС. Мужчины ведь… как большие телята.

– Что, прям, первого попавшегося? – я с опаской смотрю на нее.

– Ну, нет, конечно. Мы с ним встречались какое-то время. У нас была одна компания. Я и он, Вика и ее молодой человек, потом еще несколько пар. Потом все начали жениться, ну и мы решили, что пора.

Нам надо было переходить дорогу. Мы всегда делали это на пешеходном переходе, строго по правилам, дождавшись красного сигнала светофора. И при этом Марина всегда брала меня за руку, как маленькая девочка. Потому что, каким она была лихим водителем, таким она была опасливым пешеходом. Марина очень боится попасть под машину. На время перехода через дорогу наш разговор прекращается, мы внимательно смотрим по сторонам и, только оказавшись в относительной безопасности, снова возвращаемся к нашей теме.

– И знаешь, за что я больше всего ненавижу своего бывшего мужа, – продолжает Марина.

– За что?

– За то, что он, когда ушел от меня, увел с собой и всю нашу компанию. Хотя это я его в свое время привела в нее.

– И как это было? – спрашиваю я вдруг.

– Что? – не понимает меня Марина. – Как он «увел от меня нашу компанию»?

– И это тоже. Но, вообще-то, я хотел спросить, как он ушел от тебя, – я тут же поправляюсь, – если не хочет, можешь не говорить…

Марина предлагает зайти в супермаркет, чтобы купить «Шармель» и попить дома у принцессы чай, пока будем ждать такси. Ничего не имею против. Идем в «Навигатор», так называется супермаркет, и начинаем бродить между полок с товарами. Тем временем, Марина продолжает свой рассказ.

– Мы только вернулись с юга, и муж не пришел ночевать. Один единственный раз. А утром пришел домой и сказал, что больше не будет со мной жить.

– И все?

– Да, он ушел. И мы подали на развод.

– Кто подал? Ты или он?

– Да какая разница. Он, конечно.

– И что было потом?

– Потом мы ждали положенные три месяца, и как-то так незаметно получилось, что все мои друзья вдруг встали на его сторону. И знаешь, как это я выяснила?

– Как?

– Когда нас не пригласили на один день рождения к нашему общему приятелю. Меня и Вику.

– А Вику почему?

– А от нее муж ушел практически в один день с моим.

Она смеется.

– Видимо, им было так легче. Вот такая вот, блин, мужская солидарность!

У меня нет способности анализировать информацию тут же на месте. Я могу все делать только постепенно. Именно поэтому я сейчас занимаюсь тем, что просто задаю как можно больше вопросов, чтобы потом была возможность не возвращаться к этой теме и у меня сложилась как можно более полная картина события.

Мне это интересно, потому что я вдруг ловлю себя на мысли, что начинаю проецировать это на себе. А смогу ли я вот так прийти и сказать?

– А к кому они ушли?

– Ну, Викин, к ее близкой подруге, а мой… Не знаю. Никогда не интересовалась.

Мы находим наш любимый зефир в шоколаде, берем ее любимые «коровки» и возвращаемся к кассе. Несмотря на то, что время близится уже к полночи, на кассах все равно очереди. Народ стоит с полными тележками. Делать нечего, встаем в очередь и мы.

– То есть, как так не интересовалась?

– А какая мне разница? Я, если честно, никогда ее даже не видела.

Я чувствую, что от избытка информации моя голова начинает закипать. Наверное, надо прекратить на время разговор на эту тему. Ее можно будет продолжить в другой раз и в другом месте. Здесь, сейчас, слишком много ушей.

– Слушай, а какие у нас планы на завтра?

– Не знаю. А что?

– Ну, у меня завтра выходной, поэтому могли бы куда-то смотаться.

– Куда?

– Ну не знаю. По магазинам, например. Помнишь, ты же хотела съездить в обувной или «Мегу». Тебе же надо на осень что-то покупать.

Марина смотрит на меня с опаской.

– Ты что готов поехать со мной?

– Ну да.

– Мужчины ведь не любят таких мероприятий?

– Не любят. Но ради тебя я готов пойти на такую жертву.

Наконец-то, наша очередь заканчивается, мы оплачиваем наши покупки. Копейки, но Марина все равно использует скидочную карточку. На последнем отрезке пути к дому принцессы, мы болтаем о всякой ерунде, которая произошла с нами за последнее время. В первую очередь на работе. Перемываем косточки начальникам Марины, моим сотрудникам. Я почему-то вспоминаю нашего соседа по авиасалону. Молоденького мальчика, по имени Иван, который придумал смертоубийственную трансконтинентальную ракету. На бумаге, конечно, но, тем не менее, к его стенду в течение всего авиасалона текла очередь из профессоров и академиков. Все почему-то хотели посмотреть на это чудо. Мальчика, я имею в виду. И не только посмотреть, но, кажется, и потрогать.

В общем, треплемся ни о чем.

Вот уж никогда не думал, что согласие на поездку в магазин может так поднять настроение у женщины! И мы уже снова готовы заниматься любовью. И делаем это по-быстрому, прямо на лестничной клетке перед дверью ее квартиры.

И мы снова смеемся. И нам снова хорошо.