Текст книги "Прощайте, колибри, хочу к воробьям!"

– Не скажи… Например, «Чародейка», «Черевички», даже «Мазепа» по популярности не сравнятся с «Онегиным» и «Пиковой».

– А если с нами поедут для начала Мунтяну и Соловьева, то на коду дадим финальную сцену из «Онегина», и публика будет наша! – воодушевился Мирон. Но при этом одним глазом он следил за каждым движением Фархада.

– Все это прекрасно, Мирон, но… нам нужен настоящий финансист. Ты, конечно, ушлый парень и бизнесмен, но слишком давно живешь на Западе, как и я, кстати, и Женька тоже, а в России совершенно другая специфика и нам нужны будут люди, которые…

– Которые нас не обдерут, так?

– Это как минимум. Но тут одной честности мало. Тут нужна деловая и чисто российская смётка…

– И энтузиазм!

– Ой, Мирон, энтузиазма в России больше чем достаточно.

– Слушай, нам знаешь кто нужен…

– Ну?

– У Женьки есть подруга-психолог! Она такого про нас с тобой наговорила, только взглянув на наши фотки у Женьки в айфоне. Насквозь видит!

– И что?

– Ну, она у нас будет консультантом, всех партнеров будем проверять с помощью этой тетки!

Фархад вдруг начал хохотать.

– Ты чего, друг?

– Знаешь, мы, по-моему, недалеко ушли от Тома Сойера и Гекльберри Финна. Даже со стороны не скажешь, что я опытный дирижер, а ты бизнесмен. Какие-то детские дилетантские мечты… Смешно, ей-богу! Один раз мы уже вляпались, теперь не знаем, как разгрестись, а ты уже…

– То есть ты хочешь сказать, что мы – два идиота?

– Именно!

– Знаешь, не буду возражать. Но ты все-таки бо́льший идиот!

– Согласен, друг! И спасибо тебе!

– Пей вино, Узбек! А я все равно своего добьюсь!

– Знаешь, давай мы пока с мечтами завяжем, а? Сейчас мы все силы должны бросить на то, чтобы не опозориться с нашими двумя спектаклями! А вот когда они пройдут, тогда поговорим!

– Заметано!

Я проснулась и ничего не поняла. Рядом со мной в кресле дремала какая-то незнакомая женщина. Да и комната была незнакомая. И пахло какими-то лекарствами, что ли… Ох, кажется, я заболела и Костя привез меня к себе? Ужасно хотелось пить. Я протянула руку к стакану, стоявшему на тумбочке.

– Ой, вы проснулись! – встрепенулась женщина. – Вот и хорошо. Пить хотите? Вот, пейте, это клюквенный морс. Как вы себя чувствуете?

– Да я не знаю…

Она пощупала мне лоб.

– А температура держится. Ну ничего…

– Простите, а вы кто?

– Меня зовут Надежда Сергеевна, я медсестра. А Константин Петрович на работе. Сейчас мы с вами укольчик сделаем. А куда это вы собрались? В туалет? Так я вас провожу!

– Спасибо. Я хотела бы душ принять…

– Нельзя! Вот тут влажные салфетки, я вас оботру, будет приятно, а вреда никакого.

– Я сама!

– Ну сама так сама.

Но мне все-таки не удалось обойтись без ее помощи. Сил не было совершенно, и опять начался жуткий озноб.

– Ничего, ничего, миленькая, все пройдет, вот мы сейчас температурку померяем, потом давление, а потом надо покушать…

– Не хочется.

– Ну, много вам сейчас и нельзя, а чуток надо. Что ж, температура все-таки немножко пониже – тридцать восемь и шесть, а вчера вообще почти сорок было! Уже хорошо. А давление совсем низкое… Понятно, откуда силам-то взяться.

– Надежда Сергеевна, а я давно тут валяюсь?

– Со вчерашнего дня.

– А где… Пафнутий?

– А ему сейчас к вам нельзя.

– Почему?

– Доктор не велел. Температура высокая. Да он и сам не идет…

– Это значит, я умираю?

– И-и-и, милая! В наше время от ангины помереть, да еще и в таких условиях… Кто ж тебе позволит? Просто, видать, мало в жизни болела?

– Правда, мало.

– Знаешь, если человек редко болеет, а потом все же свалится, то уж тяжело… Вот, полежи, я сейчас тебе бульончику куриного принесу, Константин Петрович сам сварил!

– Надо же…

– Такой хозяйственный мужик! С самого утречка на рынок смотался, цыпленочка привез и сам бульончик сварганил.

У меня от ее разговоров заболела голова, и я обрадовалась, когда она вышла из комнаты. Но она вернулась очень скоро с чашкой бульона.

– Вот, миленькая, поешь хоть чуток.

– Ладно.

Бульон оказался очень вкусным.

– Вот и умничка, поела. А теперь еще таблеточку выпей. Вот! Вроде все дела справили, теперь капельницу поставим.

– Ой!

– Ничего не ой! Надо!

– А можно еще морсу?

– Конечно, пей на здоровье.

– А морс тоже Костя варил?

– Он. Ох, золотой у тебя мужик…

– Он не у меня. Он просто друг.

– Да ладно, что ж я, слепая? Друг! Друг сердешный.

– Ой, Надежда Сергеевна, а где мой телефон?

– Знать не знаю! Доктор не велел тебе телефон давать! А я предписания Отара Шалвовича не нарушаю. Сорок лет с ним проработала, ни разочка ничего не нарушила.

– Но мне очень надо позвонить!

– Ничем тебе помочь не могу. Я не знаю, где твой телефон. Вот вернется Константин Петрович, ему скажешь, он позвонит куда надо. А тебе нельзя!

– Но почему?

– Приказы не обсуждаются. Ты лучше поспи.

Она поставила мне капельницу.

– Это надолго?

– На сорок минут. Не о чем говорить. А то знаешь, какие капельницы бывают? Часов на пять. Так что радуйся.

Я закрыла глаза. А может, и в самом деле не надо никуда звонить? Мирон же знает, что я больна, значит, сообщит Фарику… Ох, у него в ближайшее время столько концертов и спектаклей… Как он там без меня? Бедолага! Но хуже всех Косте. Привез меня к себе, сиделку нанял, бульоны варит. Хорошее начало романа… А странный он, Костя. Наврал насчет какого-то Ксаверия… Стесняется своего таланта… Боится даже… Хочет казаться серым воробышком… Да, Фарик и Мирон – они из породы колибри. Он тоже, но не хочет… Хочет быть воробьем… А я ведь хотела воробьев… Прощайте, колибри, хочу к воробьям… Смешно, какие они колибри, Мирон и Фарик? Они совсем другие птицы, Фарик скорее зимородок, а Мирон… пожалуй, скворец…

А Костя кто? Тоже не воробей, отнюдь… Он – снегирь… Ерунда, разделение на колибри и воробьев не имеет отношения к орнитологии. Просто колибри – это что-то яркое и… чужое, а воробьи – свое, привычное. Вот и выходит – они все трое воробышки… Господи, что у меня в голове? Это от жара… И как опять холодно!

Выбрав минутку, Константин позвонил домой.

– Надежда Сергеевна, как дела?

– Заснула. Бредила опять, все птиц каких-то поминала. Но поела бульончику вашего, сказала, вкусно. И морсику попила. А теперь спит.

– Надежда Сергеевна, ничего не нужно покупать?

– Да нет, все есть. Она телефон требовала. Все рвалась звонить.

– А кому, не говорила?

– Нет.

– Понятно. Все. Спасибо!

Он пребывал в смятении. Присутствие Жени в его квартире и радовало, и смущало его. Что же теперь будет? А, ладно, что будет, то будет! По крайней мере сама собой отпала тема художественной карьеры. Бред сумасшедшего! А он и есть сумасшедший, этот Мирон! У тебя передо мной только одно преимущество – твой кот! Это ж надо так неадекватно себя оценивать! А я тоже хорош – лежит у меня в квартире больная сорокалетняя баба, в сущности, почти незнакомая, а у меня сердце замирает от радости, что она моего бульончику поела… Бред… Сюр! Ты ли это, Костенька? А может, это пресловутый кризис среднего возраста? Или… любовь? Больше похоже на любовь… А я ведь даже еще не спал с ней. Кому сказать – не поверят. Сам себе удивляюсь. Надо было дожить до сорока двух лет, чтобы вдруг так резко поменялись приоритеты. И все из-за Пафнутия? Умора! Он вдруг вскочил и вышел в приемную.

– Марина, я сейчас уеду и сегодня уже не вернусь.

– Константин Петрович, у вас же в пять встреча!

– Какая еще встреча?

– А с Самойловым!

– Отмените! Перенесите на любой другой день! Я должен срочно уехать! И извинитесь за меня перед Самойловым.

Уже в машине он вдруг опомнился. Куда я сорвался? Зачем? Я хочу видеть Женю! ответил он сам себе. И почему-то рассмеялся.

Ему навстречу вышла Надежда Сергеевна.

– Константин Петрович, вы так рано?

– Да, освободился. Ну как она?

– Спит.

– А температура?

– Потихонечку снижается. В последний раз было тридцать восемь ровно. Это хорошо. Но к ночи может опять подскочить.

– Будем надеяться, что не подскочит. Я загляну к ней.

Он приоткрыл дверь, и в комнату пулей влетел Пафнутий. Вскочил на кровать и улегся в ногах. Женя не проснулась.

«Слава богу», – подумал Константин. И сердце его переполнилось нежностью. Он на цыпочках подошел и сел в кресло. Женя почти сразу открыла глаза.

– Костя?

– Как вы, Женечка?

– Кажется, лучше, – улыбнулась она.

– Да не кажется, а точно! Вон у вас в ногах свидетельство тому.

– Ой, Пафнутий! Миленький мой, пришел!

– Женя, вы не хотите есть или пить?

– Пить хочу.

Он подал ей стакан с морсом.

– Ох, хорошо… вкусно… спасибо за все, Костя. Думаю, дня через два уже смогу вернуться домой.

– Даже и не думайте! Мне Мирон запретил.

– Мирон? Что он вам запретил? – крайне удивилась Женя.

– Запретил отпускать вас домой. У вас там, как он выразился, крайне депрессивная обстановка. И потом, вам разве плохо тут?

– Ну что вы… Если хотите знать, за мной никто так не ухаживал с тех пор, как умерла мама.

– Вот и прекрасно, лежите тут и набирайтесь сил.

– Костя, а можно мне телефон? Я хочу позвонить Фархаду, узнать, как там дела…

– Женечка, не стоит. Давайте договоримся, если завтра с утра температура будет не выше чем тридцать семь и пять, я отдам вам и телефон и планшетник, а пока… не стоит. Вдруг там что-то не так, вы взволнуетесь! Не нужно. Хотите, я вам телевизор включу?

– Ох нет, не надо.

– Может, Надежду Сергеевну позвать?

– Вы спешите?

– Я? Нет.

– Тогда посидите еще со мной… немножко.

– О, конечно! – обрадовался он.

Он взял ее руку и поднес к губам. Потом прижал к щеке. Пересел на краешек кровати.

– Костя, вы можете заразиться…

– Чепуха какая! Или… вам неприятно?

– Ну что вы… Мне так приятно, Костенька…

– Женя, я сам в недоумении… Я, кажется, люблю вас… Нет, не кажется, я просто люблю вас, Женя. И ревную…

– Боже, к кому? – Она засмеялась счастливым смехом.

– А ко всем, но больше всего к Мирону.

– Костя, ты с ума сошел!

– Ты? Как хорошо, Женечка! Мы будем на ты… Тогда я чуть отредактирую свой текст. Я люблю тебя, Женька!

– И я люблю тебя, Костя! На вы у меня как-то не получалось…

Он схватил ее, приподнял с подушек и поцеловал.

– Костя, не смей, ты заразишься!

– Ангиной? А у меня гланды вырезаны.

И вообще… – Он опять поцеловал ее, и она уже не отталкивала его.

– Женька моя… А помнишь, когда ты впервые была у меня, я хотел обнять тебя, а Пафнутий не позволил?

– Да, а сейчас он не возражает… Да, Костя, а почему ты ревнуешь меня к Мирону?

– Потому что он любит тебя. И он здорово харизматичный тип.

– Господи, с чего ты взял?

– А он сам мне сказал, открытым текстом… Что он со мной еще поборется за тебя и что, в сущности, у меня перед ним всего одно преимущество…

– Всего одно? – удивилась Женя. – И какое же?

– Пафнутий!

Женя засмеялась. Смех был такой счастливый…

Утром я проснулась и почувствовала, что мне гораздо лучше. И сразу вспомнился вчерашний вечер, Костя, наши с ним разговоры, его поцелуи, нежность… И, наверное, если бы не Надежда Сергеевна, он остался бы у меня на ночь… Но, с другой стороны, хорошо, что не остался, у меня было слишком мало сил. Куда спешить? Успеем.

– Ну что, миленькая, как самочувствие?

– Гораздо лучше!

– Надо думать! Такой интересный мужчина лучше всякого доктора… – лукаво улыбнулась она.

– А где…

– Уехал на работу! А ты вот градусник возьми!

– Да я чувствую, температуры нет.

– Ничего, градусник нам лучше скажет. О, тридцать семь и четыре! Слава богу! Вот умница!

– А можно мне душ принять?

– Ни в коем случае! Салфетками обойдешься! Ты вот пока оботрись, а я тебе завтрак принесу!

– А может, я уже встану?

– И не мечтай! Есть хочешь?

– Хочу!

– Вот и умница!

После завтрака я взмолилась:

– Надежда Сергеевна, дайте мне телефон, умоляю!

– Дам, Константин Петрович разрешил, если температура невысокая будет. Сейчас принесу.

Она принесла мне телефон, но он оказался разряженным. А зарядник остался у меня дома! Я попросила планшетник. И тут же связалась с Фархадом.

– Фарик, это я!

– Женька! Как ты там?

– Лучше!

– Жень, ты только раньше времени не вскакивай, береги себя. Ты нам так нужна!

– А что у вас?

– Да все нормально, не волнуйся. И помни, ты нужна нам здоровая! Поэтому не спеши!

А, кстати, ты там замуж еще не собралась?

– Нет, Фарик, не собралась.

– Слава богу! А то Мирон тут впал в меланхолию. Говорит, она нас бросит, у нее там полоумный компьютерщик с котом…

– Компьютерщик есть и кот его тоже, и у нас… все хорошо, но вас я не брошу… Успокой Мирона!

– Постараюсь.

– А ты-то как без меня обходишься?

– Честно сказать, не очень… Мне тут поступило несколько предложений, а без тебя я не знаю…

– Фарик, вышли мне все проекты договоров на почту, я посмотрю.

– Спасибо, Женька! Обязательно! Ты настоящий друг!

Мирону я звонить не стала. Открыла электронную почту. Один адрес был мне неизвестен. И почему-то мне ужасно не хотелось открывать это письмо. Но вдруг это что-то важное?

Это оказалось письмо от Веры, жены Антона. Оно гласило: «Здравствуйте, Женечка! Я, честно говоря, не очень поняла, почему Вы вдруг так сорвались, ведь этот дом в Кармеле принадлежит и Вам. Я на Ваше имущество претендовать не собираюсь. Вероятно, Вы обиделись на Антона за то, что он перешел к Дэннеллу. Но это было необходимо! И сейчас его карьера неудержимо идет в гору. Кому, как не Вам, надо бы этому радоваться. Надеюсь, Вы и радуетесь. А теперь к делу. Я уже писала, что не претендую на Вашу часть имущества. Подчеркиваю – на Вашу. Но Антон ведь тоже имеет право на половину московской квартиры. Вы так не считаете? Поэтому, Женя, я предлагаю Вам или выкупить у него эту половину по, разумеется, рыночной стоимости. По-моему, это только справедливо! Мы Вас торопить не станем, можем заключить договор о постепенном возвращении этого долга. Я узнавала, такая квартира в Москве стоит не меньше пятнадцати миллионов рублей. Значит, с Вас будет причитаться для ровного счета семь миллионов. И если вы будете выплачивать Антону по миллиону в квартал, то за два года и расплатитесь. Разумеется, если Вам такие суммы сейчас недоступны, мы можем оговорить иные условия возврата денег. По-моему, Женя, это только справедливо! Напишите мне, что Вы решили. Я Вас не тороплю, Вам надо все хорошенько обдумать. Да, еще одно – Вы можете сколько угодно жить в кармельском доме, но претендовать на половину стоимости не имеет смысла, дом ведь куплен на имя Антона. Всех Вам благ, Женечка!»

Я не поверила своим глазам и еще раз перечитала текст. Нет, это не бред, а вполне реальное требование. И первой мыслью было – а Антон об этом знает? Скорее всего нет. А что будет, если узнает? Уймет свою женушку или согласится с ней? А впрочем, какая разница… Он все равно не сможет ее унять. А чего гадать, нужно просто отправить ему это письмо. Эх, если бы я могла просто швырнуть ей в морду эти деньги… Но у меня такой суммы нет. Ненавижу долги! И почему, Господи, почему они не оставят меня в покое? Я не плакала, но по щекам неудержимо катились слезы.

– Это еще что такое? Что стряслось? Так я и знала, нельзя было давать тебе эту чертову штуку, от нее одни только неприятности!

Надежда Сергеевна отобрала у меня планшетник. И вдруг ко мне подскочил Пафнутий и начал осторожно слизывать слезы и громко мурчать.

– Пафнутий, миленький мой, тебе меня жалко, да? Ты меня любишь, мой родненький…

Когда я немного успокоилась, кот улегся рядом со мной на подушку.

– Ох, до чего умная животина, – покачала головой Надежда Сергеевна. – Ты чего ревела? Что стряслось-то?

Я вдруг поняла, что должна выговориться…

– Да ты скажи, легче же станет. И не думай, я пойму… Обижают ведь всегда люди… Я, может, не пойму какие-то ваши дела, но про людей… Это ж от людей ты плачешь?

– От людей, Надежда Сергеевна, от людей.

– Так поделись!

Я поделилась.

– А, может, брат-то и не знает, ты бы и вправду эту писульку ему отправила. И поглядела, что будет. Может, братишка-то ни сном, ни духом… Хотя родня частенько хуже самых расчужих бывает… Вон у нас в больнице случай был. Бабушку к нам привезли. Ее сынок родной из дому на мороз выгнал. Хорошая такая бабушка, добрая, безобидная. Так что ты думаешь? Ее наша докторша одна к себе взяла, ребятишек нянчить, у нее девчонка и мальчишечка двойняшки были. И такая ей от той бабушки помощь вышла, что она даже диссертацию смогла защитить. И по сей день бабушка у нее живет, и все ее там уважают и любят как родную, и сейчас совсем уже старенькая, девяносто в прошлом году исполнилось, а все равно докторшину внучку теперь ростит. Бог он все видит. А сынок тот злыдень совсем спился и под электричку попал. Так что от родных всякой пакости ждать можно.

А уж от жадной бабешки и вообще… Пошли брату-то письмецо. Пусть почитает.

– Да, наверное, вы правы.

И я отправила это письмо Антону без всяких комментариев.

Ответ пришел минут через десять. Видно, Антон где-то в Европе, ведь в Америке сейчас глубокая ночь.

«Женя, Вы напрасно это сделали! Антон великий музыкант, и его все эти дела не должны касаться. Всем этим занимаюсь я. И прихожу к выводу, что Вы добровольно отдать деньги не намерены. Что ж, даю Вам еще время на размышление. Две недели. И если положительного ответа не будет, я обращусь в суд. И московские юристы говорят, что у Вас практически нет шансов выиграть это дело. То есть Ваша половина остается, разумеется, за Вами, но уж что наше, то наше! Подумайте, Женя!»

Так! Она отслеживает еще и его почту. Ну что ж, братик, бачили очи, шо куповалы.

Слез не было. Но и сил тоже. Пафнутий по-прежнему спал рядом со мной. Я обняла его, закрыла глаза и провалилась в сон. А когда проснулась, меня опять знобило.

Константин вошел в квартиру с букетом розовых гвоздик. Ему навстречу вышла на цыпочках Надежда Сергеевна.

– Ну, как дела?

– Тсс!

– Что случилось?

– Хуже ей стало. Опять температура поднялась… Письмо она подлючее получила.

– От кого?

– От жены брата. Та еще подлюка! Хочет у Жени квартиру оттягать!

– Погодите, Надежда Сергеевна!

– Да чего годить-то? Женя мне все рассказала, и письмо это брату послала, а там эта паскуда караулила, перехватила письмишко-то и Жене судом грозит… А она, бедолажка, сперва слезьми умылась, а потом у нее опять температура подскочила. Чего делать-то будем, Константин Петрович?

– Может, надо ей успокоительного дать?

– Дала. Спит сейчас. А мне, Константин Петрович, надо на ночь-то уехать, у меня у дочки беда, без меня не справится. Вы уж тут побудьте с ней, а я завтра с утречка приеду.

– А процедуры ей никакие не нужны?

– Да нет, все уж сделано. Вы только после ужина таблетки ей дадите, я все там написала, не попутайте.

– Ну что ж делать. Хорошо.

– Ой, а кот-то ваш, как Женя плакать начала, слезы у ней вылизывал. Мурчал, как трактор прямо, а теперь не отходит от нее. Где ж вы такое золото-то приобрели?

– Я не приобретал, я просто подобрал… Отбил у мальчишек, которые его мучили. И не зря. Кот и вправду чудо!

– Ох да! Хороший вы человек, Константин Петрович.

– Да не очень, Надежда Сергеевна.

Репетиции шли полным ходом. Как-то вдруг все успокоилось, и, хотя до спектакля оставалось меньше двух недель, у Мирона и Фархада появилась вдруг уверенность – теперь все получится. Ну еще бы, с такими-то голосами! Фархад был довольно мрачен, но репетировал в полную силу. И однажды на репетиции оркестр устроил ему овацию. Впервые в его жизни. Он растерялся и несказанно обрадовался. А одна из дам-попечительниц, присутствовавшая на репетиции, сказала Мирону:

– Знаете, друг мой, мне казалось, что у вас ничего не получится.

– Нам тоже так казалось.

– Понимаете, дружочек, «Иоланта» слишком наивная и сентиментальная вещь, а в концертном исполнении это все уходит на второй план и остается только дивная музыка и фантастические голоса… Этот ваш Мунтяну просто чудо!

И Соловьева хороша необыкновенно! И я теперь убеждена – вы будете иметь большой успех! Публика истосковалась по красивой музыке. Так сказать в чистом виде! А то берут сказочную музыку и делают из нее черт-те что! Я слышала однажды «Волшебную флейту» в современном прочтении. Это кошмар, Папагено там был… сбежавшим из сумасшедшего дома психом…

– Я тоже видел и слышал этот бред. Бедный Вольфганг Амадей небось перевернулся в гробу… Хотя, кажется, у него даже гроба не было по бедности…

– А ваш Закиров тоже чудо! Удивительный дирижер. Только, знаете, Мирон, скажите ему, что нынче не стоит на такой концерт выходить во фраке. Это уже немного демоде́.

– А в чем же ему выходить?

– В смокинге, например, или даже в черной шелковой рубашке.

– Да-да, я такое видел, но не уверен, что он согласится. Он консервативный человек. Может, вы сами попробуете ему сказать?

– О нет. С моей стороны это было бы неделикатно. Лучше вы, голубчик! А я дам вам адрес одной фирмы в Гонконге, они в течение недели пришлют вам несколько таких рубашек, надо только отправить им мерки. И сошлитесь на меня.

– Не знаю, не знаю…

Дама, которую звали Елизавета Захаровна, русская по национальности, была замужем за богатейшим египтянином по имени Ихаб, жила в Голландии, но очень любила Россию. И ей хотелось, чтобы российские артисты, независимо от их национальности и вероисповедания, имели успех в Европе. Щедрой меценаткой назвать ее было нельзя, однако ее весьма обширные связи в самых разных областях, подчас самых неожиданных, бывали чрезвычайно полезны. А к Мирону она вообще питала слабость, называла его дружочком и голубчиком. Даме шел уже восьмой десяток, однако она была невероятно энергична. Вот и сейчас она достала из сумочки айпэд, довольно долго там что-то искала, а потом протянула Мирону:

– Вот, взгляните!

Мирон посмотрел. Действительно, рубашки были отличные!

– Вот, это дивный израильский пианист в такой рубашке, а это бразильский скрипач… И вот еще… Хотите, я скину вам эти картинки, вы их покажете Закирову…

– Ну что ж…

– А пока суд да дело, я все-таки закажу две рубашки на свой страх и риск. На худой конец, Закиров сможет их носить просто летом… Это будет мой подарок! Только мне нужно знать его размер.

– Очень любезно с вашей стороны, Елизавета Захаровна.

После овации, устроенной оркестром, Фархад воспрял духом. Вечером они с Мироном ужинали у него дома.

– Ты проперся, Фарик?

– А ты как думал? Спасибо тебе, Мирон! А ты, я смотрю, мрачный… Случилось что-то плохое?

– Случилось, Фарик. Но не со спектаклем, тут все тьфу-тьфу-тьфу… Хотя знаю, нельзя так говорить…

– Да что? Не томи!

– Женька…

– Что Женька?

– Ей стало здорово хуже.

– Да ты что? Вроде уже все пошло на поправку…

– А она письмецо получила от жены брата, та у нее решила квартиру московскую оттяпать.

– Что?

– Что слышал! Требует с Женьки половину стоимости. А у нее нет таких денег. И у меня сейчас, сам знаешь, блоха в кармане…

– А сколько она требует?

– Семь лямов.

– Лямов? Это лимонов? Долларов?

– Да нет, деревянных.

– Ну, у меня кое-что есть, но далеко не столько…

– Слушай, с этим надо что-то делать!

– А ты думаешь, угрозы этой бабы имеют под собой основания?

– Конечно. По российским законам дети наследуют родителям все в равных долях…

– А скажи, эта погань требует всю сумму разом?

– Нет. По лимону в квартал. О, Фарик, я, кажется, придумал… А давай выложим в Интернет инфу, что скрипач с мировым именем и заоблачными гонорарами хочет выселить из квартиры сестру, которая вывела его на орбиту и все такое…

– Нет, Мирон, нельзя.

– Да почему?

– Потому что Женя этого точно не хотела бы…

– Думаешь?

– Уверен! Скажи, а ты откуда узнал?

– Позвонил этому психу Косте, а тот мне рассказал. Он в испуге, в растерянности, он тоже любит Женьку до опупения…

– Тоже? Мирон, ты чего краснеешь? Ты ее любишь?

– Да я не знаю… Показалось в какой-то момент… – крайне смутился Мирон, хотя смущение было ему совершенно несвойственно.

– А он тебе это письмо не переслал?

– Переслал, а что?

– Покажи!

– На, любуйся!

– У меня нет приличных слов, только матерные. Знаешь что, Мирон, давай не будем доводить до суда. Просто скинемся на первый взнос, по крайней мере на квартал заткнем пасть этой бабе… А там… Я знаю, что делать!

– Что?

– Я продам к чертям эту квартиру! Она дорогущая. В конце концов, у меня есть квартира в Москве…

– Нет, Фарик, ты сейчас не сможешь хорошо ее продать. Кризис, мать его. Я знаю, элитная недвижимость в Амстердаме сейчас плохо продается. Шансов мало. А вот я продам свою московскую квартиру. Мне такая здоровенная ни на фиг не нужна. И в Москве как раз такая недвижимость с песней улетит! А я куплю себе двушку в приличном районе, и мне за глаза хватит, и пусть эта тварь подавится!

– Это мысль! Но только я тоже буду в этом участвовать. И, может, привлечем еще и Костю!

– Нет. Он и так там за ней ухаживает, сиделку нанял, врачи там, то, се…

– Мирон, ты хочешь быть единственным рыцарем-спасителем? – засмеялся Фархад.

А Мирон густо покраснел.

– Идея вполне пацанская, но если она все же не оценит твоей жертвы?

– И не надо!

Фархад вдруг о чем-то задумался.

– Интересно, а Антон в курсе?

– Точно нет! Эта баба отслеживает его почту.

– А ведь это не проблема…

– То есть? Ты хочешь сам с ним связаться?

– Думаю пока.

– А что… Хорошая мысль! А если он в курсе?

– Был бы он в курсе, его женушка не отслеживала бы его почту. Пусть знает. К тому же весь музыкальный мир в курсе, сколько Женька для его карьеры сделала… Ох, ему не понравится огласка такого рода…

– Что ж, можно попробовать!

– Нет, – сказал Фархад, – не стоит. Что ж, мы с тобой вдвоем на полквартиры в Москве, да еще в рассрочку, не наскребем, а?

– Люблю тебя, Узбек, ты настоящий пацан! Слушай, а ты вообще его знаешь?

– Антона? Знаю.

– Ну и какой он?

– Да вроде неплохой парень был…

– А эту бабу его ты видел?

– Не имел счастья! А давай посмотрим в Сети. Врага надо знать в лицо! А вот и она.

– У, стерва! Та еще… Кстати, чем-то напоминает твою.

– Да, я тоже заметил.

– Слышь, Узбек, а давай ей подлянку кинем?

– Какую?

– Отдадим сперва первый взнос, а уж потом поставим в известность скрипача, а? Если он нормальный, ей мало не покажется. Ну а мы же все равно хотели Женьке помочь…

– Мирон, вот за что тебя люблю, ты в душе остался тем же дворовым пацаном… Но мы этого не сделаем.

– Почему?

– Как говорила моя училка в ЦМШ – негоже! Не царское это дело!

– Понял! – подмигнул другу Мирон. – Значит, я выставляю свою квартиру на продажу.

– Послушай, а если покупатель быстро найдется, ты же не сможешь уехать?

– У меня есть в Москве человек с генеральной доверенностью. Я предвидел такую возможность.

– Женя, ну как ты?

– Да ничего, просто ужасная слабость. А температуры нет.

– Сейчас тебе станет лучше. У меня хорошая новость.

– Какая?

– Я получил мейл от Мирона. Они с Закировым уже заплатили первый взнос этой жабе!

– Боже мой! Но каким образом? Откуда они узнали? Неужели это попало в Интернет? – вдруг жутко испугалась я.

– Нет, конечно, – улыбнулся Костя. – Просто, когда тебе стало хуже, позвонил Мирон. Я ему и сказал… Он попросил переслать ему письмо. Ну, ты была в таком состоянии, и я взял на себя смелость…

– Зачем они…

– Они тебя любят, Женька! Они твои друзья.

– А ты?

– А я тебя просто люблю. Знаешь, мне так странно… Ты мне судьбой послана, Женька.

Надежда Сергеевна теперь не могла быть со мной круглые сутки. Она приезжала только утром, когда Костя уходил на работу, а вечерами он заботился обо мне. И мне так это нравилось…

– Костя, а Мирон не пишет, как у них там дела?

– Пишет, что у Фархада был кризис, но теперь все хорошо, и недавно на репетиции оркестр устроил ему овацию. Что твоя идея концертного исполнения имеет успех у попечителей, и вообще… А теперь ты должна поесть, вон сколько хороших новостей.

– Знаешь, я хочу чего-нибудь сладкого.

– О, это меня радует. Такое выраженное желание. Но мороженого тебе нельзя.

– Нет, я хочу какое-нибудь пирожное с кремом…

– Сможешь побыть одна минут двадцать?

Я сбегаю в соседнее кафе, там вполне пристойные пирожные.

– Смогу!

– Я побежал!

Он чмокнул меня в лоб и унесся. А я вдруг почувствовала себя счастливой. Мои друзья и мой любимый мужчина не дадут меня в обиду! А это ли не счастье – сознавать, что у тебя есть такие друзья и такой мужчина! Позапрошлой ночью меня опять колотил озноб, Костя просто не знал, что со мной делать и в результате просто лег со мной рядом и стал отогревать своим теплом.

Я согрелась и заснула, а когда проснулась, нас обоих охватил такой огонь, в котором сгорели все сомнения, недоверие, опасения. И озноба больше не было, но и сил тоже.

– Я все-таки кобель, – посетовал Костя, – безнадежный кобель, накинулся на больную женщину… Но ты так меня волнуешь, Женечка…

– Нет, ты, конечно, в определенном смысле кобель, но в хорошем смысле, Костенька, а в данном случае это был порыв не кобеля, а настоящего мужчины, который хотел согреть заледеневшую женщину.

– О, Женька, знаешь, это так приятно…

– Что?

– На сорок третьем году жизни вдруг осознать себя не просто кобелем, а мужчиной…

– С большой буквы!

Он рассмеялся и кинулся меня целовать.

– А мне всегда казалось, что для мужика важнее всего ощущать себя именно кобелем.

– Это правда, – засмеялся он. – Но еще очень важно, чтобы твоя женщина…

– Не была сукой?

– А вот и нет! Очень важно, чтобы твоя женщина считала тебя мужчиной, да еще с большой буквы. Ведь это понятие включает в себя и некоторую долю кобелизма, разве нет?

– Вне всяких сомнений!

– Антон, ты в курсе, чем теперь занимается твоя сестрица? – спросила Вера, сидевшая с ним рядом в самолете Сан-Франциско – Франкфурт.

– Что?

Жена листала какой-то глянцевый журнал.

– Вот тут интервью Закирова, она, оказывается, теперь его облапошивает.

– Вера! Я попросил бы…

– Ну, Антоша, ты же не можешь не видеть, как пошли в гору твои дела, с тех пор как ты перешел к Дэннеллу. И вообще, она же удрала… все бросила, скорей-скорей, улетела или, как говорят в России, поспешила сделать ноги. Ясно же… Ни с кем даже не попрощалась. А теперь вот состоит при Закирове…

– Дай сюда! – Антон почти вырвал журнал у жены.

– Они когда-то были друзьями, – задумчиво проговорил он, пробежав глазами статью.

– Ничего, скоро и он от нее избавится.

– Ну, судя по этому интервью, он ею очень доволен. И вообще, я не понимаю, что, собственно, ты имеешь против моей сестры? – раздраженно бросил Антон. – Она столько для меня сделала…

– И спасибо ей за это. Послушай, зачем нам дом в этой дыре? Только лишние расходы. Давай по возможности продадим его и купим квартирку, допустим, в Париже. Сколько времени ты там проводишь? От силы две-три недели в году, так стоит ли…

– Это дом Жени.

– Но он записан на тебя.

– Ну и что? Я подарил ей этот дом и…

– А она оттуда сбежала, даже трусы свои оставила.

– Какие трусы? – поморщился Антон.

– Ну, она же не взяла даже ни одной тряпки. А их у нее не так мало было. Все кинула. Даже бельишко. Мне пришлось все это собирать.

– И что ты с этим сделала?