Текст книги "Пролетая над Вселенной"

Глава 27. Очень странный день

6.00. Вторник

Странности начались еще с вечера. На автоответчике Стила звучал вкрадчивый женский голос, умоляющий его о встрече. Я увидела, как Грегори изменился в лице, прослушав сообщение. То была его предыдущая пассия, о которой он изредка вспоминал.

С Лёлей он познакомился на одной из русских вечеринок. Заглянул туда случайно, вместе с Матвеем Голдшмитом, который уговорил составить ему компанию. Девушка сразу приковала к себе внимание яркой внешностью и непринужденным поведением. Она танцевала. Одна. Так, словно никто ей не был нужен. Демонстрируя стройные ноги, роскошные волосы, грудь пятого размера. Позже выяснилось, что она совсем недавно эмигрировала в Штаты с Украины и пыталась устроиться на работу в модельное агентство. Увидев Стила, сама подошла к нему, и он не смог устоять против исходящей от нее животной притягательности. С вечеринки они ушли вместе. Лёля уверяла Стила, что влюбилась в него с первого взгляда, и он охотно в это верил. Она перебралась к нему, оставила поиски работы, два года жила за его счет и с методичной настойчивостью подталкивала к браку. Однако Грегори, опекаемый бдительными лойерами, этого успешно избегал. Он расстался с Лёлей за полгода до нашего знакомства, заподозрив вдруг её в неискренности и меркантильности. Как ей удавалось это скрывать прежде – неясно. Расставание далось ему непросто. Она была бесподобной любовницей. Стил вспоминал о Лёле спонтанно, чаще всего в тот момент, когда у нас с ним что-то не ладилось. Он исподволь ставил мне в пример ее неуемный темперамент и всепоглощающее влечение к нему. Лёля умело и тонко демонстрировала вожделение в любом месте, невзирая даже на присутствие посторонних лиц. Это было то самое, чем, собственно, она его подкупила и привязала к себе. Грегори вслух смаковал воспоминания: о, как она умела любить… в различных декорациях! Например, однажды в ресторане, держась за его руку, внезапно испытала оргазм. Высший пилотаж, не так ли? Мне далеко до подобных умений. И уникальных способностей. Так красиво соврать даже я не способна! Чтоб проницательный Стил не распознал бы откровенного одурачивания, поверил бы в подобную нелепицу и неустанно бахвалился после, какие сильные эмоции способен он возбуждать в юных девушках.

Незадолго до нашего отъезда в Южную Каролину Лёля ему звонила. Умоляла об «уединенции».

– Представляешь, Алечка, я честно сказал ей, что повстречал другую женщину, с которой чувствую себя счастливым, а она мне на это: «Не верю, что кто-то, кроме меня, составил бы тебе достойную пару, Грег. Вспомни, как колышется при виде тебя моя грудь, Грег. Ты хочешь, чтобы она колыхалась для кого-нибудь другого?»

Грегори гордился твердостью, с которой смог отказаться от предлагаемых ею благ, однако после того разговора ненадолго впал в печальную отрешенность. Наверное, прокручивал в памяти свои недавние рефлексии. А быть может, невольно сравнивал то, что имеет рядом, с тем, от чего отказался?

Сказать, что мне были безразличны эти его переживания, я не могла. Ведь они добавляли еще больше горечи к моей махровой внутренней неуверенности.

Зачем она звонит вновь? Какое бесстыдство! Грегори не желает говорить с ней, тем более встречаться. С трудом удерживаясь от расспросов, с деланным безразличием прошу показать мне фотографию его бывшей подружки. Чтоб понимать, кем он пренебрег в мою пользу. Грегори открыл дверь в кладовку, достал с полки коробку с фотографиями. Коробка называлась «Лёля». Ее там было столько!.. Во всех видах. Грегори показывал мне фотографии одну за другой, комментируя каждую с какой-то плохо скрываемой горделивостью.

Лёля и впрямь хороша собой. Брызжущая спелостью, ладно скроенная гарная дивчина. Она на голову выше Стила. За счет выдающегося бюста кажется больше, крупнее. Рядом с ней на фото он выглядит щупленьким, невзрачным, тщедушным ботаником, а вовсе не представительным доктором экономики. Однако чем дальше я рассматриваю фотографии, тем грустнее мне становится. Соперничать с Лёлей бессмысленно. Она определенно создана для любви и ублажения мужских амбиций. Я же непонятно для чего вообще создана. Как только Грегори обратил на меня внимание после такой фотомодели?

– Милая моя, – снисходительно произносит он, – Лёля в прошлом. Я ее уволил! Всё, нет ее. Она дважды подряд серьезно прокололась, а проколов я не прощаю. Тебя я выбрал сам. Именно с тобой захотел связать свою жизнь. С Лёлей такого желания у меня не возникло. Она была красивой игрушкой, капризной и требовательной. Ты же настоящая, искренняя, и тебе я верю. Понимаешь? Ты – заря моя последняя. Запомни это.

И я успокоилась. До утра.

А разбудив меня на рассвете, Грегори принялся упоенно рассказывать, что именно Лёля обожала делать с ним, едва проснувшись, и чего я почему-то не делаю. И чему совсем не хочу учиться. Наверное, потому что в моей жизни до него не было настоящих мужчин. Но теперь-то такой вот мужчина есть! И я должна слушать, что он говорит, не филонить, а с удовольствием осуществлять его вполне естественные пожелания…

Вот тут я взорвалась. Я опять не выспалась, сны видела рваные, недобрые: изображения роскошной Лёли сменяли морские гады, которыми командовала бывшая супруга Грегори, натравливая на меня, а Грегори стоял на берегу, прикрыв лицо от солнца ребром ладони, и внимательно следил за процессом.

– Это я не знаю, что такое настоящие мужчины?! – возопила я. – Да у меня их было столько… сто-о-лько-о…

Захлебываясь, принялась вываливать на него историю за историей, правда (чтоб приукрасить действительность) скрещивая свой опыт с самыми яркими романами моих подруг. Зачем я это делала? Да надоело чувствовать себя никчемной и вечно поучаемой дурочкой, вот зачем.

– И кто же был самым несравненным мужчиной в твоей жизни? – сухо прервал меня Грегори.

– Как это кто? – растерянно переспросила я, выгадывая время. – Ты хочешь знать его имя? – Я лихорадочно соображала, что ответить как можно честнее, чтоб не проколоться в дальнейшем.

– Да, хочу знать его имя, – бесстрастно заявил Грегори.

– Мишка, – выпалила я вдруг, – то есть Михаил Либерман, вот так его звали.

– Ну что же, – невозмутимо сказал Грегори, – я всё уяснил. Теперь мне пора на работу, приготовь мне кофе, Саша.

И принялся размеренно, как ни в чем не бывало одеваться. Я покорно почапала на кухню, запустила кофемашину, подставила под нее керамическую кружку, капнула туда синюшного однопроцентного молока и подала Грегори.

В дверь позвонили. Пришла Вика. У нее отменились утренние занятия, и она, как обычно, решила отсидеться у отца.

– Hi, daddy, how are you? – сказала, чмокнув его в щеку. – Hi, Alex! – Она увидела меня.

– Привет, Вика, – ответила я и отправилась под душ.

Какие неудобные тут душевые рассекатели. Они зачем-то так высоко впаяны в стену, что мощная нерегулируемая струя бьет прямо по голове. Никак не подлажусь под нее, чтоб вода не попадала на волосы, а только на тело.

– Я жду тебя внизу, – сообщил Стил, заглянув в ванную комнату, – не задерживай меня, пожалуйста.

Пулей вылетела из-под душа. Собралась стремительно. Благо, у меня не такой уж большой выбор одежды тут. Краситься не стала. Простилась с Вики, жующей попкорн у телевизора, и спустилась на лифте вниз. Стил сидел в такси. Он довез меня до Бродвея, 785 и высадил, предложив самостоятельно прогуляться и где-нибудь позавтракать, пока он будет на переговорах неподалеку.

Постояла на месте, вертя головой и не зная, куда податься. Уткнулась взглядом в веселую вывеску «Pizzapiazza», зашла, присела за столик, покрытый красно-белой клетчатой скатеркой. Вокруг одуряюще пахло жареными копченостями. Официантка бегала с подносом и ловко раскидывала по столам тарелки с яичницей. На некоторых поверх глазуньи истекал жирным соком изогнутый хрустящий бекон. Мне вдруг безудержно захотелось именно его! Пользуясь отсутствием Стила, сделала заказ, конвульсивно сглатывая слюну. И принялась ждать, представляя, с каким наслаждением сейчас восстановлю попранные вкусовые ощущения. В самом деле, сколько можно изводить свой желудок, делая вид, что прекрасно могу прожить без мяса? Вот и оторвусь сейчас на беконе, вот уж оторвусь…

Я сидела лицом к окну и с любопытством наблюдала за прохожими. Интересные все же эти американцы. Снуют самоуглубленно туда-сюда, не замечая ничего вокруг. Но едва только заденут кого-либо, тут же надевают широкую улыбку и извиняются. Причем оба: тот, кто толкнул, и тот, кого толкнули. Такая вот подчеркнутая вежливость. И это неплохо, совсем даже неплохо. Смущает другое. То, как мгновенно снимаются с лица улыбки, едва только эти люди отворачиваются друг от друга. Со стороны мне это напоминает театр мимов. Стил учит всегда всем улыбаться и в обязательном порядке, улыбаясь, произносить: «Hi»! С кем бы ни случилось столкнуться взглядом. Мне эти манеры в принципе даже симпатичны.

Лизка рассказывала, что в раннем детстве я здоровалась с каждым прохожим на улице, иногда, правда, слишком громко и настойчиво. В ответ получала либо невнятное бормотание, либо сумрачное помалкивание. Мама разными способами отучала меня от такой искренней доброжелательности и от стремления пойти с каждым, кто улыбнется в ответ и поманит за собой. В какие только истории не попадала я порой благодаря своей доверчивой пытливости! Поэтому, когда Димка стал убегать из дома, исследуя окрестные этажи и подвалы, рука не поднималась наказывать строго. «Неча на зеркало пенять», – приговаривала бабушка…

Я жду заказ и смотрю в окно. Вон идет выгульщик домашних животных – такая забавная у человека профессия. В руках у него внушительная связка поводков, которыми он каким-то неведомым образом удерживает разномастную стаю собак.

В центре лениво шествует пышный сенбернар.

Уверенно гарцует пара борзых.

Впереди на полшага, россыпью – не похожие друг на друга три терьера: английский, шотландский и американский стаффордширский терьер.

Два статных далматинца, словно сошедшие с картинки, элегантно и почти синхронно перебирают длинными лапами.

Не обращая друг на друга никакого внимания, идут бок об бок персиковый лабрадор и колли, который, в свою очередь, возвышается над шелти – своей уменьшенной копией.

Высунув фиолетовый язык, безо всякого видимого удовольствия передвигается шарообразный чау-чау.

Потешно семенит коротконогий мопс и еще пара маленьких собачек неизвестных мне пород.

И ведь никто никому не мешает! Не толкается, не гавкает, не рвется обогнать впереди идущего. Благородная свора перемещается, я бы сказала, с вдумчивым смирением. Уморительное зрелище. Эти животные, очевидно, тоже привыкли жить по американским законам: они преисполнены достоинства, они толерантны, как положено американцам, и, наверное, поэтому держатся благовоспитанно, подчиняясь установленному порядку и тем, кто их удерживает за поводок. Вот перееду сюда и тоже заведу себе собаку. Всю жизнь мечтала о животном в доме, но родители и слушать об этом не желали! Ну а потом сама была вынуждена отказывать Димке, так как кормить еще одно живое существо мне было не под силу. Не думаю, что Стил станет возражать. Или станет? Он же целый день на работе. И так хочет сделать мою жизнь полноценно-радостной. А какая радость без живого существа в доме? Мечты должны сбываться, сам говорил…

Слышу приближающиеся шаги официантки, несущей мой заказ. Спинным мозгом ощущаю, как шкворчит мой долгожданный бекон, изгибаясь и потрескивая на яичном ложе. Облизываюсь в предвкушении… И вдруг, похолодев, вижу Грегори, влетающего в распахнутую дверь кафе! Он плюхается напротив меня и ликующе сообщает:

– Я неожиданно освободился и сразу принялся искать тебя. И нашел!

Не могу разделить его радости. Лихорадочно соображаю, как развернуть официантку вспять, чтобы Стил не увидел, что именно я заказала, пользуясь его отсутствием! Но она уже приблизилась к нашему столику и даже сняла тарелку с подноса. Взгляд Грегори выражает растущее отвращение.

– В чем дело? – гневно спрашивает он у девушки и властным жестом отмахивается от содержимого тарелки. – Немедленно уберите это отсюда!

– Что? – не понимает официантка и переводит оскорбленный взгляд с него на меня.

– Простите, – лепечу я, – тут только моя вина. Я не совсем поняла… что это такое!

Мои жалкие оправдания выглядят неубедительно. Грегори великодушно приходит мне на выручку:

– Ты заказывала яичницу? ОК, оставьте ее леди, только снимите сверху вот это. Мы это не едим! И пожалуйста, принесите нам кофе, грейпфрутовый сок и лично мне – омлет. Безо всего!

Последнее он произносит с нажимом.

Я выдыхаю. Кажется, пронесло!

– Дорогая, – проникновенно говорит Грегори, – ты должна понимать, что в яйцах содержится огромное количество холестерола. Особенно в жареных.

– Я понимаю, – соглашаюсь безропотно.

– Если ты без них не можешь обойтись, – Грегори снисходительно улыбается, – ОК, раз в неделю буду заказывать тебе паровой омлет. Договорились, Саша?

– Договорились, Гриша. – И утыкаюсь в яичницу.

Я не желаю с ним больше спорить. Утренняя сцена еще не растворилась в моей памяти. Проблема холестерола не столь важна, если вдуматься. По сравнению «с той самой» проблемой. Да.

После завтрака Грегори бодро зашагал в офис, а мне указал направление в сторону Центрального парка, предложив прогуляться в нем до ланча.

Погода располагает к этому. Двинулась в указанном направлении. Сколько времени без единой сигареты выдерживаю всю эту американскую историю? Со стремительным развитием событий, ежедневным напряжением, с привыканием к новому, неординарному человеку. Без разрядки, времени на раздумье, поддержки извне. И вот необходимость в разрядке назрела. Курить хочется безудержно! Но как это осуществить? Сказать по правде, в тех местах, где мы со Стилом бывали, никто никогда не курил. Не модно это в Америке, не популярно!

Заглянула в маркет и увидела на кассе всего три наименования: Marllboro, Winston, Camel. Все – по грабительским (как мне показалось) ценам. Даже у нас американские сигареты стоят дешевле! Наверное, таким образом ведется в Америке борьба с табакокурением. Ни легких, ни тонких, ни ментоловых сигарет здесь не видно. Только крепкие. Покупать дорогущую пачку, чтоб выкурить из нее пару сигарет, показалось расточительным. А вдруг в здешних парках существует запрет на курение? За все время пребывания на Манхэттене я увидела лишь однажды чернокожую женщину, курящую на заднике магазина. Представила: захожу я в Центральный парк, достаю сигарету, затягиваюсь, и ко мне тут же подскакивает суровый полисмен со словами: «Здесь не курят! Мэм, вы нарушаете экологию города! С вас штраф, мэм…» – и называет какую-нибудь баснословную цифру…

Пожалуй, я перетерплю, отложу и это «баловство» до Москвы. Кстати, праздники давно закончились, мне пора домой! Надо бы поинтересоваться у Грегори, когда он меня отпустит уже?

Одиноко побродив по аллеям, присела на скамеечку. На пригорке резвилась группа малышей под пристальным взглядом трех так называемых бэби-ситтеров. Детки как игрушки – в нарядных, красочных костюмчиках, все такие подвижные, раскрепощенные. Белые, смуглые, чернокожие, с азиатским разрезом глаз. Засмотрелась просто. Однако что-то меня смутило. Взглянула попристальнее и поняла. Из пятнадцати ребятишек только трех белокожих насчитала я. Стил говорил, что в этой самой демократичной стране идет ощутимое вытеснение белой расы. Убедилась наглядно. Идет, определенно идет!

Набегавшись, малыши расселись прямо на травке, по пять человек вокруг своих воспитателей, получив от них по бумажному пакету с провизией, и принялись доставать оттуда бананы, деловито вскрывать яркие упаковки с печеньем и активно закусывать. Скорее бы мне обнять своего детеныша!

Прогулялась вокруг озера, посмотрела на воду, пытаясь унять свербящее душу беспокойство. Решила сочинить стихотворение, соответствующее моменту, но кураж отсутствовал, рифма не складывалась, стих не шел… Меня это слегка встревожило. Неужели стихотворный канал перекрывается, едва я вступаю в замужество? В предыдущем браке это было именно так. Ничего не сочинялось почти двенадцать лет. И как же я обрадовалась, когда телефонный роман с Грегори вызвал во мне забытый поэтический отклик! Наверное, теперь мне попросту не хватает каких-то особенных, романтических ощущений. Слишком погружена я в решение примитивных, земных проблем.

Я вернулась к офису Грегори. Ланчевать со мной он отказался, сославшись на внеурочное совещание совета директоров. Дал ключ от квартиры и велел идти домой. По дороге заглянула в фирменный магазин Gap, купила Димке модные кроссовки и джинсовый костюмчик. Знакомой тропой дошла до подъезда нашей высотки, и… меня не впустили внутрь! Портье, так широко улыбающийся все дни, сделал непроницаемое лицо, изобразив, что впервые видит меня! С чувством глубокой досады стояла я на тротуаре, размышляя, что делать, как вдруг из подъезда выпорхнула Вика. К счастью, она всё еще находилась в квартире у отца, когда этот самый портье позвонил ей снизу и попросил завизировать мою благонадежность. Вежливо, но твердо Вика подтвердила ее, взглянув на меня со смесью сочувствия и некоторого превосходства. Она ускакала на занятия, а я поднялась на 30-й этаж, подошла к двери, вставила в замочную скважину ключ и не смогла повернуть его ни вправо, ни влево. Ключ застрял в замке. Что-то не впускало меня в эту квартиру. Ну и денек! Минут десять боролась я с замком, после чего вынужденно спустилась вниз и попросила противного швейцара позвонить мистеру Стилу. Тот с непроницаемым лицом набрал номер, выслушал всё, что сказал ему Грегори, после чего поднялся вместе со мной на лифте и легко открыл дверной замок ключом, который пять минут назад категорически отказался мне подчиниться. Что за день такой?

Прошла на кухню и включила кофеварку. В поисках еды заглянула в кухонный шкафчик и за огромными коробками с мюсли, корнфлексом и низкокалорийными хлебцами обнаружила початую бутылку виски. Плеснула в широкий стакан, долила воды из-под крана и выпила одним махом. Откуда, интересно, у непьющего Грегори столько открытых и ополовиненных бутылок со спиртными напитками? Не моя ли предшественница Лёля баловалась ими в отсутствие своего взыскательного бойфренда? Или был кто-то еще, о ком мне пока неизвестно?

Удивительно, что Грегори столь непримиримый противник алкоголя. Однажды он проговорился, что, живя в Союзе, никогда не отказывался от рюмашки. И неправильной жирной пищей злоупотреблял. Да мало ли чем грешил он в далекой своей молодости. Важно то, что в этой жизни, которую мне предстоит с ним коротать, он безукоризненно трезв всегда. И от меня требует того же. А как, спрашивается, удержаться, когда внешне красивое и респектабельное бытиё, сотканное им из строгих правил и суровых ограничений, меня всё больше нервирует? Я вижу в нем кучу противоречий. Где-то слышала, что внешняя жизнь американцев часто не совпадает с их приватной жизнью. Что пьют они дома, в одиночку, похлеще наших алкашей. Просто умело это скрывают. Чем дальше, тем активнее бликуют у меня в мозгу знаки вопросов в отношении этой благополучной страны и ее благовоспитанных граждан.

Позвонил Грегори, озабоченный моим попаданием в квартиру. Спросил, не оголодаю ли я до его прихода?

Чтобы себя занять, я подсела к письменному столу и написала название статьи: «Бизнес-школы в США».

Грегори был уверен, что именно это будет интересно московским читателям. Немного подумала и начала так:

США – страна бизнеса. Бизнес здесь – это все, что относится и к сфере экономики, и к искусству, культуре и конечно же к здоровью. Даже вопросы семьи и брака в Америке – это бизнес.

Грегори вел соответствующий курс в нескольких университетах и на протяжении всех дней моего здесь пребывания наговаривал мне информацию о разных видах образования в Америке. Я должна была бы в совершенстве уже владеть этой темой! Но чем подробнее раскрывал ее Грегори, тем скучнее мне становилось. На третьей минуте разговора я либо уплывала куда-то мыслями, либо начинала клевать носом…

В раннем детстве меня очень сложно было уложить спать. Перевозбужденно, каждые пять минут вскакивала я с постели и просила принести мне водичку, какой-нибудь бутербродик или, на худой конец, таблеточку от бессонницы. Не помогали ни бабушкины сказки, ни Лизкины шипящие угрозы, ни родительские наказания. Каждое моё укладывание в постель превращалось в муку для всех. Легче всего угомонить меня удавалось дедушке – профессору Института экономики.

– А хочешь, Алечка, я прочитаю тебе лекцию? Ту, которую буду в понедельник рассказывать своим студентам? – хитро спрашивал дедушка.

– Хочу, – радовалась я на всякий случай.

Каждый раз лекции назывались все более замысловато. Непонятные названия завораживали настолько, что я надеялась не спать всю ночь. Дедушка принимался мерить ногами комнату, с чувством репетируя предстоящее выступление.

– Здравствуйте, товарищи, – произносил он важно, – сегодня я расскажу вам о планировании капитальных вложений…

Не проходило и минуты, как я уже сладко посапывала в своей кроватке…

Любое наукообразие действовало на меня подобным образом.

«Американское бизнес-образование может стать в современных условиях путевкой в жизнь для бизнесменов и антрепренеров из России», – написала я единственную фразу, запечатлевшуюся в памяти. Задумалась минут на десять, потом, зевнув, решила, что ею я завершу статью. Вопрос лишь в том, чем начинить серединку?

Легла на широкую кровать, поверх покрывала. В свободное от штор окно струилось небо. Вдалеке возник крохотный, движущийся в моем направлении объект. Задумчиво следила за крохой, превращающейся по мере приближения в полноценный самолет. Он сделал круг и плавно пофланировал где-то на уровне моего окна. Как в кино.

Незаметно для себя уснула. Вернулся Стил и разбудил меня:

– Просыпайся, девочка-сопелочка, твой любимый Гришенька пришел!

Неохотно разлепила веки.

– Так-так, – кинув взгляд на письменный стол, проговорил Грегори, – вижу, начала писать статью, молодец.

– Что-то не сильно у меня получаются научные статьи, – покаянно созналась я, – даже сморило, как видишь.

– Я помогу тебе, садись, записывай.

Пока переодевался, монотонно надиктовывал необходимую информацию, которую мне предстояло обработать и довести до ума уже самой. Информации получилось на четыре полноценных странички убористым почерком. Для статьи в газете будет достаточно.

– Теперь, дорогая, приведи себя в порядок, умойся, причешись и надень синее платье: хочу познакомить тебя с моими замечательными друзьями. Мы встречаемся в одном престижном месте.

И прибавил надменно:

– Не чета той дешевой пиццерии, в которой ты вынудила меня завтракать сегодня.

Столик в итальянском ресторане был предусмотрительно зарезервирован. Нас встретили с поклоном, провели к нему, усадили, любезно отодвинув-подвинув стулья, и пожелали приятного вечера. Грегори, как обычно, искоса наблюдал за моей реакцией. Я придала лицу безучастное выражение. Надоели эти подковырки. Официант принес кофе для Грегори, кувшин воды со льдом и корзинку чесночных гренок. Взяла одну и мгновенно сгрызла. Взяла следующую. Грегори не делал заказ, поджидая друзей. Он принялся рассказывать мне, какие это важные люди – доктор Цукерман с супругой. Как он гордится их расположением. Сегодня, представляя меня им, он официально подтверждает мой новый статус.

– А Лёлю ты с ними знакомил? – не сдержавшись, полюбопытствовала я и протянула руку за очередным хрустящим хлебцем.

– Никого я с ними не знакомил. – Грегори с недовольной миной выхватил корзинку с хлебцами прямо у меня из-под руки и переставил ее в дальний угол стола. Игнорируя мое недоумение, он тут же огласил точное число калорий в каждой такой масленой гренке. И тут я потеряла терпение. Я вышла из берегов. И наговорила ему кучу колкостей. Сообщив, что сама могу позаботиться о своем организме и решить, сколько калорий в него закидывать! И вообще, фигура моя вполне меня устраивает. И не только меня, кстати! Многим нравится моя фигура, вот так вот! А он опоздал лет на двадцать со своими воспитательными мерами! Достали уже постоянные ограничения, подавляющие мои естественные желания. Я стала переходить с шипящего шепота на рев, как вдруг увидела побледневшее лицо Стила и резко заткнулась. В следующий момент к нашему столику, держась за руки, приблизилась пожилая пара. Стил, приподнявшись со своего места, поцеловал руку изысканной седовласой даме, обменялся рукопожатием с господином в окладистой бороде и безупречном костюме. Кивнув в мою сторону, произнес:

– Познакомьтесь, друзья мои…

– Alex, – представилась я, так резко вскочив со своего места, что зазвенели приборы на столе, а треклятая корзинка с хлебом полетела на пол. Ее ловко подхватил Стил, ведь он был мастером спорта. Все вежливо рассмеялись.

– Robert Zuckerman, – произнес мужчина, мягко пожимая мне руку. – Nice to meet you, Alex!

– Lesley, – улыбнулась дама, с внимательной улыбкой заглядывая мне в глаза.

– Nice to meet you. Too, – переводя дыхание, вежливо ответила я.

Дальше все пошло прекрасно. Доктор с женой были людьми благовоспитанными. Они щедро выказывали свою благосклонность, делая вид, что не замечают напряжения между мной и Грегори, тактично расспрашивали меня о России и обсуждали итальянскую кухню, сравнивая ее с прочими, известными им кухнями. Лесли поведала, что как-то раз, в Бруклине, ее угостили странным салатом. Странность, на ее взгляд, заключалась не только в высокой калорийности, но и в несовместимости ингредиентов. Я поинтересовалась, что входило в состав того салата? Лесли медленно принялась перечислять. Вареная картошка, яйца, консервированный горох, сырой лук, колбаса, соленые огурцы и жирный майонез, – разве не чудовищно?

– Алекс, дорогая, – светски улыбнулся Грегори, – ты не поняла, о чем речь? О твоем любимом оливье. – И тут же просветил Лесли, что в России так называется самый популярный салат, без которого не обходится ни одно застолье.

– Oh, I am sorry, Alex, – смутилась Лесли. И пояснила, что считает такое сочетание продуктов слишком тяжелой пищей лично для себя, но ни в коей мере не собирается навязывать свое мнение кому бы то ни было.

Грегори, воспользовавшись моментом, пообещал своим друзьям, что он скоро вплотную займется корректировкой моего питания, я привыкну к правильной пище, и Лесли больше не придется извиняться.

Когда дошла очередь до десерта, я наотрез от него отказалась. Сказала, что наелась. Грегори посмотрел на меня одобрительно, но Лесли заставила меня попробовать из ее тарелки что-то божественно-воздушное, от чего я пришла в полный восторг, но, поймав очередной взгляд Грегори, отступилась от дальнейшей дегустации, хотя милая Лесли готова была поделиться со мной своей порцией.

Мы расстались с четой Цукерман возле ресторана, расцеловавшись и получив приглашение к ним в гости, как только я вернусь в Нью-Йорк. Окончательно.

Едва такси с ними скрылось из виду, Грегори нахмурился и ушел в себя. Он мрачно молчал на протяжении трех блоков. Мне, признаться, разговаривать с ним тоже не шибко хотелось. Я размышляла, как жить дальше.

– Завтра я отправляю тебя домой, – произнес он наконец.

От неожиданности я непроизвольно сжалась. Он меня отправляет. Завтра. Как просто: отправляет он меня! И всё тут!

– Сознаюсь, – сказал Грегори после паузы, – я задумывал сделать это в конце следующей недели. Сама мысль о расставании с тобой повергала в отчаяние, – он быстро взглянул на меня, – а тебя?

– Меня тоже, – ответила я. В этот момент мне почему-то и правда сделалось отчаянно горько. Так, что сердце защемило даже.

– Ты узнаешь это здание? – внезапно переключился Грегори.

– Нет, – ответила я понуро, – не узнаю.

– А ведь мы много раз проходили мимо и дважды были внутри! – Грегори укоризненно покачал головой.

– Значит, мысли мои были заняты чем-то другим… более важным, наверное, – вздохнула я.

– Чем же, например? – полюбопытствовал Грегори.

– Например, переселением в Нью-Йорк, – грустно ответствовала я.

– Ты, что же, беспрерывно мысленно переживала переезд ко мне? – подивился Грегори. – Да так, что не замечала ничего вокруг? Это правда?

– Правда, – вздохнула я. – Все дни была погружена только в эти мысли.

– Знаешь, Саша, – задумчиво произнес Грегори, – я вот часто гляжу на это здание и думаю: такое монументальное, красиво отделанное. Смотри, как идеально облицован фасад, входная дверь оформлена всякими лепными финтифлюшками. На первый взгляд, всё кажется безупречным.

Я кивнула, не подозревая, куда он клонит.

– Так вот, – продолжил Грегори, – а начинка его разительно отличается от внешнего вида!

– То есть? – все еще не догадываюсь я.

– Ну… она попросту не соответствует внешнему убранству. Она достаточно тривиальная, ничем не выдающаяся, обычная.

– Не понимаю, – медленно произнесла я, – о чем это ты?

– Подумай, Саша, подумай. – Он испытующе смотрит на меня.

Мы проходим мимо красочной афиши известного американского фильма. На ней изображен волк. Невольно застываю, глядя на него.

– Вот, – говорю я, – какой красавец. С виду кажется похожим на собаку, но по сути ничего общего. Не дай бог встретиться с таким, заблудившись в лесу: подомнет под себя и слопает, не задумываясь. А косточки выплюнет.

– Волки никогда не нападают на людей, Саша, – возражает Грегори, словно не желая понимать ответную метафору, – если только те не представляют для них опасности.

– Вот именно, – подтверждаю я.

– Напрасно ты считаешь, что волк чем-то хуже собаки, – после паузы изрекает Грегори. – Волк самый лучший. Гордый, умный, одинокий… всегда одинокий…

– Ну да, одинокий, – криво ухмыляюсь я, – и зачем ему, спрашивается, пара? Чтоб главенствовать? Подавлять?

– Ты все правильно понимаешь, Алечка, – неожиданно смягчается Грегори. – Я всю жизнь кем-то руковожу и не люблю, когда мне противоречат. Внешне при этом кажусь лояльным, но внутри я жесткий. Очень жесткий. Моя мама любила повторять, что с детства я был очень толстокожим. Тебе следует это учесть и не повторять ошибок, подобных сегодняшней.

Мы дошли до дома, прошли мимо расшаркавшегося с нами портье, поднялись в квартиру.

– Нам надо выспаться, – распорядился Грегори, – вещей у тебя немного, соберешь чемодан утром. Прими душ, жду тебя в спальне.