Текст книги "Пролетая над Вселенной"

– Здравствуй, милая моя!

Боже, я так вздрогнула, словно размышления были прерваны заговорившим привидением.

– Это ты, Гриша? – испуганно спросила я.

– А ты ждала кого-то другого? – удивился голос, столь явственно почудившийся мне приветом из прошлого. Как же сразу, в первое мгновение нашего знакомства, не распознала я, кого он мне так явственно напомнил! Та же интонация и тембр похожий! Да и мои внутренние вопросы сходны с теми, двенадцатилетней давности, когда ломалась моя судьба.

– Ну-ка, расскажи, милая, где была, с кем встречалась.

– Я встречалась с подругами детства, – проговорила неохотно, стряхивая с себя аналогию с минувшим, – мы гуляли в Ботаническом саду.

– Вот как? И о чем же вы беседовали? – Голос звучал настороженно.

– Мы просто наслаждались природой и болтали… ни о чем, – уклончиво ответила я.

– Так уж ни о чем? – засомневался голос. – И ты ничего не рассказала подругам обо мне?

– Видишь ли, дорогой, у женщин всегда есть масса самых разнообразных тем для разговора, – уклонилась я от прямого ответа. – Ты что, плохо знаешь женщин, Гришенька?

– Пожалуй, скоро я приду к выводу, что совсем в них не разбираюсь, – пробурчал он. – С тобой стал во всем сомневаться. Ты сводишь меня с ума, Саша.

– Отчего же, Гриша? – Я напряглась, вновь приготовившись к самообороне.

– Вместо того чтобы заниматься делами, ты целые дни гуляешь с подругами и болтаешь бог весть о чем. А я между тем тоскую тут без тебя.

Как надоели мне эти необоснованные упреки.

– Гришенька, я только и делаю, что занимаюсь делами, – вновь принялась оправдываться я.

– Но я не вижу никакого движения с твоей стороны, – возмущенно восклицает Грегори, – за две с половиной недели ты не приблизилась ко мне ни на шаг! Я же сделал всё, что от меня зависит. И даже больше. Просто не знаю, каким образом отсюда я могу заставить тебя шевелиться быстрее.

– Не надо меня заставлять! – вскипела я. – Мне самой прекрасно известно, что надо делать!

– Ну-ну, – холодно изрек Грегори, – ну-ну.

И исчез на несколько дней. Поначалу я даже выдохнула с облегчением, предположив, что таким образом Грегори, наконец, решил ослабить поводья, чтоб дать мне возможность действовать самостоятельно, без кнута и погоняла. Но уже на третий день подступило беспокойство: куда это он пропал? Не случилось ли чего? И решила позвонить на его прямой рабочий номер, так как дома у него срабатывал автоответчик, общаться с которым было неинформативно.

Грегори поднял трубку, холодно поздоровался и сообщил, что в минувшие дни был сильно занят. Затем безучастным тоном спросил меня о делах. На встречный вопрос:

– Как ты сам, Гришенька?

Он ответил:

– Терпимо.

И всё! Я повесила трубку, задумалась. Что сие может означать? Он разочаровался? Устал меня ждать? А может быть, встретился с Лёлей и та его утешила?

Мне вдруг стало не по себе. Что теперь делать? Продолжать собираться – увольняться – прощаться со всеми – продавать квартиру – забирать документы из школы и оформлять визу Димке или остановиться… оглянуться? И начинать отматывать кинопленку назад: крутиться и устраиваться здесь, восстанавливать связи, вновь вживаясь в эту действительность? И главное, вновь начинать мыслить по-здешнему. Не примеряя себя к американскому образу жизни.

Грегори позвонил мне почти через сутки, поздно ночью. Когда я вконец измучилась от бессмысленных поисков ответа на все возникающие вопросы.

– Испугалась, маленькая? – спросил он вкрадчиво. – Расстроилась, да? Что же такое случилось с твоим дорогим Гришенькой, подумалось, наверное. Названивал, названивал столько времени подряд и вдруг пропал. Разлюбил меня – так ты уже начала думать?

– Так, – ответила я уныло, – или примерно так.

Захотелось вдруг разрыдаться прямо в трубку. Нервы истончились до предела.

– Ну-ну, если хочется поплакать – поплачь, – милостиво разрешил Грегори. – Я здесь, Алечка, я снова с тобой.

– А до этого с кем был? – настороженно спросила я.

Грегори проигнорировал мой вопрос.

– Знаешь ли ты, милая, почему я тебе не звонил? А в последнем разговоре держал сухой и деловой тон? – спросил он.

– Почему, Гриша?

– Потому что я… безумно скучаю по тебе, Алечка, – выговорил он, наконец. – И если не буду сдерживаться, то мне станет совсем худо.

Он помолчал и, не дождавшись моей реакции, предположил:

– Ты совсем перепугалась, наверное, глупенькая, – и, участливо, как врач, поинтересовался: – Ну как, легче тебе стало теперь?

Он разговаривал со мной голосом доброго чародея, дарующего бедной девушке возможность быть счастливой. «На вот, возьми ее скорей!»

Мне же эта его издевательская милость была не нужна вовсе. Я столько передумала за эти дни! Столько всего перемучила!

– Алечка, не молчи, признайся своему Гришеньке, что с тобой происходит? Чем ты занималась? О чем размышляла?

Неожиданно для себя я сделала импульсивное признание.

Трудно, ох как трудно покинуть мне мою любимую Москву, мой привычный круг, мой мир, порвать резко все нити, чтоб навсегда уехать в Америку. Опасаюсь я потеряться в чужой стране. Боюсь не найти свою нишу, превратиться лишь в зеркальное отражение мужа, перестав быть личностью.

Я не произнесла вслух, правда, что больше всего страшит меня вероятность снова попасть в клетку. Золотую ли, позолоченную, с каменьями или без – неважно. Но – именно в клетку. Я так остро чувствую свое к ней приближение!

Мрачное безмолвие разверзлось между нами.

– Ты рассекла меня пополам, – сипло вымолвил Грегори.

И вновь исчез. Внутренне сжавшись, ждала я его появления.

– Как ты могла так подло поступить со мной? – спросил он трагическим тоном спустя два дня. – Я погибаю.

Что за неадекватная реакция? Я всего лишь честно созналась в своих страхах и сомнениях! Он спросил, я ответила.

– Ты сказала, что не хочешь ехать ко мне!

– Но этого я не говорила!

– Ты не хочешь быть со мной. Я тебе неприятен.

– Но и это не так!

– Я тебе не подхожу как мужчина.

– Гришенька, с чего ты это взял?

– Ты это ясно дала понять! – Он помолчал с минуту и жалобным голосом произнес: – Мне так плохо. Никогда мне не было так плохо. Ни одна женщина так со мной не поступала. Я открыл тебе свою душу, а ты меня пырнула туда ножом. Я прежде не знал, где у меня находится сердце, теперь знаю, где! Оно непрерывно ноет, кровоточит, болит.

– Гриша! Я же говорила только о себе. Ты очень хороший. И я… я собираюсь к тебе. Я хочу к тебе!

– Это правда?

– Правда, да.

– Как я могу верить тебе?

– Хочешь, прочитаю стихотворение? Оно родилось у меня сегодня ночью, когда я ждала от тебя звонка.

– Прочитай…

– Слушай:

 
Кому – сомнений тяжкий гнет,
Кому – иллюзий сладкий мед,
А нам с тобой – преодоленье,
О нем мы знали наперед.
 
 
Лежит меж нами океан,
И пестрота различных стран,
Как нам мешает расстоянье,
Не превратить всю жизнь в обман!
 
 
Закрыв глаза, рисуешь ты
Картины дивной красоты,
Где наша встреча – как награда
За годы гулкой пустоты.
 
 
Я прилечу к тебе во сне.
Сквозь время, бури, дождь и снег,
Одним своим прикосновеньем
Сниму печаль с усталых век.
 
 
Нам предстоит далекий путь,
Отбрось унынье, позабудь
О всех преградах и ненастьях,
Навеки мной любимым будь!
 

– Алечка, – сдавленным голосом произнес Грегори, – милая Алечка, так ты прилетишь ко мне?

– Конечно, дорогой.

– Наяву, не во сне?

– Конечно, дорогой.

– А как же твои страхи?

– Я постараюсь с ними справиться самостоятельно.

– Ты, правда, хочешь ко мне?

– Конечно, дорогой.

Как тяжело порой понять себя. Два дня назад я металась в неведении, чувствуя себя отвергнутой и строя самые разные предположения. Но теперь, видя, что причиняю страдания человеку, разом решаю их облегчить, пусть даже поставив на карту собственные побуждения. Чего хочу? Да неважно уже. Колесо жизни крутится, думать дальше не о чем и нечего. Еду. Еду-еду-еду. А со своими проблемами буду разбираться на месте. В конце концов, найму частного психоаналитика (это так популярно у американцев), и он поможет мне вжиться в новый образ и почувствовать себя счастливой. Всё, решено! Человек меня ждет, брачный контракт подписан, надо меньше размышлять и быстрее действовать.

И я начала последовательно со всеми прощаться. Паковаться. Книги раздаривать. Вещи раздавать. Димкины документы из школы забрала. Написала заявление об уходе на работе. Приватизировала комнату. Желающих купить ее оказалось немного, но бодрый риелтор уговорил меня скинуть цену, чтоб побыстрее найти покупателя.

Грегори уже не звонил каждый день, не подгонял. Долгие разговоры между нами неожиданно прекратились. Он впал в апатию, стал каким-то отстраненно-смирным. Не расспрашивал с пристрастием о каждом сделанном шаге, больше слушал меня. Просил не обращать на него внимания. Пронеслась еще одна неделя. Я получила Димкин загранпаспорт, о чем тут же сообщила Грегори.

– Это хорошо, – равнодушно отреагировал Стил на долгожданное сообщение. – Я пришлю ему приглашение и встречу у себя. Я же обещал твоему сыну Диснейленд.

– Что это значит, Гриша? Ты собираешься встретить его одного, без меня?

– Я свяжусь с тобой из Лондона, – сухо сказал Стил. – Улетаю в командировку. Прости, говорить больше не могу.

Ночью Грегори позвонил из номера лондонской гостиницы. Он сообщил мне, что весь холодный, одинокий и пустой.

Ему никогда в жизни не приходилось переживать встряски, подобные той, которую я устроила ему. И теперь он должен тщательно обдумать, готов ли меня принять.

Этот самонадеянный, менторский тон вновь напомнил мне тот самый, от которого сбежала много лет назад. Я сначала остолбенела, а затем вдруг почувствовала, как отпускает меня гипноз, цепко удерживавший в своем плену несколько последних месяцев. Как вместе с дурманом эмоций осыпается позолота с непоколебимого образа Грегори Стила. Я почему-то не испытывала больше ни малейшего желания становиться опытным образцом для реализации его сложносочиненных фантазий. Служить человеку, который видит в тебе удобный инструмент для самоутверждения и избавления от комплексов? Подстраиваться под маятник непредсказуемых колебаний? Превращать свою жизнь в один большой компромисс? Ради чего? Ради добротного, сытого существования, в котором снова не будет места ни личной свободе, ни поэтическим изъявлениям, ни даже людям, с которыми приятно было бы общаться. К тому же, судя по намерениям Стила, я могу запросто потерять контакт с Димкой. Потому что буду бесправна первые пятнадцать лет совместной жизни, как указано в брачном контракте. Спорить с человеком на его территории окажется невозможным. Нас с сыном берут на иждивение, и мы обязаны подчиниться любому решению Стила.

В это самое мгновение с какой-то звенящей отчетливостью до меня дошло, что с данным человеком у меня ни-ко-гда и ни-че-го не сможет склеиться. Даже при его внешнем антураже и моем тщательном взвешивании каждого произносимого слова. Я не смогу больше день за днем выдерживать его изощренный прессинг, какими бы благородными намерениями он ни был мотивирован. Какими бы красотами ни был окружен. Никогда рядом с Григорием я не смогу почувствовать себя счастливой.

 
Трудно, трудно к нелюбимому,
Трудно к тихому войти…
 

Григорий ждал моей реакции. И я ему ответила.

Ответила, что не имею желания жизнь свою молодую тратить на рефлексии взрослого и состоявшегося во всех отношениях мужчины. Проблема холода и одиночества – его личная проблема, и никто, кроме него самого, помочь ему в этом не сможет. А вообще, мне эта проблема кажется надуманной от начала и до конца. На мой взгляд, существует только два глобальных обстоятельства, заслуживающих серьезных волнений. Остальное можно пережить. Не чихнув. Лично я вынесу всё что угодно, лишь были бы живы и здоровы близкие.

Вот пример. До настоящего момента меня мучила неопределенность. Я металась, страдала, ночей не спала. И в одно мгновение все прояснилось. И больше страдать я не хочу и не буду! Я благодарна судьбе за встречу с Григорием Стилом. С ним за небольшой временной отрезок я приобрела очень важный опыт. Многое переосмыслила, переоценила и постигла заново. Сама на себя взглянула словно бы со стороны и сама себе, наконец, понравилась. Я буду вспоминать Григория с огромной признательностью. Всегда! С огромной!

На этой высокой ноте мы расстались.

Я попыталась уснуть, но сон не шел и не шел. Встала, подошла к окну. Рыжий, болтающийся на ветру фонарь помигивал мне сочувственно. Я прикрыла глаза и на меня волнообразным потоком снизошли спасительные стихотворные строки:

 
С тобою быть желала я,
Любимой быть мечтала я,
От бед уплыть и от сомнений…
Со мною вновь печаль моя.
 
 
Я ухожу. В полночный час
Решаю все проблемы враз:
Соединенье невозможно —
Есть нечто, что сильнее нас.
 
 
Но надо жить. Скорбеть грешно!
И плыть по воле волн грешно,
В страданье можно черпать силу!
А побежденным слыть – смешно.
 
 
Ведь, видит Бог, боролась я,
Опорой быть стремилась я.
На все есть воля Провиденья,
А вовсе не вина твоя…
 

Наутро проснулась просветленной. В окно жизнерадостно светило солнце. Рядом сопел любимый ребенок, я чувствовала себя сильной, уверенной, совершившей судьбоносный поступок. Я умудрилась побороть Искушение, развенчать Иллюзию и, главное, избежала опасности окончательно потерять себя. Да-да, я сумела себя сохранить!

Неугомонные, разнокалиберные мысли кружили пестрым роем. Чтоб унять этот сумасшедший вихрь, не расплескивая понапрасну, решила вдумчиво и последовательно изложить их на бумаге. Подошла к столу, достала стопку чистых листов, взяла ручку и, немного поразмыслив, написала название: «Пролетая над Вселенной».

Вместо эпилога

– Алло, привет!

– Привет!

– Как дела?

– Спасибо, хорошо.

– Миша дома?

– Миша? Нет.

– А где он?

– Понятия не имею!

– Когда будет?

– Я не в курсе.

– Он не сказал, когда вернется?

– Да я и не спрашивала…

– Но он должен прийти?

– Не знаю. Сама жду.

– Давно ждешь-то?

– Очень. Можно сказать, всю жизнь.

– Это Света?

– К сожалению, нет.

– Почему, к сожалению?

– Потому что Света наверняка его дождется.

– Ничего не понимаю. Когда он ушел?

– Дело в том, что он даже не приходил.

– Как это – не приходил? Сегодня не приходил? Или вчера?

– Да нет же, он вообще сюда не приходил.

– Никогда?

– Никогда.

– Прикольно.

– Да уж…

– Но он в курсе, что ты его ждешь?

– Вряд ли.

– Догадывается хотя бы?

– Откуда я знаю…

– А тогда чего вообще ждать-то?

– Сама не понимаю. Живу себе спокойно, ни о чем таком не думаю. А потом вдруг как задумаюсь да как запричитаю: «Миша, приходи! Приходи, Миша!»…

– И чего, приходит?

– Не приходит!

– Прикольно. Как долго ждать собираешься?

– До тех пор, пока не появится!

– Слушай, а может, нам разные Миши нужны?

– Возможно.

– Или один и тот же?

– Кто знает, кто знает…

– Интересно живешь. Нестандартно.

– Не жалуюсь.

– Как звать-то тебя?

– Александрой звать.

– Слушай, Александра, а тебе Николай не подойдет?

– Боюсь, что нет.

– Почему это?

– Видишь ли, я уже нацелилась на Мишу.

– Но он сегодня вряд ли появится.

– Ты так думаешь?

– Чувствую. Короче, предлагаю вместо какого-то неясного Миши конкретного Коляна!

– Нет-нет. Так резко перестраиваться я не умею.

– Но мы толкуем с полчаса, могла бы уже ко мне привыкнуть. Верно?

– Верно.

– Давай встретимся в центре, ну скажем, в двенадцать? Хочется глянуть на такую прикольную девчонку!

Я завезла Димку в Александровский сад, где прогуливалась Марьяна с дочками, а сама отправилась на встречу с ранее незнакомым, «конкретным» Николаем. Чем-то меня заинтриговал этот звонок. Пригрезилось спросонья, что он не был случайным. Романтическая авантюристка, вот кто я. Неисправимая романтическая авантюристка!

Крепкоголовый парень, в красном спорткостюме марки Adidas, с борсеткой, болтающейся на кисти правой руки, упруго вышагивал в том самом месте, где мне было назначено свидание. Я встала напротив, раздумывая, окликнуть его или подождать, пока он сам сообразит, что я – это я. Кроме нас двоих никто никого там не ждал. Парень несколько раз прошел мимо меня, поглядывая исподлобья, и, внезапно «притормозив», произнес:

– Женщина, а у вас время есть?

От неожиданности я поперхнулась, но, тут же сообразив, ответила:

– Есть!

Выразительно поднеся наручные часы к лицу, бойко констатировала:

– Двенадцать двадцать две!

Затем развернулась и стремительно пошла прочь, оставив своего несостоявшегося кавалера разочарованно стоять на месте.

– Ну и где наш очередной жених? – поинтересовалась Марьяна.

– Ошибочка вышла, – пожала плечами в ответ. – Снова я приняла желаемое за действительное!

– И вечный поиск, – усмехнулась Марьяна, – покой нам только снится!

Мы медленно прошли насквозь Александровский сад, наслаждаясь ясным погожим деньком. Людей вокруг было не слишком много. Подобно нам, все неспешно и вдумчиво разгуливали, впитывая прощальное августовское тепло.

Никуда из города мы с Димкой так и не уехали за все лето. Необходимо было интенсивно врастать в новую – старую жизнь: решать квартирный вопрос, искать работу, выкручиваться, придумывая на ходу, как нам жить дальше.

– Мам, мы что, уже возвращаемся домой? – недовольно спросил Димка. – Но я же не наигрался!

– Тёть Саш, а можно Димка сегодня пообедает у нас? – заверещали девчонки.

– Можно! – легко уступила я.

Завершить многообещающе начавшийся день, «не наигравшись», мне тоже не хотелось!

Спустились в подземный переход под Манежной площадью. Откуда-то издалека доносился чародейственный голос скрипки. Я прислушалась, невольно сбавив шаг.

– Что за музыка? – полюбопытствовал Димка.

– Тсс, – прошептала я, силясь вспомнить название мелодии. В гулком переходе она звучала особенно завораживающе. Кто же это сочинил? Завернув за угол длинного каменного коридора, мы увидели высокого светловолосого музыканта, извлекающего из инструмента божественную мелодию.

«Глюк», – неожиданно выстрелила память.

– Глюк, – произнесла я вслух. Мне показалось, что скрипач кивнул. Он был похож на юного Олега Видова.

Марьянины дочки проплыли мимо него с приоткрытыми ртами.

– Подождите, – встрепенулась Марьяна, – у меня есть куча мелочи, – и судорожно принялась вытаскивать из карманов деньги, – идите-ка, положите музыканту за его работу.

Девочки радостно рванули к раскрытому скрипичному чехлу и, со звоном высыпав из ладошек мелочь, остались стоять напротив него, безотрывно наблюдая за искусной работой смычка.

– И мне дай денежку, – потребовал Димка.

Я достала бумажную купюру и протянула ему.

– Ого, – одобрил сын и отнес ее музыканту.

Скрипач плавно развернулся вместе со скрипкой и, не прекращая играть, улыбнулся мне.

– Ну, ты даешь, – ревниво выдохнула подруга и с легким вызовом добавила: – Вот взяла бы и пригласила мальчика к нам на обед!

Она забыла, видно, кого решила «взять на понт»! Со мной такие штучки с детства не проходили! Тут же, уверенно шагнув к скрипачу, я произнесла, пленительно улыбаясь:

– Здравствуйте! Вы так замечательно играете, что мы хотели пригласить вас…

– Конечно-конечно, – не дослушав меня, ответил тот, проворно укладывая скрипку в чехол.

– Ты ж не объяснила человеку, куда мы его приглашаем, – подскочив к нам, сказала Марьяна.

– … на обед, – спокойно закончила я.

– Конечно-конечно, – повторил парень, преданно заглядывая мне в глаза. – Куда скажете, туда и пойду!

– Мы не нанимаем вас, – зачем-то уточнила Марьяна. – Обед означает всего лишь обед!

– Я понял, понял, – скрипач застегнул свой футляр и поднялся, – я готов.

Он смотрел на меня с каким-то щенячьим восторгом. Сердце сжалось от такого доверчивого взгляда. Где-то я видела его. Точно видела!

– Сколько вам лет, молодой человек?

– Двадцать.

Боже! Да он совсем дитя.

– Как вас зовут?

– Олег. А вас?

– Меня – Саша. Это – Марьяша. А это наши дети.

По дороге мы зашли в магазин, купили большую курицу, кило картошки и рулет с джемом. Пока Марьяна колдовала на кухне, я развлекала Олега беседой. Димка, периодически в нее встревая, крутился рядом.

– Ваш ребенок? – спросил Олег, с интересом разглядывая Димку.

– Да, мой сынок.

– У него музыкальные пальцы.

Я только плечами пожала, не зная, что сказать на это. Олег подозвал Димку:

– Ты на каком инструменте учишься играть, парень?

– Ни на каком, – развел руками Димка, – но всегда хотел играть на скрипке!

Я уставилась на него изумленно. Вот новость так новость.

– Так в чем же дело, – улыбнулся Олег, – я с удовольствием позанимаюсь с тобой.

– Ура, – завопил Димка, – ура!

Я отправилась к Марьяне на кухню, оставив их за беседой. Олег, чтоб не казаться голословным, тут же принялся обучать Димку нотной грамоте, набрасывая на разлинованный лист бумаги скрипичный ключ и прочие музыкальные знаки.

– Сашка, какой чудный мальчик, – возбужденно зашептала Марьяна. – Как думаешь, он нам чего-нибудь сыграет?

– Кажется, кто-то обещал его не эксплуатировать? Не нанимаем, мол, только обед, мол…

– Не ехидничай. Девчонки мои просто ошалели от восторга, полюбуйся, как пялятся на него. Пусть поиграет, а? Попроси его, ладно?

– Попрошу, – кивнула я, – только после того, как мы его хорошенько накормим.

– Ну да. Проголодался, наверное, бедненький, – жалостливо покачала головой Марьяна. – Видала, как шустро скрипку сложил, едва мы его обедом приманили.

Олег по нашей просьбе не только повторил восхитительную мелодию Глюка из оперы «Орфей и Эвридика», но и исполнил мои любимые – «Каприз» Паганини и «Чардаш» Монти. Дети под него принялись танцевать как заведенные, мы же с Марьяной внимали, затаив дыхание. Живое звучание скрипки и облик стройного, светлоглазого скрипача взволновали меня не на шутку. Возникло ощущение, что в жизнь мою входит что-то чудесное. Нечто такое, что должно расшевелить мои застывшие чувства. Едва уловимая, нежная вибрация соскальзывала со скрипичного смычка и стремительным музыкальным потоком проникала прямо в душу. До чего удивительный день. Спасибо тому странному утреннему звонку, который вытащил меня в нужное время в нужное место!

– Ты не голоден, Олежек? Может, скушаешь что-нибудь еще, – заботливо поинтересовалась Марьяна, когда он закончил играть. – В переходе-то, наверное, с раннего утра стоял?

– Нет-нет, я пришел всего за час до вашего появления!

– Странно тогда, почему так резко сорвался, – пробормотала Марьяна, собирая тарелки и вынося их на кухню.

– А, по-моему, ничего странного, – возразил ей вслед Олег. – Не каждый день такие симпатичные девушки на обед приглашают. – Он многозначительно посмотрел на меня.

– Учишься в консерватории? – спросила я, делая вид, что его взгляд никак меня не трогает.

– Да, перешел на третий курс, – ответил Олег.

– Часто приходится подрабатывать в переходе?

– Два раза в неделю. Меняюсь с другими музыкантами.

– Этого достаточно? – поинтересовалась я.

– На карманные расходы – вполне. Ну и маме на хозяйство подкидываю, – похвастался он.

– Живешь вдвоем с мамой? – Меня определенно прорвало на интервью.

– С мамой и с братом. Отца похоронили двенадцать лет назад.

Мне стало неловко за свои бесцеремонные вопросы, и я замолчала.

После небольшой паузы Олег неожиданно спросил:

– Саша, а как ты относишься к Агате Кристи?

– К писательнице? – уточнила я.

– Нет, к рок-группе! – улыбнулся Олег.

– Если честно, не понимаю даже, о чем ты говоришь. Сейчас их столько развелось, групп этих.

– «Агата Кристи» – особенная, – промолвил Олег. – Хочешь убедиться?

– Каким образом? – не поняла я.

– Сегодня вечером они будут выступать в Парке Горького. Пойдем?

В комнату вошла Марьяна:

– Куда это вы собрались?

– Марьяша, Олег зовет нас в ЦПКиО сегодня вечером. Как ты на это смотришь?

– Смотрю так: вы идёте, а я остаюсь с детьми. – Она вздохнула. – Куда я их дену в таком количестве?

– Здорово! – обрадовался Олег. – А можно тогда я у вас оставлю скрипку? А то с ней будет неудобно в толпе.

– Оставляйте, всё оставляйте, – меланхолично махнула рукой подруга, – и Димку, и скрипку… – Она взглянула на меня и великодушно произнесла: – Хорошо вам потусоваться!

Олег сбегал в кассу за билетами на вход в ЦПКиО им. Горького и пригласил меня внутрь. Мы шли по парку, и я веселила Олега воспоминаниями о том, как любила ходить сюда в детстве со старшей сестрой и ее друзьями. Как умудрялась, просочившись без очереди, протаскивать всю компанию на всевозможные аттракционы.

У ворот Зеленого театра, где в режиме нон-стоп проходил концерт, оказалось вдруг, что денег нам хватает лишь на один билет.

– Мы слишком рано встретились, – грустно констатировал Олег.

– В каком смысле? – не поняла я.

– Сегодня я не успел заработать, чтобы хватило на всё, – пояснил он, с завистью глядя на счастливчиков, продвигающихся внутрь.

– Подожди-ка, – сказала я и пошла навстречу людям, выходящим из ворот театра.

Через минуту с пригласительными билетами на руках я вернулась к Олегу:

– Вот, держи!

– Ух ты, – обрадовался он, – как это тебе удалось?

– Не все могут выдержать такое представление больше двух часов. Некоторые устают и уходят. Мне повезло встретить именно таких. Вместо того чтоб выбросить билеты в урну, они отдали их мне!

– Здорово! – восхитился Олег. – Теперь нам даже на пиво хватит!

Он радостно купил в палатке две охлажденные емкости. Я вдруг почувствовала себя пацанкой и, весело чокнувшись с Олегом, бодро заглотнула горький шипящий напиток прямо из горлышка.

Концерт, после выпитого пива, показался мне довольно занятным. Поначалу. Но скоро я стала одуревать от шума и ослепляющего света. Грохочущие ритмы, блуждающие световые снопы, сменяющие друг друга на сцене чумовые музыканты из неизвестных мне групп, беснующиеся подростки под сценой – все казалось противоестественным. Как-то мимо меня прошла эта молодежная тусовка.

– Тебе тут нравится? – прокричал Олег.

Я неопределенно качнула головой. Казаться несовременной не хотелось!

– Мне такое тоже не шибко интересно, – признался Олег. – Но подожди, скоро все изменится.

Когда «Агата Кристи» вышла на сцену, и правда что-то изменилось. Даже не поняла, что. Вроде та же публика, но реакция на их песни была иной. Никто не орал, не бесился, все просто приплясывали в такт, дружно подпевая музыкантам.

– Видишь, – сказал Олег, положив мне руку на плечо, – они всегда по-особому воздействуют на зрителя.

На меня тут по-особому воздействовало всё. Я словно помолодела на десяток лет рядом с этим мальчиком. Захотелось даже потанцевать вместе со всей подростковой толпой под популярную песенку «Агаты Кристи».

Время летело незаметно. Народ продолжал входить и уходить. Уходило, правда, значительно меньше людей, чем прибывало. Становилось тесно. Олег постепенно двигался и меня продвигал к выходу. Выступление любимой группы было позади, остальное его не волновало.

– Ты не обидишься, если я не поеду тебя провожать? – спросил он, взглянув на часы. – Я не успел предупредить маму, что загуляю допоздна.

– Конечно, не обижусь, – сказала я, скрывая разочарование, – маму волновать нельзя. – Мне почему-то захотелось прибавить – «малыш», но я сдержалась.

Утром, когда я уже собиралась к Марьяне за Димкой, неожиданно позвонил Олег. Он сказал, что едет за своей скрипкой и может привезти мне ребенка, чтоб я никуда не моталась. Я подумала и согласилась.

– Сашка, ты сумасшедшая! – воскликнула Марьяша. – Доверять ребенка малознакомому человеку я бы поостереглась.

– Человеку, который не побоялся оставить в чужом доме дорогущую скрипку, я вполне могу доверить ребенка, – спокойно возразила я.

Мне хотелось увидеть Олега еще раз. Даже несмотря на то, что он не поехал меня провожать. Чувство, что я давно его знаю, не оставляло…

– Ты все-таки на редкость романтическая… – Марьяна подбирала слово.

– …идиотка? – помогла ей я. – Возможно. Но что-то меня к нему тянет, сама не пойму, что именно.

– Он хорошенький, – вздохнула Марьяна.

– Не в этом дело, – сказала я, – совсем не в этом… дело…

Ребята приехали к обеду. У них по дороге уже сформировался какой-то особый язык, на котором они продолжали болтать, пока я их кормила.

– Жаль, что у меня нет старшего брата, – промолвил Димка, прихлебывая суп, – ну, как у тебя.

– Да-а, – протянул Олег, – брат это здорово. А хочешь, я стану тебе старшим братом?

Я перевела взгляд с одного на другого, и сердце мое нервно забилось: у обоих были одинаковой формы светло-зеленые глаза.

– Смотри-ка, как похожи у нас с тобой руки, – сказал Олег, – я сразу это отметил!

– Точно, – обрадовался Димка, прикладывая свою ладошку к руке Олега.

– Просто твоя пока что маленькая, но пальцы все равно вон какие длинные.

– А когда я вырасту и выучусь играть на скрипке, мы будем вместе зарабатывать в переходе? – с надеждой спросил Димка.

Я непроизвольно расхохоталась.

Олег окинул взглядом комнату:

– Вы давно здесь живете?

– С моих четырех, – важно изрек Димка. – Это комната бабули, мы раньше все вместе в ней спали. Зато теперь у меня есть собственная комната, своя кровать и даже письменный стол – пойдем покажу. – Он взял Олега за руку и повел показывать своё новое владение…

Как только я поняла, что ни в какую Америку не уезжаю, тут же объявила риелтору, что планы мои изменились – продавать единственную недвижимость я передумала. Риелтор был страшно недоволен. Ведь вместе с бабушкиной комнатой он намеревался быстренько пристроить и другую, долго пустовавшую после старичка-соседа, который следом за своей женой тихо покинул этот мир. Детей у них не было, из родственников никто за полгода так и не объявился. При оформлении приватизации неожиданно выяснилось, что мы с Димкой являемся их единственными наследниками.

– А вы счастливчики, – промолвил риелтор, когда на законных основаниях мы оказались владельцами двухкомнатной квартиры. Пусть запущенной, неухоженной, но своей…

– Да, – озадаченно произнес Олег после «экскурсии» по квартире. – А вы о ремонте не думали?

– Думали, – досадливо отмахнулась я, – вот только найду хорошую бригаду, которая сделает всё на совесть и не сдерет втридорога. А это проблема.

– Я помогу тебе, – уверенно сказал Олег.

– Сделать ремонт? – удивилась я.

– Сам вряд ли, но мне есть кого порекомендовать.

– Спасибо, Олежек, – сказала я, тронутая такой неожиданной заботой.

По радио зазвучала тема Осени из «Времен года» Вивальди. Я предложила Олегу кофе.

– Хочу запомнить этот момент, – сказал Олег, мечтательно глядя на меня. – Ароматный кофе, любимая музыка, симпатичная девушка напротив…

Приятно. Хотя, пожалуй, чересчур романтично. Переросла я подобный романтизм. Уже не получается с ходу принимать такие ухаживания! Почему-то во всем слышится обман, фальшь, ну а в данном случае просто наив. Этот мальчик, милый, очаровательный мальчик… Он мне нравится, конечно, нравится. Одни глаза чего стоят и скрипка… но не роман же с ним начинать крутить? Это просто смешно. И совершенно ни к чему. Тогда почему я предлагаю ему кофе, вместо того чтоб предложить уйти? Почему слушаю эту трогательную чушь и делаю вид, что верю, зачем поддерживаю эту игру? Душу греет его взгляд. Я не хочу его отпускать. Почему? Что же в нем такого особенного… что именно… я пытаюсь понять…