Текст книги "Романтика космоимперии. Полёт мечты"

– У вас всё? – спрашивает, когда охранник заканчивает всматриваться в голограмму.

Тот кивает и поворачивается ко мне. Бледный такой, что даже его немного жалко. Только из этой жалости я дарю ему приветственную улыбку. Но, кажется, зря. В лице охранник не меняется, только губы его плотнее сжимаются. Он меня пугает. Мало того, что ведёт себя возмутительно, так ещё и после встреч с ним у меня постоянно болит голова. Приходится даже тёмный осторский настой употреблять. Этот напиток вообще-то повышает работоспособность, но мне вот помогает при недомогании.

С Мейсом мы расстаёмся у дверей кабинета. На прощание я посылаю ему воздушный поцелуй – хоть какая-то компенсация за отказ в капсуле.

– Не забудь, я жду звонка, – напоминает он с улыбкой.

Не забуду. Дверь закрывается, я сажусь за стол, смотрю на свой браслет и вдруг понимаю, что думаю не о работе. Даже смешно – мои мысли об охраннике. Причём я не могу понять, что именно о нём думаю. Как будто бы… ну что за чушь? Конечно, я его не знаю. С чего бы?

Отзываясь на эту глупую мысль, голова начинает болеть сильнее. Правильно, нечего размышлять о чём попало, когда столько нерешённых дел и задач. Я направляюсь в отсек для приёма пищи. Здесь на столе всегда наготове стоит моё любимое лекарство. Наливаю в стакан на пару глотков и выпиваю до дна. Горькая… Но я привыкла к этому вкусу. В конце концов, сколько лет проучилась на Осторе, лишь раз в полгода наведываясь на родной Ороп. Так что тамошней кухней не удивить.

Результат не заставляет себя долго ждать – в голове проясняется, а боль отступает. И, пока я не нашла, на что ещё отвлечься, спешу вернуться на рабочее место. Работать! Мне нужно найти подход к упертым нейсянам – хозяевам шахты золотого амнония, которые никак не хотят делиться своим сокровищем с настойчивыми оропианами.

Дело увлекает и затягивает. Я даже время не считаю. Личные сведения, отчёты, графики и таблицы перемешиваются в моей голове. Я ищу, я нахожу и фиксирую. А когда понимаю, что устала, подмечаю за окном вечерний сумрак и игру разноцветных бликов, отбрасываемых башнями на облака.

– Ничего себе, – бормочу себе под нос.

Весь ИТЦ, за исключением таких трудоголиков, как я, уже разбрёлся по домам. И мне бы пора, только вот работа ещё не закончена. Осталось немного, совсем чуть-чуть. И я доведу её до конца, потому что иначе перестану себя уважать.

Но мне нужна помощь. Что-то, что поможет и расслабиться, и вместе с тем набраться сил. Музыка! Я проскальзываю пальцами по экрану планшета и включаю свои любимые композиции. Через секунды кабинет наполняют звенящие переливы, гудение ветра и едва уловимая, спокойная мелодия. Моя любимая симфония. На Осторе я слушала ее, тоскуя по дому. На Оропе – наслаждаясь бескрайней водной гладью и мечтая о лучшей жизни. А здесь вот – работая. Любимая музыка не оставит нигде и поможет всегда.

Я снова приступаю к решению своей задачи. Пускай усталость подождёт.

Она не ждёт, а отступает. Даже спасается бегством. Я снова окунаюсь в работу с головой, и, кажется, ничто не может меня отвлечь. Хотя это преувеличение. Кое-что может…

Из-за музыки и увлёченности экраном планшета не сразу понимаю, что нахожусь в кабинете не одна. Это становится ясно, лишь когда мужские руки опускаются на столешницу. На секунду замираю, и первая мысль: «Как?», потому что в ИТЦ свободный проход в кабинет обеспечен только их владельцам, а я, само собой, никому дверь не открывала. Второй вопрос: «Кто?» Чтобы это понять, достаточно поднять голову. Что я и делаю. А уж с «Зачем?» разберёмся потом.

Тот, кого я вижу, ошарашивает настолько, что стоит немалых сил сохранить самообладание.

– Добрый вечер. Вы что-то хотели? – спрашиваю с улыбкой.

Потому что это охранник. Тот самый! Теперь понятно – у службы безопасности ИТЦ есть право доступа к пульту управления дверьми на случай непредвиденных ситуаций. Он им и воспользовался.

Мужчина смотрит на меня почти уничтожающе, но приветствие несколько сбивает его с толку на что я и рассчитывала. Недоумение скользит по широкому лбу охранника, напряжение во взгляде становится мягче, но, жаль, не исчезает совсем.

– Хотел, – раздаётся неуверенный ответ.

– Я вас слушаю, – продолжаю спокойно, – что-то случилось? Я думала, вся «живая» охрана уже ушла.

Он немного склоняется и выдавливает из себя:

– Случилось. Давно случилось. В университете ещё.

А вот это уже повод для беспокойства. Потому что я понятия не имею, о каком университете идёт речь. А вот охранник думает иначе. И настроен он, кажется, более чем решительно.

– Простите, вы о чём?

Спрашиваю, а сама запускаю руку под стол в поисках сигнала тревоги на всеобщий охранный пункт. Вот только мужчина оказывается быстрее. Он перепрыгивает прямо через широкий стол, хватает меня за руку, что только что тянулась к сигнализации, и рывком подтягивает к себе.

– Ты что, серьёзно? – выдыхает прямо в лицо. – Думаешь, когда я шёл сюда, не отключил каналы связи?

Честно, в этот момент я думаю точно не об этом. Страх поражает от макушки до пяток. Я просто цепенею. Как в нашей прекрасной империи может происходить подобное? Это уму непостижимо! А что дальше? Ничего хорошего, уж точно.

– Вы сошли с ума, – шепчу я. – Отпустите, я буду кричать.

– Кричи, – он притягивает меня ещё ближе. – Здесь никого, кроме нас. Вспоминай, ну же!

– Да что вам от меня надо?!

Его глаза близко, даже слишком. Не хочу, а всё равно смотрю в них. Вижу, как этот опасный мужчина замирает на миг. Может, задумался о преступности своих действий? Если только на четверть секунды, потому что в следующий миг меня окончательно оглушает крепкий поцелуй.

Я пытаюсь оттолкнуть этого наглеца, освободиться от навязанных объятий и как-то защититься. И вдруг происходит что-то неожиданное, непонятное, противоестественное даже. Я чувствую дрожь, и это не от страха. Внутри щекочет и шевелится чувство к мужчине, которого я и знать-то не знаю. Оно переворачивает меня, встряхивает и заставляет желать продолжения этого безумного действия. Сама не понимаю, что творю, просто вскидываю руки и, лаская, пропускаю волосы охранника между пальцами.

Для него, видимо, это какой-то сигнал. Мужчина отстраняется, смотрит на меня. Уж не знаю, что пытается разглядеть, но хочу я только его объятий и поцелуев. И получаю с лихвой. Охранник подхватывает меня на руки и просто шагает через стол, безжалостно давя подошвами планшет. Затем ставит на ноги, снова целует, и на этот раз я отвечаю. Получается, наверное, неловко, но он этого не замечает – не до того. Его губы проскакивают к моему уху, и сквозь дыхание слышу имя:

– Аллита…

Кто?! Чужое имя впитывается, просачивается в моё сознание, но ответной реакции никакой. Ни возмущения, ни негодования. Потому что в считаные мгновения голову заполняет боль: резкая, агрессивная, тяжёлая. Малейшая мысль – уголёк, что шипя прожигает мозг. Я, кажется, мычу. А потом всё… Тьма. Меня больше нет… Наверное…

Хотя живая. Открываю глаза и понимаю, что лежу на диване лицом вверх. Охранник здесь же, склоняется надо мной и выглядит крайне встревоженным. Сейчас, когда под костями черепа бушует и плещется жидкое пламя, мне абсолютно всё равно, что произошло несколько минут назад.

Пытаюсь сказать ему про настой. Не выходит – вместо слов из-под непослушного языка вылетает набор несвязанных звуков. Всё, что остаётся, это указать на дверь пищевого отсека и надеяться, что этот странный мужчина поймёт мой жест правильно.

Он понимает: бросается в нужную сторону, возвращается со стаканом настоя и протягивает его мне. Беру, а вот выпиваю с трудом: руки дрожат, зубы стучат о стакан.

– Ты как? – раздаётся обеспокоенный голос со стороны.

Начинаю потихоньку соображать. Наверное, стоит испугаться, забить тревогу? Что за бред?! Ещё немного, и я могла бы почти добровольно оказаться в постели с… неизвестно кем! Вот это – кошмар!

– Вы, – поправляю я, пряча глаза.

– Вы? – беспокойство в его голосе меняется на удивление.

– Ну да, – полная ерунда, но иначе лишусь самообладания, – мы же не знакомы… близко.

По его округлившимся глазам догадываюсь, какую действительно чушь сказала. Надо как-то выбираться.

– Я даже имени вашего не знаю. И… для нас обоих будет лучше забыть этот инцидент…

Он, как всегда, смотрит так, будто пронзить меня взглядом хочет. Даже как-то возмущённо.

– Аммидес, – представляется и добавляет, – Аллита…

Опять?!

– Так, стоп! – восклицаю, перебивая, и выставляю вперёд руку, – меня зовут Седимма, никак иначе. Вполне возможно, что вы, Аммидес, перепутали меня со своей старой знакомой, и случилось вот это. Учитывая мою странную реакцию, я готова предложить вариант «Ничего не было». И разойдёмся с миром. Но я прошу больше это имя не называть. У меня от него голова болит!

– Но тебя так зовут… звали. Ты что, действительно не помнишь?

– Да что я должна помнить? – ещё немного, и я точно сорвусь. – Я не видела вас ни разу в жизни до того момента, как в первый раз вошла в зелёную башню!

Аммидес резко наклоняется, нависает надо мной, одной рукой упирается в спинку дивана, а другой в сидение.

– Что помнить, спрашиваешь? Ороп, университет, первые годы обучения…

– Я никогда не училась на Оропе. Я окончила институт минералов на Осторе!

– И как тебя туда занесло? И волосы! Ты что – долговязая перекрашенная осторка?

Я не знаю, что сказать. Просто потому, что очередной прилив мучительной боли лишает возможности думать. Какая-то вязкая пустота в голове, и только. С трудом размыкаю губы и через не могу процеживаю сквозь зубы:

– Убирайся… вон.

Он порывисто разгибает спину.

– Не напрягайся… как там тебя? Седимма? – ядовито бросает свысока.

– Вон! Иначе я… приму меры.

– Интересно какие? Ладно, успокойся, ухожу, – он говорит со злым разочарованием. – Только вот напоследок…

Поднимает руку и прикасается к своему браслету. Секунды не проходит, и перед глазами загорается двусторонняя голограмма. Это памятная запись. Не самый подходящий момент, чтобы следить за мелькающими изображениями, но, видимо, Аммидес не уйдёт, пока я не посмотрю. Какой-то праздник. Темноволосый юноша машет рукой. Аммидес! Я узнаю его. Сколько лет назад это было, интересно? Вокруг него, как птенцы под наседкой, сбиваются друзья. Только вижу я это всё сквозь дымку – головная боль опять пошла в наступление. Отвернуться бы или глаза прикрыть. Но смотрю, потому что вижу рыжую скромницу, на чьё плечо Аммидес, шутя, кладёт руку. Она подходит откуда-то со стороны, смущённо улыбается. Аммидес зовёт: «Ну, давай же, Аллита, мы ждём!»

И снова спазм, но на этот раз не до беспамятства.

– Убери! – кричу изо всех сил.

А в темноте под прикрытыми веками – лицо рыжей. Моё лицо… только моложе.

– Убрал, – раздаётся голос Аммидеса.

Потом шаги и шорох дверей. Заставляю себя открыть глаза. Нет его. Откидываюсь на бортик дивана и глубоко вздыхаю. Мысленно считаю до пяти, рисуя цифры в воображении. Что угодно, лишь бы не думать о том, что увидела и услышала. Только если бы это было так просто. Нужно что-то делать. Лёжа и не двигаясь проблему не решить.

Мысли лениво ворочаются, но тут, как спасение, мой браслет вибрирует и слегка жужжит. Рука трясется, пальцы не слушаются, но всё-таки подношу запястье к глазам и принимаю вызов.

– Седди, ты куда пропала?

Синие губы голограммы изогнуты в улыбке. Может, в другой раз ответила бы тем же, но не сейчас. Если я и улыбаюсь, то вниз. И Мейс это видит.

– Сед, что с тобой? Тебе плохо? – озабоченно спрашивает он, меняясь на глазах.

– Да, Мейс, мне плохо.

Скрывать смысла нет, хотя всей правды я ему не скажу. Начальник должен знать многое, но не то, что я испытываю тягу к простому незнакомому охраннику. Мейс мне нужен… Прямо сейчас. О чём ему и говорю.

– Сейчас буду – понятливо кивает он и отключается.

Прикрываю глаза. Больно… Хочу подумать о Мейсе. И не могу. Как только контроль над мыслями теряется, его внешность исчезает, и я вижу Аммидеса. Огонь в глазах, под стать цвету моих волос, плотно сжатые от негодования губы. Боль, протестуя, усиливается! Что же это такое?!

Кар Мейса – это воистину чудо. И пятнадцати минут не проходит, и я слышу, как начальник бешено сигналит в дверь. В этот момент я нахожусь в полуобморочном состоянии и еле дотягиваюсь до панели, чтобы открыть ему. Мейс не входит – он вбегает и сразу же бросается к дивану, на котором я отчаянно борюсь с нежданным недугом.

– Сед, Седди, – от волнения он едва не заикается, – что с тобой? С утра же всё нормально было. К врачу! Немедленно!

И сжимает мою руку. Я не чувствую, другие ощущения владеют мной, и, к сожалению, Мейс к ним не причастен. Но всё равно, мне лучше. Присутствие и близость одного мужчины несколько туманят образ другого.

– Нет, не надо, – отклоняю я его предложение, – ты приехал, и этого достаточно.

– Сед, что произошло-то? – его взгляд падает на разбитый экран. – Это ты его?

– Я, – вру без запинки. – Приступ был, вот и разбила.

– Ты меня пугаешь, Сед. Тебе точно нужен врач!

– Сейчас мне нужен ты, – выдыхаю устало. – Твоя помощь, Мейс. Ты ведь имеешь доступ к базе сотрудников ИТЦ?

– Да, и что?

– То, что мне нужны сведения оттуда. Ты поможешь мне?

– Что ты задумала, Сед?

Мейс, наверное, считает меня сумасшедшей. По его взгляду я бы предположила именно это. Но он не откажет. Я успела узнать его достаточно, чтобы быть в этом уверенной. Иначе бы не попросила.

– Понять, Мейс, – отвечаю на его вопрос. – Мне нужна информация, и только. И я сама во всём разберусь.

Вместо одобрения Мейс неуверенно кивает, а я… Я вдруг задумываюсь над своим именем, впервые в жизни произнося его наоборот. Седимма… Аммидес! И снова накатывает боль.

* * *

Моя личная жизнь и карьера катятся в бездну. Катятся? Скорее, стремительно падают. Если месяц назад я была счастливой, преуспевающей женщиной, то теперь…

Чуть больше недели прошло с того ужасного вечера, когда ко мне в кабинет проник Аммидес. И всё это время я мучаюсь. Головные боли – теперь мои постоянные спутники. Они то усиливаются, то слабеют, а оставляют только во сне. Хотя однажды я и посреди ночи вскочила от очередного приступа. Из-за них я не могу работать, а значит, всё то, чего добилась, обращается в воспоминание, и только.

У нас сорвалась сделка. Потому что моя голова отказалась работать в самый ответственный момент. Я подставила Мейса, и стоит ли говорить, насколько нейсянин был разочарован. Да, он беспокоился за меня, но после этого охладел. Может, сказалось и то, что Мейс настойчиво отправлял меня к врачу, а я так же упорно отвергала его заботу. Доотвергалась. После этого провала впервые увидела, как начальник недовольно косится в мою сторону. Он отправил меня в отпуск раньше времени. Слетать домой, поправить здоровье. Видимо, совсем расставаться со мной пока не готов, но и держать на высокой должности обузу тоже не в его правилах.

Так что сейчас я свободна и предоставлена самой себе. Свободна? Если бы… Теперь нас двое. Всегда и везде. Аммидес крепко засел в моём несчастном мозгу и, наверное, в сердце. Это непонятно, противоестественно, невозможно! Но, похоже, у меня к нему привязка. Иначе как объяснить, что я постоянно думаю об этом охраннике? Меня к нему тянет, я скучаю, ищу его лицо в толпе. Что это за наваждение, если не сильное чувство? Не думала, что это происходит так. И уж тем более не предполагала, что влечение проявится к причине моих несчастий.

Это из-за Аммидеса болит моя голова. И из-за прошлого, которого я не помню. Мне удалось это вычислить: стоит намеренно начать думать о бесцеремонном охраннике – появляется боль. Поверхностная задумчивость не мучительна, а вот когда я вспоминаю запись, пытаюсь вырвать из памяти, где и при каких обстоятельствах она могла быть сделана, – вот тогда накатывают полуобморочное состояние, приступы и спазмы. Почему так? Знать бы…

Мейс помог с базой данных. Оттуда я узнала, кем был Аммидес до того, как поступил на должность охранника ИТЦ. Никем! Сыном известного на всю империю гидролога с Оропа. А вот о матери сведений нет никаких, кроме того, что она не оропианка. Аммидес – плод смешения крови, поэтому и оропианином его можно назвать условно: ни внешних данных, ни способностей. Когда я об этом узнала, даже жалко стало: если бы не высокое положение отца, быть ему изгоем. А за что? Впрочем, он и так им стал. В личном деле Аммидеса – отчисление из университета гидрологии и скитание по империи. Весь перечень его должностей за восемь лет я даже не попыталась запомнить.

И совершенно непонятно, где и когда мы могли встретиться. Допустим, на Оропе. Это всё-таки планета, а не маленький городок, где все друг друга знают. Но когда? Судя по записи, мы были знакомы достаточно близко. Почему тогда я этого не помню? Я вообще мало помню о своей жизни до поступления в институт на Осторе. Но никогда не искала причин этой странности. Потому что жизнь в «доме оставленных детей» любой был бы рад забыть. Но сейчас мне надо вспомнить, обязательно! А я не могу, а когда пытаюсь, меня наказывает боль. Как тогда быть со своими поисками правды? Идти к единственному, кто хоть что-то сможет объяснить. К тому, кого люблю и ненавижу одинаково сильно.

Аммидес не появляется на рабочем месте, вроде как ушёл в заслуженный отпуск. Мне бы радоваться, но вместо этого тихонько страдаю. Хорошо, что в базе смогла найти его адрес. И вот стою перед запертой дверью, замерев с протянутой рукой у панели звукового сигнала. Когда шла сюда – была полна решимости, а сейчас? Не уверена, правильно ли делаю, и вот оттого, наверное, немного страшно. Но нужно собраться. Потому что Седимма Та не привыкла шагать назад. А в моём случае туда и пути-то нет. И нажимаю на панель.

Сколько проходит времени – непонятно. Может, минута, а может, и пять. Для меня так и вовсе – вечность. Два противоречивых желания переплетаются и, как ни странно, приглушают боль. Первое – это стремление разобраться с проблемой. А второе – глупая, безрассудная, слепая влюблённость. Она дрожит от предвкушения того момента, что вот-вот разъедутся двери и на пороге появится ОН.

Он и появляется: непричёсанный, одетый по-домашнему просто и удобно. Усталый взгляд упирается в меня, а тёмная бровь удивлённо изгибается кверху. Я жду, и Аммидес произносит, наверное, первое, что приходит ему на ум:

– Ничего себе!

Я не знаю, как реагировать. Ну да, моё появление неожиданно. Может, он найдёт, что сказать поумнее?

– Ты одна?

Медленно оборачиваюсь, смотрю по сторонам, будто ищу кого-то, а затем вопросительно морщу лоб. А разве не видно? И кого он ждал увидеть вместе со мной? Сотрудников отдела безопасности ИТЦ, видимо. Думал, что я сообщу о непростительном поведении охранника и приду за возмездием?

– Ну, ты заходи, что ли, – приглашает Аммидес и отступает.

Меня не нужно просить дважды. В конце концов, не на пороге же выяснять важные вопросы. Прохожу и оказываюсь в небольшой комнате, которую осматриваю, не стесняясь своего любопытства. Признаться, я не ожидала подобного. Мой рабочий кабинет и то больше. Серые стены и потолок, небольшое окно, спрятанное под жалюзи, скудная, самая необходимая мебель, а в углах выходы, видимо, в гигиенический блок и пищевой отсек – вот оно, выделенное жильё для рядовых сотрудников ИТЦ.

– Значит, так живёт сын первого на Оропе гидролога? – спрашиваю безразлично.

Этот вопрос встряхивает Аммидеса. Он быстро выходит из своей сонной задумчивости и отвечает с радостной надеждой:

– Вспомнила?

– Прочитала, – обрубаю безжалостно, назло разрастающемуся чувству в груди. – Никто не знает о своих сотрудниках больше, чем база ИТЦ.

– А, ну тогда понятно, – Аммидес разочарованно закатывает глаза. – Могу я узнать, зачем ты подняла эти данные? Что хотела там узнать?

Я с секунду решаю, что ответить. И, как оказалось, этого оказывается достаточно. Боль зарождается где-то за ухом и ползёт, вонзая в мозг коготки. Мучение отражается на моём лице, и Аммидес начинает беспокоиться, хоть и старается это скрыть под маской равнодушия.

– Хотела понять, – отвечаю сквозь зубы. – Я могу присесть?

– Садись, коли не боишься, – Аммидес указывает на кресло в глубине комнаты. – Только уж извини, я гостей не ждал.

Мне нет никакого дела до беспорядка в его тесной комнатушке. В кресло едва ли не падаю и тут же закрываю ладонями лицо и тру глаза. Может, это поможет?

– Эй, ты что? – слышу прямо над собой озабоченный мужской голос. – Тебе налить чего-нибудь? Я могу выйти, чтобы не мешать…

– Яду, – отвечаю я.

Вот тебе и первый переговорщик… Красноречиво, ничего не скажешь. Но сейчас я на большее просто не способна. Пусть думает что хочет, а понимает как знает.

Но Аммидес напуган моим поведением и словами. Он опускается на корточки и смотрит на меня напряжённо…

– Слушай, ты брось, – говорит быстро, едва справляясь с волнением. – Я бы и сам пришёл к тебе… извиниться, что ли? Если, конечно, это можно простить… В общем, не знаю, что на меня нашло тогда. Кем бы ты ни была, я не имел права действовать… вот так…

Дихол, о чём он вообще? Сейчас случившееся почти не имеет значения. Важно лишь то, почему оно произошло.

– Я здесь не за извинениями. Мы же забыли, помнишь? – трудом отвечаю и морщусь.

– Тогда я буду очень благодарен, если ты мне всё же объяснишь, зачем пришла, – просит он уже жёстче. – Извинения тебе не нужны, месть, похоже, тоже. Говоришь загадками… Я не с Таи, чтобы предсказывать, если что. Хотя ты ведь в курсе.

– В курсе, – теперь я стараюсь говорить медленно, чтобы не напрягаться лишний раз. – Сейчас объясню. Ты говоришь о страхе… я боюсь не тебя, а того, что это никогда не закончится.

– Что не закончится?

– Боль, – подношу пальцы к вискам. – Постоянная. Она появляется, когда я думаю о тебе или обо всём том, что ты наговорил. Вот только не думать я об этом не могу. Любая попытка вспомнить, и начинается. Если так будет продолжаться – я просто лишусь рассудка. И началось это всё с тебя.

– А я-то тут при чём?

Аммидес удивлён довольно искренне. Я достаточно хорошо разбираюсь в мужчинах, даже с больной головой, чтобы понять, что он действительно не понимает даже на крупицу в чём дело.

– Может, ты хотел, чтобы я всего лишь вспомнила, – продолжаю объяснять. – Может, ты меня захотел? Это, на самом деле, не важно. Но попытки твои привели к тому, что со мной происходит теперь. Я не помню тебя, Аммидес, а всё, что знаю, нашла в базе. Мейс отправлял меня к доктору, а угодила я к телепату. Попросила её посмотреть, что у меня в голове, когда появляется боль. Она ответила, что блок. Туман, размытые образы, которым что-то не позволяет обрести чёткость.

– Что-то очень не хочет, чтобы ты вспоминала прошлое, – вслух заключает он, а я киваю.

– Только прошлое-то я помню. То, что связано с Седиммой. В базе я читала и о себе. Искала, что упустила. И выяснила, что ничего. Я помню… детство, юность… Вот только действия в этих воспоминаниях нет – одни картинки. И их мало. Но вот после поступления в институт минералов до сегодняшнего дня я помню отменно.

– А поступила ты примерно тогда же, когда исчезла Аллита!

– Да. Мейс достал для меня информацию об этой, – даже зубы сводит от того, насколько тяжело даётся мне это имя, – Аллите. Там действительно всё так, как ты рассказывал. Но она пропала. Считается погибшей, но тела нет. Ничего нет. Даже сообщений о какой-нибудь катастрофе. Просто итог: «Пропала без вести. Считается погибшей».

Надо выдохнуть. Но на самом деле, я молодец, немного научилась ограничивать боль. Аммидес смотрит с подозрением, прищурившись, и размышляет вслух:

– Значит, в этот период кому-то очень было нужно, чтобы ты забыла своё прошлое и начала новую жизнь? Зачем? Ты нормальной была, доброй, милой. Носа никуда не совала. Что ты могла знать такого, чтобы тебе мозги перемешивать?!

– Вот я и хочу понять.

Аммидес поднимается, вздыхает раздражённо и устало. Смотрит куда-то в стену. Ах, как жаль, что оропиане не умеют читать мысли. Мне бы очень хотелось узнать, о чём он сейчас думает. А вместо этого слышу задумчивый ответ:

– Здесь не разобраться. Нужно лететь на Ороп. И как можно скорее.

* * *

Звёзды и планеты: яркие и блёклые, огромные настолько, что дух захватывает, блестящие песчинки где-то вдалеке, всевозможных цветов, окружённые газовыми облаками, охваченные кольцами, старики и младенцы космического мира – проплывают мимо. Проплывают – именно так, несмотря на то, что наш корабль не из медлительных. Потрясающе!

Я готова часами смотреть на эти пейзажи вселенских пространств. Они завораживают и поглощают. Созерцая их, сложно думать о чём-то, кроме своего места в этой бесконечности. И поэтому хорошо. Не больно.

Мы покинули Нейс два дня назад, ещё два нам предстоит провести в пути. Наш транспортник – звездолёт высшего класса. Конечно, не из таких, на которых летают члены императорской семьи и их приближённые, но всё же. Здесь просторные, светлые каюты, отменное питание, комнаты отдыха, где империане могут найти себе развлечение по своему вкусу. Есть даже концертный зал и детская комната. В общем, всё необходимое для того, чтобы на борту корабля чувствовать себя как дома. В моём случае – даже лучше. Да вот только я этого не могу в силу определённых причин.

Аммидес… Наши каюты по соседству, но мы мало общаемся. Избегаем друг друга? Наверное. Учитывая необъяснимые чувства к этому мужчине, я должна грезить встречами, стремиться к ним… И это так. Только мне хватает ума и сил не таскаться за ним хвостом, а переживать в одиночестве. Потому что не нужно мне это. Привязки – это нормально, но не в таких обстоятельствах. И я более чем уверена, что всё разрешится и без близости, когда я доберусь до правды об Аллите. А пока мы эту правду будем раскрывать, ещё успеем пообщаться вдоволь.

Хотя вчера вечером мне пришлось нелегко. Всё потому, что сидеть целыми днями в каюте – невыносимо. И я решила посетить комнату отдыха, где надеялась за беседами с другими пассажирами скоротать время. И всё было замечательно: просторное помещение, мягкие диваны, приятная ненавязчивая музыка и приглушённый свет. На потолке мерцали подобия звёзд, в разных концах зала по очереди вспыхивали жидкие разноцветные светильники, а воздух наполнялся сладким, но не приторным ароматом. Пассажиров собралось немного. И это оказалось очень кстати, потому что толпа угнетает. Я сидела в компании милой семейной пары с Оропа, когда появился Аммидес.

Он был в белом костюме с лёгким перламутровым отливом, причёсанный, а не неряшливо взлохмаченный. Элегантный и обходительный империанин неизвестной расы. Аммидес осмотрелся скучающе. А потом заметил меня. И его взгляд изменился, потому что среди всех он увидел только меня. А я… А что я? Позабыла обо всём. Взрослая женщина, а на деле – ошеломлённая девчонка. Не было больше грубоватого охранника. Только привлекательный мужчина, к которому меня тянуло, невзирая на правила поведения, традиции, порядки и законы. Даже боль не могла протиснуться сквозь это оглушающее чувство.

Как в себя-то пришла – не помню. Кажется, помогла всё та же супружеская чета, которая разговором несколько отвлекла нас друг от друга. А потом появилась Она. Не помню имени. Красивая, высокая, стройная цессянка с текучим голосом, не заслушаться которым невозможно. Вот и Аммидес заслушался. И загляделся.

Мне должно было быть всё равно, но вместо этого обида, боль и горечь стянули грудь. Приревновала? Возможно. Я и сейчас не хочу об этом ни думать, ни вспоминать, а вчера просто ушла, как только представился случай. Аммидес попробовал остановить, но я сослалась на усталость, ничем не показав истинных чувств. В своей каюте сбросила одежду, забралась в постель и, зарывшись в подушки, приказала сама себе ни о чём не думать. Вообще! На удивление, мне это удалось. Так и уснула.

Проспала полдня – борьба с болью и чувствами отняла много сил. Оставшуюся половину провела в каюте – желания выходить просто не было. А под вечер, когда от скуки и одиночества болезненные мысли начали одолевать, села у иллюминатора.

Пернатые на Милнаре очень красиво поют по ночам. Я слышала однажды, с тех пор забыть не могу. Здесь, на звездолёте, эти то низкие, то высокие, но негромкие вибрирующие трели возвещают о посетителях. И сейчас выдёргивают меня из неторопливых раздумий.

Поворачиваю голову, смотрю на визор. Наверное, должна рассердиться или просто быть недовольной, но мне удаётся сохранить спокойствие.

– Открыть, – произношу отчётливо, и двери в каюту разъезжаются.

Он входит стремительно, широким шагом. Всё в том же белом костюме, голову склонил набок, а на лице напряжённое беспокойство.

– Ты куда пропала? – голос ровный, даже немного весёлый. – Я волноваться начал.

– Незачем, – отвечаю равнодушно, глядя в космос. – Что со мной может случиться в четырех стенах?

– Что угодно. Ты любишь сюрпризы.

– Ну, извини, что мои причуды мешают тебе развлекаться.

Звучит это зло, неожиданно даже для меня самой. И Аммидес мимо ушей не пропускает. Несколько шагов, и вот он уже рядом, смотрит сверху вниз, будто изучает. Я тоже поднимаю глаза, и несколько секунд мы не может разорвать зрительного контакта. Этого хватает, чтобы понять – я совсем его не знаю. Да, читала в базе ИТЦ, и что? Голые факты, и только. Если я действительно Аллита, – в чём сомневаюсь с каждым днём всё меньше, – значит, могла бы вспомнить. Но головные боли не позволят мне этого сделать. А между тем, не мешало бы получше узнать того, с кем лечу на далекую планету. Кому доверилась. К кому привязана, нравится мне это или нет.

– Мне уйти? – спрашивает Аммидес.

– Если хочешь, оставайся.

Я отвечаю так, будто мне и дела нет. А на самом деле – есть. Хочу я, чтобы он остался. Чтобы сел рядом. Просто поговорил. Без посторонних.

Не знаю, понял он меня или нет, но не уходит. Не спешит присаживаться, стоит и озабоченно меня разглядывает. Как нездоровую. Я действительно так плохо выгляжу?

– Ты всё ещё пьешь осторку? – спрашивает он.

– Пью. Когда справиться самой не получается.

– Не увлекайся, – предупреждает Аммидес. – Вылечить – всё равно не вылечит, а вот привыкание развиться может. Корень моксицы – с ним нужно быть осторожным.

Мной стремительно овладевает интерес. Настолько, что ревность или её подобие отходят на второй план.

– А ты что, в напитках разбираешься?

Аммидес усмехается и присаживается рядом со мной на расстоянии вытянутой руки. Хотя мог бы и поближе.

– Было дело, – рассказывает он, – я на Лансе готовил напитки для одной высокопоставленной особы. Привередливый он очень был, а вкусную еду и питьё уважал. Кухня у него была что надо, и так просто туда не попасть. Но я увлекался напитками ещё в университете, сам готовил, экспериментировал даже. Поэтому меня и взяли. А работая и опыта поднабрался. Так что теперь прекрасно знаю, что, когда и для чего выпить. И что не стоит – тоже.