Текст книги "Жизнь на Repeat. За тобой"

Родители

– Рит, ты не заметила, что Сима какая-то грустная в последнее время? – спросил Игорь, по одному беря яйца из коробки и укладывая в подставку в холодильнике. – И почему в этом дурацком холодильнике подставка рассчитана только на восемь яиц?

– Заметила, – призналась Рита, доставая продукты из пакета и выставляя на кухонный стол. – Она как будто все время грузится. Может, из-за работы? Она говорила, что новое начальство ей не очень.

– Мне кажется, дело в другом. Не из-за работы, точнее, не только из-за нее… Я думаю, у нее не особо хорошо складывается жизнь.

– Да брось ты. Она сама решила не идти в институт. Вместо этого встала за прилавок и торгует коктейлями, а по ночам танцует, это ее выбор, и ей все это нравится! И в личной жизни все хорошо, Вадим безумно любит ее. Ты зря беспокоишься.

– Но Сима не любит его. И она несчастна, Рит.

– С чего ты взял? Эх, кажется, мы забыли лук. – Рита зашелестела пакетами.

– Посмотри на нее, приглядись. Она висит в какой-то неопределенности, просто плывет по течению. А это неправильно. Пара луковиц точно еще осталась. Для супа хватит.

– К чему весь этот разговор? Что-то ты все ходишь вокруг да около.

– Я считаю, что надо открыть Симе правду, – решительно сказал Игорь.

– Что? Нет! Мы не можем! – ужаснулась Рита.

– Да почему? Мне кажется, она что-то чувствует, но не может понять что. Если бы она узнала правду, в ее жизни появилась бы четкость. Давай скажем ей. Мне кажется, дальше тянуть нельзя. Мы делаем только хуже.

– Я не согласна, – Рита покачала головой. – Ты просто все еще не можешь принять, что сына у нас нет и не будет. Ты тешишь себя ложными надеждами, что если мы откроем Симе правду, она вдруг волшебным образом ощутит себя мужчиной. Сима наша дочь, Игорь. Она живет обычной жизнью девушки. Ты думаешь, если мы расскажем ей, что она – интерсекс, это придаст ей определенности в жизни? Наоборот, правда все только запутает.

– Ты в этом уверена? Ты уверена, что Сима не занимает чужое тело? И что ей в нем не тесно? Ты же видишь, в каком она сейчас состоянии.

Рита подавленно молчала, но после паузы упрямо возразила:

– Правда все только усложнит! – Она озадаченно посмотрела на бело-синюю коробку в руках. – Зачем мы купили сахар? У нас же еще была полная пачка.

– Ну, будь честна с собой и включи логику: раз мы могли бы сделать Симу как девочкой, так и мальчиком, и сейчас в женском теле ей плохо, значит, в мужском ей будет лучше. Сахар я взял. Думал, у нас кончился.

Рита стала пересыпать сахар в сахарницу.

– Она совсем перестала улыбаться и смеяться, – надавил Игорь. – Она как зомби, не живет, а просто перетекает изо дня в день. Такого будущего ты хотела для своего ребенка?

Рита дернулась и просыпала сахар мимо. Отставила пачку. Вздохнула и собрала россыпь со столешницы в ладонь, а затем стряхнула в мусорное ведро.

– Конечно, нет.

– Давай спросим ее, чувствует ли она себя счастливой. И если получим отрицательный ответ, расскажем правду.

– Ну, хорошо, – нехотя ответила Рита. – Но только если будем точно знать, что все, о чем ты сказал, правда.

Все пакеты были разобраны, продукты разложены.

Тяжелый разговор оставили до приезда дочери.

* * *

Когда я приехала навестить родителей, мама после обеда завела странный разговор:

– Дочка… Ты часто грустная. Что-то случилось?

– Нет, мам, ничего. Просто устаю.

Мама замолчала – не могла подобрать слова. Зато папа, который стоял у раковины в мыльной пене по самый упрямый подбородок и бурчал себе под нос что-то вроде «посудомоечные машины для слабаков», вдруг вклинился в разговор:

– Сима… А ты счастлива?

– Что? – Я опешила. Слышать такое от папы было странно. Что с ними сегодня? Даже стало неуютно, мы с родителями последние несколько лет общались на более отстраненные темы. – Ну, у меня все нормально… Я здорова, у меня есть работа. И муж. С чего вдруг этот вопрос?

– Не знаю… Нам что-то показалось в тебе… – неуверенно сказал папа.

– Если ты не счастлива, скажи нам с папой. Мы сможем тебе помочь, – продолжила мама.

Как же, мам? Чем вы сможете мне помочь? Разве вы можете повернуть время вспять, чтобы я все исправила? Дать мне Артема? Ответить на вопросы: кто я такая и почему я так остро чувствую непохожесть на других? Я пытаюсь найти ответ с тех пор, как была ребенком. Но если даже я не могу, как поможете вы? Но я не сказала этого – просто улыбнулась и ответила, пытаясь вложить в слова максимум искренности:

– Ваше мамо-папское чутье на этот раз вас подвело. Все хорошо. Я счастлива. Абсолютно счастлива.

Родители переглянулись и, судя по виду, успокоились.

* * *

Четверг и пятницу Вадим провел на учениях. В этот четверг был мой выходной, и я все равно провела его в клубе, только как гость. Я сидела за столиком, пила лимонад с коктейльными вишнями и вдруг заметила одинокого парня за барной стойкой. Парень казался на несколько лет младше меня. У него были короткие волосы и серые глаза, и он чертовски походил на Артема. Артема из моего прошлого – улыбающегося, с легким и веселым нравом, не обремененного никакими проблемами. Сейчас Артем всегда казался хмурым и усталым.

Увидев, что я его разглядываю, парень улыбнулся. А потом взял на баре два коктейля «Апероль-шпритц», подсел ко мне и протянул один.

Парня звали Кирилл, ему было девятнадцать, и он учился в институте.

– А я видел тебя. Вон там. – Он показала на зону с шестами. – Классно танцуешь.

– Спасибо.

Больше я ничего не запомнила об этом парне – хотя за Аперолем он много болтал о себе.

Утром в субботу я сидела на подоконнике с чашкой кофе в руках и смотрела на своего спящего мужа. Вадим проснулся. Увидел меня и улыбнулся.

– Доброе утро.

– Доброе утро.

– Как погода?

Я выглянула в окно.

– Вроде хорошая.

– Чем сегодня займемся? – Вадим выглядел воодушевленным: предвкушал хороший выходной день.

– Я в четверг была в клубе.

– Понятно. Может, прогуляемся сегодня? Не хочешь?

– И там, в клубе, я познакомилась с парнем. Он очень походил на Артема. И я изменила тебе с ним, – тихо сказала я и наблюдала, как с лица мужа стирается улыбка. Пауза длилась довольно долго. И все это время Вадим смотрел на меня потухшим, усталым взглядом. Так, будто я каждую субботу изменяю ему. Этот взгляд говорил: «Ну. Я ожидал от тебя чего-то подобного. Неудивительно».

– Ты все еще любишь его? – тихо спросил он.

Я кивнула.

– Люблю. Я не могу без него и не могу ни о ком другом думать. Кроме него, для меня никого не существует. Прости.

Для Вадима было жестоким ударом узнать, что я не просто изменила ему, а изменила с его главным соперником – пусть даже лишь с двойником Артема. Казалось, подобное невозможно простить. Но Вадим пытался. Он тихо предложил мне:

– Давай уедем. Хотя бы в Беличи. Начнем новую жизнь, там, где все будут незнакомые.

Я покачала головой.

– Я хочу остаться рядом с ним. У тебя не получилось вытащить меня, Вадим, и никогда не получится. Я тяну тебя в свое болото, но ты заслуживаешь другой жизни. Ты заслуживаешь, чтобы тебя любили.

– Ты больная, Сим, – тяжело вздохнул Вадим.

– Я знаю. Но тебе меня не вылечить.

За час он собрал свои вещи. Квартира выглядела так, как будто он не жил здесь пять лет.

– Прости, – выдавила я на пороге.

Он посмотрел на меня почему-то виновато.

– Это ты меня прости, Сим. Я просто устал. Я думал, что смогу, но все это выше моих сил. Я не знаю, что тебе посоветовать. Чтобы стать счастливой, тебе поможет только одно – отпустить его, – сказал он на прощание и исчез из моей жизни.

Кажется, Вадим все же изменился сильнее, чем мне казалось. Это был уже не тот человек, которого я помнила. Прежний Вадим бы прочитал правду по моим глазам. А если бы и не смог, то потратил бы все силы на то, чтобы до нее докопаться. Тот Вадим так просто не отпустил бы меня. Не сдался.

Когда он ушел, я почувствовала облегчение. Наш брак был ошибкой, и хорошо, что я в конце концов это поняла. Грызло ли меня чувство вины за измену? Нет. Не было никакой измены. Мы поболтали с тем парнем за столиком. Выпили свои коктейли. Он был не против продолжить ночь где-нибудь вдвоем, но я отказалась. Ночь я провела одна в своей собственной кровати.

Двойник Артема не был частью моего плана. Решение я приняла спонтанно, когда возвращалась домой. Я попросила таксиста высадить меня чуть дальше от дома, хотелось пройтись и остудить голову в утренней прохладе. На часах было пять утра, стояла удивительная тишина. Я слышала эхо своих каблуков, и тут под одной туфлей раздался хлопок. Я посмотрела под ноги. И увидела рассыпанные ягоды снежника, одну раздавленную. Я улыбнулась и передавила все. Накатила ностальгия… И вот в этот момент, когда я с детским восторгом лопала снежные ягоды, я и приняла решение.

Почему я пошла на обман? Почему хотела поставить точку в нашем с Вадимом браке таким жестоким способом? Уже дома я достала шар, с которым никогда не расставалась. И задала вопрос о нас с Вадимом.

Сейчас я думала, а что, если бы шар выдал мне другой ответ?

Возможно, сейчас мы с Вадимом завтракали бы творожной запеканкой, а потом собирались бы на прогулку. Мило беседовали бы и делали вид, что у нас все хорошо. Я бы не успела оглянуться, а на следующий день мне исполнилось бы восемьдесят пять. И почти семьдесят лет я бы предавала человека, который все эти годы заслуживал того, чтобы его любили. И самое ужасное – я бы даже не осознала этого.

Глава 23
Линия 2.2. «Макдоналдс». Максим

Не надейтесь

В «Макдоналдсе» я с довольным видом уплетал макмаффин с яйцом и котлетой и макал картошку фри в любимый сырный соус.

– Чего такой недовольный? Умей проигрывать! – сказал я, видя, что Артем сидит с хмурым лицом.

– Просто не люблю твой макдак, – заворчал он.

– Скушай картошку и улыбнись. И заслужишь мороженку.

Артем с кислой миной показал мне средний палец. Я засмеялся и кинул в него картошкой. Он заказал блинчики, но, откусив, еще больше нахмурился и буркнул:

– Нет, это все не то!

– Что – не то?

– Да блинчики не такие.

– Снова как оладушки? – подколол я.

– Нет, но не такие.

– А какие это – такие?

– А такие только моя бабушка умела готовить, – мечтательно протянул Артем. – Они были все в дырочках, по особому рецепту… Помню эти завтраки: бабушка в красном фартуке, а перед ней – тетрадка с рецептами, вся в муке…

Стоп. Бабушка, блинчики, дырочки…

Я вспомнил обрывок разговора между Артемом и Валерой, подслушанного в один из тех дней перед зачетной неделей, когда я сидел на пороховой бочке и гадал, расскажет ли Женя Кристи о засосе…

«Она мне молодую бабушку напоминает, и блинчики у нее такие же, в дырочках…» – что-то вроде этого сказал Артем тогда.

Не слишком ли много бабушек и дырочек? Я пытался ухватиться за озарение, но пока сам не понимал, почему это все меня так сильно взволновало. Что же он имел ввиду и кого?

Я спросил Артема, как ему на службе, и он горько сказал, что почти так же, как в сценке из «Уральских пельменей»: «Сел на тумбочку! Встал на тумбочку! Сел на тумбочку! Встал на тумбочку! Лег на тумбочку! Почему лежим на тумбочке?! Два наряда вне очереди! Взял лопату – мети!»

В тот же день я рассказывал Артему о книге, которую сейчас пишу. Вообще, первоначально я выбирал из нескольких идей, и у меня в конце осталось два фаворита – о переселении на Марс и о расе мутировавших людей, все дети в которой – андрогины и их половые признаки формируются только к подростковому возрасту в зависимости от того, кем себя ощущает человек. В итоге я занялся второй идеей. Артем ее одобрил:

– Прикольно! И где живет эта твоя раса?

– На планете Макс, – улыбнулся я и увидел в глазах Артема искорки: он вспомнил.

Когда я вернулся домой, то спросил у Валеры о том декабрьском дне, попросил вспомнить, о чем они с Артемом говорили, не слишком надеясь на успех. Ведь это было так давно. На удивление, Валера вспомнил:

– Да о Кристи вашей мы говорили. Артем ее имел в виду.

Несколько кусочков пазла встали на место: блинчики Кристи такие же вкусные, как блинчики бабушки Артема. В груди что-то недовольно заворчало. Валера пересказал часть диалога:

– Что ты все носишься с этой Кристей? Чего пропадаешь у нее до утра? Если запал, так Макса не мучай, – укорил Валера Темыча.

– Запал? На нее? Нет! Понимаешь… – замялся Артем. – Она по утрам такие блинчики делает… Так только бабушка умела. Даже мама такие не может. Бабушка умерла, мы очень близки с ней были. И вот сейчас навеяло… И вообще Кристи чем-то бабушку мне напоминает, только очень молоденькую, конечно, я такую ее помнить не мог, но видел ее фото в юности. И когда я у Кристи, кажется, что я снова вернулся в детство. Это очень теплые воспоминания.

Валера заржал.

– Ты чего? – обиделся Артем.

– Так между тобой и этой Кристи ничего не может быть?

– Нет, конечно, нет. Это то же самое, что запасть на свою бабушку!

И Артем тоже засмеялся.

– Так что вот так, – Валера закончил пересказ. – Такие вот «блинчики раздора».

Все время до следующей увольнительной Темыча я посвятил важному делу: учился печь бабушкины блинчики. Кажется, я перепробовал все рецепты из интернета. Сначала большая часть блинчиков летела в помойку, но, когда соседи об этом разнюхали, то с удовольствием заняли должности посредников между сковородкой и мусорным ведром. Вечно голодные друзья нахваливали абсолютно все варианты, так что на конструктивную критику рассчитывать не пришлось. Но это было все не то, не то…

За несколько дней до встречи с Артемом я в полном отчаянии снова выложил на тарелку не такие блинчики и соседи дружно их расхватали. Что же мне делать?

Я снова рассматривал фотографию из сторис Кристи, увеличивал ее, пытался разглядеть буквы. И тут меня осенило.

Я позвонил своей маме, которая общалась с мамой Артема, и попросил узнать у той, не сохранился ли рецепт блинчиков их бабушки. Оказалось, мама Артема бережно хранила бабушкины рецепты, и через три дня мама прислала мне фото из тетрадки.

Я снова и снова перечитывал простой рецепт. Оказалось, весь секрет – в кислом топленом молоке, гашеной соде и настаивании теста. Тесто надо настаивать часа полтора, и тогда будет выделяться максимальное количество газа, который и делает эти чудесные дырочки и придает блинчикам ажурный вид и неповторимый вкус. И вот я сделал пробную попытку. Блинчики удались! Тонкие, кружевные точь-в-точь как с фотографии Кристи… Пробную партию соседи сожрали и дружно нахваливали, как и все предыдущие. Но в этот раз я действительно очень гордился собой!

В очередную встречу с Артемом мы устроили пикник на лавочке.

– Чем это пахнет? – спросил Артем, поднимая крышку контейнера, и удивленно и настороженно добавил: – У нас что, блинчики?

– Не простые блинчики. А такие, какие на вкус как блинчики, а не как оладушки.

– Ну, Мась… – Лицо у Артема стало как у мученика. – Я же просил не возвращаться к этой теме. Мне очень и очень стыдно…

– Пробуй, – приказал я.

Он взял блинчик, откусил… и его лицо засияло.

– Это… Это… Это же бабушкины блинчики! – произнес Артем с удивлением и восторгом. Глаза его стали влажными. Он быстро сунул мне контейнер в руки и отвернулся.

– Что с тобой? – испугался я.

– Ничего. Сейчас пройдет. Не смотри, – голос Артема срывался.

И тогда я понял, что Артем расчувствовался.

Я довел своего парня до слез и улыбался этому.

* * *

Оставшиеся 168 дней до дембеля тянулись ужасно медленно, хотя я пытался заставить себя не отсчитывать минуты, а все время уделять учебе и книге. Таких густых и тягучих минут в моей жизни еще не было.

Дембель отмечали бурно, на нашей съемной хате. Закупались мы со Славой и Валерой. У кого-то с рук на каком-то складе купили несколько канистр с «шоколадным коньяком» – вот как красиво назывался сомнительного качества подкрашенный спирт с ароматическими добавками. Испуганно таращась на канистры, Кирик предложил поучаствовать в деле своей дебетовой картой с безграничными возможностями, но я жестко пресек его. Не сегодня. Аперольку, Кирик, попьешь потом. А сегодня изволь откушать «шоколадный коньяк».

Народу набилась тьма, в честь такого приехали даже пацаны из Радужного – Дэнчик, Юрец, Костян. Еще никто не успел не то что наблевать, а даже накидаться, а Артем уже как-то погрустнел и устал от шумной толпы – я заметил это по его глазам.

– Пойдем прогуляемся, – предложил я ему, и он кивнул.

Мы бесцельно бродили по дворам, передавая друг другу бутылку, в которой плескался микс из колы и «коньяка». Потом забрели в незнакомый нам двор, плюхнулись на круглые плетеные качели. Полулежали в них рядом, держась за руки. Уже было за полночь, и мы не опасались, что нас увидят. Я разглядывал красно-синий игровой комплекс в виде корабля с золотистым якорем спереди и слушал Артема.

– …Военная сфера – это просто днище. Конечно, кому-то нравится, но явно не мне. Есть люди своего психотипа, которым она подходит, например Дэнчик, – рассуждал Артем. Лениво отталкиваясь от земли ногой, он слегка нас раскачивал.

– Да, он же с детства мечтал быть офицером, – улыбнулся я.

– И сейчас ты его видел? Глаза горят, улыбка до ушей. Видно, что человек нашел свое место. Он прям надутый от гордости, считает, что делает действительно стоящее дело. Даже завидую. В общем, я хочу сказать, что личный выбор человека, а не место и обстоятельства, должен определять его будущее. У Дэнчика совпало и то и то. У нас с тобой – нет. – Артем приподнялся и посмотрел на меня. Его глаза блестели в тусклом свете фонаря, во взгляде была нежность.

– Ты чего? – спросил я.

Его лицо разгладилось.

– Ничего. Просто я тебя люблю. – Он погладил меня по волосам, глядя так, будто я был забавным щенком.

– Ну все, все, – заворчал я и мотнул головой. – Мой детектор умиления зашкаливает и сейчас расплавится.

Артем засмеялся.

– Мне кажется, я могу всегда на тебя смотреть, – сказал он. – Знаешь, весь этот год в армии – такие невезучие дни, черная полоса прям. Все-все не так, и внутри паршиво. А на тебя когда смотрел в увалах, или когда просто вспоминал твое лицо, все сразу менялось. И черная полоса исчезала. Почему ты такой, Макс? Откуда ты взялся? Ты явно не из этого мира.

– Я с планеты Макс.

– Забери меня к себе, на свою планету, – шепнул он.

– Ага, с утречка сгоняю на вокзал, билеты возьму. Там по студакам вообще копейки. Ах, блин, у тебя же нет студака! – Я показал Артему язык.

Накатило приятное волнение, но я все отшучивался. Иногда Артем как отмочит что то такое, искреннее, что прям из глубины идет, вроде и приятно, и неуютно. Я никогда не говорил ничего такого, хотя много обдумывал. Мог бы сказать, но… мысли, они ведь только мои. Я не хотел ими делиться. Даже с Артемом.

– Долбаные гомосеки! – вдалеке раздался голос, полный злобной желчи. – Взяли моду – все на людях. Снимите комнату уже и педритесь там!

Мы вскочили и увидели в стороне незнакомого коренастого мужчину. Он говорил на ходу, но таращился в нашу сторону. В глазах – брезгливость. Заметив, что мы на него смотрим, он сплюнул на асфальт. Я сжался. Меньше всего сейчас хотелось вступать в конфликт. Настроение было таким романтичным, и надо обязательно какому-то козлу все испортить. Я посмотрел на Артема. Он весь дрожал от гнева.

– Что сказал? – рявкнул он и дернулся вперед. Мужик остановился. Надулся, загорелся: было видно, что он не прочь сейчас выпустить пар и только и искал повод, на кого бы сорваться.

– Артем, оставь его, не лезь, – жалобно попросил я. Но Артем будто меня не слышал.

Не знаю, о чем думал этот идиот, быча на двух рослых парней в два часа ночи в пустом дворе. Может, считал, что геи – они ведь такие все жеманные, хилые и безобидные, что просто не смогут дать сдачи.

– А пусть он тебя в уши почаще долбит, может, тогда лучше слышать будешь! – смело выкрикнул мужик.

– Какого хера ты тут бычишь? Да кто ты такой? Мудацкий кусок говна! Гомофобный высер! В уши жену долбить будешь, понял? Повтори еще раз, че сказал!

Мужик был взбешен.

– Что ты там про мою жену рявкнул? Пасть свою закрой, не дорос еще такими словами бросаться. Гребаные жополазы! Чего вам молча-то не долбится? Чего выставляете все напоказ и бесите?

Артем схватил с земли кирпич и грозно двинулся к обидчику. Его глаза горели бешенством. Он едва ли сейчас осознавал, что делает.

– Вали на хер! – заорал я мужику.

Тот, с опаской глянув на кирпич, все же понял, что его порыв сорваться на двух безобидных геях был ошибочным, решил меня послушать и уже уносил ноги. Я схватил Артема поперек туловища и уперся ногами в землю, не давая рвануть в погоню. Артем швырнул кирпич мужику вслед. Не попал – но кирпич пролетел опасно близко от его головы. Он угодил в стекло припаркованной машины, раздался звон битого стекла, а потом заорала сигнализация.

– Артем! Артем, очнись! Да что с тобой такое?!

Он пришел в себя. Удивленно посмотрел на руку, где еще пару секунд назад был кирпич, пошевелил пальцами. Он реально будто не помнил, что произошло. Я схватил его за руку, и мы рванули прочь. Остановились через двор.

– Я тебя не узнаю! – заорал я Артему в лицо. – Ты теперь будешь на всех зашоренных мудаков бросаться с кирпичами?! Так понравилось спать на шконках?!

– Прости, Макс, – виновато сказал он. Казалось, все его бешенство ушло. – Не знаю, что нашло. Просто так взбесил этот козел… Блин, бедный чувак, тот, чья тачка… Надеюсь, что он не защитник прав.

– Пошли домой, – вздохнул я. – Пока ментам не попались.

Всю обратную дорогу Артем пытался показать, что с ним полный порядок, но это все еще было не так. Его грудь ходила ходуном, а руки дрожали.

* * *

После возвращения Артем встретился с отцом уже без меня. Я поехал с ним, но ждал на лавочке в новом торговом центре «Радужный пассаж». После мы собирались заночевать в доме моих родителей, а наутро уехать обратно в Москву.

Напротив лавочки находилась палатка с молочными коктейлями, я взял себе клубничный, а Артему малиновый. Я успел вовремя – палатка уже закрывалась. После того как продавец меня рассчитал и выдал мне коктейли, он закрыл кассу, вышел и стал опускать рольставни. Они зависли на середине. Парень чертыхался и дергал полотно, но его заклинило; оно шло только вверх, но никак не вниз. Какое-то время я наблюдал за тщетными попытками справиться с проблемой и вдруг посоветовал:

– Подними до самого конца и начни заново. Только сразу тяни немного вправо. – Увидев удивление на лице парня, я соврал: – У меня в гараже такие же. Полотно перекашивает. Производственный брак.

– Спасибо, сейчас попробую! – Парень убрал полотно наверх и начал сначала, как я ему сказал.

Я заключил сам с собой пари: закроются ли? И откуда я вообще об этом знаю?

Я оказался прав, рольставни дошли до самого низа. Парень, еще раз поблагодарив меня, закрыл их на замок. Дальше я ждал Артема в полном недоумении. Я никогда не имел дела с рольставнями, а в этом торговом центре нахожусь впервые! Что за чудеса?

Появился Артем. Я всучил ему коктейль, и по дороге до дома он пересказал весь их с отцом разговор. Они пообщались спокойно, без ругани. Артем попросил отца оставить его в покое и забыть, что у него когда-то был сын. И добавил, что армия не вправила ему мозги, он остался прежним – ненавистным отцу геем-художником. И ничего не изменится. Он окончит университет, будет продолжать заниматься искусством и любить меня. Хотел бы я видеть лицо генерала в тот момент. Думаю, наконец-то с него стерлось бесючее ледяное спокойствие. Может быть, выражение стало даже несчастным. Но, когда Артем пересказывал мне разговор, я ликовал и не жалел генерала ни капли.

На следующий день, когда мы вернулись домой, я смотрел, как Артем рисует рваную рану на руке для своего канала – наконец-то он вернулся к хобби. Какое же умиротворенное у него в тот момент было лицо! Артем стал абсолютно счастливым человеком. И в причине этого заключалась жестокая ирония.