Текст книги "Лунное молоко. Научно-мистический роман"

Да, Альбертина – Ангел, кроткое невинное создание, не сведущая в любовных утехах, которыми его одаривают другие. Не известно, сколько времени потребуется, чтобы она из монахини превратилась в куртизанку. Поймёт ли Альбертина, что такое чувственные наслаждения без которых Юрген не мыслит своей дальнейшей жизни?

Брачные узы представляются ему теперь пожизненным заключением в свинцовой тюрьме Пьёмбо. Нет… Добровольно обрекать себя на подобную муку он не станет. А значит, нужно бежать из Венеции, бежать от своих воспоминаний, от своей детской любви… не любви даже, а фантазий на эту тему. Теперь Юрген прекрасно понимает это. Прощает глупого Турнесола за желание быть счастливым любой ценой.

Юрген написал Альбертине короткое письмо, прикрепил его к букету подсолнухов, оставил на крыльце дома Перуджино.

– Я знал, что этот Турнесол – проходимец, – проговорил Корнер, увидев в руках Альбертины подсолнухи. – Что пишет?

– Вынужден спешно покинуть Венецию из-за нового доноса, – подал голос Перуджино. – Пусть бежит, трусливый заяц. Сожги его письмо, мой Ангел. Не вздумай читать эту ложь. Уверяю тебя, там нет ни слова искренности. Не трать понапрасну время на этого Тур-не-сола. Не соли себе душу.

– Не буду, – Альбертина бросила письмо в огонь.

Стало грустно от того, что ещё одна надежда обманула её. Ещё один человек ушёл из её жизни. Альбертина взяла книгу, села у ног Перуджино.

– Ты хочешь покинуть Венецию, мой Ангел? – спросил Перуджино, участливо.

– Да, – голос Альбертины дрогнул. – Вернусь в монастырь…

– О, нет! – воскликнул Корнер. – Нет, нет, Берта. Поедем лучше в горы, в мой дом…

– И там умрём в один день, как и положено любящим друг друга супругам, – договорила она за него.

– Любящим друг друга? – Корнер остолбенел. – Ты… ты меня… лю-би-шь?

– Да, Поль, люблю, – сказала она с нежностью. – Люблю, как…

– Аминь, дети мои, – не дав ей закончить фразу, пропел Перджино. – Я соединяю вас перед Богом. Храните верности обет, оберегайте трепетное счастье. Я – примичерио Венеции данной мне властью венчаю вас сегодня…

– Примичерио… Рио… Ма-ри-о… – мелькнуло в сознании Альбертины.

Звон разбитого стела слился с колокольным звоном церкви Сан Тровозо…

Перуджино умер через неделю. Альбертина и Корнер выставили на продажу дом. Покупатель нашелся сразу же. это позволило Полю и Альбертине не задерживаться в Венеции. Судьба дома их больше не занимала.

А, между тем дом Перуджино приобрёл дурную славу. За несколько столетий он много раз переходил из рук в руки. Последним хозяином дома был француз Якоб Борзини, решивший провести остаток лет в Венеции. Поначалу он устраивал пышные приёмы, на которых собирался весь венецианский бомонд. Но день ото дня гостей становилось всё меньше и меньше. Поползли слухи о том, что хозяин не в себе, что он продал душу дьяволу. Даже слуги разбежались. Дом опустел. Борзини остался один. Его окрестили старым скрягой за то, что он с раннего утра высовывался из восьмиугольного окна и громко выкрикивал ругательства в адрес проходящих мимо венецианцев. А в одни из солнечных дней Борзини повесился, намотав на железный крюк над окном свой длинный шейный платок. Ужасающее зрелище ошеломило жителей Сан Тровозо.

Смерти Борзини моментально обросла множеством мистических подробностей. Рассказчики старались перещеголять друг друга, придумывая невероятные истории жизни и смерти Якоба. Лишь в одном они проявляли солидарность: Борзини поплатился за прошлые грехи, которых у него было много. Именно грехи отдали старого скрягу на растерзание духам мучителям. Грехи сделали его жизнь на земле такой невыносимой, что он добровольно бросился в объятия смерти, переселился в вечную безвестность, сгинул, освободил информационное поле вселенной от своих позывных, от своих вибраций, от своей души, разбившейся на сотни мельчайших осколков…

Самоубийца Якоб Борзини пополнил ряды Иуд отрекающихся от любви и веры, всегда готовых на предательство, всегда кричащих:

– Я не мог иначе… я не мог…

Но мы-то знаем, что всё это – блеф… У человека выбор есть всегда… Вопрос в другом: хочет ли Иуда этот выбор сделать? Нужен ли ему другой выход? Нужен ли…

Колено Иудино от сотворения века спорит и ссорится со всеми, предает любовь, выбирает не то, что угодно Богу, а то, что выгодно именно ему, что нужно ему в данный момент… Грех Иуды написан железным резцом на его сердце…

Поцелуй Иуды превращается в шрам на губах, рубец на шее, чёрную кляксу на душе…

Иудам нет прощения. Им уготована вечная тьма, вечные терзания и забвение…

Заб-ве-ние…

Реальность

Альбертина и Юрген сидели за столиком кафе, смотрели на горящие свечи.

– Игрой пламени и ветра можно любоваться бесконечно. Завораживающее действо, – сказала Альбертина.

– Бесконечно завораживающее, – подтвердил Юрген. – Смотрю и думаю о том, что никак не могу переключиться на реальность. Мысленно всё ещё блуждаю по улочкам Венеции.

– Мысленно блуждаю по узким венецианским улочкам и я, – Альбертина взяла его за руку. – Пора пробуждаться, профессор. Давайте поговорим о звёздах.

– Давайте, доктор, – Юрген оживился. – Я давно хотел обсудить с тобой один интересный факт.

– Я вся внимание, – она подалась вперёд. – Надеюсь, интересный факт относится к звёздам.

– Именно к звёздам, – подтвердил Юрген. – Несколько недель или месяцев назад астрономы открыли новое тринадцатое зодиакальное созвездие и утверждают, что есть ещё четырнадцатое, а возможно и пятнадцатое созвездие.

– Интересно. Как они объясняют своё открытие? – спросила Альбертина.

– Они утверждают, что ещё в древности трёхсот шестидесяти градусный горизонт был разделён на двенадцать секторов по тридцать градусов каждый. Тогда рисунок звёздного неба был другим. Он изменился потому, что земная ось наклонена и раз в двести или триста лет зодиакальная сетка смещается на тридцать градусов. Новая карта звёздного неба предполагает новые даты для знаков зодиака и вводит тринадцатый знак Офиукус – Змееносец. Под него попадают те, кто родился с тридцатого ноября по восемнадцатое декабря, – Юрген поднял вверх указательный палец.

– Отличная новость, – Альбертина улыбнулась. – Думаю, что четырнадцатый знак назовут Китом.

– Угадала. Цетус – Кит. Об этом знаке заговорили в семидесятых годах прошлого столетия. Я тут скачал новую таблицу знаков зодиака. Сейчас, найду, – достал телефон. – Ага, вот, смотри, что теперь у нас получается:

 
Козерог с 20 января по 16 февраля.
Водолей с 16 февраля по 11 марта.
Рыбы с 11 марта по 18 апреля.
Овен с 18 апреля по 13 мая.
Телец с 13 мая по 21 июня.
Близнецы с 21 июня по 20 июля.
Рак с 20 июля по 10 августа.
Лев с 10 августа по 16 сентября.
Дева с 16 сентября по 30 октября.
Весы с 30 октября по 23 ноября.
Скорпион с 23 ноября по 29 ноября.
Новый знак Змееносец с 30 ноября по 18 декабря.
Стрелец с 18 декабря по 20 января.
 

Давайте проверим, доктор Альберено, кто вы у нас нынче?

– Я у вас и нынче и всегда – Ангел, – сказала Альбертина.

– Тогда поднимаю бокал за вас, мой Ангел с грустными глазами!

– А я за вас, мой добрый друг! – она улыбнулась.

После ужина Юрген проводил Альбертину домой, поцеловал в щёку, спросил нежно:

– Заехать за тобой завтра?

– Нет. Давай оставим всё, как было прежде, – ответила она. – Вы обещали не торопить меня, профессор.

– Я помню, доктор, – он улыбнулся. – Но вы рискуете упустить время. Молодежь наступит вам на пятки.

– Я вне конкуренции, Турнесол, ты же знаешь, – она посмотрела не Юргена с вызовом.

– Знаю, знаю, знаю, – он рассмеялся. – Не обращай внимания на мою болтовню, дорогая. Просто я ищу повод к сближению.

– Мы итак с тобой слишком близки, – она отстранилась. – Мы с вами в одной связке, профессор. Сорветесь вы, сорвусь и я… И тогда ни канат Перуджино, ни лунное молоко не возвратят нас из небытия. Пещера станет нашей общей могилой, Юрген.

– Ты права, права. Лунное молоко не спасёт, а вот любовь может, – он порывисто обнял её, поцеловал в губы. – До завтра.

– До завтра…

Альбертина легла в кровать, задремала. Сквозь сон услышала звон разбитого стекла. Поняла, что прошлое не желает отпускать её. Она ещё не всё узнала, не всё…

Откуда-то из небытия появился Марио, взял Альбертину под руку, сказал:

– Тебе будет больно… Терпи… Ты должна знать всё, Берта. Чаша познания горька, но потом эта горечь превратится в радость. Просто нужно подождать… Дождись времени, когда можно любить и дарить объятия… Идём…

Марио привёл Альбертину на мост Академии, откуда открывался вид на лагуну. Солнце вынырнуло из-под воды, окрасив город пурпурной краской. Их поцелуй длился дольше, чем обычно. Но, когда он закончился, Альбертина ощутила резкую боль, словно Марио с силой ударил её под дых. Слёзы выступили на глазах. Что? Что это такое?

Марио вытащил из-за пазухи пачку писем, перевязанных тесьмой цвета рассвета, сказал безразличным, чужим голосом:

– Твоя любовь убила меня, Берта. Клятва, данная тебе свела меня в могилу. Я сотню раз умирал и возрождался. Сгорал и снова воскресал. Метался в сетях страсти, искал тебя, Берта… Упорно искал тебя во всех встреченных женщинах… Я перецеловал всех красоток и уродин Венеции… Я продолжаю это делать до сих пор… Четыре столетия, четыре века я делаю бумажных голубей из любовных писем, написанных тебе, и выпускаю их в вечность… Я их выпускаю, выпускаю, выпускаю… Но их количество не уменьшается. Писем меньше не становится… – протянул ей пачку писем. – Забери их. Сожги их… Сохрани их… читай… перечитывай перед сном… делай с этими письмами, что хочешь, но только избавь меня от терзания и муки… Избавь меня от своей любви, Берта… Забери назад свою клятву… свою верность… Прости меня за то, что я предал тебя, Берта… Да-да, я тебя предал… Но это был единственный правильный выход… Единственный, поверь мне…

– Марио, я люблю, любила и буду тебя любить всегда, – сказала она, когда он замолчал. – Я прощаю тебя… Ты не мог поступить иначе, я понимаю…

– О, святая невинность! – заорал он, схватив её за плечи. – Я мог, мог поступить иначе… Мог! Проблема заключается в том, что я не собирался поступать иначе, я не желал отказываться от плотских утех, не хотел усмирять вожделение. Чувственные наслаждения толкали меня на новые и новые приключения. Страсть, а не любовь, всецело завладела мною. Ты, Берта, чистая душа, которую я чуть не погубил, – погладил Альбертину по щеке. – Ваш неожиданный отъезд из Венеции стал для тебя спасением. Если бы ты знала, как я ликовал, когда узнал, что ты уезжаешь. Да, да, Берта. Ты плакала, а я ликовал. Ликовал, потому что разом освобождался ото всех обещаний и клятв, данных тебе. Я готов был целовать ноги твоей матери синьоре Коронеле, за то, что она, одержимая такой же страстью как и я, бежит в неизвестность за своим любовником графом Сансавино. Он увозит её и тебя из Венеции… Чуть позже я понял, что мы с синьорой Коронелой безумцы. Да-да, мы безумцы, безумцы, потому что мы отреклись от настоящей любви и выбрали смерть, – обнял Альбертину. – Тебе больно, я знаю. Но ты живой человек, а мы – мертвецы… Нет больше ни меня, ни твоей матери, ни графа, ни… Я рад, что ты отвергла Турнесола…

– Что с ним стало? – спросила Альбертина.

– Турнесол умер в доме Перуджино. Старый скряга задушил его, – ответил Марио, разжав объятия.

– Старый скряга? Нет… Я тебе не верю. Джузеппе – прекрасны человек, он не мог…

– Никакого Джузеппе не было, мой Ангел, – проговорил Марио с усмешкой. – Вы жили в одном доме с духом мучителем, который может принимать любой облик и называться любым именем. Но при этом его сущность не меняется… Сущность зла остаётся неизменной… запомни это, Берта. Только вы – чистые создания становитесь век от века ещё прекраснее… А мы… – ухмыльнулся, поправил платок на шее. Альбертина заметила синий рубец от веревки, поежилась.

– Замёрзла? – участливо спросил Марио.

– Немного, – соврала она.

Он обнял её, поцеловал в лоб, пропел:

 
Мне не согреть тебя, дитя моё.
Я не умею щедрым быть и нежным.
Но верю, всё не без-на-де-жно,
Раз вновь с тобою рядом, мы…
Я вновь явлением из тьмы,
Чтобы смущать тебя и мучить…
 

Объятия Марио стали крепче.

– Отпусти меня, Рио, – попросила Альбертина.

– Ты свободна, Берта, – сказал он, не разжимая рук.

– Прощай, любовь моя, – сказала она и проснулась…

На часах без четверти три. В руках стопка писем, перехваченная пурпурной тесьмой. Альбертина развязала её, погрузилась в чтение. Слёзы, льющиеся из глаз остановить было невозможно. Щемящее чувство тоски, утраты и безнадёжного одиночества сквозило в каждой строчке.

– Сожги эти письма, Берта, сожги, – попросил Марио, появившись перед нею. – Молю тебя, брось их в камин. Освободи меня из плена страсти, Берта… Я должен познать настоящую любовь, которая не имеет ничего общего с чувственными наслаждениями… Я не хочу больше быть таким, как все люди, живущие на земле. Они не умеют любить сердцем, чувствовать сердцем, смотреть и дышать сердцем… Они не знают, что такое настоящая, возвышенная любовь. А ты знаешь это, мой Ангел… Знаешь… Не терзай меня, сожги эти письма…

– Я не могу выполнить твою просьбу, Марио. В моём доме нет камина, – проговорила Альбертина растерянно.

– Камин есть, Берта, есть. Спустись вниз…

Она встала и пошла за Марио, зная, что в её маленькой квартирке нет ни второго этажа, ни камина. Понимала, что вновь переместилась в иную реальность, где действуют другие законы.

– Ангел мой, как я рад тебя видеть, – воскликнул Перуджино, поднявшись из своего любимого старого кресла. – Ты выросла, стала настоящей королевой. Позволь обнять тебя… Ах, как пахнут твои волосы, – зажмурился. – Радость жизни вновь врывается в открытые окна моего дома. Ты вновь воскрешаешь старого скрягу, дитя, – посмотрел ей в глаза. – Почему ты плачешь, Берта? Ты не рада видеть Марио-Рио-примичерио Венеции? Нет? Ты снова стала немой? Взяла обет молчания, чтобы не сболтнуть лишнего?

– Нет, Джузеппе, нет. Я растеряна и не знаю, что сказать, поэтому молчу, – призналась Альбертина.

– Пространство вариантов, предлагаемых нам, не такое уж безграничное, дитя моё… Шахматная доска разбита на чёрные и белые квадраты. Клавиши на рояле чёрно-белые, ствол у берёзы белый с чернотой… Подумай, поразмышляй, вспомни… Ты прекрасно знаешь те слова, которые нужны духу мучителю…

– Я отпускаю Вас, – крикнула Альбертина и бросила в огонь пачку писем.

– Мило. Умница. Рад, что ты повзрослела, – Перуджино погладил её по голове. – А ты что скажешь, Марио?

– Отпусти её, Якоб, – попросил Марио.

– Не вижу причин для того, чтобы драматизировать ситуацию, – Перуджино усмехнулся. – К тому же, нас с тобой заждалась синьора Коронела Борзини. Она лежит на кровати, смотрит на картину Якобело Альберено и грустит о несбывшихся мечтах. Что передать синьоре, мой Ангел?

– Скажите ей, что в вазе из лунного молока стоят подсолнухи, – ответила Альбертина.

– Вот как? Неужели Турнесол вышел из игры? – Перуджино скривился, посмотрел на Альбертину. – Желаю тебе счастья, моя девочка… Прощай, мой Ангел… Прощай… Идём, Рио, у нас есть неотложные дела…

Звонок будильника вернул Альбертину в реальность. Она встала, увидела на полу пурпурную ленту, подняла, зажала в кулак, сказала:

– Прощай, Марио, – разжала кулак, лента исчезла, а на ладони остался легкий, почти бескровный порез, царапина… Заживёт…

Альбертина собралась и поехала на работу.

– Привет, доктор Алберено. Отлично выглядишь, – сказал Юрген, когда Альбертина вошла в лабораторию.

– Спасибо за комплимент. Рада тебя видеть. Вот документы, над которыми я работала. Здесь есть кое-что интересное, – она положила на стол папку.

– Посмотрим, посмотрим… – Юрген погрузился в чтение.

Альбертина занялась лунным молоком. Нужно было сделать несколько повторных опытов для подтверждения результатов исследования…

Привычная жизнь с заботами, радостями, огорчениями и планами на будущее вытеснила чужое прошлое из её памяти, из сердца, из души…

На Рождество Юрген сделал Альбертине предложение. Она его приняла.

Свадьбу играли в Венеции. Обряд венчания проходил в церкви Санта Мария делла Салюте, которую построили в 1687 году в память о спасении города от чумы…

На венчание приехал их друг Перуджино – великовозрастный малыш, как называла его Альбертина. Перуджино ходил со странным, дурашливым выражением лица и напевал:

 
Канат Перуджино вас крепко связал…
Канат Перуджино счастье вам дал…
Канат Перуджино не разрубить…
Должны вы всё время счастливыми быть…
Канат Перуджино вам дан, чтоб любить…
 

Обняв Альбертину, он признался:

– Не ожидал, что Венеция произведёт на меня та-а-а-кое впечатление! Здесь я вдруг осознал, что жизнь похожа на клубок, перепутанных нитей. И, наконец-то понял, что люблю, люблю до беспамятства свою дорогую, единственную и неповторимую синьору по имени… Венеция. Я готов целовать здесь каждый камень. Благодарю, что вы уговорили меня приехать сюда. Я словно воссоединился с чем-то дорогим, давно утраченным, полузабытым… Мне только пятьдесят, но кажется, что за плечами вечность, прожитая здесь, в Венеции. Может, мне пора жениться? Могу я сделать предложение подружке невесты? Паола…

– Ну-у-у, – протянула та многозначительно и скривилась.

Неуклюжий Перуджино ей жутко не нравился. Она не понимала, что такого особенного Альбертина нашла в этом располневшем, неухоженном человеке. Нет, сейчас Перуджино принарядился, но ощущение неухоженности осталось. Не было в нём особенного мужского шарма, который нравился Паоле. Искать прекрасные стороны души Перуджино ей не хотелось. Зачем тратить время на неуклюжего толстяка, когда вокруг столько очаровательных мужчин. Вот, к примеру распорядитель свадьбы Корнер. Он не красавец, но есть в нём именно та изюминка, которая бросается в глаза с первой же минуты и не отпускает тебя. Магнетизм, зародившийся на уровне подсознание, сродни чуду. А Перуджино – маменькин сынок, который никого себе не нашёл. А раз так, значит, с ним что-то не в порядке. И тут никакие душевные качества не помогут. Хотя…

Здесь в Венеции с Паолой происходит нечто особенное. Объяснения своему состоянию она пока найти не может. Возможно, Венеция обладает магическим свойством видоизменять действительность. Она словно предлагает взглянуть на реальность под другим углом, услышать голоса вечности.

Песню гондольера заглушило недовольное бурчание Перуджино:

– Я знаю, знаю, каждой из вас нужен мачо, развратник, Казанова… На трепетную душу вам плевать…

– Вовсе нет, – возразила Паола. – Не стоит сердиться на женщин, Джузеппе. Мы думаем о душе всегда. Я ничего не ответила тебе, потому что мы ещё не так хорошо знакомы, чтобы говорить на подобные темы.

– Ты права, Паола, мы с тобой чужие люди, – он похлопал её по руке. – Расслабься, дорогая, я пошутил насчёт женитьбы. Я так давно живу на этой земле, что мне уже никто не нужен, кроме синьоры по имени Венеция. Она вне конкуренции. Я не променяю её ни на одну из земных красоток… ни на одну… Венеция моя единственная, большая и чистая любовь, которой тебе так не хватает.

Паола рассердилась. Перуджино словно читал её мысли. Она верила в большую, чистую, единственную любовь, ждала своего избранника, который где-то заблудился. Она завидовала Альбертине, сидящей в соседней гондоле в объятиях Юргена. Злилась на подругу за то, что та её опередила. Белый свадебный наряд, цветы, улыбки, венчание в Венеции – этого у Паолы нет, и не известно в каком обозримом будущем появится такой же Турнесол, пылающий любовью и страстью. Неужели, придётся отказаться от своих принципов и начать поиски?

– Никогда не поздно всё в жизни поменять, а потом всё начать сначала, – сказал Перуджино и запел свою смешную песенку про канат, который поможет забыть про огорчения и стать счастливым.

Паола решила, что унывать не нужно. Она молода, привлекательна, полна сил и желаний, которые не должны остаться незамеченными. Эта мысль примирила её с Перуджино. Она даже охотно допела вместе с ним финал песни:

 
Должны мы всё время счастливыми быть…
Канат Перуджино нам дан, чтоб любить…
 

Для свадебных торжеств семья Ломбардо придумала специальный непромокаемый белоснежный чехол, которым покрывали гондолы. Это выглядело необычно и торжественно. Белая гондола молодоженов привлекала всеобщее внимание.

Гондольер Энрике Ломбардо старался изо всех сил. Ему хотелось произвести впечатление на Юргена и Альбертину, и это у него получилось. Юный загорелый гондольер, одетый с особым шиком, напоминал графа, жившего в семнадцатом веке. Отсутствие напудренного парика и задиристый взгляд выдавали в Энрике современного человека. Для восемнадцатилетнего юноши эта свадьба была первой в жизни. Энрике хотелось запомнить всё до мелочей: взгляды, рукопожатия, поцелуи… Поцелуи Энрике нравились больше всего. Ему хотелось, чтобы Альбертина и Юрген целовались непрестанно. Он пел самые проникновенные песни, играл на потаенных струнах их душ. Его голос взлетал ввысь, дробился там на множество звуков и опускался вниз жемчужинами слов, воспевающими красоту невесты и силу её возлюбленного.

Очарование Венеции перетекало из канала в канал, сопровождая свадебную гондолу до места праздничных торжеств. Сейчас они сойдут на берег и станут земными людьми. Энрике нарочно оттягивал это время, хотел, чтобы молодожены подольше побыли венецианцами. Он ни за что бы не причалил к дому Дездемоны, где томились в ожидании гости, если бы распорядитель торжеств Поль Корнер не закричал ему с моста Дьявола:

– Энрике, побойся Бога! Неужели ты забыл о краткости всего земного?

– Увы, мой друг, забыл… – пропел ему в ответ Энрике. – Ещё один изгиб судьбы, и мы причалим.

Альбертина и Юрген рассмеялись. Им тоже не хотелось расставаться с Венецией.

– Давайте сбежим ото всех. Сбежим, так же, как четыреста лет назад это сделал мой далёкий предок Марио Ломбардо, – сказал Энрике с юношеским азартом.

Альбертина и Юрген переглянулись. Что это: новая сказка или реальность, о которой они не знали?

– Это было в семнадцатом веке, когда чума убивала всех подряд, оставляя чёрные отметины на людских судьбах, – пояснил Энрике, заметив недоумение на лицах молодожёнов. – Никто не знал, откуда появился этот смертоносный вирус и куда потом исчез. А Марио кое что разузнал, но ему не поверили. Его посчитали умалишенным. Ещё бы, кто отважится искать ответы у мертвецов… Ой, простите, у вас праздник, а я… – Энрике запел свою любимую венецианскую песню, чтобы реабилитироваться перед гостями.

– Прошлое не хочет отпускать нас, – Альбертина сжала руку Юргена. Глаза погрустнели.

– Энрике, а куда сбежал твой предок? – спросил Юрген, когда песня смолкла.

– В горы, – ответил Энрике. – Говорят, что Марио только претворился мертвым, инсценировал свою смерть, чтобы стать другим человеком.

– А зачем ему нужно было становиться другим? – удивилась Альбертина.

– Чтобы спасти мир, – ответил Энрике преисполненный гордости за предка. – Родившийся заново Марио, изобрел противоядие от чумы, поэтому-то она так неожиданно закончилась и больше никогда не повторялась. Да-да, чумы больше не было на земле с тех самых пор.

– Фантастическая история, – проговорил Юрген, улыбнувшись.

– Это правда, – Энрике обиделся. – В архиве есть об этом запись.

– Я была в архиве, там об этом ни слова, – сказала Альбертина. – Там написано, что…

– Марио Ломбардо умер, забрав с собой вирус чумы, – закончил Энрике спокойным, но твёрдым голосом. – А дальше написано, что через пять лет Марио вновь появился в Венеции.

Звон разбитого стекла расстроил Альбертину окончательно. Она прижалась к Юргену.

– Я замерзла, милый. Давай причалим к берегу.

– Да-да, дом Дездемоны совсем рядом, – Энрике принялся грести усерднее. – Простите, что напугал вас своими историями. Живите счастливо. Любите друг друга, как Марио и Альбертина.

– Благодарим, вас юный друг, но мы уж лучше будем любить друг друга, как Юрген и Альбертина. Наши чувства ничуть не хуже, чем у твоих предков, – парировал Юрген.

– Не сомневаюсь, синьор! – воскликнул Энрике. – Просто это венецианская легенда о мальчике и девочке, которые предпочли утонуть в Гранд Канале, чтобы всегда быть вместе. Но я лично считаю, что жить лучше. Из-за любви не стоит терять голову. Всё ещё может сто раз поменяться: печаль станет радостью, а слёзы смехом. Мы прибыли к дому Дездемоны. Вас ждут гости. Рад нашему знакомству. Вы прекрасная пара. Давайте сделаем фото на память. Я поставлю его рядом с книгами Марио Ломбардо в нашем музее и подпишу: Энрике Марио Ломбардо продолжает традиции предков…

Сойдя на берег, Альбертина и Юрген попали в объятия синьоры Коронелы.

– Боже мой, Альбертина, какая же вы красавица! – пропела она восхищённо. – Счастья, счастья, счастья и любви вам, дети мои. Берегите мою девочку, синьор. Берегите друг друга, мои дорогие.

Альбертитна улыбнулась ей в ответ, а душа заныла:

– Зачем ты пригласила Коронелу? Зачем ты снова вторгаешься в чужую реальность, в чужое прошлое?

– Мой супруг Якоб Борзини, к сожалению, не смог поздравить вас лично, но он присоединяется ко всем моим словам. Якоб снова в отъезде. Теперь он, по-моему где-то в Лондоне. Перекати-поле, – рассмеялась. – Идёмте в дом, вы озябли. Вечером от воды веет прохладой.

Двери ресторана распахнулись, грянул свадебный марш. Гости расступились, пропуская молодожёнов.

– Какие мы безумцы с тобой, Юрген, – прошептала Альбертина. – Зачем мы затеяли этот банкет? Сидели бы сейчас на балконе, пили Кьянти и наслаждались прохладой венецианской ночи.

– Через четыре часа мы это сделаем, – Юрген поцеловал её руку. – Потерпи, моя хорошая.

Когда распорядитель дал слово гостям, первой поднялась Коронела.

– Господа и дамы, позвольте подарить молодоженам знаковый подарок! – она подала знак Корнеру. Тот установил на мольберт картину. Синьора Борзини, как заправский тореадор, сорвала с неё ткань, воскликнула:

– Мы с супругом дарим вам Венецию семнадцатого века, написанную художником Якобело Альберено. Вашим далёким предком, моя дорогая Альбертина. Да-да, мой супруг отыскал связь с прошлым, – заявила она победоносно, выдержала паузу. Ей доставляло удовольствие ощущать своё превосходство над остальными. Никто из гостей и помыслить не смеет о том, что известно ей, Коронеле Борзини.

– Моему супругу не давало покоя не только портретное сходство нашей дорогой Альбертины с единственной дочерью художника, но и редкая фамилия Альберено, – проговорила Коронела, насладившись свои триумфом. – Якоб человек дотошный. Он нашёл таки следы. И знаете где? В архиве Бургундии! Сейчас я вам покажу копию свидетельства о браке Альбертины Альберено и…

– Мне хочется убежать отсюда, – проговорила Альбертина, сжав руку Юргена. – Зачем она устроила этот фарс?

– Наверное, она в прошлом была комедианткой, – сострил Юрген.

Коронела водрузила на нос очки, прочла:

– Вдова королевского винодела Поля Корнера Альбертина Альберено, урождённая Венецианской республики, дочь художника Якобело Альберено вышла замуж за архивариуса Юргена Турнесол, урождённого Венецианской республики двадцать пятого числа месяца Нисан, – улыбнулась. – Сегодня двадцать пятое апреля. Месяц Нисан лучший для свадебных торжеств. Вы всё сделали верно, мои дорогие Альбертина и Юрген. И ещё, важный факт, – подняла вверх указательный палец. – После венчания к фамилии Албертины Альберено прибавилась фамилия Турнесол! Господа и дамы, через четыреста лет история повторяется, а мы то с вами решили, что мы попали на новый виток времени. Увы, и ах, господа и дамы, всё уже было в прежних веках, как утверждают пророки. И сегодня мы можем им поддакнуть. Мы должны согласиться с ними, ведь теперь наша Альбертина носит двойную фамилию. Так?

– Так! – крикнули гости хором.

– Не хватает ещё фамилии Корнер, – вставил своё слово распорядитель торжества. Дружный смех его подзадорил. – Не знал, что наши предки были в родстве, но интуитивно почувствовал притяжение к вам, несравненная Альбертина.

– И мы к вам, господин Корнер, – сказал Юрген с изрядной долей сарказма. – Венеция и венецианцы не перестают нас удивлять. Синьора Коронела, мы благодарим вас за такой шикарный подарок, но…

– Замечу, мой дорогой, что это – оригинал. Это полотно работы Якобело Альберено датировано 1625 годом, – заявила Коронела. – Можете отнести картину в музей, если боитесь вывозить антиквариат из Венеции. Только не забудьте пригласить прессу, чтобы прославиться на весь мир.

– Да они и без вашего полотна в двух шагах от мировой славы, – заявил Перуджино. – Они открыли лунное молоко, которое сделает прорыв в медицине.

– Надеюсь, этот прорыв произойдёт ещё при нашей жизни, – сказала Коронела с усмешкой. – Помнится мне, о лунном молоке говорили ещё в начале семнадцатого века. Но, кто об этом знает? Про лунное молоко благополучно забыли, как забудут о многом другом… Я не расслышала ваше имя, мой мальчик…

– Джузеппе Перуджино, – ответил тот, поклонившись.

– О-о-о! – глаза Коронелы засияли. – Вы двойной тезка человека, впервые заговорившего о лунном молоке. Вы идёте по его стопам, Джузеппе. Рада, что рядом с моей дорогой девочкой такой прекрасный человек. И знаете, что, синьор Турнесол, я сделаю для вас копию картины. Вы правы, увозить шедевры из Венеции не нужно. Мы с супругом сами отнесём картину в музей и станем героями светской хроники, – гости рассмеялись, заговорили каждый о своём.

Коронела подошла к Альбертине, сказал:

– Спасибо, что пригласили меня на торжество. Жалко, что остановились не в нашем отеле. Но уж в следующий раз, не вздумайте проехать мимо, – обняла Альбертину. – Вы мне, как родная дочь. Искренне рада за вас и Юргена. Будьте счастливы. Я вынуждена откланяться. Пора, – положила руку на плечо Юргена. – Берегите мою девочку, любите её, Турнесол. Она редкой души человек, редчайшей.

– Я это знаю и ценю, – сказал Юрген, посмотрев на Альбертину. – Мне потребовалось четыре года, чтобы уговорить несравненную синьору Альберено стать моей женой.

– О-ля-ля, так вы – неприступная крепость Форстейн, моя дорогая! – воскликнула Коронела. – Да, вашей выдержке можно только позавидовать. Я выдержала только недельную осаду, а потом сдалась. Но это не мешает нам быть вместе вот уже четыреста лет, – рассмеялась, увидев изумление на лицах Альбертины и Юргена. – Шучу, шучу… Обожаю вас, мои милые. Arrivederci…

Коронела ушла, её место рядом с молодожёнами занял Перуджино. Его громкий голос заставил замолчать остальных гостей.

– Мои дорогие друзья Альбертина и Юрген, я счасстлив, что канат Перуджино связал вас крепко-накрепко. Я горд тем, что дружу с такими удивительными людьми, прекрасными учёными, смелыми исследователями, которые ради науки не боятся спускаться под землю и проводить там в полной темноте по несколько суток ради того, чтобы найти какую-то плесень, могущую спасти человечество от вымирания. За вас, мои хорошие! За вас, мои любимые подсолнухи, мои ненаглядные Турнесолы! Я счастлив, что принцесса наконец-то разглядела и оценила трепетную душу человека, раздвигающего ради неё земные недра. Горько! Горько, мои родные! И спасибо вам за сказку, подаренную всем нам…