Текст книги "Жизнь на Repeat. За тобой"

– Надо приложить лед, милый, – сладко пропела моя стервозная Белоснежка.

Вадим тоже сидел с нами на кухне и негодовал. Ни он, ни кто-либо из его коллег никогда не смогли бы ударить девушку. Насколько разными могут быть люди, которые, казалось бы, варятся в одном котле.

А потом – развод и дележка имущества. Для Ирки все сложилось как нельзя удачно. Обретя свободу, подруга сняла квартиру и вернулась на работу в «Спираль». Правда, там дела пошли не очень: в клубе сменилось начальство, условия стали хуже. Один раз после смены, когда мы с Ирой вышли из зала и направились к раздевалке, нас остановил охранник, завел в гримерку и потребовал:

– Трусы и лифчик выворачивайте.

– Совсем упал? – огрызнулась Ира.

– Такие порядки теперь.

Ввели новые правила: танцовщицы теперь должны сдавать все чаевые и получать с них только процент. После каждого выхода – унизительно выворачивать перед охранником свой костюм, чтобы показать, что мы не утаиваем чаевые в белье.

В раздевалке Ирка, не стесняясь, сочно материла нашего нового директора. В помещении находились и другие девочки, а коллектив наш нельзя было назвать дружным и сплоченным. Между танцовщицами царили конкуренция и дикая грызня. Ирке ее порыв вылился боком: директор вызвал ее в кабинет на следующий день и уволил. Но, честно сказать, это пошло ей на пользу. За время работы Ирка умудрилась набрать связей, общалась со многими девочками (из тех, кто был адекватным и не устраивал бойню), сохраняла связь даже с теми, кто давно уволился. И одна бывшая коллега, как оказалось, уехала в Таиланд. Ее клуб нуждался в танцовщицах, условия обещались хорошие, без интима и раздевания. Уже через месяц, получив рабочую визу и оформив все документы, Ирка собрала чемодан, прихватила Пачино и отправилась в аэропорт.

Сначала контракт ей оформили на три месяца, но потом стали продлевать и продлевать. Так что все эти четыре года Ира жила в Таиланде, изредка приезжая обновить визу и навестить родителей и друзей. Я пару раз ездила к ней в отпуск – одна, без Вадима, который, окончив академию, уверенно пошел по карьерной лестнице военного и потому не имел права выезжать за границу. Иногда я думала о карьере Вадима… Эта работа не для него, не здесь его место… Он выбрал такой путь из-за меня.

Мысли были очень тяжелыми, и я всеми силами пыталась их прогнать.

Глава 19
Линия 2.1 «Бургер Кинг». Максим

Определенно, да.

Артем победно улыбнулся.

Мы сидели рядом, так что колени соприкасались. Я долго думал, где лучше сесть – напротив, чтобы лучше видеть Артема, или на одном диване, чтобы была возможность прикасаться к нему. В итоге я убил сразу двух зайцев: выбрал второй вариант, но все время поворачивал голову вбок. Я не мог налюбоваться на Артема – форма, пусть и ненавистная, очень ему шла. Так прошло уже часа три, мы давно все съели. Артем взял стаканы и сделал третий подход к стойке с напитками, налил себе «Спрайт», а мне «Липтон».

– А в «Макдональдсе» мы бы разорились. – Артем придвинул ко мне стакан.

Я ничего не знал о делах Артема: мы почти не говорили о настоящем, а вопросы о военной службе заставляли его болезненно морщиться. В основном разговоры сводились к прошлому или будущему. Мы вспоминали счастливые дни в школе и универе, строили планы на дальнейшую жизнь. Мы решили просто вычеркнуть этот год, так, будто его и не было. Каждый из нас жил механически, пережевывал дни, как невкусное блюдо. А может, это время просто пережевывало нас – я так и не понял.

В эту встречу мы ностальгировали по любимым компьютерным играм. Воспоминания нахлынули, когда мы проходили мимо витрины с игрушками и увидели, что вся серия посвящена героям игр. Это удивительно, но моими любимыми оставались старые игры DOS. Хотя ничего удивительного, учитывая историю этой любви.

– Ох уж эти старые тяжелые времена, когда родители в наказание лишают компов и телефонов на месяц, а взамен дают трубу из нулевых для связи… – Артем улыбнулся. – Никакого инстаграма и тик-тока. Никаких мессенджеров. Выживай как хочешь. Хочешь поиграть – играй в «змейку».

– …Или в «Пентиум-3» в шкафу… – мечтательно протянул я. – Где мы вообще его отрыли?

– Да где-то на антресолях, вместе с дисками.

– Помнишь «Легенды Кирандии?»

– О, это глючное говно мамонта девяностых? Разве ее забудешь! – засмеялся Артем.

У нас была пиратская версия игры, и нормально она не работала.

– Никак не могли перескочить из леса в пещеры… А еще не было пилы для моста.

В разговоре я накрыл руку Артема своей, это вышло на автомате. Просто невозможно сидеть рядом с любимым человеком и не взять его за руку! Конечно, я убедился, что в нашем закутке никого нет. Но мы так увлеклись, что не заметили, как через стол села компания: парень в форме – явно из сослуживцев Артема – и еще двое, парень и девушка в гражданской одежде. Наверное, друзья или родные солдата.

Артем отдернул руку, но было поздно – парень в форме увидел. Они с Артемом обменялись неприязненными взглядами, и я понял: эти двое знакомы. И не просто знакомы. Между ними явно какой-то конфликт. В воздухе повисло напряжение, будто грозой запахло. Через несколько секунд Артем перевел взгляд за окно.

– Дождь кончился, вроде даже солнце пытается пробиться. Может, прогуляемся? – сказал он беззаботно.

Я понял, что друг просто не хотел оставаться рядом с тем парнем, чтобы не портить себе настроение.

Мы погуляли по парку. Артем расспрашивал, как дела у наших соседей по квартире. Я рассказывал на автомате, а сам думал про ту сцену за столиками. В груди росла тревога, и я сам не мог понять почему. Я осторожно вклинил в разговор вопрос о парне из «Бургер Кинга», спросил, знает ли его Артем. Скривившись, Артем ответил, что он из его взвода, и тут же перевел тему. Больше я расспрашивать не стал.

Расстались мы без лишних сентиментальностей, как будто планировали увидеться на следующий день. Так действительно легче прощаться: вдруг и правда Артему дадут увольнительную на следующей неделе и мы совсем скоро увидимся…

* * *

Но увиделись мы только в октябре. До дембеля оставалось 169 дней.

Октябрь выдался сухим и солнечным. На втором курсе появились интересные профильные предметы, которые легко мне давались. Я писал свой первый роман и, можно сказать, был чуточку счастлив. Мне не терпелось рассказать Артему несколько новостей. Одну – забавную – про Валеру, которого охранники поймали с целой гримеркой под одеждой. Он обзавелся специальным комбинезоном со множеством огромных карманов спереди и сзади по всему телу; в каждый помещалось содержимое среднестатистической косметички. В таком виде, забитый под завязочку, Валера был похож на химического террориста. Самое удивительное, что ответственности с таким арсеналом ему снова удалось избежать – не знаю, как он всегда умудрялся выкручиваться. Вторая новость – про книгу. Я поделился с Артемом своими наработками.

– Да, пока многое хромает, знаю, не продумал до конца, – размышлял я, после того как кратко пересказал сюжет. – Непонятно, что будет делать героиня в своей переправе по кислотной реке. Но идея – бомба, согласись же, а? Такая трогательная история, вроде и фантастика, но такая реалистичная и чувственная… Вот преподы то же самое сказали, что потенциал есть. Но работать надо много. А еще я не знаю, сценарий писать или книгу. Вроде выбрал роман, но еще сомневаюсь. Все же книга на четыреста страниц пишется, а сценарий на девяносто… Что скажешь? Как тебе идея? Эй, Артем?

Я помахал рукой перед его лицом. Мы сидели на этот раз в «Макдоналдсе», я уминал любимый макмаффин. Артем почему-то ничего не заказал из еды, взял только чай, но я не обратил на это внимания. Я был слишком озабочен своими новостями и историями, чтобы почувствовать неладное… Артем смотрел в стену и как будто не слушал меня, а думал о своем. Я обиделся.

– Ты меня не слушаешь?

– Прости, Макс. И правда что-то задумался. Упустил в конце.

– И что ты последнее помнишь? – вздохнул я. Не любил что-либо повторять дважды… Хотя некоторые с удовольствием снова и снова рассказывают одну и ту же историю, но меня повторения дико утомляли.

– Земля в отбросах. Люди переселялись на Марс. Была семья, которая ждала очереди на переселение, и девочка, которая мечтала увидеть лошадь, но знала, что они все вымерли. Дальше не помню, прости.

– Девочка узнала, что на другом берегу кислотной реки живет старик, который держит у себя последнюю в мире лошадь. И решила переправиться через кислотную реку… – Я обрадовался, что придется повторять только половину истории, и пересказал вторую половину сюжета.

– Да, идея необычная, – сказал Артем. – Обычно если фантастика – то битвы всякие, экшн, мир в опасности и герой всех спасает. Это уже дико приелось. А тут – вроде и фантастическая, но в то же время такая локальная и будничная история про детские мечты, и это очень цепляет.

– Правда? – обрадовался я.

– Правда.

– А еще у меня есть одна идея, тоже фантастика, про другую расу. Рассказать?

– Давай.

И я поделился еще одной идеей. Закончив, я наконец осознал, что с Артемом что-то не так. Он какой-то не такой: слишком бледный, глаза – бесцветные. Он был похож на карандашный рисунок, по которому слегка провели стеркой. Его взгляд меня очень беспокоил, но я все не мог понять, что именно меня так тревожит.

– Артем, у тебя все нормально? – осторожно спросил я.

Артем, смотря в одну точку на столе, вдохнул. Выдохнул. И нашел силы улыбнуться. Улыбка вышла грустной, я чувствовал – он просто не хотел меня беспокоить.

– Все нормально, Макс. Просто немного устал… От всего.

– Сто шестьдесят девять дней, это уже меньше половины! Сорок шесть процентов! – сказал я бодро. – Соберись, тряпочка! – Я шутливо толкнул его плечом в плечо, но он не отреагировал на мою попытку его подбодрить.

Казалось, я сделал только хуже: Артем будто свернулся в раковину, как улитка. От досады я схватил «Липтон» и стал пить, хотя трещал по швам от выпитого и съеденного. Я думал, что Артем уже ничего не скажет, но он неожиданно нарушил тишину:

– А ведь я тоже придумываю истории. Я лежу по ночам, смотрю в потолок. Такой полумрак стоит, фонарь с улицы светит, и все видно. И вот я смотрю, смотрю, и выдумываю. Истории каждый раз разные, но суть одна. Будто у меня в этом мире есть близнец, нас перепутали, и сейчас я занимаю его место. Но вот-вот правда вскроется, нас снова поменяют местами, и я вернусь к своей жизни. Знаю, глупость, но, удивительно – помогает! Такая депрессуха у меня, Макс… Была бы моя воля, я бы там целый день лежал. А так – приходится все время что-то делать, но все равно я чувствую, что присутствует здесь только мое тело, а мозг – там, в кровати, а время не спеша откусывает от него по кусочку.

Я остро почувствовал свою беспомощность – так хотелось забрать хотя бы часть его боли. Казалось, хуже ничего не может быть – когда видишь, что любимому человеку плохо, а ты не в силах помочь.

– Перетерпи, а потом забудешь, – тихо сказал я. Может, глупые слова, которые Артему и не нужны, но надо было сказать хотя бы что-то. – Впереди у нас еще вся жизнь, Артем. А эти сто шестьдесят девять дней по сравнению с ней – просто ни о чем.

Я сжал его руку, и он сжал мою в ответ.

Обратно Артем предложил пройтись пешком, вместо того чтобы ехать на автобусе. Идти предстояло полтора часа. Мы шли дворами, мимо старых пяти-этажек, густых деревьев, припаркованных машин, детских площадок и трансформаторных будок. Когда мы проходили мимо детского сада и линии гаражей, Артем вдруг остановился, обнял меня и прижал к себе. Я растерялся и даже испугался: такие неожиданные порывы меня всегда пугали. Я обнял его в ответ и вскоре расслабился – нет ничего лучше объятий с любимым человеком. Я бы хотел застыть в этом моменте на чертовы сто шестьдесят девять дней.

Дыхание Артема было прерывистым. Вообще в воздухе повисло что-то незнакомое, нехорошее, будто над нами сгущались тучи. Мы стояли так долго. Я чувствовал себя воздушным шариком, который вот-вот улетит в грозовое небо, если Артем по неосторожности отпустит ленточку. А потом он отстранился и посмотрел на меня тем же тяжелым пустым взглядом, что и в кафе. В тот момент я ничего так и не понял… а потом годами винил себя, что не предвидел.

Артем прощался со мной. Прощался навсегда. А то, что меня так пугало в его взгляде, я тоже понял лишь спустя много месяцев. Его взгляд был направлен внутрь себя. Артем сгорал, в тот момент от него осталась уже одна оболочка, и вскоре сгорит и она.

После странного объятия я спросил, точно ли ничего не случилось? Артем повторил, что его просто все достало и он хочет, чтобы это все побыстрее кончилось.

– Через сто шестьдесят девять дней все кончится, – сказал я.

– Гораздо раньше, Макс, – выдохнул Артем.

– О чем это ты? – насторожился я. Но снова не смог предвидеть.

– Да когда останется девяносто девять дней, уже легче будет. А то трехзначное число – такое унылое, – нашелся Артем, и его слова меня успокоили.

У части мы снова попрощались бегло и быстро, как обычно. Вот только я не знал, что это последняя наша встреча.

В ноябре, когда я заканчивал уже пятую главу книги, мне позвонила мама, и по ее надтреснутому голосу я понял, что она плачет. Я испугался, что что-то случилось с папой… Но мама сказала, что с ним все хорошо. С сестрой? С ней тоже все в порядке. Да что тогда такое, мам? Что случилось?

И тогда я узнал новость, которая пронеслась по мне подкованным табуном и не оставила от меня ничего, кроме пыли.

Артем покончил с собой.

Глава 20
Серафима

Мы с Вадимом жили в однокомнатной квартире. У нас не было шкафа, вместо него – длинная стенка из тумбочек высотой по пояс. Довольно бестолковая вещь, громоздкая. Но из-за того, что комната была просторной, а стенка – огромной, всю ее мы так и не захламили вещами, и места оставалось много.

Моим любимым уголком был широкий подоконник, который я переделала под лежанку-читальню, застелив мягким пледом и подушками. Люстра светила тускло, и перед Вадимом я оправдывалась, что от окна больше света. Но, конечно, это было ложью. Да, в наши окна светил уличный фонарь, но он бы не решил проблему. Я проводила много часов на подоконнике, чтобы, прикрываясь книжкой, следить за Артемом. Теперь мне не приходилось украдкой подходить к окну, чувствуя себя преступницей.

Артем работал пять-два. В будни он выходил из дома в половину восьмого – его рабочий день начинался в восемь, как и у Вадима. Если очередной мой выходной приходился на будний день, в 7:10 я уже устраивалась на подоконнике с чашкой кофе и книжкой и вглядывалась в окно. Да, я могла бы еще долго спать, но, если честно, одинокие часы дома я обожала больше всего, поэтому всячески пыталась продлить их.

Я ждала выхода Артема с тем же трепетом, как когда-то в школе, во времена наших «одиннадцати минут». Но было отличие: я горько осознавала, что теперь не могу просто выбежать и притвориться, будто удивлена встречей.

Вадим выходил минут на двадцать раньше, чтобы не спешить, прийти пораньше и подготовиться к началу дня. Артем же не изменял школьным привычкам: опаздывал. Вадим неторопливо выходил из дома в 7:10, поднимал голову и махал мне; я махала в ответ. Через двадцать минут выбегал Артем. Он никогда не заглядывал в окна, и я с грустью думала, что Лиза, наверное, спит и не провожает его. А он даже не знает, что есть кто-то еще, кто ждет его выхода и готов в любую секунду махнуть рукой. Стоит только поднять голову…

Поначалу я наивно думала, что Вадим не знает подоплеку моих поступков и привычек – вроде чтения на подоконнике. Я считала, что всех перехитрила; что это практически невозможно – понять мою логику. Кто в здравом уме будет часами пялиться в окно ради тридцатисекундного приза – увидеть, как кто-то выходит из подъезда и скрывается за углом дома или, наоборот, появляется оттуда? Мне это казалось полной глупостью. Глупостью для нормальных людей. Я же была абсолютно ненормальной, поэтому мне и казалось, что разглядеть мои мотивы невозможно. Оказалось, это не так… Вадим смог, я узнала об этом позже. Может, я не так и отличалась от других? Или же мы с Вадимом были одинаково сумасшедшими?

Мне хотелось сохранить хотя бы иллюзию Артема рядом с собой. Идеи, приходившие порой в голову, даже мне самой казались постыдными и ужасными. Я бы никогда не поделилась ими с кем-либо, понимала, что меня сочтут сумасшедшей. Но эти идеи приводили к вещам, которыми я дорожила как величайшими сокровищами. И если они пришли в голову мне, почему бы им не стать очевидными для кого-то еще? Например, для Вадима. Неужели он занимался чем-то подобным? Также наблюдал за кем-то часами? Может, даже за мной? Я поежилась. Мысль казалась неприятной…

Я знала, что мучаю себя; что куда правильнее было бы уехать как можно дальше, начать жизнь с нуля, вычеркнуть все, что так сильно напоминало о нем. Впустить новых людей, позволить им занять пространство, подвинуть Артема, сжать его до маленькой точки… Я знала, что его не удастся вытеснить совсем, но меня бы устроила и точка. Но другая часть меня не хотела этого. Артем был моим наркотиком, а разве легко слезть с иглы? Нет. Я не желала слезать с личного героина, хоть и видела, в какое жалкое создание он меня превращает. Наркотик дает лишь кратковременную имитацию счастья, но меня устраивало и это. Хотя нет, не устраивало… Я хотела больше и больше. Понимая, что Артем никогда не будет моим по-настоящему, я создавала вокруг себя декорации, исполняла главную роль в собственном спектакле, вживалась в нее, всеми силами пыталась поверить, что это не сцена, а реальная жизнь.

Я знала, что Вадим ничем мне не поможет. Он не мог заменить Артема и вылечить меня. Наоборот, он все только усугублял. Вадим был нужен мне, скорее чтобы поддерживать иллюзию. Он напоминал мне Артема. Нет, не внешне, а нашим общим прошлым. Прошлым, в котором все было хорошо.

Как мы гуляли впятером, пережидали дождь под козырьком подъезда, брызгались с Артемом друг в друга водой, стекающей по водостоку, пока Ирка, болтающая с Вадимом, не заметила, что мы чересчур увлеклись друг другом и не влезла между нами… Как в магазине кулинарии мы с Артемом в шутку дрались за последний оставшийся на витрине блинчик с творогом, а Вадим так же в шутку возмущался и кричал: блинчиков с вишней еще столько, что ими можно накормить всю голодающую Африку. Ирка делала заказ и не замечала нас. Я видела по искоркам в серых глазах Артема, что ему, как и мне, абсолютно плевать на чертов творожный блинчик, его бы устроил и с вишней. Дело было в другом. Во мне и Ире. Это же редкий повод позаигрывать со мной за спиной подруги (а ведь Ирка обычно прям чуяла что-то в воздухе!), потолкаться и ненароком дотронуться – до ладони, волос, приобнять за талию, встать так близко, что наше дыхание становилось общим. В тот момент я не до конца осознавала, зачем Артему сражаться со мной за блинчик, ведь я сомневалась в его чувствах, только догадывалась. Осознание пришло после признания Артема в День моего великого позора.

Как дома у Ирки мы впятером смотрели кино, забравшись на кровать и укрывшись одним одеялом. Таких посиделок было несколько, но я особо хорошо запомнила одни. В тот день мы с Артемом сидели рядом, и он, увидев, что мои ноги вылезли из-под одеяла, укрыл меня. И дотронулся до моей лодыжки. Почему я так хорошо помню эти моменты? Даже сейчас чувствую это обжигающее прикосновение.

Тогда мама Иры готовила жюльен, из кухни доносился аромат печеных грибов. На мне были джинсовые шорты с порванным правым карманом. С ногтей на ногах отколупился ярко-розовый лак. На улице я была в кедах на босу ногу, но дома у Ирки старалась поджимать пальцы. Сразу же, как пришли к Ирке, я направилась в ванную и, по очереди закинув ноги в раковину, вымыла черные от обуви пятки. Жаль, я не нашла лаков, а так бы закрасила позорные сколы. Тогда Ирка несколько дней не мыла голову и для свежести попшикала ее сухим шампунем. Он пахнет очень резко, и, когда я вспоминаю тот день, в нос ударяют фантомные парфюмерные отдушки. Я смотрела за Артема и видела белую пудру на Ириной макушке. Она не заметила, что вычесала не всё, и по-хорошему надо было ей сказать, но я промолчала. Мне нравилось, что не я одна сейчас неидеальна со своим облупившимся лаком. Мы смотрели триллер «Кто я?», и я все очень хорошо запомнила. Если сейчас включить мне его без звука, я сама озвучу большинство диалогов. Удивительно работает человеческий мозг: сколько ненужных подробностей он может запомнить…

Я нуждалась в Вадиме, чтобы оживлять воспоминания, делать их частью моей нынешней жизни. Он был белым полотном, куда я переносила проекцию Артема. В моменты близости с Вадимом я закрывала глаза и концентрировалась на прошлом. Я превращала Вадима в Артема одним усилием мысли. Мне бы хотелось большего: чтобы он носил рубашки поло и пользовался духами Terre d’Hermès. Но я не могла просто подарить ему эти вещи. Вадим слишком умен, он сразу все поймет. Поэтому я носила рубашки поло сама и пользовалась только этими духами, а в моменты близости, закрывая глаза, все смешивала, проецировала свой запах на Вадима. Я трогала рубашку на себе, поглаживала воротник, проводила пальцами по ткани, намеренно искажая и путая факты в голове. И вот передо мной уже был Артем, он обнимал и целовал меня, я проводила по воротнику его рубашки, запускала пальцы в волосы.

Я видела, что Вадиму не слишком приятно каждый день видеть меня в рубашке поло, облитую с ног до головы духами с нотками апельсиновых корочек – ведь он знал причину моего выбора. А я злилась из-за того, что Вадиму иногда удается прочитать меня. Ведь этот спектакль только для меня. А так получилось, что Вадим из-за своей проницательности прошел в зрительный зал без билета.

Но некоторые тайны удалось от него скрыть – например, причину моей любви к снежноягоднику. Когда мы с Вадимом ездили в торговый центр закупать бытовые мелочи для съемной квартиры, в магазине посуды я увидела зеленый набор тарелок и чашек, расписанный снежными ягодами. Я бы купила его, даже если бы он стоил две моих зарплаты, но цена была демократичной. Я сразу схватила набор и всю дорогу до дома пищала от восторга, щебетала Вадиму, как здорово он будет смотреться на кухне. Отныне я пользовалась только этим набором. С каким удовольствием я держала в руках чашку, рассматривала и гладила чуть выпуклые белые ягоды. Вадим запомнил мой интерес к этому растению и вскоре подарил мне пухленький букетик. Я не понимала, где он их нашел? Кустарники, с которых мы с Артемом рвали и лопали ягоды, давно вырубили. Я гуляла по городу в тщетной попытке найти другие. А потом я поняла, что не обязательно искать куст, чтобы нарвать веток, можно заказать букет из интернета! Но, прогуливаясь, я постоянно всматривалась в пышную зелень – не мелькают ли где белые шарики?

Еще одна тайна, которую удалось скрыть, – любовь к коктейльным вишням, тоже связанная с Артемом. В конце девятого класса перед линейкой классная руководительница послала меня, его и Дениса забрать выпускные альбомы – они хранились дома у Артема. День стоял очень жаркий. Когда мы пришли к Артему, он предложил нам попить. Кухня у него была шикарной, с настоящей барной стойкой, над которой вверх ногами висели бокалы, а под ней располагались ячейки-соты, заполненные бутылками. Я почувствовала себя героиней голливудского фильма.

Все чашки находились в работающей посудомойке, и Артем налил нам холодный морс в треугольные бокалы, добавил лед и консервированные вишенки сверху. Он сказал, что из таких бокалов пьет Джеймс Бонд, а сейчас все мы здорово походили на этого героя – по случаю линейки мы облачились в строгие черно-белые костюмы. Мы стояли в прохладной кухне, белые напольные плитки приятно остужали разгоряченные ступни. Мы с наслаждением пили холодный морс, смеялись и шутили. Артем пока держался ровно, не заигрывал со мной. Коктейльные вишни так и не стали бы моим талисманом и я бы никогда не запомнила, что разноцветные баночки для специй стояли на столешнице по росту (самая большая – зеленая, затем красная, желтая, белая и самая маленькая – синяя). Если бы не слова, вдруг сказанные Артемом, когда Денис отлучился в туалет. Он продолжил тему Джеймса Бонда и, задержав на мне внимательный взгляд, тихо сказал, что я похожа на девушку агента из «Казино „Рояль“». Стоит ли говорить, что после этого напротив моей кровати появились снимки Евы Грин, распечатанные в «Инста Поинт»? Сколько вечеров я провела, сидя на кровати с банкой коктейльных вишен, рассматривая девушку на фотках, ища с ней сходства, истязая себя мыслями – что означали слова Артема? Считал ли он Еву Грин красивой? Или нет? Или в его словах вообще не было подтекста? Я смотрела на актрису и не могла понять, а я сама считаю ее красивой? В интернете все считали. Каждая девушка Джеймса Бонда автоматом признавалась секс-символом. Но было ли это так для Артема? В итоге я все же признала, что она красивая и наверняка Артем думает так же. Удивительно, но я сразу дико заревновала. Кажется, даже содрала снимки со стены (правда, когда остыла, повесила назад). Что сделать? Как больше походить на нее? Я взбесилась от дикой ревности к киношному персонажу. Я стала так же завивать и укладывать волосы, купила блестящие сережки и колье. Мне безумно понравилось сиреневое платье героини с громадным вырезом. Я не могла носить такое – просто нечего положить в этот вырез, да и мама бы меня убила. Зато я купила кофточку такого же цвета, с обычным вырезом и воротом, отделанным серебристой тесьмой, так же, как на платье героини.

Все, о чем я рассказала, было предательством по отношению к Вадиму. Хоть это происходило только в моей голове, но мысли тоже могут предавать. Он многое со временем понял, главное – что я никогда не смогу вычеркнуть Артема из своей жизни. Но я точно знаю, что он не задумывался, как далеко я захожу. В нашу близость я была искренней, тянулась навстречу, отдавала себя со всей нежностью и страстью. Разве так ведут себя люди с теми, кого не любят? Значит, я в какой-то степени любила Вадима. Таковы были его мысли. Ведь он не знал, что в эти моменты передо мной другой…

Несмотря ни на что, я считала себя хорошей женой, даже очень. Я выстроила быт так, чтобы он в первую очередь устраивал Вадима. Я остро чувствовала вину, ведь, несмотря на то что любви в нашей семье было много, истинная и глубокая исходила только от него. И чтобы компенсировать это, я всячески пыталась выказать благодарность, создать со своей стороны хотя бы внешнюю имитацию любви.

Я вставала раньше, чтобы сделать завтрак – поначалу готовила даже по субботам и воскресеньям, едва вернувшись из клуба. Даже если до танцевальной смены у меня был десятичасовой рабочий день на коктейлях. Вадим любил начинать день с плотной еды, и я готовила яичные конвертики с ветчиной, гренки с картофелем, рулетики с сыром и многое другое. Но Вадим быстро пресек выходную утреннюю готовку: мою стряпню он обожал, но ему было меня жалко. Он строго сказал, что я устаю и мне нужно спать, а не готовить. Я возразила, что для меня готовка в удовольствие. Он пригрозил, что, какими бы вкусными ни были мои завтраки, он соберет в кулак всю волю и не станет их есть. Я сдалась и в следующий раз сразу после клуба пошла спать. Я проснулась от аппетитного запаха: на выходных Вадим теперь готовил сам и подавал мне поздний завтрак. Часто, когда я проходила на кухню, меня уже ждал накрытый стол, а в вазочке – веточки снежноягодника. В этот момент у Вадима было гордое, довольное лицо.

Нам правда нравилось ухаживать друг за другом. И в наших отношениях неизменно было кое-что особенное. А именно возможность ненадолго забыть, что вокруг скучная, серая, полная условностей и разочарований взрослая жизнь.

Например, однажды, пока Вадим протирал пыль с книг в комнате, я на кухне делала белевскую пастилу. Это занятие было муторным и долгим, зато почти медитативным. И вот я взбивала печеные яблоки с белками в комбайне и смотрела, как в контейнере поднимается пышная светло-бежевая масса. А потом мне вдруг нестерпимо захотелось открыть крышку, не выключая комбайн… что я и сделала. Разумеется, тут же произошло извержение вулкана. Вся кухня покрылась воздушными хлопьями.

Вошел Вадим.

– Эй! Что тут у тебя такое?

Он приблизился. Нос и рот ему тут же залепило густое облако, вылетевшее из работающей машины. Вадим стер массу, отправил в рот и замычал от удовольствия, а потом облизнул палец. Мы посмотрели друг на друга и… засмеялись.

Это был чистый, легкий смех, такой же воздушный, как масса для пастилы. Хлопья, светлые и нежные, похожие на рассветную дымку, попадали на стены и пол; все наши волосы были в яблочно-белковой массе. Мы то пачкали, то, наоборот, счищали ее друг с друга, облизывали пальцы и никак не могли насмеяться. У массы был вкус карамели и пломбира, он напоминал о парке аттракционов. И казалось, что между нами все чудесно, забылись все сомнения и обиды, мы стали половинками одного целого. И было абсолютно плевать, что результаты трудов пропали и что предстояло весь вечер отмывать кухню. Мы ненадолго стали детьми, а только дети обладают этой удивительной способностью, которой так завидуют взрослые, – жить моментом.

Дни сливались в недели, месяцы, годы. Продолжался мой спокойный дрейф. И все бы хорошо, но кое-что во мне неумолимо менялось. Этого невозможно было не заметить.

Постепенно я разучилась получать эмоции. Может, оно и к лучшему – ведь эмоции бывают не только положительные. Внутри меня будто разрасталась мертвая зона, мешающая чувствовать; казалось, по непонятным причинам я не позволяла себе радоваться жизни и получать удовольствие от приятных мелочей. Поездки, книги, фильмы, вкусные блюда – ничего не вызывало ни волнения, ни удивления, ни радости. Я лишь смотрела на других и иногда пыталась копировать их эмоции, чтобы мое состояние не вызывало у близких беспокойство.

Все было стабильным и скучным, как пресная овсянка на завтрак. А через год после Иркиного переезда, в мои двадцать пять, между нами с Вадимом все круто изменилось.