Текст книги "Пролетая над Вселенной"

Глава 25. Однако «Hilton»

Под утро мне приснилась белая лошадь. И Лиза верхом на ней. Сестра предложила мне покататься, и я, пружинисто подпрыгнув, опустилась позади неё на лошадиный круп. Мы поскакали вместе, радостно визжа, и неожиданно очутились на краю обрыва над морем. Лошадь вместе с нами, красиво и неспешно, как в замедленном кино, спланировала вниз, в ослепительную морскую синь. И поплыла почему-то против течения. Я испуганно прижалась к Лизе, но через мгновение меня оторвало от нее мощной волной и смыло в море. Соскользнув с лошади, я начала барахтаться, пытаясь докричаться до сестры, но Лиза не слышала меня. Она словно не заметила моего исчезновения!

7.00. Среда

Проснулась под впечатлением. Какой загадочный сон!

9.30

После завтрака мы с Грегори пошли на пляж. На берегу было безлюдно. Слегка штормило, океан казался неприветливым, хмурым. Завернувшись в пляжные полотенца, мы устроились в удобных шезлонгах.

– Моя мама могла вот так подолгу сидеть и смотреть в морскую даль, – сказал Грегори. – Я никогда не мог понять, что она там высматривает? О чем думает? Повзрослев, я и сам полюбил так же, как мама, просто глядеть на воду и размышлять о вечном. А о чем думаешь ты, дорогая?

Я не нашла ничего лучше, как пересказать ему содержание своего сна.

– Так-так, – произнес Грегори.

– Как-как? – поддразнила я.

– Разве ты не знаешь, что означает белая лошадь, увиденная во сне?

– У меня нет под рукой сонника, – съязвила я, – а ты конечно же и по сновидениям специалист?

– Да, я неплохо в этом разбираюсь, – безмятежно отвечает Грегори, не замечая моего ехидства, и незамедлительно разъясняет: – Скакать верхом на белой лошади – к скорому браку! Что и требовалось доказать. – И он торжествующе сжимает мой локоть.

– Да ты просто Нострадамус, – пожимаю плечами я. – Ну а в таком случае при чем тут Лиза? И что означает мое падение с лошади в море?

– Думаю, это означает: не стоит у сестренки потенциальных женихов отбивать, – куражится Грегори. – Ну, и кроме того, – он выразительно смотрит на меня и подмигивает заговорщицки: – Ты же всегда мечтала в пучину окунуться, не так ли?

Мне снова делается как-то не по себе. Зачем он раззадоривает меня? Исследует, тестирует, проверяет?

– Пойдем немного погреемся, а то ветрено тут. – Грегори поднимается, протягивая руку мне. И правда, на ветру совсем не жарко. Согреться было бы нелишним.

Горячая бурлящая ванна располагается прямо на территории, под пальмой. Несколько человек лениво томят в ней свои тела. Остальные просто отдыхают у бассейна.

Я с удовольствием отдаюсь расслабляющим пузырькам джакузи. Потом решаю поплавать в бассейне. После валяюсь в шезлонге. Снова плаваю, потом валяюсь. Попыталась почитать книжку – не вышло. Отчаянно мешали кружащие роем разнородные мысли.

12.00

Наступило время ланча. Тучи постепенно рассеялись. Стало жарко.

14.00

Грегори взял напрокат велосипеды, и мы два с половиной часа катались под палящим солнцем.

17.00

Моя кожа окрасилась в бордовый цвет и покрылась пузырьками. Грегори купил дорогущий крем от солнечных ожогов и всю меня им обмазал.

19.00

Ужинали в отеле, на вчерашней веранде.

Спала плохо, было душно, кожа словно горела. Меня пожалели и не прикасались ко мне до самого утра.

8.00. Четверг

Грегори принес в постель тарелку свежих ягод и сфотографировал мою пунцовую физиономию с огромной, такого же цвета клубникой во рту.

10.00

Позавтракав, мы отправились на белоснежной яхте со всеми удобствами в небольшое путешествие по воде. Капитан показывает нам местную достопримечательность: особняк, который приобрел Хулио Эглесиас за несколько миллионов.

– Хотела бы иметь такой домик на берегу океана, Алечка? – спросил Грегори.

Я отрицательно замотала головой. Мне было жарко и хотелось одного – убежать подальше от солнца, скрыться в тишине и прохладе.

12.00

Ланчевали на берегу залива в симпатичной таверне. Греческий салат, рыба, грейпфрутовый сок. Аппетита не было. Разморило. Мы вернулись в отель, где я проспала до ужина.

18.00

Ужинали в ресторане с прекрасным видом на залив и причаленные частные катера. Грегори заказал мне салат из сельдерея и куриную грудку в легком горчичном соусе, а себе – дикий рис с грибами и шпинатом. На десерт – кофе и тропические фрукты. Я рискнула попросить бокал красного вина, чем снова вызвала неодобрение Грегори. Он, однако, сдержался, вслух ничего не высказал, но посмотрел чрезвычайно выразительно. Я была в своем вечернем платье и в новых туфельках на высоких изогнутых каблуках. На протяжении ужина Грегори держал меня за руку, практически не отпуская, и говорил комплименты. Мне они казались вымученными, потому что, если меня и можно было в этот момент назвать красивой, то только от слова «красный»! Кожа моя продолжала полыхать, причиняя неудобство, и ни о чем другом думать не получалось. На выходе из ресторана зацепилась узким туфельным носком за ковровое покрытие, пролетела через три ступеньки и грохнулась на колени. Грегори шел немного впереди, и так получилось, что упала я прямо к его ногам. Он удивленно уставился на меня, затем наклонился и спросил приглушенно:

– Что это с тобой, дорогая? На ногах не держишься.

– Падучая напала, – пошутила я и прибавила шепотом: – А хочешь, буду всегда таким образом выражать свою признательность?

– Полагаю, Саша, тебе вообще не следует пить алкогольные напитки.

21.00

Финал вечера был определен. Вернулись в отель. Залечивали рану на коленке да зализывали солнечные ожоги.

7.00. Третье утро в Южной Каролине. Пятница

Сквозь толстые портьеры пробиваются лучи солнца, свиристят диковинные птицы, отчетливо слышен плеск океана. Настроение тоскливое. Ноет ссадина на коленке, кожа на плечах и груди стянута хаотично взорванными розовыми лоскутками.

– Ну и какая у нас сегодня трагедия нарисована на мордочке? Почему глазки на мокром месте? – вопрошает мой сосед по брачному ложу. – Что, пора звонить в Москву?

Исступленно киваю. Грегори великодушно набирает через свой мудреный код номер моей дорогой тетушки.

– Аля, как ты вовремя, – слышу ее дрожащий голос, за которым сразу следует всхлип: – Что я пережила сегодня, представить себе не можешь!

– Что такое, тетечка? Говорите скорее, Димка здоров?

– Здоров твой Димка. Просто потеряла я его несколько часов назад. Спрятаться надумал, шутник. После школы меня не дождался, к другу укатил. Я его по всей Москве искала! Думала, с ума сойду. Вот теперь сама с ним разговаривай.

– Димка! Ну что ты такое творишь?

– Мам, а ты что-то опять почуяла, раз звонишь? Я так и знал, ура! Мам, ты вообще когда-нибудь вернешься?

– Рыжик, я очень по тебе соскучилась, ну потерпи немного, не подводи меня, ладно? Ты ж большой уже, понимать должен…

– Мам, ну, мам, не плачь. Потерплю. Ты мне мячик привезешь с американским гербом? И бубл-гум! И кроссовки с мигалками.

– Привезу, рыжик, только не теряйся больше!

– Ладно, мам, good buy! Приезжай скорее только.

Грегори грустно смотрел на меня на протяжении всего разговора.

– Что, – спросил, когда я повесила трубку, – выманивают, да? Отбирают у меня?

– Пойдем поплаваем? – предложила я, не считая нужным реагировать на очередной приступ эгоизма.

– Только прежде свари кофе, почисть яблоко и смажь мне плечи кремом от солнца, – капризно требует Грегори.

8.00

Мы попили кофе в номере, намазали друг друга кремом и отправились на пляж. Погода была солнечной, океан тих как дитя. Я вбежала в него, плюхнулась и с наслаждением поплыла. Грегори нагнал меня и велел вернуться на берег.

– В океане водятся хищники, купаться в нем опасно.

После этого я прослушала небольшую лекцию об особенностях местных скатов. И о злобных гигантских барракудах. А на закуску – об отличиях белых и серых от черных акул, кишмя кишащих в двух саженях от нас. Надо сознаться, он меня убедил. Пошла плавать в бассейне. Всё немногочисленное население отеля располагалось вокруг него. В океане и правда никто не купался, даже в такой замечательный штиль.

12.00

Ланч. Ничего особенного.

14.00

Отдых в прохладе номера, хотя отдыхом это назвать довольно сложно. Мне вновь наглядно попытались показать, как надо любить мужчину, причем не какого-нибудь, а вполне конкретного, выдающегося во всех отношениях. Я вновь испытала комплекс неполноценности, потому что по-прежнему все делала неправильно, не прислушиваясь к пожеланиям и не проявляя должного восторга.

17.00

Сборы на ужин. Одеваюсь красиво. Едем на такси в дорогой ресторан Aleksander, питаемся.

20.00

Возвращаемся обратно пешком. Прогулка занимает не больше часа. Я молчу отрешенно. Грегори размышляет вслух. Делится внезапно набежавшими сомнениями. Нет, во мне он не сомневается. Мне он верит уже как себе. Считает, что ему повезло. Не зря же платит огромные деньги лойерам, чтоб поскорее перетащили меня к нему!

Так в чем же дело, интересуюсь настороженно. Что за сомнения такие?

Ну как это что? Да мало ли что. Вдруг с ним что-нибудь случится? Внезапно. Он вспоминает случай в Нью-Джерси. Или вдруг он лишится работы? Такое тоже может быть вполне. Никто никому ничего в Америке не гарантирует. Ну, конечно же он специалист high class. Конечно, он обязательно найдет куда пристроиться, ведь его ждет с нетерпением тысяча и один мировой университет, но все же в Америке всякий, даже президент, может лишиться работы. А на нем лежит ответственность за детей. А теперь еще за меня и за моего сына. Кстати, а вдруг он не сумеет поладить с моим сыном? И что тогда? Я ведь могу пожалеть, что приехала к нему, разве не так? Ну а вдруг пожалею? Вдруг?

6.00. Суббота

Долго спать не могу. Мешают мысли. И бесконечные внутренние вопросы без ответов. Встаю осторожно, чтоб не потревожить Грегори. Он тут же просыпается. Видит мое озабоченное выражение лица и предлагает пробежаться. Бегаем босиком вдоль пляжа, нагуливаем настроение и аппетит. Мне, разгоряченной, разрешают быстренько купнуться в океане. Окунаюсь. Грегори, заслонив лицо ладонью от солнца, внимательно смотрит вдаль. Он следит, чтоб ни один гад океанический не подплыл ко мне незаметно из глубин и не утащил бы за собой в бездну. Обошлось, никто не появился, и Грегори сам решается осуществить небольшой заплыв, не выпуская из виду водную гладь вплоть до линии горизонта. Потом мы полчаса бултыхаемся у берега, брызгаемся, хохочем, и все вчерашние сомнения отступают, мир неожиданно кажется прекрасным, а мы в нем – счастливыми, нашедшими друг друга половинками. Разве не так? Разве не радость встретить в огромном мире нужного человека? От всей души стремящегося сделать из твоей жизни сказку. Ежедневно, каждую минуту, секунду даже. Не на словах, а на деле. Много таких людей ты, Аля, встречала на своем пути? Да не одного! Тогда в чем дело? Короткие трения, временные недовольства можно побороть! И нужно! Он-то принимает тебя со всеми несовершенствами и изломами характера. Он терпит твою неуклюжесть в постели и явную неохоту меняться к лучшему, а такое не всякий мужчина выдержит. Он мудрый, внимательный человек, и ты просто обязана отблагодарить его за щедрость, полюбить всем сердцем и стараться быть лучше день ото дня!

С такими умиротворяющими мыслями вошла я в новый день своей жизни. Бабуля учила меня начинать каждое утро с улыбки. «Проснулась – улыбнулась», – втолковывала она мне с раннего детства. Ведь правда же, с каким настроением начинается день, так он и пройдет!

День удался. Мы много гуляли, держась за руки, разговаривали исключительно на возвышенные темы, нахваливали друг друга, катались на велосипедах, предусмотрительно прикрыв от солнца оголенные участки тела. В двенадцать часов с удовольствием ланчевали в милом местечке на побережье, после чего более-менее сносно «отдыхали» в прохладе номера, потом занимались на тренажерах в спортзале, плавали в бассейне и снова совсем неплохо «отдыхали» в номере. Возможно, подумалось мне после ужина, что ближе к ночи я, наконец, сумею преодолеть свою непереносимость некоторых сложных интимных элементов и изобразить то, чего от меня хотят? Пусть даже самой мне это не очень-то и нравится. Но надо чем-то жертвовать ради главного, не так ли?

8.00. Воскресенье

– Сегодня будет бранч, – сообщил Грегори, – а потому предлагаю не завтракать. Просто разделай мне яблоко и свари кофе. Brunch – это среднее арифметическое между breakfast и lunch, то есть между завтраком и обедом, – тут же пояснил Грегори вослед моему искреннему удивлению.

То есть большое торжественное обжорство в середине воскресного дня. На него следует принарядиться. Разодетых людей вокруг много, просто полный зал: то ли к выходным отель наполнился, то ли из окрестных мест народ подтянулся, зная как это здорово – бранч в «Хилтоне»!

При входе каждой даме вручают розу на длинном стебле, конец которой погружен в аккуратный пластиковый колпачок с водой. Как мило.

Грегори берет меня за руку и подводит к грудам разнообразной еды, посматривая на реакцию. Изобилие и впрямь поражает. Этого Грегори, пожалуй, и добивается – все время меня чем-либо сражать. Вскоре его рука самому становится нужна, и он отпускает меня, рекомендовав начинать с определенного вида закусок. Набираю все подряд на огромную тарелку. Стараюсь избегать мясных нарезок, хотя они призывно поблескивают, маня к себе с невероятной силой. Как давно не ела я мяса, соскучилась прям. Но сдерживаю себя, судорожно сглотнув слюну, переключаюсь на разнообразные морепродукты.

– Что это? – интересуется Грегори, заглянув в мою тарелку. – Ты будешь есть этих гадов? – Он брезгливо морщится.

– Но ты же просил не употреблять в пищу мясо, а это же никакое не мясо, – защищаюсь я расстроенно. – Где я еще попробую настоящих свежевыловленных осьминогов?

– Тогда… сделай одолжение, съешь их где-нибудь в сторонке и так, чтобы я не видел. Иначе это напрочь испортит мне аппетит!

Я выразительно сгружаю все назад. Грегори доволен. Набираю в тарелку правильных салатов, под которые, улучив момент, прячу горстку мидий. Они внешне похожи на грибы, если не присматриваться! В случае чего, сделав удивленное лицо, скажу, что просто перепутала. Я торопливо семеню к столу, чтоб успеть их отведать, пока Грегори не видит.

Официант разливает по бокалам шампанское. Это тоже входит в стоимость бранча. Грегори милостиво соглашается его пригубить. Даже произносит очередной панегирический тост за нас, и мы звонко чокаемся.

Чревоугодие продолжается до трех часов дня. Перепробовав все, что только можно, выползаем из-за стола сильно потяжелевшие и ублаготворенные. Ползем в номер, чтоб переварить содеянное. Потом в спортзал, чтоб сжечь лишние бранчкалории. Гуляем, купаемся, ну, все – по обычному сценарию. Мне уже надоел этот ленивый, размеренный отдых. Хорошо, что завтра днем нам улетать в Нью-Йорк. Грегори пора на работу. Мне, кстати, тоже!

Глава 26. South Carolina – Atlanta – New York

15.00. Понедельник

– Поделись-ка, Алечка, чем бы ты хотела заниматься в Нью-Йорке? – Грегори наконец заговорил о том, чем я столько дней мучилась про себя. – Мне показалось, сидеть дома и ждать меня день за днем ты не сильно грезишь?

Он все понимает! Я и не знала, как подобраться к этой теме. Что же, времени в полете у нас предостаточно, можно и помечтать вслух. Делюсь с ним сокровенным. Мечтаю, мол, работать в каком-нибудь толстом, красочном журнале. Вести колонку обо всем, что вижу – слышу – чувствую. А быть может, отвечать на письма читательниц, обсуждая с ними актуальные женские проблемы. Чтоб колонка эта получалась живой, остроумной, с легким философским налетом.

– М-м-да, – задумчиво мычит Грегори. – А нынешняя деятельность тебя разве не устраивает? Мы смогли бы открыть корпункт твоего издания в Нью-Йорке.

– Это возможно? – изумляюсь я.

– Почему бы нет? – невозмутимо отвечает Грегори. – Я давно хотел узнать, как ты вообще туда попала? Кто устроил? Родители поддержали своими старыми связями?

– Родители по-прежнему не верят, что я способна на что-либо серьезное. Они относятся ко мне как к несуразной, безответственной девочке. И потому боятся кому-либо меня рекомендовать, чтоб самим потом стыдно не было.

– В таком случае, как ухитрилась ты, мать-одиночка, безо всякой протекции устроиться на хорошую должность в серьезное столичное издание?

– Мне помогла подруга Аня. Она предложила мою кандидатуру, когда освободилось место… секретарши, ушедшей в декретный отпуск.

– Ты пошла в секретари? Девочка с высшим образованием, из знаменитой семьи, как же ты согласилась на такую низкую должность?

Когда два года назад я пришла в газету, то счастлива была выполнять любую работу, лишь бы обрести чувство стабильности. Меня посадили отвечать на звонки в приемной главного редактора, регистрировать корреспонденцию и подавать кофе. Буквально на ходу освоив азы делопроизводства, я сумела немного вздохнуть и оглядеться по сторонам. Дело было бойкое, суетливое, народу в приемной толкалось много, ко мне все относились на удивление доброжелательно. Некоторые даже угощали шоколадками. Им нужен был свой человек в приемной, вот меня и окружали подобострастным вниманием. Все, кроме невзрачного неврастеника Андрея Федерастова. Хотя именно он чаще других наведывался в приемную. От меня ему требовались скрепки, кнопки, дыроколы, папки, чайные ложки, салфетки и кофе с сахаром, а также почему-то подшивки газет. Причем срочно! Он не считал нужным спрашивать это в архиве. Ему доставляло какое-то непонятное удовольствие, надменно ухмыляясь, обращаться именно ко мне, вынуждая отрываться от работы, чтоб выполнять эти дурацкие поручения… Мальчик из глубинки, он сумел не только пробиться в столице, но и неплохо в ней укорениться, правдами-неправдами добравшись до кресла заместителя главного редактора одного из самых представительных печатных изданий. Этакий Финч русского происхождения, ну, мойщик окон из мюзикла про то, как преуспеть в бизнесе… Теперь Федерастов наглядно демонстрировал свое превосходство всем, кого он так ловко обошел. Особенно тем, кто старше, образованнее, даровитее его. С главным у него сложились, судя по моим наблюдениям, довольно теплые взаимоотношения. Что давало Федерастову серьезные бонусы. К примеру, в кабинет шефа он мог ворваться в любое время, без предупреждения. Даже в его отсутствие. Однажды я поинтересовалась у своего начальника, допустимо ли положение вещей, когда, минуя секретаря, с решительной наглостью заходят в пустой кабинет главного редактора?

– Кого, например, вы имеете в виду? – напрягся главный.

– Например, Андрея Федерастова.

– Ну, ему можно, – кивнул шеф и пульнул в меня неодобрительным взглядом. – Сделайте мне кофе, пожалуйста.

После этого я поняла, что лучше не высовываться.

Прошел испытательный срок, и для меня неожиданно нашлось место в отделе информации. Шеф недаром присматривался ко мне пристально. Давал разноплановые задания. Оценивал, на что гожусь, а на что нет. Он никогда не позволял себе повысить на меня голос или выругаться при мне. Что запросто можно было делать с прежней секретаршей или с пришедшей после меня девочкой – вчерашней школьницей.

На новом месте мне было поручено заниматься отбором и аннотированием интересных книжных новинок. После нетворческого сидения в прокуренной приемной это дело настолько захватило меня, что я развернулась в полную мощь своих нерастраченных возможностей. За неимением иного материала для реализации плохо скрываемых амбиций с жаром ухватилась за эту работу. Внимательно прочитывала все, что мне предстояло аннотировать. Вдумчиво сочиняла коротенькие рецензии. Я старалась, чтоб к очередному выпуску газеты каждая рубрика получалась бы не похожей на предыдущие. Меня увлек такой способ самовыражения. Ну, раз другого способа не было. Сама не ожидала, что вполне рутинное занятие может превратиться в занимательное действо.

Однажды подруга Аня слегла с ангиной и попросила выручить ее, взяв интервью у одного крупного книгоиздателя. Не задумываясь, я согласилась. У меня это получилось на удивление легко. Кроме утвержденных редакцией вопросов, я, войдя во вкус беседы, уболтала издателя так, что он разоткровенничался на разные личные темы и даже пригласил меня пообедать после интервью. От обеда я тогда отказалась, потому что спешила расшифровать пленку и порадовать Аню. Она волновалась за наше рискованное мероприятие и была приятно удивлена его результатом. Шеф был тоже удивлен и обрадован. И только его заместитель, прочитав интервью, поинтересовался, скривив рот в презрительной усмешке:

– Это папа тебе помог слепить статейку, не так ли? А откорректировала текст, наверное, мама?

Я решила не парировать, просто пожала плечами и отвернулась от него.

– Знаешь, Алечка, а этот самый Федерастов к тебе не совсем равнодушен, – прослушав мой рассказ, вымолвил Грегори.

– Что ты, Гриша, – рассмеялась я, – у него ко мне какие угодно, только не личные притязания. В этом-то я уверена!

– Зачем же, – удивился Грегори, – постоянно тебя уязвлять? У меня сложилось впечатление, что ему это доставляет странное, болезненное удовольствие. А может, таким образом он ублажает некие классовые комплексы?

– Вероятно, так. Знаешь, он постоянно придирается к моим материалам, вредничает, – посетовала я и вздохнула совсем жалобно: – А гонорары выписывает самые маленькие.

– Ждет, что ты придешь к нему, поклонишься до земли и милостиво попросишь повысить гонорар, – усмехнулся Грегори.

– Не дождется! – гордо вскинула голову я.

– Теперь уж точно не дождется, – подтвердил Грегори серьезно. – Думаю, слишком жирно будет для него – корпункт в Нью-Йорке.

Грегори задумчиво покачал головой, и некоторое время мы провели в молчании. Затем его лицо озарила улыбка:

– Знаешь что, Алечка? Я, пожалуй, учрежу для тебя женский журнал. Ты будешь им руководить. Представь только, как эффектно это будет звучать: «Alex Steel – chief editor of famous women’s magazine»! А может быть, так – «Alex Steel – chief editor of an American glossy magazine». Как тебе такой вариант?

Звучит впечатляюще. Неужели такое возможно? По мановению руки волшебника Грегори Стила скромный сотрудник московской газеты сможет превратиться в главного редактора толстого манхэттенского журнала?! Вот подружки одуреют. И Федерастов. А уж родители с Лизкой и подавно. Грегори предрекает: скоро все меня начнут обожать.

Невольные слезы выступили у меня на глазах. Ну как я могу обижаться на этого человека? Что-то там выискивать в его словах и действиях? Он так печется обо мне!

– Я готов сделать всё, чтоб ты была со мной счастлива, Алечка, – прошептал Грегори и интимно сжал мое колено. – Мне так не терпится поскорее очутиться в нашей спаленке. А тебе?

Вместо ответа я положила голову к нему на плечо. За все надо рассчитываться, Аля. Придется приноровиться к некоторым особенностям данного мужчины, только и всего. Тебе ведь скоро тридцать. Ты взрослая женщина. Надо стать такой, какой он хочет тебя видеть, это разве сложно? Кое-чему, правда, предстоит научиться. Придется отказаться от своих привычек и любимых вещей, ну так что же? Наступает новая пора жизни. Предоставляется уникальный шанс ее улучшить, реорганизовать, облагородить. Себя, наконец, привести в порядок и стать настоящей леди. Выйти на новый, блестящий уровень. Дать хорошее образование сыну.

Димочка, когда ж мы увидимся? Так надолго мы прежде не разлучались, и теперь с каждым днем я скучаю по сыну все сильнее. Хочется обнять его, прижать к груди и не расставаться больше никогда! Лишь вдали от дома, в этой вынужденной разлуке, пришло ко мне осознание, как прекрасно быть матерью такого славного мальчугана. Как же хочется подарить ему, наконец, качественную жизнь: с электронными игрушками, фирменными велосипедами, поездками в Диснейленд и на моря-океаны. С гарантированным цивилизованным будущим. Вот только один вопрос мучает меня – как они сойдутся с Грегори? Как пережить их ревность друг к другу? Грегори никогда не называет Димку по имени. В разговоре со мной он всегда говорит «твой сын» и никак иначе. Димка же вообще не задает вопросов, что довольно подозрительно, ведь он такой дотошный, вечно лезет туда, куда его не просят, с взрослыми не церемонится, авторитетов для него практически не существует. Незадолго до моей поездки в Штаты школьная учительница пожаловалась, что после уроков Димка подошел к ней и проговорил угрюмо:

– Марина Александровна, пожалуйста, больше никогда не обзывайте меня Лапонецким! – А для пущей убедительности добавил: – Ну, я же, например, не обзываю вас Цигельман!

Этот случай поставил меня перед необходимостью поменять ему фамилию на мою, родовую. Но заниматься бюрократической волокитой было уже некогда. Я решила сделать это сразу по возвращении.

Поскольку Грегори при подаче документов на регистрацию брака безапелляционно записал меня под своей фамилией, я и подумала, что, таким образом, возможно, разрешится еще одна проблема – мы с сыном наконец-то будем значиться под одной! Пусть не родовой, зато вполне Стильной!

К Нью-Йорку мы подлетали уже в темноте. На мне были наушники, в которых звучал чародейственный голос Луи Армстронга, напевающий, как прекрасна земля. Бесспорно, земля прекрасна. И грустна. Порой. Особенно грустна вечерняя земля. Когда летишь над нею, неся в себе непосильный груз. Знаю это, знаю. Потому что я – тот самый «уставший», если верить классику. Я лечу, лечу, лечу. Мне, наконец, дарована возможность стряхнуть этот самый груз, отдать себя в руки посланному судьбой человеку и обрести вечный приют, а быть может, и прощение в его крепких объятиях.

Пролетая над пронизанным сверкающими нитями автострад незнакомым городом, над этим отливающим мириадами подвижных огней Нью-Йорком, так похожим сверху на сказочный гигантский муравейник, я испытываю самые противоречивые чувства. Этот загадочно мерцающий город по-прежнему представляется мне киновидением, не имеющим к моей жизни никакого отношения. В груди тревожно подсасывает. Я ли это? Со мной ли это? Туда ли я попала? В нужном ли направлении лечу?