Текст книги "Благодетельница (сборник)"

Света зашла в пустой ресторан, устроилась за столиком у стеклянной стены. Отсюда открывался вид на взлетную полосу, и можно было смотреть, как беспечно взлетают и тяжело садятся утомленные долгой дорогой самолеты.

– Принесите, пожалуйста, белое вино и пепельницу, – попросила она подошедшего официанта и закурила. Странно, курить Света начинала всегда по дороге в Москву и заканчивала на обратном пути. Как будто в самолет садился один человек, а из Москвы, ощутив под ногами прочную земную твердь, возвращался совсем другой. Вот и сейчас мысленно она унеслась далеко от семейных проблем. В голову лезла приятная, несущественная ерунда: в Москве сейчас мороз, сугробы выше человеческого роста. Мама печет пироги. От этих мыслей на душе становилось тепло и радостно, как после глотка коньяка. Она потягивала вино, наблюдая, как за соседним столиком крепкий мужчина в спортивном свитере поедает огромную, как вулкан, гору салата. Света попыталась определить его национальность. Лицо южанина – смуглое и красивое, крепкая шея, открытый лоб. Может быть, итальянец.

Мужчина оторвал взгляд от салата и, взглянув на Свету, улыбнулся. Сердце вдруг сладко дрогнуло: наш! Все-таки, несмотря на массовую миграцию и лихорадочное впитывание чужих культур, сохранились еще неуловимые признаки, по которым русский человек в любой толпе выделит соотечественника.

– Вы тоже в Москву? – весело спросил мужчина. – Я видел вас на регистрации.

– Да, – улыбнулась Света и облегченно вздохнув, добавила: – Домой!

– Ну так пересаживайтесь ко мне. Я по российской привычке вино бутылками заказываю, поможете допить. – Для убедительности он приподнял со стола початую бутылку.

– С удовольствием. – Света перебросила за соседний столик сумку и пальто. Мужчина встал и галантно предложил ей место.

– Звать меня просто – Иваном, – представился он. – Только не говорите, что мне это имя совсем не идет. Я и сам знаю, что как корове седло.

– Ну почему же… – неуверенно возразила Света.

– Ну потому, что не идет. А вас как величать?

– Светлана.

– Вот! А вам ваше имя очень к лицу, просто как дорогое ожерелье на шее красавицы.

Светлана рассмеялась:

– Вы что, поэт?

– Почти.

– Как это так – почти?

– Я писатель-неудачник. Мотаюсь по миру в поисках пропитания.

– Ну и как, нашли что-нибудь?

– Да нет, одни обещания.

– А что вы пишете?

– Да что все пишут, то и я – детективы, мусор всякий.

– У вас что-нибудь уже напечатано?

– Много чего напечатано. Я ведь этим живу.

– Как интересно! – искренне восхитилась Света.

– Да нет, ничего тут интересного. Ремесло, как любое другое. Вот если бы я писал красиво, как Набоков, или хотя бы просто, как Нагибин, тогда было бы интересно, тогда было бы творчество.

– А вы так не можете?

– Вы издеваетесь? Сейчас никто так не может. Я пополняю армию посредственностей. Щебечем, как воробьи на навозе. Ой, послушайте, по-моему, наш рейс объявляют.

Света прислушалась.

– Точно! – Обрадовалась она. – Ну наконец-то.

Они быстро собрали вещи и быстрым шагом направились на посадку.

– А мне жалко, – заметил ее новый знакомый. – Я бы с вами еще поболтал.

Его обескураживающая простота подкупала и завораживала. «Внешне он, может быть, и Джованни, а по характеру – совершенный Иван», – подумала она с нежностью, а вслух добавила:

– Вы не огорчайтесь, нам два часа лететь, еще надоедим друг другу.

– Если места поменяем. Вы где сидите?

– Я бизнес-классом лечу, – смутилась Света.

– Тем лучше! – обрадовался ее новый попутчик. – Легче поменяться будет. Вы же пересядете ко мне? – Он слегка забежал вперед и заглянул Свете в глаза. Взгляд у него был настойчивый и сильный – взгляд настоящего мужчины, который ни на секунду не сомневается, что ради него можно поступиться дорогим бизнес-классом.

– Ну конечно же, пересяду, – засмеялась Света. – Если на мое место желающие найдутся.

Как это ни странно, желающих на место в бизнес-классе не оказалось. Все сидели парами и ничего менять не собирались. Иван долго беседовал со стюардессой и наконец, радостно устроившись рядом со Светой, облегченно вздохнул.

– Все в порядке, договорился, – заявил он. – У вас есть пятьдесят долларов?

Света удивленно вскинула глаза.

– Да вы не волнуйтесь, – успокоил ее Иван, – только до Москвы. Я последние деньги в ресторане выложил. Думал – по дороге больше не пригодятся. Идиотская привычка – тратить все до последнего цента…

– Ладно, – смягчилась Света, поддаваясь его почти детскому обаянию. Она достала разбухшее портмоне и протянула мужчине деньги. – Идите, расплачивайтесь.

Они провели в самолете не два часа, а ровно сто двадцать минут, каждая длиною в вечность. Света рассказала малознакомому человеку всю свою жизнь, до самых подробностей, с такой легкостью, словно это все не имело к ней больше никакого отношения. Она видела перед собой умные и нежные глаза Ивана, его красивое лицо с падающими на лоб шелковистыми кудрями, внимательный наклон головы и чувствовала себя полузамерзшей в снегах под лучами горячего солнца.

– Надо же, как интересно, – задумчиво произнес Иван и провел рукой по ее волосам. – Твоя жизнь – это же готовый роман. Остается только записать. И я это обязательно сделаю.

– Ты находишь? А мне кажется, что все это скука, обычная мещанская возня, без взлетов и вдохновения. Если бы ты только знал, как я от всего этого устала!

– Горя ты не знаешь, – улыбнулся Иван, – поэтому устаешь от счастья.

– А ты знаешь?

– Я – нет, но у меня не получаются самые простые вещи.

– Какие?

– Ну, например, семья. Вот, скажете, проблема! Большого ума вроде бы не надо. А я, когда смотрю, как моя соседка Варька своего мужа, пьяного, перепачканного черт знает в чем, в квартиру затаскивает, а там вместе с детьми раздевает папочку, – ей-богу, завидую. Вот даже он, свинья свиньей, – а все кому-то нужен! Кто-то его любит, кто-то жалеет.

– А ты, что же, так никому и не нужен? – усомнилась Света.

– Я многим нужен, но возиться со мной никто не станет, и любить меня, как Варька своего алкоголика, никто не будет.

– Почему? Откуда такие мысли?

– Да потому, что так оно и есть. Я не даю никому привязаться к себе по-настоящему. Как только чувствую, что обо мне начинают заботиться – суп варить или, не дай бог, стирать-убирать, так у меня от скуки волосы дыбом встают. Ничто на свете не может заставить меня поцеловать женщину, которая выстирала мои носки.

Света засмеялась.

– Здесь не смеяться, а плакать нужно, – улыбнулся Иван. – Мне скоро сорок, а живу, как тинэйджер.

– Вам просто нужно найти женщину с домработницей. Каждый будет занят своим делом – жена целуется, домработница стирает носки – и все довольны.

– Нет, нет, только не это! – шутливо испугался Иван. – Те, которые с домработницами, капризные, а я этого терпеть не могу. – И тут же серьезно добавил: – Мне бы такую, как ты… – Его лицо было так близко, что Света чувствовала его дыхание. – Тебя я даже без домработницы бы терпел. У меня такой женщины никогда не было…

– Какой? – прошептала Света, с трудом превозмогая желание дотронуться до его щеки губами.

– Такой, без недостатков. Вообще-то один недостаток у тебя есть…

Стряхнув с себя наваждение, Света изумленно приподняла бровь.

– Ты не моя, – печально произнес Иван и, тяжело вздохнув, откинулся на спинку кресла.

В этот момент в железном брюхе самолета что-то грохнуло.

– Шасси! – догадалась Света. – Прилетели! – Она смотрела испуганно, как растерявшийся ребенок, из рук которого вытягивают любимую игрушку.

По проходу поплыла стюардесса, оглядывая пассажиров с казенной улыбкой на лице. Убедившись, что в маленьком салоне бизнес-класса все в порядке, она исчезла за серой занавесочкой.

Света посмотрела в окно.

– Москва… – сказала она с тоской. Под самолетом открылись белые поля. – Как же я соскучилась по снегу!

Она повернулась к Ивану, физически ощутив на себе тяжелый, как наркоз, взгляд.

– Интересно, если бы мы с тобой летели до Марса, нам бы хватило времени? – Он взял ее лицо в ладони и стал рассматривать так, как будто хотел и не мог поверить, что это не мираж. Света слегка отшатнулась и тут же почувствовала на губах поцелуй – требовательный и нежный. И в этом поцелуе растворилось все без остатка – и Германия с ее хмурыми жителями, и Даниель с непробиваемой душой, и Марина со всеми ее мерзостями. И даже Маша – пусть на мгновение – тоже перестала существовать.

– Я увижу тебя в Москве? – шептал Иван, пробегая по Светиному лицу губами. – Не оставляй меня! Я теперь без тебя пропаду…

Самолет приземлился, подали трап. На улице было темно и холодно. Они спустились в снежную московскую ночь, потом ехали на автобусе к терминалу, проходили паспортный контроль – все, как во сне. В зале прилета едва не потеряли друг друга в толпе встречающих.

– Такси! Такси! Такси не нужно? – слышалось со всех сторон. – Такси, недорого.

– Сколько?

Потрепанный водитель окинул Свету опытным взглядом и, видимо, быстро что-то подсчитав в уме, произнес:

– Пятьдесят.

– Поехали.

– Ты не возражаешь, если я с тобой до Москвы доеду? – спросил Иван. – Меня встречать некому.

– Ну что же с тобой делать, – улыбнулась Светлана. – Придется довезти.

В салоне такси было темно и душно, водитель, плотно задраив окна, одну за другой курил нестерпимо вонючие сигареты. Хлипкая дверь подозрительно дребезжала, грозя в любую минуту раскрыться и вышвырнуть пассажиров на ледяной асфальт. Забытые, казалось, детали московского быта лезли в глаза, нос и уши, вытесняя волшебные ощущения от перелета Берлин – Москва.

Ивана как будто подменили. Он сидел хмурый, отвернувшись лицом к окну, и всматривался в черноту дороги. Света чувствовала себя глупо. Такого поворота она никак не ожидала. «Что все это значит? – гадала она. – Я что-то сделала не так?»

– Что с тобой? – наконец не выдержала Светлана и дотронулась до его руки.

– Ничего. – Иван отдернул руку.

– Ну, как знаешь. – Света отвернулась, сделав над собой усилие, чтобы не заплакать.

– Знаешь, о чем я думаю? – услышала она через мгновение.

– О чем?

– Вот почему все люди влюбляются как-то по-человечески – ликуют, радуются, а я каждый раз как воз на себе тащу.

– Каждый раз? И часто это с тобой случается?

– Редко, – серьезно ответил Иван. – А так, как сейчас, вообще впервые.

Она сразу же потянулась к нему, жадно впитывая его слова и откликаясь на них. С ней тоже такое впервые. Непостижимо. И все это случилось за какие-то два часа – срок в масштабах человеческой жизни просто смешной.

– Где ты живешь? – спросила Света.

– В Сокольниках. А ты?

– А я на Бауманской. Мы с тобой почти соседи. – Света достала деньги и, протянув их водителю, сказала: – На Бауманскую, а потом в Сокольники.

– Зачем? – пробормотал Иван. – Я мог бы и пешком дойти.

– Да ладно, – снисходительно улыбнулась Света. – Я надеюсь, ты не всегда будешь кататься за мой счет.

И тут же осеклась. Было видно, что Ивана это обидело, он опять отвернулся и стал упрямо смотреть в окно. Он сидел рядом, совершенно чужой, как будто не было этих двух часов в самолете, перевернувших ее отношение к себе, к жизни, к будущему. Ее душа отчаянно металась в поисках подсказки, выхода. Как заставить его опять смотреть на нее сумасшедшими глазами, говорить такие чудесные слова? Ей казалось, что машина едет слишком быстро. Вот сейчас поворот с кольца, а там – две минуты и дома.

– За поворотом направо, – сказала она водителю и с надеждой взглянула на Ивана. Он не шелохнулся. – Еще раз направо, под арку, вот здесь остановитесь, пожалуйста.

Такси остановилось, водитель пошел открывать багажник.

– До свидания, Ваня, – скороговоркой пробормотала Света и, чтобы не выдать своего отчаяния, стремительно выскочила из машины.

Дом встретил ее привычными запахами и звуками, только ощущения были совсем не привычные. Вместо радостного подъема, который она испытывала всегда, возвращаясь домой, она ощущала вокруг себя непробиваемую, враждебную пустоту. Света нажала на кнопку лифта. Двери разъехались, она затащила багаж и, повернувшись лицом к выходу, хотела нажать кнопку седьмого этажа, как вдруг заметила, что в массивную дверь подъезда кто-то стучит, изо всех сил дергая ручку с другой стороны. Лифт закрылся. В Светиной груди радостно ухнуло. Она нажала на первый этаж, и в разъезжающемся проеме увидела, как за высокой стеклянной дверью мечется Иван. Света бросилась к выходу.

– Я так испугался, – бормотал Иван, обнимая ее крепко, до боли. – Я так испугался, что ты ушла, а у меня даже нет твоего телефона. – Он целовал ее лоб, глаза, губы. Света была близка к счастливому обмороку.

– Пойдем к тебе, – шептал Иван, приподнимая Свету от пола. – Пойдем к тебе, и я останусь у тебя навсегда.

– Нет, Ванечка, сейчас не получится.

– Почему?

– Я так не могу… Я никогда не обманывала мужа… Понимаешь? Давай завтра. Я буду ждать. Я буду считать минуты.

– Хорошо. – Иван взял себя в руки. – У тебя ручка есть?

Света, дрожа всем телом, пыталась отыскать в сумке ручку.

– Вот, – наконец, сказала она и протянула ему золотой «Паркер». – Запиши, а ручку оставь себе – будешь книги писать и обо мне думать.

Иван записал Светин телефон на ладони.

– Я не поеду с тобой наверх.

– Не надо. – Света вдруг почувствовала страшную усталость. – До завтра, Ванечка.

Иван повернулся и, не оборачиваясь, выбежал из подъезда.

На следующий день Свету разбудил телефонный звонок. «Это он!» – разлилась по всему телу счастливая мысль. Света подскочила на кровати и схватила трубку.

– Але! – послышался недовольный голос матери.

– Мама? Это ты? – Света с трудом скрыла разочарование.

– А кому же еще быть? Ты мне вчера даже не позвонила.

– Мамочка, прости, пожалуйста, я вчера очень поздно приехала.

– Ну и что, что поздно! Если хочешь знать, я из-за тебя вчера всю ночь не спала, думала, с тобой что-то случилось.

– А что же не позвонила?

– Так ты же на ночь телефон отключаешь.

– Да, правда, ну прости меня, я свинья.

– Когда ты появишься? Я соскучилась. Тебя сегодня ждать?

– Сегодня? Не знаю… У меня есть кое-какие дела. Я попозже тебе позвоню. Хорошо?

– Хорошо.

– Ну, пока.

Света положила трубку и пошла в ванную. Она разделась, залезла под душ, но тут же выскочила, завернувшись в полотенце, прошлепала босыми ногами в комнату и, прихватив с собой телефон, вернулась обратно в ванную. Вода шумела, телефон молчал.

Ближе к полудню раздался звонок. На этот раз звонила подруга, Нинка.

– Ну что, приехала, красавица? – заорала она, как всегда, нарочито бодрым голосом.

– Слушай, Нин, приезжай, а? – попросила Света.

– Когда?

– Сейчас. Я здесь сижу без еды, даже кофе в доме нет.

– А чего в магазин не сходишь?

– Звонка жду. Приезжай, будь другом! Купи всего. Я тебе деньги отдам.

– Ну ладно, часика через два буду.

Нинка приехала ближе к вечеру.

– Раньше не получилось, дела! – кричала она из коридора, стряхивая с себя вместе с пальто запах мороза. – На-ка вот, я тебе пожрать принесла!

Нинка, грубоватая и жизнерадостная, все время пребывала в состоянии радушного безумия, хотя никаких особых поводов радоваться у нее быть не могло. Она хорошо знала, почем фунт лиха. Росла без отца, с матерью, в полной нищете, а теперь, обманутая и брошенная мужем, в такой же нищете растила двоих детей, работая всюду, где заплатят. Говорят, характер – это судьба. По Нинкиному характеру ей должна была достаться веселая, легкая жизнь. Но, как видно, в этом случае сработало другое правило – бог дает испытания по силам. Нинке по силам было все. Она дюйм за дюймом отвоевывала у судьбы крохотные островки счастья и оставалась вполне довольна своими завоеваниями.

Света приняла у подруги две набитые сумки и, с трудом дотащив их до кухни, свалила на стол. Следом за ней на кухню ворвалась Нинка, и тут же квартира наполнилась запахами супа, кофе и веселыми окриками:

– Кастрюля где? Соль дай… Ну что с тобой? Давай выкладывай, – не прерывая суеты и ни на секунду не останавливаясь, бросила она Свете. – Опять злодейка замучила?

– Какая злодейка? – не поняла Света.

– Да Усик твой. Пригрела змею на груди! Вот теперь расхлебывай.

– Да нет, Нинуль, я про нее и думать забыла.

– Да что ты?! Неужели исправилась? Не поверю.

– Да она тут вообще ни при чем! – всплеснула руками Света.

– А что же тогда? Вид у тебя – краше в гроб кладут.

– Влюбилась я, понимаешь, – выдохнула Света и, не справившись с чашкой кофе, вылила его на себя.

– Что, что ты сказала? – переспросила Нинка, даже на мгновение замерев.

– Влюбилась до смерти. – Света побежала в комнату переодевать испачканный халат.

Нинка шла за ней по пятам, держа в руке жалкого куренка с фиолетовым отливом.

– И когда же ты сподобилась? Вроде вчера еще все нормально было, ты же мне из дома звонила?

– Нет, Нин. Как раз вчера все было ненормально. Плохо все было. А потом в самолете появился он – и все встало на свои места.

– Ага. – Нинка смотрела на подругу, как смотрит врач, встревоженный подозрительным спокойствием пациента. – И кто же этот несчастный?

– Он писатель, Ваней зовут.

И Света принялась рассказывать о своем дорожном приключении, сдабривая детали изложением своих удивительных ощущений.

Нинка слушала, внимательно скосив на Свету умные глаза.

– Ну? – сказала она, когда Света наконец замолчала.

– Что ну?

– Прекрасная история. Очень романтично. Не каждая женщина в нашем возрасте может позволить себе подобные радости.

– Я так и знала, что ты сейчас про возраст заговоришь. Что же ты, считаешь, что влюбляться уже неприлично?

– Почему? Очень даже прилично. Жизнь у тебя устроена, дома полный порядок – муж, ребенок, о хлебе насущном думать не надо. Самое время порезвиться напоследок. Вот за это и выпьем! – Нинка извлекла из сумки бутылку шампанского. – Устрой себе каникулы, Светик. Отдохнешь, а там, глядишь, все само собой наладится.

– Нет, Нин, ты меня не поняла. Я полюбила, и полюбила серьезно. Мне теперь на все наплевать. Я обратно не поеду.

– Ты что, совсем крыша съехала?! – Нинка бросила возиться с бутылкой, пробка с треском вылетела в потолок. – Ягодкой себя почувствовала? – продолжала она, не обращая внимания на растекающуюся по столу пену. – Полюбила она, видите ли! – Нинка передразнила подругу и пренебрежительно фыркнула. – И где он, этот человек? Покажи мне его. Ты с утра, как бобик, у телефона сидишь, а он не звонит. Не звонит ведь?

– Нет. – Света повесила голову.

– И не позвонит! – торжествующе объявила Нинка. – Пока ты на стену не полезешь. А потом появится и будет делать с тобой, что захочет.

– И пусть делает. Я только об этом и мечтаю.

– Дура ты дура! Мужиков наших не знаешь? Они же все на баб тренированные.

– Как это – тренированные?

– Да он такую черемуху каждый день перед кем-то разыгрывает. Ему это вообще ничего не стоит. Ты думаешь, он после тебя домой поехал страдать? Накось, выкуси! – Нинка сунула Свете под нос увесистую фигу. – Наверняка к телке какой-нибудь поскакал, пожар душевный тушить.

– Нет, ты просто не знаешь, что такое настоящее чувство, поэтому так говоришь.

– Ага, ага! – презрительно скривилась Нинка. – Ты еще скажи, что я тебе завидую.

– Этого я не говорила.

– Если хочешь знать, я тебе действительно завидую. Только не этой глупости, а твоему семейному счастью. А чувства… Они у меня во где сидят! – Нинка провела рукой по горлу. – У нас их здесь хоть отбавляй. Ногами по ним ходим. Куда ни плюнь, всюду чувства, а жизни никакой. Как не надоело – сорок пять лет все одно и то же! Я, например, реального человека хочу, с деньгами и старого, чтобы с глупостями не приставал. – Нинка взмахнула ножом и ловким ударом рассекла курицу на две части. – Сациви есть будем, – объявила она безо всякого перехода и повернулась лицом к плите.

– И все равно он не такой, он совершенно особенный… – мечтательно произнесла Света, возя по столу тряпкой.

– Сколько ему лет-то, твоему особенному?

– Не знаю. На вид лет тридцать пять.

– А дети у него есть?

– Не знаю.

– Не знаю, не знаю, – опять передразнила ее Нинка. – А что ты знаешь-то? Ты-то, небось, ему все разболтала?

«И правда, – подумала Света, – я рассказала о себе все, а о нем почти ничего не знаю».

– Конечно, – продолжала Нинка, хлопая крышками кастрюль. – Видит мужик – сидит миллионерша, да еще хорошенькая, ну как такую возможность упустить? Тем более что сам нищий.

– Да откуда ему знать, что я миллионерша?

– Ха! Да ты на свои руки посмотри. Ему одного твоего колечка на десять лет шикарной жизни хватит.

– Так ты что же, считаешь, что в меня уже влюбиться нельзя? – обиделась Света.

– Можно. Особенно, если знать про твои миллионы. – Нинка твердо посмотрела подруге в глаза. – Свет, я тебе один раз совет дам, а там поступай, как знаешь. Не связывайся ты с этим писателем. Ты человек непрочный, к сложностям непривычный, он тебя разведет, выпотрошит и бросит.

– Я все равно разводиться хотела…

– Не ври! Ты еще вчера голову ломала, как семью сохранить. И это был верный ход мыслей. У тебя ребенок, муж золотой, в прямом и переносном смысле, передохни здесь пару дней и поезжай домой, пока не поздно.

– А почему должно быть поздно?

– Ты думаешь, твой Даниель тебя всю жизнь дожидаться будет? Свято место пусто не бывает. Его живо кто-нибудь к рукам приберет. Давай за стол садиться, а то ночь уже на дворе, а мы не завтракали. Все готово.

– А сколько времени?

– Восемь.

Света покосилась на телефон.

– Да не позвонит он сегодня, не жди. Это у них тактика такая. Вместо того чтобы добиваться, ухаживать – на неделю пропал, и она твоя.

Нинкину речь прервал телефонный звонок. Света бросила на подругу победоносный взгляд и потянулась к трубке.

– Але! – крикнула она и тут же сникла. – Ja, ja[12]12
  Да, да (нем.).


[Закрыть], – перешла она на немецкий язык.

– Даниель? – прошептала Нинка.

Света мрачно кивнула.

– Как долетела? – спросил Даниель.

– Нормально.

– Как погода в Москве?

– Холодно.

«Ну, разве это разговор между двумя близкими людьми?» – с досадой подумала Светлана и спросила:

– Как у тебя дела?

– Плохо.

– Почему?

– Я без тебя не могу.

– А Маша как? – безучастно продолжала Света.

– Капризничает, ругается с Маргаритой. Я надеюсь, ты там недолго?

– Посмотрим.

– Schatz, возвращайся домой, прошу тебя!

– Я подумаю…

– С Машей хочешь поговорить?

– Хочу.

– Мама, тетя Маргарита дура! – услышала она раздраженный голос дочери.

– Как тебе не стыдно, разве можно так говорить о взрослых?!

– Дура, дура, – не унималась Маша. – Она меня к Марине не пускает и на ужин кашей кормит, а я ее терпеть не могу!

Раздались короткие гудки. Света с удивлением посмотрела на трубку.

– Ну, что там? – поинтересовалась Нинка.

– Машка хулиганит. Трубку бросила.

– Так ты перезвони.

– Нет, не буду. Сами разберутся. Давай ужинать.

Маша бросила трубку и с ревом кинулась наверх, в свою комнату.

– Что с ней? – растерялся Даниель, вопросительно глядя на Маргариту.

– Что? Ваше воспитание! – развела та руками.

– Маша! – крикнул Даниель и пошел вслед за дочерью.

Девочка лежала на кровати ничком, накрыв голову подушкой.

– Mäuschen[13]13
  Мышонок (нем.).


[Закрыть], что с тобой? – спросил Даниель, присаживаясь на край кровати.

Маша прогудела что-то из-под подушки и заколотила ногами по одеялу.

– Зачем ты обижаешь Маргариту? Она же тебе ничего не сделала.

Девочка резко перевернулась на спину, закинув подушку в другой конец комнаты.

– Она меня не любит! – Глаза у нее были сухие, без слез, и тем заметнее полыхало в них отчаяние.

– С чего ты взяла? – робко возразил Даниель.

– Потому что… потому что я знаю! Она злая. Баба-яга!

– Да что она тебе сделала, в самом деле? – начал раздражаться Даниель.

– Я не хочу ее вместо мамы! – Маша обмякла и, забравшись к отцу на колени, горько заплакала.

– Вот глупенькая! – Даниель прижал девочку к себе. – Кто же тебе сказал, что она вместо мамы? Она только на несколько дней пришла, чтобы я мог работать.

– Это вы для меня придумали! – всхлипывала Маша. – А мама уехала навсегда.

– Да что ты такое говоришь? Кто тебе это сказал?

– Маргарита.

– Что она тебе сказала? Что? – Даниель оторвал дочку от себя и, слегка встряхнув, заглянул ей в глаза.

– Она сказала, что богатые всегда с жиру бесятся, думают о своих удовольствиях, а потом дети сиротами растут!

Первую часть фразы Даниель не понял, Маша сказала ее по-русски, но зато высказывание насчет сирот потрясло его окончательно. Даниель бросился вниз по лестнице, на ходу повторяя про себя:

– Прошу вас немедленно покинуть мой дом. Прошу вас немедленно покинуть мой дом!

Маргарита стояла в дверях уже в пальто и, пыхтя, устраивала на голове допотопный вязанный берет.

– Прошу вас… – начал Даниэль.

– Да я и так ухожу, – прервала его Маргарита. – Не могу я с вашим ребенком, капризная она очень. Вы уж на меня не обижайтесь. – Маргарита подняла с пола тяжелую нейлоновую сумку со своими вещами.

– Да, да, хорошо, – смутился Даниель. – Подождите, деньги…

– Да какие там деньги, – махнула рукой Маргарита. – Я вас и так подвела. До свидания. – Она включила на улице свет и вышла.

Даниель остался в прихожей один, пытаясь сосредоточиться. Мысли громоздились, наезжая одна на другую, как ледовые заторы на реке. «Что, что я сделал не так? – пытался понять Даниель. – Как допустил, что вся эта дурацкая история зашла так далеко? – И тут же с привычным упрямством сам себе возражал: – Я ни в чем не виноват. Просто Света не умеет ценить хорошее. Это она из-за какой-то ерунды губит семью. Права Марина – ей просто слишком хорошо живется».

В душе ярким цветом распускалась пышная, как пион обида. Захотелось взять кого-нибудь под локоть и, доверительно заглядывая в глаза, излить душу. О господи! Как же ему не хватает сострадания, понимания, сочувствия! Но кому, кому здесь дело до его личных проблем? Он не допускал даже возможности начать такой разговор с кем-нибудь из знакомых.

В комнате зазвонил телефон.

– Не подходи! – завопила Маша. Она неслась вниз по лестнице. – Это мама! – Маша сорвала трубку. – Алло! – закричала она, задыхаясь. И тут же совершенно другим тоном радостно вскрикнула: – Марина?! У нас все хорошо. Мама? Мама в Москве. А папа здесь. А ты ко мне приедешь? Папу? Сейчас. – Маша повернула к отцу сияющую физиономию. – Марина! – радостно объявила она и протянула отцу трубку.

Даниель вдруг почувствовал, как ослабевает нервное напряжение: так падает у больного давление после кровопускания.

– Здравствуй, Марина, приезжай, нам нужна твоя помощь, – попросил он.

– Сейчас буду, – коротко ответила Марина, не задавая излишних вопросов.

Время уже давно перевалило за полночь, а Даниель все говорил и говорил, как будто боялся упустить последнюю возможность высказаться. Марина сидела напротив и, подперев щеку ладонью, сострадала ему. Вторая бутылка вина была на исходе.

– Не понимаю, что ей еще надо? – вздыхала Марина. – Она не знает, что такое настоящие проблемы. Я к своему Феде и то лучше относилась, чем она к тебе.

– Это верно, – соглашался Даниель, с трудом ворочая языком. – А ведь я живу только для семьи. Мне самому ничего не надо.

– Давай спать, – предложила Марина и заботливо добавила: – Тебе же завтра на работу.

– Да, – Даниель кивнул отяжелевшей головой.

– Я с Машей в комнате лягу, ей сейчас тяжело, вдруг ночью проснется.

– Ты чужой человек, а о ребенке беспокоишься больше, чем родная мать.

– Я ее люблю. – Марина театрально закатила глаза, кивнув в сторону Машиной спальни.

– Даже не знаю, что бы я без тебя делал! – расчувствовался Даниель и поднялся.

– Иди, иди, – махнула рукой Марина, – я здесь все уберу.

Даниель поплелся наверх, крепко держась рукой за перила. Он долго возился в ванной – чистил зубы, разглядывал в зеркало свое осунувшееся, постаревшее лицо, потом надел пижаму и вышел. Прямо перед дверью лицом к нему стояла Марина. Вид у нее был странный, в глазах сверкали опасные огоньки. «Что это?» – успел подумать Даниель. Марина подошла вплотную, а дальше произошло что-то совсем непонятное, в чем Даниель участвовать не хотел. Он попытался было сопротивляться, но тут, как по щелчку переключателя, вдруг вырубилась воля, и он поплыл, как в состоянии невесомости, беспомощно двигая руками и ногами, инстинктивно пытаясь найти точку опоры и не отдавая себе отчета в происходящем. Иногда он совсем близко видел Маринины глаза, похорошевшие и как будто безумные, ее заострившийся нос, губы, с которых срывались дикие влекущие звуки. Он с удивлением прислушивался к своему телу, утопающему, помимо его воли, в незнакомом, жгучем наслаждении. В какие-то моменты ему становилось страшно и он делал над собой усилие, чтобы остановиться, прервать наваждение, но каждый раз новая, еще более сильная волна возбуждения подхватывала его и несла все дальше и дальше в потоке чувственного безумия, не давая прийти в себя, опомниться, сообразить, что происходит. Марина, как опытная жрица, уверенно творила обряд любви: это была ее стихия. Не первый раз в жизни ей приходилось преодолевать яростное сопротивление на последнем рубеже сближения с мужчиной, но дальше, за этим рубежом, хозяйкой становилась она. Даниель потерял ощущение места, времени, бытия. Это было и восхитительно, и жутко, как полет с высокой горы. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного.

Он пришел в себя под утро. Лежал на кровати, злой и опустошенный.

– Зачем мы это сделали? – выдавил он сквозь зубы. – Это ужасно.

– Ужасно? – наивно удивилась Марина. – А мне показалось, тебе было со мной хорошо.

– Да разве в этом дело? – простонал Даниель. – Хорошо – не хорошо…

– Тогда объясни, в чем.

– В том, что свинство это по отношению к моей семье, да и к тебе тоже.

– Да не переживай ты так. – Марина встала. Ее голое тело было некрасивым, но продолжало привлекать тугой, какой-то земной округлостью. – Тебя это ни к чему не обязывает. Я просто хотела доставить тебе удовольствие. – Покачивая монументальными бедрами, Марина направилась к двери.

– Я не свожу любовь к удовольствию, – сердито крикнул ей вслед Даниель. – Мы не животные. Так нельзя!

– Хорошо, больше не буду, – спокойно согласилась Марина и, подхватив одежду, ушла в ванную.

Весь день Даниель терзался чувством стыда за свое малодушие, прятал глаза от сослуживцев. Казалось, что каждый, заглянув в них, тут же раскроет его тайну. В душе бушевало негодование к Марине: такое вероломство! И это лучшая подруга жены! О Господи, что же теперь делать? Ситуация представлялась совершенно безвыходной. Бессонная ночь и неожиданно тяжелое похмелье лишь усугубляли чувство непоправимости того, что произошло. Даниель кое-как дотянул до конца рабочего дня, почти не вникая в дела, и поспешил домой с твердым намерением избавиться от Марины и уговорить Свету завтра же вернуться обратно.

Дома, еще в прихожей, Даниель услышал раскатистый хохот Маши.

– Что у вас здесь происходит? – крикнул он, невольно заражаясь весельем.