Текст книги "Селина. Камышовая кошка"

17 глава

Накрыли столы. Женщины выходили из бани и садились кушать. Рассказывали, что их привезли работать на фабрику, женщин и девочек от пяти лет. Там уже работали Медведи. Они работали с пряжей. Чесали, ровняли, скручивали, мотали и потом ткали полотно. Жили в бараке. Все в одном. Кто–то был на работе, на его месте спали. Приходил, а место ещё не успевало остыть. Кормили плохо, но детей подкармливали монахини. Женщины смотрели на нас и плакали. Мы плакали с ними вместе.

– Сегодня – день траура по погибшим. Завтра я стану женой Луиса. Я, Конунг Рода Камышовая Кошка, принимаю женщин разорённых Родов в свой Род. Весной отделяются два молодых Рода, и вы можете уйти с ними, если вам будет здесь плохо. А пока поживите со мной. Я, конечно, не подарок, но специально не обижаю, – сказала я, вздохнув.

Встав, я ушла к себе одна. У меня сегодня было Горе.

С утра Малина бегала и напевала.

– Малина, это я выхожу замуж. Ты–то что радуешься? Была я одна, а теперь двоих надо будет обстирывать, – вышла я к завтраку и оговорила Малину.

– Радуюсь, что снова котятки будут бегать и ты светиться начнёшь. Придумаешь ещё что – нибудь. Нам так нравится что–то новое узнавать, – смеялась Малина, не подумав и обижаться.

– Какие котятки? Я ещё его не знаю. И подойдём ли мы друг другу? – возразила я своей помощнице.

– Хорошие котятки, маленькие. Они все молочком пахнут, – вздохнула, улыбаясь грустно, Малина.

– Ты сошла с ума. Я уже старая и некрасивая. Иди, не заражай меня своим весельем. А то будут думать, что я озабоченная. Перепугаю его ещё до свадьбы, – отвернула от себя улыбающуюся женщину.

Вечер подошёл как–то быстро. Луис вошёл в парадном белом кителе. Я подглядывала в щёлочку. Сидя в кабинете, я разглядывала Тотемы Родов.

Вот Тотем Рода Рыси. Простая дощечка. Может и был рисунок когда–то, а теперь и он стёрся. Отшлифованная тысячами рук, она не внушала мне почтения.

– Ты простая доска, в тебе не осталось ничего магического. Ты потеряла свой Род, не сумев его защитить. Ступай в огонь! Там тебе и место! – и я закинула Тотем в огонь.

Он не хотел гореть, но огонь был сильней.

– Ты тоже не смог уберечь свой Род от погибели. Тобой так дорожил старый Медведь, что смог простить мне все обиды за обладание тобой. Ты не достоин быть Тотемом Рода. Иди в огонь! – я и его закинула в огонь камина.

Я была уже собрана, и осталось взять в руки Тотем. Спустившись в зал, я подошла к Луису.

– Принимаешь ли ты условия, выдвинутые мной? – спросила я вставшего на одно колено жениха.

– Да. Я принимаю условия, выдвинутые Конунгом Рода Камышовая Кошка и не претендую на звание Конунга. Я согласен на звание Капитан–Командора. Я беру тебя в жёны, Конунг Селина! – проговорил он, громко и отчётливо проговаривая слова.

– Я беру тебя в мужья, Капитан–Командор Луис, – сказала я то, что ждал весь мой многострадальный Род.

Все закричали и засмеялись. Ужин был хорош. Подошёл сын Александр.

– Я прошу прощения за мою детскую выходку. Я только сейчас понял, как много должен знать и уметь Конунг. Я по истечении этих лет учился то одному ремеслу, то другому и не уверен, готов ли повести за собой людей. Поздравляю с обретением нового мужа, – сказал Санечка и обнял меня.

Подошли девочки и залились слезами. Все засмеялись, а они убежали. Я только развела руками и поняла, что пора с ними поговорить. Вечер ещё не кончился, и за столом ещё сидели те, кто хотел поговорить. Мы поднялись в спальню. Горело уж очень много свечей. Мы привезли их достаточно, но зачем так много было зажигать? Завтра Малина получит на орехи.

Луис осторожно подошёл ко мне и стал снимать драгоценности и складывать в шкатулку. Потом снял верхнюю праздничную одежду и распустил волосы. Расстегнув нижнюю рубашку, просто спустил её к ногам. Я осталась стоять в чулках и туфлях. Взяв меня на руки, уложил на кровать. Осторожно снял туфель и стал тихо снимать чулок, целуя то место, где касался пальцами. Потом снял другой туфель и снова целовал ноги. К моменту, когда он поцелуями по телу дошёл до губ, я горела. Мне было всё равно, первый мы раз вместе или сотый. Мне не мешали и свечи. Мне ничего не мешало. Я хотела любить. Вроде только легли, а уже петухи орут. Всё было перевёрнуто вверх дном. Подушки в ногах, одеяло вообще на полу, а мы запутались в простыне.

– Петухи орут, надо немного поспать. Завтра, о, уже сегодня, дел много. Помоги постель собрать, а то я уже замерзаю, – сказала я Луису.

А он, как дурак, смеялся и не мог успокоиться.

– Ты чего смеёшься? – спросила я, сев на разворошённую кровать.

– Я тебя так боялся, что и как говорить забыл. Столько слов красивых приготовил – и всё забыл. Вот дубина! Я даже не помню, куда закинул свои вещи. Ничего не помню. Давай ещё разок при памяти – и спать, – сел он на пол передо мной.

– Ты не выдумывай. Утром встанем и ещё раз вспомнишь. А сейчас спать, – завалилась я на постель, не став собирать множество разномастных подушек с пола.

Утром, конечно, мы проспали завтрак. Соскочили, когда Малина закричала:

– Кто не ел? Осталось две порции на столе Конунга. Кто не ел?

– Вот зараза. Я ей сегодня устрою парад свечей, – зашипела я, одевая чулки и ища, куда Луис закинул мои туфли.

– А мне понравилось. Светло, как днём. Я даже глаза не мог закрыть, всё думал, что это сон. Моргну, а ты рядом спишь. Разве столько счастья бывает? Мне столько не унести, – целовал он меня.

– Вставай, а то она ещё что–нибудь крикнет, – сказала я погромче, шлёпая его по голому плечу.

Мы разбежались по делам после больших порций каши.

– Вот зараза, – шипела я.

После завтрака я пришла в комнату девок. Они лежали на постелях с опухшими от слёз глазами.

– Это что за представление, слёзы? Что случилось–то? – спросила я, не понимая причину слёз.

– Мамочка, не отдавай нас замуж. Мы будем слушаться тебя и все делать, как ты скажешь, – ревели в голос девки.

– Что это вы удумали? До старости меня охранять будете? Нас соседи не поймут и подумают, что вы уродки. Я ведь не только мама, я ещё и королева. Вы должны всё делать так, как скажет королева. А я приказываю не реветь и знать, что всё будет хорошо. За Лерой весной жених приедет, и она станет молодой женой Конунга, – говорила я, а они ревели в три ручья.

Я не могла дождаться ночи, так мне его хотелось обнять. А он, ремонтируя корветы и струг, всё поглядывал на терем. Как только мы встречались, не могли оторваться друг от друга. Всё время целовались и занимались любовью. Всю зиму мы, как малолетки, обнимались по углам. За неделю до вскрытия реки я дала дочкам по два отреза материи, что привезла с материка.

– Скоро лёд сойдёт, и за вами приедут женихи. Сшейте себе по праздничному платью и по одному простому. Чтобы не сидеть голенькой в спаленке, пока будут шить вам платья цветов вашего нового Рода.

Они вновь заревели. Не понимаю!

Как только сошёл лёд, пришёл струг из Рода Серебристой Лисы. Приехали большой толпой. Молодец был с румянцем во все щёки. Смущался. Вышла Валерия. Он подошел к ней и, взяв за руку, увёл на место рядом с собой. Лиза к столу не вышла. Вначале сидели и молчали, но к концу вечера разговорились и даже, ни на кого не обращая внимания, смеялись. Ушли, не оставшись ночевать. Стол я накрыла отменный.

Лера кинулась ко мне и поцеловала, улыбаясь.

На следующий день прибыл струг за Лизой. Та тоже вышла, чуть ли не со слезами. Но увидев жениха, заулыбалась и дала себя поцеловать. Они уехали раньше. Молодые не переставали целоваться. Лиза подскочила ко мне, чмокнула в щёку и ускакала на струг.

– Эти долго с детками церемониться не будут. Тут же забубенят, – сказала подошедшая Малина.

– Малина, а чего они выли–то? Я не поняла, – пожала я плечами, недоумевая.

– Я им про себя рассказала. Как замуж отдали, как свёкор насиловал, – махнула в сторону ушедших стругов с дочками Малина.

– Так вот что они выли–то! Зачем ты их напугала? – спросила я, посмотрев на весело глядящую на меня женщину.

– А чтоб хихикалки закрыть. Перепугают мужиков своей озабоченностью. Ой, хоть бы их мать этого не слышала. А вы не знаете, кто их мать? – и она, засмеявшись ушла, смешно семеня и подпрыгивая.

18 глава

Ещё в то время, когда строилась крепость и мужички ходили искать камни на укладку стен, я бродила вокруг и набрела на родник.

– За чертой крепости есть родник. Надеюсь, вы знаете, что это такое. Пока не подняли стены, нужно от родника в нашу сторону прокопать канаву, выложить камнем. Вначале крупным, а потом мелким. Траншею надо рыть на два локтя глубиной. Уложить глиняные трубы. Это может сделать Юхим. Как кувшины делаешь, но только подлиннее и без дна. Вставим один в другой. Зазор, чтоб вода мимо не выливалась, замажьте смолой с елей, а потом ещё и смолой, что струги покрываете. Сам родничок надо камнем выложить и оставить выход, как у пчёл леток. Сам родник надо закрыть деревянной крышкой, чтобы мусор не попадал и замаскировать, а то нас перетравят. А здесь, у терема, где кухня будет стоять, выройте колодец. Вот и не надо будет вашим бабам по сто вёдер из полыньи набирать, стоя в морозы на коленях с ковшом. Я всё сказала. Смотрим и быстро делаем.

До сих пор родник исправно работал и наполнял за ночь вычерпанный за день почти до дна колодец. Мои бабоньки и забыли, как раньше маялись. А вода была наивкуснейшая. Прибывшие женщины просили меня не прогонять их. Они здесь были под защитой и с очень большими удобствами. Уже после отъезда дочерей я случайно встретила Александра. Он сидел в каменном саду.

– Скучаешь? – подсела я к нему.

– Да. И это тоже. Мамочка, тебе никогда не было страшно сделать что–то не так? Ты не боялась того, что над тобой будут смеяться? – спросил сын.

– А почему кто–то должен смеяться надо мной?

Прежде чем придумать что–то и заставить людей это делать, я десять раз подумаю. Кто над Конунгом может посмеяться? Тот, кто кнута не боится. С тобой рядом должны быть люди, доверяющие тебе. И ты сам должен их уважать. Когда ты уходишь? – спросила я, погладив его по отросшим волосам.

– Завтра, – с удивлением в голосе сказал он и посмотрел на гавань.

– Я хочу отдать тебе струг. Это ещё старый легонтовский. Он будет тебе хорошим подспорьем. Куда ты хочешь идти? – поинтересовалась я, глядя, как он теребит в руках тесьму пояса.

– В старую крепость Медведей. Она всё равно пустует и разрушается. В Рысях обосновался дядюшка. Я знаю его историю, – он посмотрел на меня и улыбнулся.

Мы ещё посидели, и я ушла к Луису, который уже ждал меня у окна.

– Ты была с Александром? – спросил он, обнимая меня и прижимая к себе.

– Да. Они завтра отходят. Я так и не поговорила с братом. Как он выжил без матери? Я так ничего о нём не знаю, – с досадой я отошла от Луиса.

– Мы во время поездки сдружились и разговорились. Я ведь тоже рос без отца и матери, при старом Медведе. Это он меня нашёл и привёз. Когда твой отец вытащил его из дома, где рожала мать, у дверей стояла сестра матери Иола. Она с детства осталась без глаза, и её не хотели брать замуж. Она отобрала ивася у Конунга из рук и убежала в лодку, что ждала её. Ты же знаешь, что делают с ненужными детьми. Я только в твоей крепости понял, какое счастье иметь столько детей, сколько Бог даст. Так она его и вырастила. Дед дал ему землянку, и они там жили вдвоём. В пять лет он первый раз пошёл с мужчинами на лов рыбы. Он был очень удачлив. Иола больше не работала в поле. Пойманной рыбы хватало, чтобы сделать обмен на другую пищу. При этом он отдавал половину улова, как и все рыбаки, Конунгу. В двенадцать пошёл с охотниками и сам вручную убил секача. Так и ходил: день рыбалка, день охота. Молодь, видя удачливость парня, стала собираться около него. Сами, без посторонней помощи построили себе струг. Они так и ходили ватагой. Он у нас присмотрел себе подружку, но она его боится, – засмеялся он.

– Кто она? Может, я с ней поговорю. Он ведь не простой охотник. Он из знатного Рода и может создать свой Род. Его отец, если бы сделал всё правильно и не погиб от руки своего дяди, мог стать и сам Конунгом. Его мать и сама из знатного Рода, и вела Род Рыси как жена Конунга, пока не погибла. Я хочу дать им с Санечкой по десятке наших завоевателей. Тот, кто разрушил крепости и быт двух Родов, тот пусть и создаёт. Что–то у нас они хорошо жить стали, – проговорила я и встала у окна, из которого видна была протока, по которой завтра уйдёт в новую жизнь, мой старший сын. Как сложится его жизнь? Он вырос мягким и уступчивым мужчиной. Чего я и боялась.

– Зато какую красоту натворили! Нигде такого не видел. Ну и фантазёрка ты, моя любимая женщина Селина. Нет, наверно, такой силы, чтобы я смог отпустить тебя. Я не смогу жить без тебя. Мне так не хотелось тебя отдавать Легонту, когда я нёс тебя в первый раз. Думал, сердце оторвётся, так оно билось и плакало от несправедливости. Я боялся, что он будет тебе мстить за то, что ты его изодрала. Он так страдал, весь исцарапанный тобой. Смешно было смотреть. За что ты его? – смеялся Луис, затащив меня на кровать и целуя.

– Я думала, меня мать охотникам продала. Вот и защищалась, – отмахивалась я от его поцелуев.

– Почему именно охотникам? – смеялся Луис.

– Кто ещё такую оторву, как я, возьмёт замуж? – засмеялась и я.

Мы вновь долго не могли уснуть. Целовались и миловались. Утром струг и два корвета стояли у причала. Корветы должны были проводить струг Александра и довезти моего брата до стоянки

Рысей. Ивась не отводил глаза от Олии, бывшей невесты Легонта. Она так и не стала ничьей женой. Я решила тихо с ней поговорить, раз он такой нерешительный.

– Олия, тебе нравится мой брат Ивась? Возможно, он скоро станет Конунгом. Не хотела бы ты стать женой Конунга? – спросила я стоявшую с полными слёз глазами девушку.

– Я не могу. Я с клеймом рабыни. Если он узнает, он выгонит меня в лес, – замотала она отрицательно головой.

– Ивась, подойди ко мне, – попросила я брата, хотевшего уйти на корвет, когда увидел отрицательный ответ Олии.

Ивась неохотно подошёл и опустил голову.

– Ивась, а ты согласен взять в жёны девушку с клеймом рабыни? Она боится дать тебе надежду. Боится, что ты выгонишь её в лес. Это она должна была стать женой Легонта и хозяйкой Рода. Но судьба по–своему всё перевернула. Она дважды раба, но сейчас без ошейника, – показала я рукой на стоявшую с опущенной головой девушку.

Вы бы видели глаза Ивася! Он до того изменился за время моего разговора, что стал другим просто на глазах. Выпрямился, поднял голову и заулыбался.

– Я беру эту девушку со всеми её сомнениями и недостатками в жёны, и немедленно! – закричал он радостно.

Олия вспыхнула и заплакала.

– Иди и быстро собирайся, ты вышла замуж за будущего Конунга, – крикнула я ей.

Олия убежала, а Ивась схватил меня в охапку и закружил по пирсу от переполнявших его чувств.

– Я тебе очень благодарен, сестрёнка, ты дала мне надежду на счастье и радость создать семью. Это очень для меня важно, – он уткнулся мне в ухо и говорил шёпотом.

Олия вернулась быстро. Она несла большой

узел вещей. А сзади топали Малина и Степан. Они несли пожитки Олии. Здесь были два матраса, две подушки, ванна, таз, два ведра. А в бауле, очевидно, еда для зятя. Они быстро убежали на корвет к Луису. Он их сопровождал, до стоянки Рода. Теперь это будет обжитая стоянка.

– Что, Кошка, подсуетилась? – улыбалась Малина, а в глазах блестели непролитые слёзы.

Мы все хотим, чтобы наши дети нашли своё счастье и жили, радуя нас и приносили нам внуков.

– А ты, смотрю, тёщенька, тоже дочурку не удерживала. Полные ручки и дочке, и зятьку натолкала. Пореви хоть. От счастья можно. – И на самом деле Малина, уткнувшись мне в плечо, заревела. Я тоже не удержалась. Я люблю поплакать, особенно когда всё хорошо.

– А вы беременны, моя госпожа, – сказала мне Лара, прибираясь в комнате.

– Нет. Не может быть, – я не поняла, что хотела

сказать мне служанка.

– Ну, как это не может быть? Когда последний раз бельё парили? – спросила она, прибирая и перестилая кровать.

– Ещё снег лежал. Это же четыре месяца. Скоро зашевелится, – сказала я шёпотом, с ужасом глядя на Лару.

– А по вам и не видно, всё такая же стройная и худенькая, – с завистью сказала располневшая после родов молодая женщина.

И тут я с ужасом поняла, что скоро стану толстая и некрасивая. Луису будет неприятно меня видеть. Я заревела и бросилась в только что заправленную кровать. Лара только головой покачала и ушла говорить Малине. Я слышала, как Малина кричала: «Ура, скоро будут котятки!» Я заревела громче.

– Идут, идут, наши возвращаются! – донеслось со двора.

Через час застучали по лестнице сапоги. Летит

мой Конь Педальный. Я ещё больше закуталась в одеяло и громче заревела.

– Кто посмел обидеть мою красавицу? Кто наступил кошечке на лапку? – замурлыкал влюблённый котище.

– Не смотри на меня, я уже некрасивая. – спрятала я лицо в подушки.

– Ой–ой–ой. С какой стороны можно смотреть? А с какой нельзя? – баловался Луис, отбирая их у меня, и старался поцеловать.

– У меня глаза опухли и нос красный, я страшная, – билась я в истерике.

– Дай–ка я сам посмотрю, может, ещё не очень страшная, и я останусь? Кто же тебя целовать будет, если я убегу? Я проголодался, а кто меня покормит? Кто меня сегодня целовать и баловать будет? Что случилось? – уже возмутился на мои всхлипы Луис.

– Я беременна уже четыре месяца, и скоро живот вылезет. Я буду, как лягуха, – заревела в голос я, продолжая истерику.

– Ну, во–первых, он не сразу вылезет, и я успею привыкнуть и не убегу от страха. А во – вторых, там в животике сидит маленький котёнок, ребёнок мой и мамы Кошки. И кто бы там ни был, он наш ребёнок, и я буду любить вас до самой смерти. А страшной ты никогда не будешь, порода превыше всего. Да и ещё ни одна беременная не осталась навсегда беременной. Ну, не плачь. Если тебе будет тяжело носить животик, можно его на время на спину перевесить, или мне дай подержать. Я обещаю, что не уроню и не потеряю, – уговаривал меня Луис.

– Что ты меня смешишь, мне плохо, – простонала я сквозь смех.

– Ну, вот и хорошо, что моя кошечка перестала злиться и вылезла из норки. Идём смотреть подарки, – и он подхватил меня на руки.

Как хорошо, когда тебя любят ни за что, просто так.

Осенью все ушли за море. Деньги кончились, а рыбы и мяса скопилось много. Решила всё продать, тем более, когда возили рыбу для прикрытия, её всю расхватали. Родила дочь Евгению–Женьку. Она была такой маленькой и худенькой. Кое–как её выходили. Весной пришли наши торгаши. Купили всё по списку. Луис пришёл знакомиться с дочкой. Взял её на руки, а сам глаза закрыл. Я всю зиму провалялась в постели, то одно, то другое. Только к весне начала ходить. А тут он выёживается.

– Она красавица, только какая–то очень маленькая, – и отдал Женьку няньке, потом развернулся и упал за порог, открыв лбом дверь.

– Он же смертельно пьян, – сказала Лара и позвала моряков, чтоб его оттащили в кабинет.

Утром Луис снова пришёл смотреть на дочь.

– Она тебе не понравилась вчера, чего сегодня припёрся? – заявила я, возмущаясь.

– Я вчера где–то упал, лоб болит. Мы дочь обмывали, и я не помню, чтоб приходил вчера, – он, недоумевая, смотрел на нас, потирая рукой большую шишку. Он держал на руках маленький свёрток с дочкой, как держат пёрышко, боясь, что сломают или оно улетит.

– Вы её не кормите? Что она такая маленькая? – возмутился он на няньку, забирающую дочку для кормления.

– Отдай и уходи. Можешь ещё раз дверь лбом открыть с разбега! – заорала я, разбудив криком ребёнка.

К лету я встала и тихонько ходила.

Приехала в гости Лера и привезла показать сына. Я подарила ей отрез малинового бархата и гарнитур из рубинов.

– Я не могла сразу тебе это подарить, могли посчитать это подарком Роду, и ты его не увидела бы.

– Мамочка, я тебе очень благодарна. У меня хороший муж, очень меня любит. У нас большой дом, много скота и есть рабы. В доме я хозяйка, – плакала от счастья моя дочка, целуя меня.

Прожив три дня, ушли домой. За Лерой прикатила Лизавета. Я и ей подарила отрез тёмно–зелёного бархата и гарнитур из изумрудов. Она заплакала и уткнулась в меня, хлюпая носом.

– Мамочка, я думала, что ты только Леру любишь, – сказала она с сожалением в голосе.

– Ты сама уже мамочка, у тебя сынок есть. Укуси любой палец и узнаешь, что одинаково больно и волнительно за каждого. Как я могу не любить своих детей? Это же я сама, только в другом теле. В каждом из вас есть часть меня, – гладила я её по волосам и целуя в мокрые щёки.

Побыв немного, они ушли в свой Род Благородного Оленя. А у Валерии Род поселился в долине, где много болот и любят селиться журавли. Вот и назвали Род Журавля. Красиво.

Луис каждый день пропадал в детской. Он сам купал, сам укладывал её спать. Когда она начала ходить, боялся, что упадёт и что–нибудь себе сломает. Боялся, что толпы детей, что бегали рядом с ней, затопчут её. Ни дела, ни работы. Они очень любили друг друга. К зиме я вновь беременна.

Да когда это закончится?! Весной они ушли проверить наших поселенцев и отвезти им ещё по десятку рабов. У нас не было большой работы, чтобы держать такую уйму народа. Да и им нужно предоставить право на нирвану. Они должны восстановить то, что разрушили. Им предоставят право жить с дочерями охотников. Надо разбавлять кровь аборигенов благородной голубой кровью баронов, графов, князей. Это так романтично!

Роды были на местах. Появились малыши, и подарки от меня были кстати. Малина всю зиму что–то шила, вышивала и вязала для Олии. Она с беспокойством ждала подходившие корветы, выйдя на мол. Луис первым делом крикнул ей и засмеялся, увидев радость на её лице.

– Живы и все здоровы. Ты бабка, у тебя красивый маленький внук. С тебя причитается за добрые вести. И возьми письмо от дочери, – и он вручил ей толстый конверт.

Получив его, Малина бегом побежала в крепость. Первым делом он поймал мчавшуюся к нему Женьку и зацеловал её всю. Она смеялась и визжала, вырываясь. Он сам хохотал, дразня её. У меня очень рано вылез живот, и я рано стала неуклюжей и капризной. Меня любили только Малина и Луис. Он вечерами, сидя рядом со мной, растирал мне сведённые судорогой ноги и спину. Я хотела его попугать и поорать погромче, чтобы и он прочувствовал мою боль при родах. Не пришлось притворяться. Я родила двойню, двух мальчишек, и орала так, что сорвала голос. Три месяца потом говорила шёпотом. Эти родились не чета Женьке. Крепкие, толстые, сбитые, как крепкое тесто. Они и орать начали басом.

Потом уже, где–то через пару месяцев, я заметила седую прядь у Луиса.

– А ты уже седой, – сказала я, гладя его голову на моих коленях.

– Поседеешь тут, – прошептал он.

– Если так дальше пойдёт, по нарастающей, то тебе рук не хватит, – вновь начала я дразнить мужа.

– Хватит, только боюсь, начнёт дёргаться голова, и я буду заикаться, – теперь уж и он засмеялся, показав наглядно.

Мы долго и счастливо смеялись. Были такими беспечными и счастливыми. И меня понесло, я забыла все предупреждения Легонта.

– Луис, у тебя такое странное для этой местности имя. Где твои родители, и кто они? Мы никогда не говорили о них. Кто ты? Чья кровь течёт в жилах наших детей? – спросила я, когда были особенно счастливы и спокойны.

– Я не знаю. Старый Медведь привёз меня ещё маленьким, и сколько себя помню, я жил как его сын. Мы с Легонтом как братья выросли. Меня Старый Медведь так же, как и Легонта, ставил ночью к своей постели и учил покрывать

женщин. С двенадцати лет я при женщинах. А тебя увидел – и всё. Пропал, – стукнул он рукой по покрывалу.

– Когда вы меня могли видеть? Я всю жизнь наказана была или вытворяла что–то. Мать думала, что я навсегда останусь Селиной–Викингом, – засмеялась я.

– А мы в окно за тобой подсматривали. Слышали, как ты сочиняла песни. Ты такая хорошенькая была, маленькая, чистенькая. Главное – очень чистая. Меня это поразило сильнее всего. Как не из этого мира, – развалился он на кровати, вспоминая и улыбаясь воспоминаниям.

Меня при этом чуть не подкинуло. Мать не услышала, что это не её ребёнок рядом. А чужой парень почувствовал.

– Давай найдём твоих родителей, они, наверно, очень тоскуют по тебе. Мы к ним в гости будем ездить. Внуков показывать, – схватила я его за руку и сжала, чтобы он обратил на эти слова внимание.

– А как их найдёшь? Столько времени прошло, – с удивлением ответил он мне.

– А я придумала. Давай сделаем пир, похвастаем детьми, и я кое–что скажу. Они меня знают и включат свои думалки–вспоминалки, – засмеялась я своей затее.

Вечером Малина устроила пир, и Луис вынес меня к столу. Сил ходить у меня ещё не было. Все поздравляли меня и Луиса. Он смущался и краснел, как гимназистка. Всем было весело. Показали пацанов и получили ещё гору шуток и поздравлений. Луис уже громко смеялся.

– Мужички, даю золотой тому, кто вспомнит и докажет делом, откуда Старый Медведь притащил Луиса. Ведь вы не раз со своим Конунгом ходили вместе в набеги и могли слышать разговоры или сами в этом участвовать. Приму все сведенья, – заявила я громко, поднимая кубок с местным пивом.

Через неделю ко мне подошли три сильно избитых мужичка.

– Что это? Кто позволил произвол? За что? Я ничего не знаю, старшего сюда зови! – закричала я громко, возмущаясь их видом.

– Не надо старшего звать, это мы сами во время разговоров и воспоминаний. Старые обиды вспомнили и зацепились. Мы вспомнили каждый своё, но суть нашли. Вы нам на всех один золотой дадите или каждому? Мы можем и по одному прийти, – спросил один из них, но вопрос зацепил всех.

– Каждому, если это всё правдой окажется, – успокоила я их.

– Мы стояли в одном из заморских портов. Проматывали то, что награбили, и ждали богатого купца, чтоб потом догнать и ограбить. Кого–то из нас обокрал маленький шпанёнок, и мы за ним погнались, но не догнали. Вор у вора украл ворованное. Но нас заело, и мы стали его выслеживать, однако он всё время уходил. А местные ему помогали и смеялись над нами. Но там была одна таверна. В стену были вбиты два крюка. На одном – прикрученный штурвал, на другом – начищенная до блеска рында. К языку была привязана сплетённая из разноцветных ниток верёвочка. Мы привязываем кожаный ремень, чтобы надолго хватило. Так и хотелось позвонить за эту красоту. Можно штурвал покрутить, но ты обязан положить для бедных и нуждающихся деньги, что не жалко. Кружка там стоит, и она всегда полная. Вот мы и заметили там того шпанёнка. Но странное дело, он не брал, а вложил деньги, что у него были. Мы, конечно, выследили его и поймали. Конечно, бить не стали – каждый выживает, как может, – а отвели его к Конунгам. Наш велел его выпороть, но Старый Медведь не дал. Он спросил, почему мальчик так делает, на что тот сказал, что он может, своровав еду, убежать и спрятаться. А есть люди другие, старые или калеки, их бьют и не дают на хлеб. Отовсюду гонят. Из этой кружки нельзя брать деньги тем, у кого они есть. Отберут потом и потопят, если ты моряк. Удачи не будет. А назвали его по месту, где нашли: Сан–Луис. Так и пошло – Луис, Луис, – говорили они, перебивая друг друга и дополняя.

– Хорошо, идите. Как только подтвердится ваш рассказ, я выплачу вам деньги.

– Ещё есть одно. Луис пришёл откуда–то по морю, родители с детьми только что приехали. Направлялись на плантацию. С ними были негры. Что это такое, мы не знаем, но запомнили. Родители ушли нанять проводника и купить воды и еды. Нянька сидела в карете и успокаивала новорожденную сестрёнку. Сидела ещё сестра. Она хотела пить и тоже плакала. Луис вылез из кареты и пошёл их искать. А потом заблудился. Там было много повозок и людей. Было много негров.

– Негры – это очень бедные люди. У них чёрная кожа. Их собирают по островам и делают рабами. Вот их–то и везли на плантации, – сказала я.

Луис, выслушав всё, поблагодарил мужичков и проводил их.

– Что будешь делать? С чего начнёшь? – спросила его, а он голову опустил.

– Я не знаю, с чего начать. У меня какое–то внутреннее сопротивление. А надо ли? – поднял он голову на меня.

– Что ты! Это надо сделать. Да и разве тебе не интересно, кто твои родители и где они сейчас? Мама, наверно, до сих пор тебя вспоминает и ждёт. Это очень тяжело – потерять ребёнка, в любом возрасте. Мои вон замуж повыскакивали, и то думаю: как они там? – говорила, а глаза наполнились слезами.

– Хорошо. Я согласен. Но почему они меня сами не ищут? – возмутился он.

– Есть разные обстоятельства, от которых нельзя отойти. Да и разве можно было найти тебя в стойбище у Медведей? У вас там газеты продают? Или объявления читают? Ты сам только что научился читать и писать. Кто бы тебе прочёл объявление в газете, что пропал мальчик? – осадила я его.

– Ты права, моя милая Кошка, – согласился он со мной.

Они ушли весной, когда прошла ледовая кутерьма. Пошли искать этот Сан–Луис и его родителей. Сан–Луис нашли и отметили на всех картах. На обратном пути зашли к нашим поселенцам. Оставили крупы и зерна на муку. У Александра людей прибыло в два раза. Но сын не счастлив.

Жена бросила его, оставив с тремя крошками. Для того, чтобы Род рос и процветал, Александр взял в жёны одну из дочерей примкнувших к нему охотников. Она была красива, но абсолютно не готова стать матерью и хозяйкой Рода. Когда начинался сезон охоты, она, взяв в руки оружие, уходила с охотниками в лес. Её не заботили проблемы Александра и людей в крепости. Она его не любила, как не смогла полюбить своих детей. В последний раз бросив новорожденную дочь, ушла с охотниками и так и не вернулась назад. Александр обращался к отцу жены, пытаясь наладить семейную жизнь. Отец даже поколотил свою непутёвую дочь. Только это не помогло. Она ушла и сгинула. Луис забрал брошенных детей к нам. Я была благодарна ему за чуткость. Они быстро сдружились с нашими пострелятами и уже хором звали меня «мама». Луис во все газеты дал объявление о том, что ищет своих родителей и что придёт на следующий год примерно в июне. Он написал, что будет ждать вестей в таверне с рындой. Так я ему, дура, посоветовала сделать. Я забыла предупреждения Легонта не искать родителей Луиса. Они снова весной ушли в Сан–Луис.

Осенью он не приехал. Не приехал и на следующий год. Только на третий год пришло от него письмо. Он нашёл свою семью. Все живы и здоровы. Только отец немного нездоров и не может работать. Товар не могут сбыть, так как он не выходит из дома. Болят спина и ноги. Его сбросила дикая лошадь, которую он хотел для себя купить и сам объездить. Как только Луис поможет семье, он вернётся. У него пять сестёр и все ещё не замужем, он не может их сейчас бросить. Это его семья. Прожив два года, одна получила от Луиса письмо, что он остаётся с семьёй. Его отец умер, он не может оставить мать и сестёр. Он продаёт плантации и перевозит семью в Англию к родственникам. Он заложник обстоятельств.