Текст книги "Допельдон, или О чем думает мужчина?"
Автор книги: Эдуард Семенов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Секс втроем
Попрощавшись с Мариной, я забегаю в магазин и покупаю бутылку вина. К ужину.
Зачем? Мне хочется создать дома романтическое настроение. Я хочу заставить себя влюбиться в собственную жену. Я хочу снова разбудить в себе желание к ней. И хорошее красное сухое вино, как мне кажется, должно этому способствовать.
Дома, несмотря на то, что я сказал, что приду рано, меня не ждут. Собственно говоря, в этом нет ничего удивительного. Я, по крайней мере, даже не замечаю этого. Вернее, делаю вид, что не замечаю. Что ж. Все правильно. Скромные семейные ужины за пятнадцать лет нашей совместной жизни как-то не стали традицией. Да и я сам не раз обманывал ожидания, опаздывая к ужину часов на пять-шесть.
Поэтому мое появление, да еще с бутылкой вина, вызывает скорее удивление, чем радость или восторг. Ольга, как всегда, кутая руки в теплый свитер (она вечно мерзнет), достает приготовленный мне ужин из холодильника и ставит в микроволновку. Через две минуты ужин уже готов. Картошка с мясом. Как всегда.
– Что так рано?
– Так получилось.
– А. Ну-ну. Ты будешь чай?
– Давай вина.
Ольга ставит передо мной бокал. Я открываю бутылку.
– А ты ужинать будешь?
– Я уже ела.
– А вино со мной? По чуть-чуть.
– По какому поводу праздник?
– Просто так. Ты приехала. Сегодня последний день лета. Скоро выборы. Да мало ли повод? Давай выпьем!
– Давай. Только немного. Мне завтра надо на работу.
Ольга достает из шкафа второй бокал. Я разливаю вино. Чокаемся, выпиваем. Я ем, попутно пытаюсь рассказывать о сегодняшнем дне и шутить. Я пью вино большими глотками и быстро хмелею. Ольга пьет вино маленькими глоточками, но, тем не менее, ее лицо скоро розовеет. Она вкладывает свою руку в мою и говорит:
– Смотри, я, кажется, согрелась.
Я задерживаю руку Ольги в своей как можно дольше и, наклонившись, дышу ей в ладонь:
– Лягушка моя.
Она выдергивает руку и, надув губки, отвечает:
– Никакая я не лягушка.
Допельдон! Ну почему бы ей сейчас было не подыграть мне. Не сказать мне, что есть только один способ превратить лягушку в принцессу. Ну почему? Но я полон решимости не портить сегодня семейный вечер и сам произношу прокрученную в голове фразу:
– Хорошо. Не лягушка. Ты замершая принцесса. И я думаю, что есть способ тебя разогреть. Как думаешь?
Ольга встает, берет мою тарелку и идет к раковине. Начинает мыть. Я иду за ней. Обнимаю ее сзади и шепчу.
– Оставь, я сам помою.
Она усмехается.
– Ну да. Все равно все будет сальное. Нет. Уж лучше я сама.
Я не отпускаю ее и целую в мочку уха. Ольге неудобно. Она отстраняется. И, в конце концов, я разжимаю руки. Отхожу к окну.
– Ты чего сегодня такая холодная?
– Я всегда такая.
– А ты разве не заметила, что я хочу тебя?
– Ну что-то было.
– И что?
– Что? Что? Ляжем спать, там и поговорим.
Легко сказать: «Ляжем спать!» В трехкомнатной «хрущевке» стены картонные. Надо дождаться, пока в соседней комнате не уснет сын. Мы лежим и смотрим телевизор, прислушиваемся, как наш мальчик играет в компьютер и при этом болтает с кем-то по портативной рации «уоки-токи». Новое веяние молодежи. Понакупали себе их – и теперь треплются до полуночи. Он играет с кем-то по локальной сети в «контру».
Сына, судя по всему, в игре убили, но при помощи своей рации он продолжает руководить своими напарниками, предупреждая об опасностях, которые готовят им их противники.
Я слышу, как он кричит в рацию: «Сзади. Они сзади. За стенкой. Стреляй из гранатомета через стенку. Отлично. Попал!»
Ну, конечно. Какое тут кино?! Кино – это уже вчерашний день. Вот здесь дома, в двух шагах от собственной кровати, жизнь может быть гораздо интереснее. Здесь ты в двенадцать лет можешь быть сам режиссером, игроком и, даже если проиграешь, не выйдешь из игры, а продолжишь на нее влиять. А потом достаточно нажать на волшебную кнопку «геймовер» – и снова ты живой и готов побеждать.
В конце концов, они одолели своих противников. Сын выключил компьютер и разобрал свою постель.
– Спокойной ночи, мам!
– Спокойной ночи, сынок!
Я кричу:
– Сын! Спокойно ночи.
Он удивляется:
– Ой, пап, ты здесь? Спокойной ночи.
Сын выключает свет, и буквально через пять минут мы слышим из его комнаты ровное дыхание. Уснул мгновенно. Здоровый сон – еще одно непреодолимое преимущество молодости. Теперь можно делать все что угодно. Хоть свет в его комнате включай, все равно не проснется, но вот что-то делать уже не хочется.
Последние остатки сексуального желания ушли вместе с «ой, пап, ты здесь». Вот и думай теперь, почему он так сказал. То ли из-за того, что был весь в игре, то ли из-за того, что я действительно так редко прихожу рано домой, что он уже забыл, как желать мне «спокойной ночи».
Спрашиваю об этом у Ольги. Она снова замерзла, поэтому прижимается ко мне поближе и, как бы спросонья, говорит:
– Естественно, забыл, шляешься неизвестно где всегда!
«Спасибо, успокоила», – думаю я про себя, а вслух шепотом произношу:
– Не спи. Нас ждет супружеский долг.
Она в ответ бурчит:
– Угу, – и кладет мне руку на трусы. – У, да ты сам еще спишь!
В общем-то, в этом нет ничего удивительно. Но рассуждать на тему возбуждения и о причинно-следственных связях сексуальных желаний сейчас времени нет. Сейчас надо решить, что мне делать дальше. Несмотря ни на что, возбудить нас обоих или так же, как и Ольга, засопеть в две дырочки. Собственно говоря, какой тут может быть выбор.
Если я решил стать примерным семьянином и забыть Марину, я должен вернуться к привычной для нас схеме домашних сексуальных игр. И я решаю возбудить нас обоих. И тут возникает проблема. Собственно говоря, как возбудить ее, у меня нет никаких сомнений. За много лет совместной жизни я изучил все тайные кнопки ее тела, а вот как заставить поднять себя.
Когда я был молодым, я легко это делал, представляя в голове различные сексуальные сцены. Вместо занятия банальным онанизмом, я придумал себе свой мир, в котором я был одним единственным мужчиной. И все женщины просто от безысходности были вынуждены заниматься со мной сексом. Таким образом, я переспал со всеми своими одноклассницами, учителями и соседками.
Я решаю прибегнуть к такой мозговой стимуляции, но оказывается, что единственной женщиной, которую я могу в данный момент представить в своей голове, становится… Марина. Мне достаточно только мысленно произнести ее имя, как у меня в трусах все встает колом. Мне стыдно думать об этом. И я стараюсь прервать свои мысли, хочу начать думать о чем-то другом, но Ольга уже почувствовала мое возбуждение. Она ведь так и не убирала своей руки с моего живота.
Мы ищем друг у друга губы в темноте. Находим и проваливаемся в никуда…
Вернее, я почти проваливаюсь в никуда. Я не могу себе позволить полностью отключиться, иначе в момент полного растворения я могу прошептать не то имя. Эта мысль мешает мне полностью расслабиться, и я начинаю чувствовать, как мое возбуждение спадает.
Я хочу любить свою жену, но вместо этого только мысли о Марине поддерживают меня в возбужденном состоянии и в тоже время не дают мне нормально заняться сексом. Я понимаю, что в западне собственных мыслей, и единственный способ вырваться из нее, закончить с этим как можно быстрее.
Для этого нужно как можно быстрее закончить с прелюдией. Я опускаю свою руку, между ног жены и чувствую, что она уже вся влажная. Можно входить, пока еще мое естество окончательно не упало.
Ольга шепчет мне: «Презерватив под подушкой!» Но если я еще буду заниматься этим, то тогда уже точно ничего не смогу, поэтому шепчу в ответ: «Позже!»
Комфорт души
В сущности, человек – животное. Потому что, помимо всевозможных тараканов в его голове, главным и основополагающим тараканом было, есть и будет желание самосохранения как вида и индивидуума.
Или, по-другому говоря, инстинкт продолжения рода.
Вот и на этот раз он сработал точно и в срок после положенного количества телодвижений, вздохов и эмоционального взрыва внутри черепной коробки. Направив последствия этого взрыва сначала в специальный латексный мешочек, придуманный французом Кондомом, а затем в мусоросборник, мы практически сразу уснули.
И все было бы очень хорошо, если бы не было так ужасно.
Потому что после любой даже самой замечательной ночи практически всегда начинается утро.
Я просыпаюсь с мыслью, что должен окончательно изгнать из своей головы Марину. Окончательно и бесповоротно, иначе я сойду с ума. Иначе…
А что будет иначе? Тысячи, миллионы людей живут спокойно, без мысли о будущем. Живут сегодняшним днем. Практически столько же людей живут вчерашним днем или совсем глубоким прошлым.
И совсем немногим людям дано заглянуть в будущее. Нострадамус там, к примеру. Но это великий человек, он был способен предугадывать будущее всего человечества.
Я же практически всегда имел способность предугадывать то, что будет лично со мной через какой-то промежуток времени. Не через минуту, не сегодня, не завтра, а через несколько месяцев или лет. И эта способность всегда проявлялась у меня утром, буквально за секунду до пробуждения. Я будто лучом света протыкал время и пространство и смотрел на себя со стороны. И видел, естественно, не себя, не свое тело, а то, что будет с моим сознанием в том или ином конкретном случае после принятия того или иного конкретного решения. Я видел все метаморфозы своего сознания, все разрушения и возведения. Видел все.
Причем луча всегда было два. И один луч, проткнув пространство, показывал мне меня в случае принятия одного решения, а другой показывал меня в случае принятия другого решения.
После этого все было уже просто. Оставалось посветить этими лучами на дно своего сознания и почувствовать, с каким из них ему, сознанию, будет комфортнее.
И, пожалуй, главным критерием принятия какого-то решения после такого видения был именно комфорт. Комфорт моей души.
И если я чувствовал, что, сделав что-то пусть даже и из ряда вон выходящее, но через много лет меня нигде не будет колоть, я буду сидеть нормально и хорошо на своей пятой точке, то я делал это, несмотря ни на что. Несмотря на страх, боль и прочие неприятные, в общем-то, моменты.
Так было со мной, к примеру, несколько лет назад во время американо-сербского конфликта.
В ночь, когда американские «Стелсы» бомбили Белград, а возле американского посольства раздавались крики о войне, я очень испугался, что подобное действительно может произойти. И я всю ночь думал, что же такого можно сделать, чтобы остановить это безумие. И придумал, в общем-то, не такую уж и сложную, но, на мой взгляд, вполне эффективную вещь. Мне казалось, это же элементарно.
Если каждый не желающий войны человек пошлет на известный ему американский почтовый или электронный, не важно какой, адрес письмо с изображением гроба и припиской «это для твоего сына», или «это для тебя», или «это для нас», то американская нация, люди, поймут, что они делают что-то не то, и найдут способ остановить свое безумное правительство.
Ведь как просто. И, самое главное, почти бесплатно. Или, по крайней мере, каждому по средствам.
Что произошло бы? Человек получает письмо от друга или знакомого, или даже незнакомого. И в нем «гроб». И надпись «мы завтра умрем», американец идет к соседу, а тот тоже получил такое же письмо. И другие соседи. Они отключают Интернет, но письма идут с почтой, с посылками. Перестает работать почта, но люди, уже не согласные воевать, или просто желающие, чтобы им не слали такие гробы домой, несут их к дому, где заседает их правительство, и бросают эти письма с гробами, а то и сами гробы, кто что пришлет, возле ограды. И куча этих гробов начинает расти. И в само правительство приходят такие гробы и их родственникам, и их детям. И в итоге правительство будет вынуждено найти другой способ решения проблемы. Не военный.
Мне показалось, что это прекрасная идея, которая, в сущности, могла бы решить и в дальнейшем решать любой конфликт в любой точки мира. Ведь что происходило на моих глазах. Большой обижал маленького. И хотелось встать рядом с маленьким и помочь ему. И таких маленьких ведь много. И когда один маленький помогает другому маленькому, он тоже становиться большим. И большой уже тысячи раз подумает, а есть ли смысл?
Может, лучше сесть за стол переговоров и договориться по-мирному, без войны.
Но как ее донести до всех? Я ведь тогда уже был большим мальчиком и уже начинал догадываться, что войны начинаются не просто так, и ведут их не народы, а правительства и международные корпорации, у которых в руках все СМИ и рычаги воздействия, и они не позволят такой идеи дойти до всеобщих масс.
Тем, кто зарабатывает деньги на разрушениях, а потом на строительстве, тем, кто управляет денежными и товарными потоками, не нужны такие идеи.
Как быть? Пойти к людям, которые кричат в Москве на стены дома со звездно-полосатым флагом, и рассказать им свою идею? Это бессмысленно, глупо. Да и не услышит меня никто.
Обзовут душевным порывом одного молодого, не уверенного в себе человека. Самому послать такое письмо? Одно? Два? Организовать спам рассылку. Хоть один раз спам благому делу послужит. Но это только наивные полагают, что Интернет – это бесконтрольное пространство. На самом деле здесь контроль обеспечен самым наилучшим способом. Через IP-адрес любого человека можно легко вычислить и локализовать. Я тогда это уже точно знал, а опыта скрывания следов в сети Интернет у меня не было. Я же был обычным пользователем, а не хакером.
Оставался один выход, надо было идти в сербское посольство и рассказать все им. Пусть сами решают, что делать с этим. Им это нужно больше всех, чем кому бы то ни было, ведь это на них напал заокеанский монстр, и они уж наверняка, если поверят в эту идею, найдут и деньги, и хакеров, и средства передачи массовой информации, через которые можно будет сбросить эту идею в массы.
Ну, в общем, смогут этим распорядиться как надо.
Но идея-то по сути безумная! Абсолютно. Зачем она только появилась в моей голове. Если бы был такой способ управлять своими маразматическими идеями? Они появляются в моей голове без моего разрешения. И поедают по ночам мой мозг. Или трахают. Кому как удобнее. Чтобы утром явиться в виде двух лучей света и показать мне меня через несколько лет.
«Пойти? Не пойти? Пойти? Не пойти? Пойти? Не пойти?»
Под утро луч света высветил меня в той же квартире, с теми же людьми, Ольга тоже была рядом, но мы все почему-то разговаривали шепотом – а в окне баражжировал вертолет со звездно-полосатым флагом. Стало от чего-то страшно. Ведь все было вроде хорошо. Но почему мы разговаривали шепотом? И еще этот вертолет? В дни МАКСа над моим селом пролетают вертолеты и самолеты со всеми флагами на борту. И это считалось нормальным. Ведь глиссада аэродрома проходит в двух шагах от нашего дома.
Но шепот? Почему мы говорим шепотом? Мы кого-то боимся? Не хотим кого-то будить? Не, наверное, все же боимся. Неужели вертолета?
И я решил «дернуть тигра за хвост».
Я встал, оделся, вырезал из черной бумаги гробик, положил его в пластмассовую коробку из-под конфет, какие выдают в Кремле на Новый год, и поехал в сербское посольство.
Три раза по дороге к этому серому зданию из бетона я разворачивался и ехал домой. Не, ну полный бред – моя идея!
В конце концов, весь мокрый от пота и страха я все же добрался до посольства. Возле него так же, как и у американского посольства, стояло огромное количество людей. Кто-то криками поддерживал всех сербов, появляющихся в окнах, кто-то возмущался, что из-за этой войны срывается их отпуск.
И все с одинаковым энтузиазмом смотрели на железную дверь, которая вела во двор посольства. Мне потребовалось еще минут сорок, чтобы собраться с духом и подойти к этой двери. Она естественно была закрыта. С левой стороны был небольшой звонок домофона, оборудованный звуковыми колонками и камерой видеонаблюдения.
Я нажал на звонок и услышал через треск в колонках.
– Что Вы хотите?
Заикаясь и запинаясь, я рассказал свою идею видеокамере. И даже показал ей гробик в коробке из-под новогоднего сюрприза. Колонки молчали примерно минуту, а потом, о чудо, дверь открылась – и колонки прошелестели.
– Проходите.
Потом я еще несколько раз последовательно рассказал свою безумную идею всем сотрудникам посольства, заместителям посла и, наконец, самому послу Сербии, родному брату президента Сербии.
Седой красивый серб в дорогом костюме и при золотых часах слушал меня внимательно и не перебивал, а потом набрал телефон внутренней связи и сказал кому-то:
– Милош, сейчас к тебе подойдет молодой человек, выслушай его и помоги ему сделать то, что он предлагает.
Отключившись от внутренней связи, посол снова повернулся ко мне, поблагодарил за помощь и сочувствие, которое я оказываю сербскому народу в их справедливой борьбе и направил меня в… торговое представительство Сербии.
Гроб на колесиках
Для того, чтобы попасть в торговое представительство Сербии, мне надо было выйти через ту же дверь, в которую я вошел, и пройти сто метров до рядом стоящего здания.
Я вышел из посольства под перекрестным огнем тысячи глаз, стоящих перед посольством людей, и, сжимая в руках коробку с новогодним подарком, отправился в торгпредство.
Это были, пожалуй, самые ужасные шаги в моей жизни. Мне казалось, что в самый последний момент возле меня обязательно должен будет остановиться черный автомобиль. Из него выскочат крепкие парни в черных костюмах и на глазах у всех людей затолкают в машину и увезут в неизвестном направлении.
Но голливудские сценарии политических детективов пишут не в Москве. Я без особых проблем преодолел эти сто метров и зашел в другое серое здание.
Как оказалось, именно здесь находился, если можно так выразиться, штаб борьбы сербского народа против американских империалистов. И этот штаб состоял из одной единственной девушки по имени Света. Конечно сербки.
Нет, Милош, конечно, тоже существовал. Это был такой же седой красивый серб, точная копия посла, только в синем костюме. Он занимал должность главного торгового представителя Сербии и просторный кабинет, из которого практически никогда не выходил. Ну, если только на обед.
Милаш так же, как и посол, впрочем, как и все остальные сотрудники посольства, выслушал меня внимательно, а потом все же вызвал Светлану.
И это был именно тот самый человек, который, наконец, принял окончательное и судьбоносное решение для всей своей страны и, может быть, всего человечества.
Если бы я знал, что именно этот невысокий человечек с черными живыми глазами и в зеленом, довольно нелепом, брючном костюме, который занимала скромную должность «помощник торгового представителя», а по простому говоря, «секретарь», и есть вершитель человеческих судеб, я бы сразу пошел к нему.
И все, может быть, было по-другому.
Но мне пришлось пройти долгий и тернистый путь борьбы с самим собой и обстоятельствами, прежде чем я дошел до нее. Поэтому к последнему и самому важному разговору со Светланой я был уже совсем не готов. Я обрисовал ей свою идею вкратце и достаточно общими словами, из которых Светлана поняла только то, что я предлагаю сделать гроб, который в качестве устрашающей декорации можно использовать на различного рода, митингах и демонстрациях протеста.
– Отлично, – сказал мне Светлана, – сколько тебе надо денег, чтобы ты изготовил гроб и привез нам его к пятнице. У нас будет как раз митинг протеста перед Британским посольством.
Пытаясь донести суть своей идеи до ее сознания, я ответил:
– Что для благого дела первый гроб я могу изготовить сам, но у меня нет средств для отправки его в Америку. Я всего лишь скромный студент. Мы должны запечатать его в большую посылку и отправить его в Штаты. Только тогда эта акция будет действенной. И это должны видеть все.
Светлана захлопала глазами:
– Зачем отправлять его в Америку? У нас на следующий день запланированы митинги перед французским, а потом и перед немецким посольством.
– Для этих митингов мы сделаем еще гробы, а потом отправим их за океан.
Светлана снова захлопала глазками и произнесла самую сокровенную фразу всех времен и народов. Фразу, которую я запомнил раз и навсегда:
– Нет, мы себе этого позволить не можем. Это будет дорого.
Поезд истории
Я не знал, что мне делать. Плакать или смеяться. Там, в Белграде, чужие люди уничтожают ее дома, ее друзей, может быть, даже ее родителей, а она с видом рачительной домохозяйки, на шее у которой сидит большой дом и куча домочадцев, говорит мне об экономии.
Дорого? Что дорого? Отправка посылки? А что дороже? Человеческая жизнь или…
Я мог сказать еще сотни слов о том, что сейчас не может идти речи о деньгах или о том, что на это дело деньги можно найти. Просто скинуться, например.
Но я не сомневался, что все, кому я сегодня рассказывал свою идею, меня очень хорошо понимали.
В конце концов, я ведь говорил не ахти какие новые вещи.
В свое время Пикассо рисовал голубя мира на почтовых марках, чтобы остановить мировую бойню, а девочка, умирающая после ядерной бомбежки в Нагасаки, лежа на больничной койке, складывала из бумаги голубков и посылала их в Соединенные Штаты. Я очень хорошо помню это, потому мы в школе тоже делали таких голубей.
Я же придумал всего-навсего гроб, потому что на прагматичную и циничную Америку голуби сегодня уже вряд ли бы подействовали.
Моя идея могла бы подействовать, однозначно. Но, я это только что понял… мной поиграли в бюрократический футбол несколько холеных господ с дипломатическими паспортами в кармане и перенаправили с глаз долой к этой милой, в общем-то, девушке, которая действовала в рамках своих скромных полномочий.
А значит что? Все мои усилия – бесполезны.
В кабинете Милоша на стене висел большой телевизор. В его руке был пульт. Он постоянно переключал каналы в поисках новостей о Белграде и с напряжением в лице всматривался в кадры ведущих мировых телевизионных агентств, где показывали события в их столице. И при всем при этом мне, краем глаза слушая наш разговор, он также подтвердил, что моя идея дорогая, а значит, по сути, не нужная!
Это было похоже на театр абсурда. Но это не было абсурдом, это была обычная жизнь. Жизнь обычных людей. Они привыкли жить по указанию сверху. Привыкли жить в хороших условиях. Они не любили принимать экстраординарных решений и все, происходящее на экране телевизора, воспринимали как заранее и хорошо срежессированное шоу.
Они не проецировали все происходящее на экране на себя. Сейчас им было хорошо, над головой ничего не взрывалось – и ладно.
Можно было, конечно, заподозрить их в том, что они состоят в сговоре с мировым закулисьем, или даже в том, что передо мной сидят не люди, а куклы, выполняющие определенные функции, но такое предположение было бы самым простым из всех возможных предположений.
Любая мафия, любая масонская ложа ничто по сравнению с замыленным взглядом хорошо оплачиваемого чиновника и прямолинейностью молодой девушки.
Поэтому я не стал ни плакать, ни смеяться.
Я согласился со Светланой!
– Да, – сказал я ей. – Это конечно дорого, но ведь мы можем попробовать? Хотя бы один раз?
Я попытался объяснить ей еще раз, насколько это важно, но она профессионально ушла от прямого ответа и снова предложила мне для начала просто поучаствовать с мои гробом в одной из акций протеста.
Все! Дальнейшее препирательство было бесполезным. Да и выглядело просто глупым.
Наверное, это была нервная разрядка после бессонной ночи и длинных хождений по кабинетам. В тот момент мне уже не нужно было два луча света, да и одного, пожалуй, тоже, чтобы понять бесполезность всех моих усилий.
Перед моими глазами снова отчетливо проявился барражирующий вертолет со звездно-полосатым флагом. И я, наконец, понял, почему мы говорим в моем сне шепотом. Это был не шепот. Это были английские фразы. Просто я всю жизнь изучал немецкий и не знал никакого другого иностранного языка.
Мне вдруг все стало безразлично. Действительно, зачем мне это надо?
В конце концов, я свою задачу выполнил. Я выпустил свои мысли наружу. Донес мучающую меня идею до тех людей, которые могли ей воспользоваться, которым она была нужна больше, чем мне, донес доходчиво и внятно, с наглядным примером, что самое главное, вовремя и в срок.
Сербы не захотели ей воспользоваться. Это было их выбором. Надеюсь осознанным.
Конечно, после этих слов можно и, наверное, даже нужно было мне надо встать, уйти и больше не возвращаться. Или, как сказал бы поэт, расслабиться, усесться по удобнее на скамью вагона, несущегося на полном ходу поезда современной истории, и спокойно наблюдать за пейзажами, которые мелькают перед глазами.
Но из такого поезда, даже если и захотеть, не так-то просто выпрыгнуть. К тому же я уже пообещал сербам гроб. Так что должен был его предоставить.
Наверное, в конце концов, мне стало уже интересно узнать, чем же все это закончится? Поэтому я встал и отправился на поиски гроба.
* * *
Если Вы думает, что гробы в Москве продаются в магазинах, как колбаса или хлеб, то глубокого ошибаетесь. В столице нашей родины гробы выдают только по справке об умершем. И никак иначе.
Никакие увещевания и даже официальные письма из сербского посольства с заверениями, что данный предмет нужен исключительно для благих целей, не могли сломить сопротивления наших чиновников от смерти. Не помогли даже взятки и звонки уважаемых людей. О, как! Что вообще было из ряда вон выходящим случаем. В любой другой раз и в другом месте можно было бы даже порадовать за неподкупность наших слуг государства, но сейчас это вызывало только раздражение.
И наводило на нехорошие мысли.
Только за несколько часов до начала митинга, я, наконец, сообразил, что надо сделать, и выехал за кольцевую дорогу. Как будто в другую страну попал. На первом же попавшемся кладбище, даже не спросив никаких документов, мне состругали вполне сносную домовину и, что самое удивительное, когда узнали, для чего мне она была нужна, не взяли денег.
Вот уж действительно Москва – не Россия.
Доставка гроба к месту проведения митинга также прошла без осложнений. Ни один милиционер не поинтересовался, куда едет черный гроб на крыше белой девятки, специально нанятой для такого случая.
Хотя, если честно, это было редкое зрелище. Черный гроб проплыл над крышами иномарок по Садовому кольцу, по Котельнической набережной и, наконец, остановился возле толпы сербов, которые слушали оратора напротив Британского посольства.
Гроб под дружные аплодисменты сняли с крыши машины и, передавая от одного к другому, на вытянутых руках перенесли к подножию митинга. В конце концов, гроб опустился на землю перед Британским посольством. На гроб тут же вскочил какой-то молодой серб и начал танцевать на нем джигу и выкрикивать антиамериканские лозунги, что-то типа: «Мы вас всех в этот гроб загоним!» Потом на нем сожгли американский и зачем-то английский флаг. Потом снова стали прыгать и танцевать.
В общем, все было достаточно весело, патриотично и бесполезно.
Потому что ворота перед посольством были плотно закрыты, а окна зашторены. И сидящие внутри здания люди, если там вообще кто-то был, наверняка, воспринимали события за стенами посольствами точно так же, как их коллеги из сербского посольства, то есть как срежессированное шоу, и видели только то, что показывали им телекамеры, ведущих телеканалов мира.
Чтобы ужас происходящего коснулся их сердец, нужно было, чтобы гроб преодолел эту невидимую линию, которая разделяла сейчас нас, и вошел в их дом напрямую. Но это-то как раз и было запрещено.
Гроб оказался крепким. Он выдержал еще примерно человек десять, причем во время финальной части на нем танцевало сразу трое сербов.
Время, отведенное для митинга, закончилось, и все начали законопослушно расходиться. Гроб остался сиротливо лежать на тротуаре перед воротами посольства. Возле него покрутилось еще несколько операторов, снимая его с разных ракурсов. Ну да, конечно, одиноко стоящий гроб перед чопорным английским посольством картинка для телевизора что надо.
Я, наконец, заметил Светлану. Она сидела за рулем легкового автомобиля, стоящего на обочине, и с кем-то разговаривала по рации. Мобильных телефонов тогда еще не было. Подошел к ней, спросил, что будем делать дальше?
Она сказала, что вызвала микроавтобус из посольства. Он сейчас подъедет, и мы погрузим в него гроб. Она сказала мне, что гроб всем очень понравился, и они его обязательно используют во время следующего митинга.
Подъехала «Газель». Из нее вышли какие-то хмурые и неразговорчивые ребята. Стали грузить гроб. К ним подошла Светлана, поинтересовалась, кто они? Один из грузчиков кивнул головой в сторону водителя. Водитель оказался очень разговорчивым хохлом, который на самом деле ничего не знал, но сказал, что ему приказали подъехать и забрать эту штуковину. Светлана крикнула мне, что все нормально. В посольстве наняли специальных грузчиков. Светлана сказала хохлу, чтобы он ехал за ее машиной. Тот согласно кивнул головой. Я сел на сидение рядом со Светланой.
«Газель» ехала за нами до ближайшего светофора.
После чего свернула и… больше мы ее никогда не видели.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.