Текст книги "Уроки судьбы"

Елена ЕЗЕРСКАЯ
УРОКИ СУДЬБЫ

Глава 1. Когда уходит любовь

– Я разрываюсь между двух огней, – проговорила Анна.

И всколыхнула своей искренностью партер. Она не видела, но чувствовала – на нее направлены все взоры и лорнеты из лож и бельэтажа, и галерка замерла в предвкушении будущей овации, которая позволит ей осыпать цветами и здравицами ту, кто своей вдохновенной игрой переворачивает души и заставляет сердца биться неровно и пылко.

– Один – холодный и неукротимый, – Анна величественным жестом правой руки указала на высокую фигуру в черном плаще, стоявшую на авансцене спиной к зрительному залу. – Он манит пламенем, сверкающим в ночи, но свет сто подобен блеску звезд – не греет и не приближается с годами. Алмазное светило в вышине! – недостижимое по силе отдаленья и до утра сводящее с ума, пока Ярила золотой венец не заслонит его от утомленной девы.

Анна тяжело вздохнула, и зал затрепетал, с редким единодушием внимая ее монологу. И эта хрупкая, изящная девушка в неверном свете рампы сама казалась уникальным бриллиантом, превосходящим по красоте и чистоте тот, что сверкал на ее пальце, а слова были подобны алмазной россыпи в ожерелье на ее шее.

– Другой, – голос Анны потеплел и наполнился слезами, – живой и быстротечный. Он путнику тепло свое дает, но приближаться к пламени опасно. Как гибнет мотылек в его беспечном жаре, легко сгореть в костре такой любви. И после ничего не остается – лишь дым и пепел. Их развеет ветер.

Анна подняла левую ладонь, и сотни глаз устремились к другому краю сцены, где на обитой бархатом скамеечке сидел мужчина, укутанный в алый плащ.

– Что делать мне?! – патетически воскликнула Анна, раскидывая руки, точно на распятии. – Любить и умереть? Иль жить и затаиться мукой неразделенного со мной любви? Душа моя в смятении безмерном и перед выбором вся ужаса полна, ибо любая из дорог, увы! не к счастию ведет меня, а к бездне. И я стою у пропасти одна и к Небесам взываю – рассудите!..

Произнеся последние слова, Анна опустила голову и замерла в трагической позе скорбящей перед гробом. Зал в общем порыве вздохнул и через минуту, показавшуюся Анне вечностью, взорвался криками «Браво! Брависсимо!». С галерки засвистели, в ложах застучали веерами по бордюрам и спинкам кресел, партер поднялся аплодисментами.

Анна улыбнулась и медленно прижала руки к груди, всем своим существом выражая признательность публике. Цветы летели в нее со всех сторон, и от гула зрительного зала пряно кружилась голова. Анна несколько раз с благодарностью во взгляде кивнула своим почитателям и присела в поклоне. Потом она обратилась к партнерам по сцене и протянула к ним руки, призывая подойти ближе и разделить с ней радость успеха. Мужчина в красном плаще поднялся со своего места на скамеечке и направился к ней, мужчина в черном плаще обернулся, сделал шаг навстречу, и вдруг, разглядев их обоих, Анна вскрикнула.

С одной стороны сцены к ней приближался мрачный и демонический Владимир Корф, с другой – пылая негодованием и сверкая глазами, надвигался Репнин.

– Владимир! Миша! – прошептала Анна, растерянно переводя взгляд с одного на другого.

Она хотела продолжить, но слова не смогли вырваться из ее скованного ужасом горла.

Корф подошел к Анне первым. Он протянул руки к ее шее, как будто хотел задушить, и сорвал сверкавшее бриллиантами колье.

– Что вы делаете, Владимир?! – пыталась вымолвить Анна.

– Долой рабство! – без малейшего выражения на лице произнес Корф. – Отныне ты не станешь носить этот мерзкий ошейник – проклятое наследие Древнего Рима!

– Но это не ошейник, это подарок Ивана Ивановича, вашего отца! – Анна подставила руки под алмазный дождь, стремясь удержать рассыпавшиеся камни и сохранить дорогой для нее подарок. Но бриллианты разбежались и, точно капли воды, потекли между пальцами.

– Я обещал отцу, что ты станешь свободна. И я выполнил свое обещание. Прощай! – Корф гордо выпрямил спину и удалился, прямой и непреклонный, как статуя пушкинского Командора.

Анна разрыдалась, но тут же почувствовала еще одно прикосновение – Репнин взял ее руку в свою.

– Миша! Миша! – обратилась к нему Анна.

Репнин смотрел на нее с обожанием, и Анна потянулась к нему. Она хотела броситься князю на грудь, но вдруг увидела – словно со стороны – как Репнин снимает с ее пальца старинное кольцо с большим бриллиантом в дорогой оправе.

– Миша! – ужаснулась Анна. – Что вы делаете?! – Отдай кольцо! – страшным голосом приказал Репнин. – Оно не твое. Помолвки не будет. И я не женюсь на тебе. Никогда!

– Но почему? Почему? – Анна задыхалась от слез и горя.

– Ты предала меня и нашу любовь!

Репнин с силой сорвал перстень с ее пальца и ушел, так же, как и Корф, растворившись в темноте закулисья. Анна беспомощно оглянулась – со всех сторон к ней тянулись руки восторженно ревущей толпы. Пальцы поклонников скользили по бархату платья, цеплялись за атлас туфель. Анна стала отбиваться от окружавших ее зрителей, ей казалось – еще минута, и толпа поглотит и раздавит ее.

– Боже, помоги мне! – из последних сил взмолилась Анна и потеряла сознание…

* * *

– Эко же тебя перекрутило, девонька, – всплакнула Варвара, утирая холодным полотенцем лоб своей любимицы.

Вот уже полдня Анна металась в бреду, и Варвара не отходила от нее, сбивая жар верными народными средствами. С тряпицы скапывала в рот целебный отвар, заботливо растирала холодные пальцы рук и ступни.

В таком состоянии Анну нашел в лесу Никита и на руках принес в поместье, прижимая девушку к груди, словно драгоценную ношу. Поначалу Варвара подумала, что Анна замерзла – та дрожала и часто впадала в забытье, но потом догадалась, что лихорадка эта совсем иного свойства.

В муфте Анны Никита нашел вольную, подписанную Владимиром Корфом, но в полусне девушка все время звала князя Репнина и без конца просила простить ее. И, поневоле вслушиваясь в ее горячечный бред, Варвара поняла, что поторопилась благословить свою девочку, когда вернувшийся с дуэли живым и невредимым молодой барон сообщил ей, что оставил Анну вместе с женихом – князем Репниным. Владимир выглядел опустошенным и растерянным, и сразу же ушел к себе, не показавшись к обеду и выгнав из кабинета сунувшуюся было к нему с чаем Полину.

На какое-то время в доме воцарилась тревожная тишина, и лишь возвращение Никиты всколыхнуло этот опасный своей непредсказуемостью покой.

Анну положили на кровать в ее комнате, и, глядя, как она стонала и бредила, Варвара ощущала безмерную жалость к той, кому всегда желала только счастья и за благополучие которой неустанно молилась. Пытаясь успокоить Анну, Варвара деревянным гребнем расчесывала ей волосы и, время от времени остужая чистое полотенце на льду в тазике, стоявшем на низком табурете рядом с кроватью, протирала им горячие от жара лицо и шею девушки.

– Владимир!.. Миша!.. – звала Анна, то отталкивая руку Варвары, то хватаясь за нее, как за спасительную соломинку.

– До чего же они тебя довели, ироды!.. – всплакнула Варвара и ласково погладила Анну по голове.

– Худо ей, Варя? – тихо с участием спросил Никита.

Все это время он, точно привязанный, ходил под дверью в комнату Анны. Когда Варвара принялась укладывать девушку в постель, она прогнала его. Но потом смилостивилась и позволила наведаться к больной, правда, с одним условием – слез не разводить, руками не размахивать и голос унимать. Никита побожился, что будет нем, как рыба, и невозмутим, как сфинкс, и теперь топтался у кровати Анны, со страдальческим выражением наблюдая душевные муки своей любимой.

Никита был влюблен в Анну с детства, но она не отвечала ему той взаимностью, которую ожидало и к которой было готово его сердце. В ее заботах о себе Никита всегда видел ласку горячо любящей сестры и понимал, что все романтические надежды и желания Анны были устремлены не к нему. Никита обожал и оберегал Анну и в глубине души ревновал ее к тому сказочному принцу, к которому иногда – он видел и чувствовал это – мечтательно уносились мысли Анны. Никита и в актеры напросился, чтобы оказаться к ней поближе, а когда старый барон рассмотрел в нем драматический талант и природную музыкальность, со всем пылом окунулся в театральные страсти, ибо они единственно давали ему возможность любить и быть любимым Анной. Или ее героинями? Но какое это имело значение для влюбленного!

Театр сблизил их, и театр разлучил. Мечтая о сценической карьере для своей воспитанницы, старый барон повез Анну в Петербург, и больше для Никиты уже не было в жизни покоя. Из столицы Анна приехала с такими сияющими глазами, что его сердце едва не оборвалось. Никита понял – Анна встретила своего принца. А после того, как принц – князь Репнин – и сам приехал в поместье, Никита отчаялся и едва не лишился рассудка.

И вот – свершилось! Когда, отправив ушибленного перевернувшимися санями Модестовича домой, Никита заметил, как по дороге к поместью, загоняя коня, промчался Корф, и следом в сторону озера проскакал на своем рысаке князь Репнин, он понял – что-то случилось. Анны с ними не было – Анна осталась одна! Где она? Что с ней? И только он сейчас рядом! Только на его помощь она может полагаться, только он готов поддержать ее в трудную минуту. Пришел его час, подумал Никита, и бросился на поиски Анны.

Добежав до места дуэли, Никита увидел лишь вытоптанный на поляне снег да пустую сторожку, еще не остывшую от свежего огня, разожженного кем-то в низенькой печи. На полу Никита разглядел меховую муфточку Анны – он поднял ее и прижал к груди. Аннушка, милая, родная, какие беды тебе еще довелось пережить?!

Он нашел ее в лесу в стороне от зимовища лесника. Анна брела без дороги, через сугробы, не видя пути, не чувствуя холода, и буквально упала на руки подбежавшему к ней Никите. Упала без сил и тут же потеряла сознание…

– Насмотрелся, голубчик? – проворчала Варвара, мягким жестом отстраняя от кровати склонившегося над Анной Никиту. – Вот и ладно, хватит с тебя! Иди, иди, ты свое дело сделал, спас ее – пусть теперь страдалица наша отдохнет. Потом миловаться будешь. Никуда она не убежит, слаба еще. Ступай с Богом, не мешай!

Никита хотел возразить, но Варвара по-матерински мягко, но властно выставила его за дверь и вернулась к постели Анны.

Произошедшее тронуло Варвару до глубины души – Анна была ей как дочь. И, хотя в одно и то же время у нее на руках оказались двое безымянных малюток-подкидышей, именно Анну она привечала всем сердцем и была расположена к ней всей душой. Маленькая Полина казалась Анне сестрой – такая же светленькая и голубоглазая, но со временем ее неусидчивость и дерзкий нрав превратили ее в полную противоположность молчаливой и ласковой Анне.

Повзрослев, Полина, которую Варвара много лет назад обнаружила на крыльце поместья спеленутой в красивое одеяльце, превратилась в бойкую статную девицу с недобрым характером и вызывающе броской красотой. Аннушка же, которую перепоручил Варваре старый барон Корф, с возрастом не подурнела в привычках и помыслах – выросла приятной в общении умницей, которая хорошела на глазах с каждым годом. И уж таланта Полине Бог такого, как Анне, не дал – звездочкой сияла Аннушка на сцене и пела, точно соловушка. И если Полину по ее глупости и тщеславию Варвара жалела, но при этом не стеснялась строжить и командовать, то сказать крепкое слово Анне не поворачивался язык. Уж больно она была вся ладная да пригожая. А в хороших руках – расцвела бы пуще прежнего! Вот только с этим Анне пока не везло.

Чувствовала Варвара, сердцем чувствовала – неспроста молодой барин столько лет уже бесится. Видать, и его заманила Анина сердечность и чистота, но не желает он ни в том признаться, ни покориться неизбежному. Оттого и мучает Анечку – а теперь вот еще и с женихом развел. Лиходей и самодур, даром, что барин воспитанный и благородный! Но ведь это лишь одно слово – барин, а так, по сути – мужик, грубиян, гуляка и картежник.

– Бедная ты моя, Аннушка! – вздохнула Варвара.

– Бедная, бедная!.. – шипела под дверью Полина, чуть ли не всунувшись всем телом в замочную скважину. – Разодета, как царица, научена, точно барыня, да еще барина на барина меняет, как перчатки! Ничего, ничего, ты у меня еще поплачешь и намучаешься! Ай!

Полина вдруг отпрянула – Варвара, звериным чутьем уловив шевеление в коридоре, быстро встала со стула у кровати и, подойдя к двери, толкнула ее.

– Ты чего же это, Поля, – укоризненно сказала Варвара, глядя, как Полина растирает шишку на лбу, – не уймешься никак? Все следишь да караулишь, дел у тебя других нет? Не у Христа за пазухой живешь – забот по дому, хоть отбавляй, а тебе и невдомек сделать что-нибудь.

– Мое главное дело – барина ублажать, я теперь к его постели приставлена, – огрызнулась Полина, – да только барин что-то не в духе пока. Так что посижу, подожду, как ему опять потешиться припечет.

– Ох, и развязная же ты девка! – нахмурилась Варвара. – Ни стыда у тебя, ни сочувствия! Барин, поди, дуэль переживает, наволновался сверх сил, а ты – про постель!

– Да ведь самое-то и дело! – пожала плечами наглая Полина. – Испокон веку так – первым делом после драки к бабе бежать.

– Тьфу на тебя! – ругнулась Варвара и захлопнула дверь перед самым ее носом.

– А ты на себя посмотри! – вслед ей закричала Полина. – Сама-то улсе и забыла, как кого ублажать – все шанежки да прянички! А я – молодая! И барин молодой! Он сам меня выбрал, а этой твоей замороженной отставку дал! Прогонит он ее, как пить дать – прогонит!..

Полина собралась плюнуть, но спохватилась. Неровен час, кто увидит – подумают, что на дом хозяйский порчу надумала навести. Свят, свят! А вот Аньке этой, занозе, еще отомщу, попомнит она меня, во всех смертных грешочках покается! – поклялась про себя Полина.

Она за собой эту свою слабость знала – коли зла была, должна непременно обиду расплескать или выместить. И потому частенько в гневе била посуду да стулья бросала. Вот и сейчас – завелась и принялась все Варварино хозяйство разносить да за Анькиным хвостатым выкормышем бегать с половником.

– На, Аннушка, получай! – визжала Полина, точно ведьма носясь по кухне, пока вбежавший на шум Никита не остановил ее.

– Да ты ополоумела, Поля?! Что ты делаешь! – вскричал Никита, отбирая у нее половник и вставая между Полиной и котенком, истошно мяукавшим возле ножки комода.

– А мне все равно, Никитка! Никому я не нужная, никому до меня дела нет. Хоть пропади, никто про меня не вспомнит! Не хочу такой я жизни! Опостылела мне она! Барон Анну воспитал, как дворянку вырядил, а меня?! Одного мы с ней года да происхождения, вот только почести для нас разные – мне помои выносить, ей по столицам разгуливать! Несправедливо это, Никита, не правильно!

– Полечка, – попытался урезонить ее Никита, – жизнь – она вообще не ровная. У каждого свой крест. Думаешь, у Анны житье – мед?

– А ты меня не стыди и Анькиной судьбой не попрекай! Ты ведь не меня жалеешь. Ты о ней думаешь. Знаю я – ты тоже Анну любишь, как и все.

– Люблю, – признал Никита, – но и ты мне не чужая, мы же вместе выросли. И потому горестно мне смотреть, как ты убиваешься.

– А ты не смотри! – обиженно вскинулась Полина. – Я не юродивая, и плакаться над собой не позволю. Я ждать-смотреть, как ты все Аньке позволяешь, не стану! Я с ней по-своему разберусь! Барин у меня теперь, знаешь где? Здеся!

Полина гордо выпятила грудь и крутанула бедрами.

– Не надо так, Поля! – смутился Никита. – Ты ведь в глубине души хорошая, ты добрая и сердечная…

Никита попытался Полину приобнять-приласкать, но она оттолкнула его.

– Ты меня зазря не голубь, это место под барина занято! А зазнобе своей скажи – пусть уезжает подобру-поздорову! Пока я при Владимире Ивановиче, руки у меня развязаны! Я вот себе вольную выправлю и еще вам всем покажу, кто здесь самая красивая да талантливая! Всего добьюсь! И тогда ты меня не утешать, а ласки моей, как милостыни, просить станешь. И не смотри так на меня – я и сама ученая, знаю, что почем.

Никита горестно покачал головой – спорить с ней не стал, а рассудил – не даст Полина Ане покоя, со свету, может, не сживет, а крови попортит немало. Хуже пиявки – они-то ведь лечат, а эта – присосется и всю душу вытянет…

И тут пришла Никите в голову мысль… Есть, однако, в поместье человек, который сумеет проблему эту разрешить. На все пойдет ради денег.

Никита подумал о Модестовиче'. О том, что управляющий опомнился и за старое взялся, ему Варвара потихоньку рассказала, когда он Анну из леса принес.

– Разве так бывает? – удивился тогда Никита. – Ведь Божий человек стал – не нарадуешься!

– Бывает, бывает, – кивнула Варвара. – Наш-то херр от удара умом повредился, да видать сани-то его обратно повернули.

– А как будто непохоже, – засомневался Никита.

– Меня не обманешь, – покачала головой Варвара. – Я человека насквозь вижу – не больной он, прячется. А скоро снова в силу войдет, ох, и наморочимся мы с ним!..

– Убью стерву! – словно надумав что-то, воскликнула вдруг Полина и подбежала к шкафу, где Варвара хранила разные опасные склянки с потравою.

– Ты что?! – бросился к ней Никита. – Что делаешь-то?

– Да клопы одолели, покоя от них нет, – тут же нашлась Полина.

– Грех это, Полечка, если дурное удумала, – тихо сказал Никита. – Не губи душу злобою, у тебя же – молодость, здоровье, красота…

– А на что они мне, когда свободы нет?

– Хочешь, я помогу тебе вольную добыть?

– Много вас – помощников… Мне один уже обещал вольную, а потом умом тронулся. Сыта я обещаньями по горло! Вам, мужикам, от меня только и надо одно…

– Но я тебе и вправду помогу, – горячо сказал Никита, стараясь быть как можно более убедительным.

– А попросишь за это чего? – Полина с интересом, но все еще недоверчиво взглянула на него исподлобья.

– Ничего, – честно ответил Никита.

Полина на минуту задумалась.

– А, ладно, – махнула она рукой и отошла от шкафчика. – Все равно всех гадов не изведешь! Неси вольную. Только помни: обманешь – Аньке не жить!

– Остынь, Поля! – «обиделся» Никита. – Мне обманывать не резон. Я помочь тебе хочу. По-настоящему.

– Что же… – Полина собиралась еще что-то сказать ему, но прислушалась и заторопилась. – Идет кто-то… Пора мне. А ты – как сделаешь, милости прошу в мою светелку! Да не красней, я от благодарности не отказываюсь. Это я с виду тертая, а по-человечески завсегда пойму – за добро плачу я одной лишь ласкою.

Полина сладострастно провела ладонью по груди Никиты и быстро вышла из кухни.

– Ох, – выдохнул он, – не девка, а кузница – и припечет, и придавит!

– Зачем Полина полетель, как куропатка? – шутливо грозя от двери пальчиком, появился на кухне управляющий.

Вот черт немецкий! – вздрогнул Никита. – Словно чувствует, что думали о нем…

– Это ты ее, Никитушка, пугаль? – Модестович обежал кухню, словно вынюхивая что-то, и, ничего не обнаружив, повернулся к Никите.

Может, спутала что Варвара, и управляющий не опомнился, снова засомневался Никита – глаз у Модестовича был мутный, раскосый, голова как-то странно перекатывалась от одного плеча к другому, и все движения тоже были странными – осторожными и плавными.

– Как же, – заметил Никита, – ее испугаешь, она сама, кого хочешь, застращает и на пушку возьмет!

– Девица – гренадер? – умильно рассмеялся Модестович и, вытянув из-под стола котенка Анны, принялся его гладить – жестко и против шерсти.

Лучик отчаянно замяукал и, сильно оцарапав управляющего, спрыгнул на пол. С Модестовича вмиг слетело все его фальшивое добродушие, и, нещадно матерясь на двух языках вперемежку, он заметался по кухне, и при этом отчаянно размахивал пострадавшей левой рукой.

Никита усмехнулся и вкрадчиво спросил:

– Карл Модестович, как вы насчет того, чтобы фальшивую бумагу по-быстрому составить?

– Что ты, Никитушка! – Модестович остановился и с наивной улыбкой захлопал рыжими ресницами. – Это грех большой перед Богом!

– Так я не о грехе, я об услуге прошу. За деньги.

– Об услуге? Да какая же это услуга, если деньги предлагаешь? – Модестович укоризненно покрутил головой и театрально повращал глазами. – Обидел ты меня, Никитушка… Пойду к себе, полью на окошке цветы – у меня там такая герань распустилась…

– Хватит пугало из себя корчить! – взорвался Никита и, схватив управляющего руками за горло, для пущей убедительности сжал пальцы. – Веди себя, как человек, Карл Модестович, а то мое терпение лопнет, и я доложу барину, какой ты на самом деле юродивый!

Модестович захрипел и знаками стал умолять, чтобы Никита ослабил хватку. Тот понимающе улыбнулся и отпустил свою жертву. Модестович сначала закашлялся, а потом повернулся к Никите – злой и совершенно нормальный.

– Напугал кота сметаной! Откуда у тебя деньги-то на фальшивую бумагу, конюх жеребячий?

– Я у Долгоруких расчет получил.

– Врешь! – не поверил Модестович. – Чтобы княгиня кому заплатила за работу по справедливости?

– Не княгиня, Андрей Петрович со мной рассчитывались.

Модестович призадумался.

– Это другое дело… Ты ко мне завтра приходи, я подумаю, что можно сделать.

– До завтра мне ждать некогда, сейчас пошли!

– Да где же я тебе нужную бумагу возьму? – оторопел от его напора управляющий. – Мне сначала на образец посмотреть надо. Примериться.

– А я тебе свою вольную покажу, но в руки не дам. Сам рядом сяду и следить стану, как ты рисовать начнешь.

– Больно ты, Никитка, прыткий, – Модестович с подозрением уставился на Никиту. – А зачем тебе вольная? Ты ведь уж давно от барина свободу получил?.. А, кажется, я догадался! Опять с Анькой бежать надумал? Да полно тебе, не сердись! Мне на вас обоих плевать, у меня свои планы есть, а в них деньги играют роль немаловажную. Сделаю я все для тебя, только уговор – деньги сейчас, и чтоб я видел, что они у тебя есть.

– Хорошо, – кивнул Никита и снял с шеи нагрудный мешочек, в котором хранил заработанные у Долгоруких ассигнации. – Вот, все, что под расчет получил.

Модестович хмыкнул и принялся ловко пересчитывать бумажки, потом удовлетворенно облизнулся и, скрутив деньги бочонком, быстро спрятал их в потайной карманчик сюртука.

– А вольная-то хороша будет? – словно между прочим поинтересовался Никита.

– Не сомневайся, – самодовольным тоном заявил Модестович, – никто не заметит, что подделка. У меня глаз-алмаз и твердая рука. А имя какое вписывать будем?

– Не надо имени, сам потом впишу.

– Дело твое, – пожал плечами управляющий. – Желание клиента – закон!

Никита понял, что Модестович подумал об Анне, и не стал его разубеждать. Они с Варварой договорились, пока Анна в себя не придет, никому о ее вольной не рассказывать. Вот самой полегчает, пусть все и объявит!

– Так пошли, что ли? – заторопил управляющего Никита.

– Как скажешь, – улыбнулся тот и с величайшей вежливостью указал ему на дверь, пропуская вперед.

– Э, нет! – хмыкнул Никита. – Мы с тобой, голубчик, рука об руку пойдем, чтоб вернее было.

– Недоверие для художника оскорбительно! – возмутился Модестович.

– Да какой ты художник! Ты – мошенник и вор!

– А Чего же ты тогда мошенника просишь о помощи?

– Надо! – нахмурился Никита.

– Ох, темнишь ты! – снова погрозил ему пальцем Модестович и подумал: «Но я твою тайну разгадаю!»

Конечно, вряд ли управляющий имел право называться художником, но каллиграф он действительно оказался отменный. И, глядя на то, как умело Модестович подделал почерк Корфа и срисовал виньетки, накрученные нотариусом, заверявшего подлинность документа, Никита уверовал в свою удачу. Ему было не жаль потраченных денег – теперь он мог отвести от Анны самую близкую беду, избавить поместье от присутствия Полины.

В то, что Полька польстится на эту бумагу, Никита не сомневался. Конечно, в глубине души он понимал, что его благие намерения достигаются далеко не чистыми средствами, но цель спасти Анну оправдывала для него все. Никита был готов принять на себя грех обмана – ведь не невинную Душу он соблазняет! Полина сама, кого хочешь, обманет и оболжет. И потом – уж очень хороша была подделка, ни за что не скажешь, что документ только-только высохнуть успел. Ни дать ни взять, самолично барином подписанная вольная.

Никита еще раз внимательно сравнил свою вольную с той, что подал ему Модестович, и с облегчением вздохнул – как близнецы! Даже и не угадаешь, какая из них настоящая.

– Нравится? – ухмыльнулся Модестович.

– Ничего, – буркнул Никита, пряча от него довольно блестевшие глаза, и тут же бросился на поиски Полины.

Она, по обыкновению, толклась в гостиной, высматривая молодого барона.

– Твоя вольная, – тихо сказал Никита, подойдя к ней и протягивая документ.

– А где имя-то мое? – недоверчиво спросила она, развернув вольную.

– Сама впиши, ты же говорила, что тебе имя твое не нравится. Придумай новое, покрасивее.

– Значит, мне теперь прямая дорога в Петербург? – растерялась Полина.

– Да хоть в Париж! – кивнул Никита.

– Спасибо, – растроганным голосом сказала Полина. – Вот уж не ожидала, что ты самым верным окажешься – как сказал, так и сделал. И когда успел?

– Она у меня давно была, – не моргнув глазом, соврал Никита, – я ее у барина для Анны просил. Но тебе ведь важнее! У нее и так все есть.

– И то правда, – глаза Полины загорелись особым, мстительным светом. – Значит, ей – ничего, а я теперь – совсем свободная?

– Так и есть.

– Ах, как хорошо! – разулыбалась Полина. – Уела я Аньку! А ты, Никитушка, молодец, я ведь думала – врешь все, чтоб от зазнобы своей мою обиду отвести. Хочешь, я тебе заплачу?

– Что ты, что ты! – Никита заволновался и отодвинулся от опасно близко придвинувшейся к нему Полины. – Я же от чистого сердца, помочь тебе хотел… Из неволи вызволить, чтобы новая жизнь у тебя началась.

– Новая жизнь? – спохватилась Полина. – И в самом деле! Чего это я? Меня господа бароны да князья ждут, а я тут с тобой прохлаждаюсь, время теряю на прислугу всякую! Посторонись-ка, идет новая звезда императорских театров!

Никита церемонно поклонился Полине, и та прошествовала мимо него, точно и впрямь сию минуту воцарилась, если уж не на престоле, то – на сцене.

* * *

– Очнулась, милая?

Анна открыла глаза и увидела над собой родное лицо Варвары.

– Почему ты плакала, Варя?

– Соринка в глаз попала, – отмахнулась та с такой счастливой улыбкой, что Анна тут же ей поверила.

– А для чего меня стережешь? – Анна попыталась подняться и покачнулась – у нее сразу закружилась голова. Варвара поддержала ее под руки и помогла сесть на постели. – Что со мной?

– А ты совсем ничего не помнишь, девонька?

– Помню… – Анна подумала немного и стала перечислять:

– Мы ехали в санях, перевернулись…

Потом я бежала по лесу… Дуэль помню. Миша… Где Миша?

– Наверное, скоро приедет. А больше ничего? – Варвара с сочувствием посмотрела на Анну и под ее удивленным взглядом решила не томить больше расспросами. – Голубушка ты моя! Ты же вольную получила!

– Вольную? – Анна взяла из рук Варвары подписанный Корфом документ и нахмурилась.

– Отчего затуманилась? – растерялась Варвара. – Счастье наконец-то улыбнулось тебе! Жалко только, что ты нас покидаешь.

– А кто тебе сказал, что я уезжаю?

– Владимир Иванович и сказал. С любимым-то женихом, да из этого дома уехать… – Варвара не успела закончить фразу – Анна вдруг лицом посветлела, и глаза ее вмиг наполнились слезами. – Да что с тобой? Что случилось-то, Аня?

– Миша… Ах, Варя! – Анна разрыдалась.

– Да что ты, Господи? – кинулась утешать ее Варвара. – Анечка, что ты, что?!

– Я же его спасти хотела, Варя, а он мне не поверил…

– О чем это ты? Кто не поверил? Почему не поверил?

– Я ведь сама ему все рассказала – что к Владимиру ночью в спальню вошла… А он.., он и слушать меня не захотел…

– Так князь не знает, что между вами ничего там не было?

– Знает, только верить мне больше не хочет.

– Значит, вот что, – твердо сказала Варвара, подавая Анне батистовый носовой платок. – Успокойся! Поссоритесь, помиритесь, не в первый раз. Коли любит, простит!

– Да, видно, не так он меня сильно любит, если не верит мне, – Анна утерла слезы и впервые взглянула в лицо Варвары с прежней ясностью. – Мало того, что не верит, он еще думает, что я к Владимиру пришла, потому что хотела остаться с ним.

– Милая ты моя! – всплеснула руками Варвара. – Начудили вы, вижу! Все хороши – что сама ты, что суженый твой разлюбезный! И Владимир Иванович хорош! Да ладно тебе! Слезы утри и успокойся. Главное, что жива и здорова.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что тебя Никита нашел – брела по лесу в беспамятстве, чуть не заболела. Но сейчас все будет хорошо.

– Никита? Я совсем не помню. Добрый он…

– И тебя любит, – вставила Варвара.

– Он-то любит, – кивнула ей Анна, – да только я для него партия совсем не подходящая. Запуталась я!..

– Вижу, вижу, все вижу, – Варвара прижала голову Анны к своей груди и провела пухлой, теплой ладонью по ее мягким, волнистым волосам – совсем, как в детстве. – Думается мне, время пришло тебе в самой себе разобраться, чувства свои проверить.

– Как же мне теперь жить, Варечка? – вздохнула Анна.

– А об этом мы с тобой подумаем на досуге, – решительным тоном сказала Варвара и велела:

– Давай-ка, голубушка, поднимайся не спеша, а я тебе подмогну. Пойдем на кухню – поесть тебе надо, а то последние силы выплачешь. Чаю крепкого налью с вареньоцем. Вишневое, что со свежей варки, пока ты там по балам да театрам разъезжала…

После чая Варвара позволила, наконец, Анне поиграть с Лучиком.

– Вот поела, силы набралась, – ворчала Варвара, – теперь можешь и с котенком повозиться.

Анна взяла Лучика на руки и прижала к себе. Тот нежно замурлыкал, довольный прикосновением хозяйки. Анна улыбнулась и в знак благодарности ласково поцеловала котенка в розовый, чуть влажный носик. В ответ котенок пару раз уморительно чихнул и принялся скрести коготками по кружевам ее платья. Девушка вздохнула, ощутив прилив нежности, и вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Анна подняла голову и увидела стоявшего в дверях кухни Владимира.

– Доброе утро! – с непривычной мягкостью произнес он.

– Доброе утро, – Анна смутилась и покраснела.

– Вы как будто плачете? Отчего? Мне казалось, у вас нет причин для столь явного расстройства. Не на всю же жизнь вы с Варварой расстаетесь…

– А я еще пока никуда не уезжаю, – тихо, но твердо сказала Анна.

– И слезы – это от лука, конечно? – с едва заметной иронией поинтересовался Корф, кивая на Варвару, подозрительно равнодушно крошившую овощи у плиты.

– Да.

– Что ж, понимаю… Князю требуется время, чтобы подготовиться к семейной жизни, надо и поместье в порядок привести.

– Я постараюсь как можно скорее найти себе новое пристанище, – гордо сказала Анна.

– Я сказал лишь, что Репнину… – смутился Корф.

– А я не хотела бы с вами говорить о Репнине, – прервала его Анна.