Текст книги "Жизнь на Repeat. За тобой"

Глава 21
Линия 2.1. «Бургер Кинг». Максим

На что похожа потеря любимого человека?

Знаете аттракцион «Башня?» Тот самый, где вас поднимают на двенадцать этажей, а потом вы летите в свободном падении… Конечно, вы знаете, что ничего плохого не случится – и в самой высокой точке ваши нервы напряжены, вы тоненько пищите от страха и восторга в предвкушении экстремального падения… А теперь представьте, что в процессе подъема вы узнаете, что аттракцион неисправен – он не замедлится внизу и вы никогда больше не расстегнете ремень безопасности, не ступите ватными ногами на землю, не поделитесь с другом эмоциями, не заедите впечатления рожком с мороженым из ближайшей лавки… Башня не остановится, это ваш последний полет. Последние секунды. Вот что я чувствовал в тот момент, когда мама сообщила мне страшную новость. Но это еще не все – я будто попал во временную петлю, и, когда моя башня падала, я проваливался в холодную черноту смерти, а потом снова оказывался в чертовом кресле, привязанный ремнями, и заново проживал мучительные секунды последнего в жизни подъема, зная, что вскоре опять разобьюсь насмерть. И время ни черта не лечит. Времени вообще нет, вместо него – чертова зацикленная петля, которая высасывает из тебя последние силы.

В день, когда мама сообщила мне о смерти Артема, я приехал домой. Я хотел знать подробности, но никто ничего не мог объяснить. Зато в городе ходили разные слухи. Кто-то считал, что Артем и Виктор Константинович были в страшной ссоре, генерал насильно отправил сына в армию, и он покончил с собой в отместку. Кто-то считал, что Артем сделал это из-за несчастной любви. Даже меня приплели: поговаривали, что я изменил Артему и он не мог смириться с этим. Кто-то предположил, что его травили из-за ориентации. Последняя версия казалась самой логичной. Только вот мотивация была слабой… Артем не мог меня бросить. Он бы подумал обо мне, держался бы и пережил бы все что угодно ради меня.

Моя семья в полном составе пришла на похороны. Я не хотел идти, но мама сказала, что Артем был бы рад.

– Ему уже все равно, – спорил я, но мама все равно настояла… И зря.

Мне тяжело вспоминать произошедшее – слишком грязно…

Я смотрел, как опускают гроб. Сестра сжимала мою руку. Я видел генерала, который застыл с каменным лицом; в его руках билась в истерике мать Артема. Она рыдала, причитая: «Темочка, Темочка…» Потом она вдруг перевела взгляд на меня и в одну секунду успокоилась. Отчаяние сменилось ужасом и злостью. Через несколько секунд она снова зарыдала. Сквозь слезы я различил слова, и в животе все заледенело.

– Витя, Витенька, пожалуйста, пусть он уйдет. Пусть провалится сквозь землю, видеть его не могу.

Я беспомощно огляделся, ища поддержки. Люди стали обращать на меня внимание, смотрели с осуждением. Что он тут делает? Как он посмел прийти?

Что? За что они так со мной?

И тут генерал так на меня посмотрел, что прямо в лицо задула стужа. Взгляд был суровее некуда, глаза – как мерзлые мутные лужицы.

– Ты! – сказал он глухо через несколько человек, но все услышали и повернули ко мне головы. Все, кто рыдал, замолчали. Стало слишком тихо. – Ты почему лезешь в мою жизнь? Ты, никчемная тварь. Какое право ты имел приходить сюда? Да ты даже человеком недостоин называться! Мужчиной.

– Как ты разговариваешь с моим сыном? – взревел папа, и его руки опустились мне на плечи. Он пытался меня защитить.

Виктор Константинович его будто не слышал. Не отрывал от меня взгляда.

– Ты понимаешь, что его нет? Его нет из-за тебя. Я не могу стоять с тобой рядом на одной земле. Я тебя ненавижу. Ты один виноват в его смерти.

– А ты что, Господь Бог? Какое право ты имеешь судить? – папа гремел, но его слова тонули в тихой, неторопливой речи отца Артема.

– Макс, лучше пойдем, – послышался рядом голос сестры.

– Нет, – упрямо сказал я.

Я не мог уйти. Взгляд генерала будто пригвоздил меня к месту.

– Ты убил Артема. Ты отнял у меня то, что мне было дорого. Ты этого добивался? Доволен? – устало сказал он.

– Максим, пожалуйста, пойдем. – Мама тронула меня за руку.

Но я, оцепенев, все смотрел по сторонам. Все винили меня. Глядели так, будто я убил Артема своими руками. И, знаете, под прицелом нескольких десятков обвиняющих взглядов я на какое-то время действительно поверил им. Я поверил, что я – убийца. Только я во всем виноват. Хотелось провалиться сквозь землю, спрятаться ото всех, выпрыгнуть из своей кожи и сбежать – от всего мира, от себя самого и своей вины.

– Будь ты проклят! Будь проклят! – В голосе генерала пылала ненависть.

Я не заметил, как рядом оказалась мама Артема. Она рухнула передо мной на колени, взяла меня за руку. Так страшно мне никогда не было. Женщина напоминала сумасшедшую, я с трудом узнавал в ней маму своего друга.

– Умоляю, уходи, – сказала она с отчаянием. – Уходи из нашей семьи и никогда больше не приближайся к нам. Все наши беды из-за тебя.

Сестра потянула меня за собой и сказала:

– Пойдем, Максим. Нечего нам делать в этом дурдоме.

Тогда я пережил самые мучительные минуты своей жизни, наполненные стыдом и глубоким чувством вины.

* * *

Прошел месяц после похорон – и весь он напоминал тот самый аттракцион «Башня». Я провел его дома и не ходил в универ. Телефон разрывался – но я не отвечал.

Однажды вечером Юля позвала меня ужинать. Мы ели все вместе: Настя, Слава, Валера и Юля. Ребята старались не упускать меня из виду и пореже оставлять одного – боялись, «как бы я не».

За ужином – тихие разговоры. О сломанной розетке на кухне и о блевотине на первом этаже, тихие споры Юли и Насти о сковородках: Юля пыталась доказать вред тефлонового покрытия, убеждая, что оно содержит яд, Настя же яростно защищала любимые непригораемые сковородки. И вроде разговоры все те же, что и раньше, но что-то изменилось. Не было прежней беззаботности, громкого смеха, шума резко отодвигаемых стульев, хлопанья дверец холодильника или кухонных шкафчиков, привычного гвалта и суеты. Все вели себя так, будто за стенкой спал человек, а все боялись его разбудить, и иногда даже переходили на полушепот.

Я слушал краем уха, весь был в телефоне – листал стену в профиле Артема «ВКонтакте». Я каждый день прочитывал сообщения, которые люди писали ему, хотя сам ничего не писал – это глупо. Попахивает лицемерием. К чему вся эта показуха, реклама собственных страданий? Но почему-то я жадно все читал и даже перечитывал. Как будто эти сообщения были тоненькой ниточкой, связывающей Артема со мной.

Помним, любим, скорбим.

Спасибо за то, что был с нами. Покойся с миром!

Почему небеса забирают лучших?

Поверить не могу, что тебя нет с нами. Надеюсь, тебе там лучше. Спи спокойно.

Просмотр прервал входящий звонок – от Вадима. Я вздохнул. Отвечать не стал, но и не сбросил, просто подождал, когда кончится его терпение. Наконец, Вадим отключился, и на экране загорелось красным число 15 – количество пропущенных.

Ты всегда будешь в наших сердцах. Тебя все любили и любят.

Очень жалко твоих родителей. Сил и терпения им!

Я знаю, ты всегда с нами. Мы не можем тебя отпустить. Вечная память.

Каждый день прибавлялось много сообщений, я не пропускал ни одного. Иногда переходил на страницу человека, отписавшегося на стене, смотрел, кто он. Артему писали в основном знакомые и друзья по школе, двору, университету, многих я знал.

Я пролистывал сообщения, уделяя каждому одно и то же время, и вдруг взгляд зацепился за одну короткую строчку. Я машинально, прочитав, пролистнул вниз, а осознал уже позже и теперь листнул назад, чтобы перечитать.

Прости, что не предвидел.

Легкие сжало, я неосознанно задержал дыхание. Прочитывал предложение снова и снова. Что за черт? Это же были мои мысли и слова, но не я написал это сообщение. Я тоже корил себя за то, что не предвидел – хотя мог бы. Все время после смерти Артема я вновь и вновь в мыслях возвращался к нашей последней встрече, проживал каждую минуту, проматывал назад, снова проживал. Тогда я все и понял – про взгляд внутрь, про то, что Артем прощался со мной. Он уже знал, что будет. А я был так увлечен своими дурацкими историями, что не желал замечать очевидного.

Я вгляделся в иконку человека, у которого, оказывается, были те же мысли. Кто же ты такой? Что имел ввиду? Я открыл профиль. Кондратьев Дмитрий из Самары. Фотографии отсутствовали, но имелась ссылка на инстаграм. Я кликнул по ней. Там уже было много фото, часть – в военной форме в знакомом мне городе. Они с Артемом вместе служили. Вытянутый, щуплый парнишка с редкими белесыми волосами и крупным носом. Я тяжело и часто задышал, с удивлением обнаружив, что все это время сидел, задержав дыхание. В груди заклокотала ревность. Что знает этот парень, чего не знаю я? Что он не предвидел, черт возьми?

* * *

Родители

– Максим послезавтра приезжает. Что будешь готовить? Надо что-то особое, чтобы его порадовать, – сказал Игорь за завтраком. На кухне стоял ароматный запах кофе.

– Не знаю, может быть, перцы, – ответила Рита, отпивая из чашки.

– Перцы? Хм… – Игорь встал, подошел к холодильнику и, открыв дверь, задумчиво осмотрел содержимое полок. – Надо за перцами сходить. А то остался один какой-то плюгавенький стручок.

Рита отставила чашку и посмотрела на мужа.

– Игорь… Ты не думал, что мы должны ему сказать?

– Так-с, надо мясорубку достать. – Игорь сделал вид, что не услышал. Взяв табуретку и подставив к холодильнику, он забрался на нее и достал мясорубку. – А может, рыбу? Можно сделать рыбу с морковкой и томатами. Максим так любит морковку. Хотя… Рыбу же он не очень, да? – Ставя мясорубку на стол, Игорь растерянно размышлял вслух.

– Да. Рыбу он не очень. Сделаю перцы. Иди сюда, сядь, – сказала Рита.

Игорь сел напротив, напрягся, готовый к удару.

– Нужно перцы купить. И томатная паста кончилась. Или была? Надо записать, а то забуду… – Он снова вскочил.

– Игорь, сядь! – Рита повысила голос.

Он послушно сел обратно, но смотрел настороженно, недоверчиво.

– Мы должны рассказать Максиму правду, – тяжело вздохнула Рита.

– Зачем? – спросил Игорь с отчаянием и усталостью. – Ничего теперь не изменишь, Рит…

– Потому что натворили мы с тобой бед. Еще одной я не выдержу.

– Но почему сейчас? Почему нельзя сказать позже? Да и вообще, зачем сейчас что-то говорить. Это все только запутает и усугубит. Он же нас не простит…

– Не простит, – согласилась Рита. – Но так нельзя. Мы и так виноваты перед ним. И если правда позволит избежать будущих бед… Ее надо сказать.

– Но давай позже все расскажем. Пускай хотя бы несколько месяцев пройдет, ты же видишь, в каком он сейчас состоянии.

– Нет, Игорь. Либо сейчас, либо никогда. Признайся уже самому себе, что мы сделали неверный выбор. Мы виноваты. Сколько уже было таких разговоров у нас? И все мы отсрочиваем и отсрочиваем. И вот видишь, к чему все привело? А если бы мы раньше все рассказали, глядишь, ничего бы не было… И я не выдержу, если вдруг… Выйдет еще какая беда. Так что, Игорь, нет. Я понимаю твои чувства. Знаю, о чем ты думаешь. Но мы сделаем это. Мы скажем ему в субботу. Я твердо решила.

Игорь чувствовал нарастающую тревогу. В груди что-то сжималось. Как же он не хотел говорить Максиму правду… Он больше всего на свете мечтал о сыне. Оставить этому миру часть себя, осколок зеркала со своим отражением. Он боялся, что, если они все расскажут, Максим возненавидит их, точнее, его, своего отца – ведь это он настоял на том, чтобы сделать Максима мальчиком. Нет, формально решение выдал дурацкий шар-предсказатель, но если бы Игорь не спорил с женой, которая хотела оставить Максиму женские половые признаки, изначально заложенные природой, не пришлось бы обращаться к шару… И ничего бы не было. Включая ужасную смерть. Игорь остро чувствовал вину, но Рита была права. Они натворили бед, и натворят еще больше, если продолжат скрывать. Вот только подходящее ли сейчас время? Игорь хотел бы дать Максиму прийти в себя после смерти Артема. Но жена настаивала, он не стал ей перечить.

– Томатная паста кончилась, надо купить. Не забудь. Еще перцы. Ах да, и лук. – Рита отодвинула стул и встала, показывая, что решение принято. Разговор был окончен.

* * *

Я лежал на двух матрасах на полу. Я не убирал их, хотя мог бы переехать на свою койку. Я не верил до конца в смерть Артема; мне казалось, он вернется.

Я долго готовился, прежде чем написать сообщение Диме, сослуживцу Артема. Набирал текст, стирал, набирал заново. Никак не мог подобрать слова. В итоге я написал то, что было в мыслях.

Привет, Дима. Я близкий друг Артема. Я знаю, что вы служили вместе. Я пытаюсь выяснить причину его смерти. Увидел твое сообщение у него на стене и подумал, что ты можешь что-то об этом знать. Буду признателен за ответ.

Раздался звонок в дверь. Юля, единственная из соседей, кто был дома, крикнула мне из ванной, чтобы я открыл. Я не отреагировал. Судя по мокрым шлепающим шагам, Юля все же пошла открывать. Через какое-то время дверь моей комнаты распахнулась, и на пороге появился Вадим.

– Как дела? Как себя чувствуешь? – Он присел на стул.

– Как будто выиграл полет на дирижабле, – глухо отозвался я.

– Тут твои домашки и контроши. – Вадим бросил на стол стопки бумаг. – Если хочешь знать, у тебя пятерки по русскому и логике, четверка по жанрам и тройка по социальным коммуникациям. Но тут извини, в «социологической доминанте» я не очень. А еще реферат по культурологии. Пятерка, – добавил он с гордостью.

– Лады, – сказал я безразлично, даже не поблагодарив за то, что весь месяц Вадим прикрывал меня в универе, как мог, и выполнял за меня все работы.

– Макс, может, уже вылезешь наружу, а? – не выдержал Вадим.

Я не посмотрел на него и не ответил – молча уставился куда-то в стену. Но боковым зрением я видел, что он не отводит от меня взгляда.

– Чего ты добиваешься? Чтобы тебя выгнали? Хочешь вслед за Темычем? – Молчание. Тяжелый вздох. – Он бы этого не хотел… Не хотел бы видеть тебя таким. Он хотел бы, чтобы ты жил.

– Он уже ничего не хочет, – тихо возразил я. Голос вышел хриплым – я его не узнал. Слишком редко я сейчас говорю.

– Макс, мир не остановился. Все продолжает идти своим чередом. И рефераты в универе никто не отменял.

– Так перестань.

– Что – перестань?

– Перестань со мной носиться. Мне не нужна твоя помощь, – сказал я зло.

– Вижу, не в настроении сегодня. Ладно, я пойду.

И тут я посмотрел на него. Он слегка отпрянул, как будто увидел мертвеца.

– Вадим, пожалуйста. Правда, перестань все это. Мне ничего не нужно. Перестань звонить, перестань приходить, делать для меня все. Я хочу быть один. В универ я не вернусь. Прошу, хватит.

Он ничего не сказал. Просто внимательно смотрел на меня в ответ, как будто пытался пробраться в мою голову. И, ни слова не говоря, вышел. Я понял, что он меня не послушается. Ну и ладно, пусть делает что хочет. Мне плевать.

* * *

Вскоре я снова приехал к родителям. Я сидел в своей старой комнате, листал альбом с фотографиями, рассматривал те, на которых мы были с Артемом, и предавался воспоминаниям. Я перелистнул очередную страницу и увидел вложенный под пленку лист. Улыбнулся. Это была первая страница местной газеты, на фотографии во всю полосу – наш класс. По центру – мы с Артемом. Мысленно я перенесся в тот день.

Второй учебный год. Класс фотографировали для газеты. Нам дали задачу написать на листе, кем мы хотим стать, когда вырастем, и показать на камеру. Конечно, все должны были писать военные профессии. Но я написал «продавец молочных коктейлей», а Артем – «зомби». Учительнице не понравилось, потребовала переписать. «Вы же хотите стать такими, как ваши папы? Вот и напишите». Но мы не хотели. Мне казалось, что делать турники – это ужасно муторно, а Артему не нравилась военная форма. Я хотел продавать клубничные коктейли, а Артем – жрать людей. О чем мы и сообщили учительнице. Но наши ответы она не приняла. У нас было два варианта – переписать или отсутствовать в газете. Тогда мы решили отомстить. Мы взяли по два листа, на одном я написал «космонавт», а Артем «летчик». На вторых листах написали профессии, о которых я услышал из разговоров взрослых дома. Когда взрослые называли эти профессии, они либо говорили шепотом и поднеся ладонь ко рту, либо закрывали детям уши. Каждый из нас подложил второй лист под первый. Космонавта с летчиком учительница одобрила.

Фотограф и учителя думали, кого куда поставить. Для съемки использовали две лавочки – первый ряд рассаживался на передней лавочке, второй стоял между двух, а третий вставал на вторую лавочку.

– Майорских в центр, это вот эти шестеро, – учительница показала на некоторых учеников. – Остальных сзади.

– А как же Князев? – спросила вторая учительница и указала на Артема.

– О, как же я забыла. Его во второй ряд прямо по центру.

Артем отказался фотографироваться без меня. В итоге нас обоих поставили по центру во втором ряду. За пару секунд до того, как нас сфотографировали, мы поменяли листы. В редакции снимок не проверили, и в понедельник вышел свежий номер с фотографией во всю первую страницу. Дети, вставшие в три ряда, держат в руках листы с профессиями: учитель, солдат, летчик, врач, капитан… А по центру между «генералом» и «ракетостроителем» красовались наши с Темой улыбающиеся рожи и будущие профессии – зоофил-подрывник и водолаз-трансвестит. В это утро о нас узнал весь город. Мы стали местными звездами. Мой папа долго хохотал над нашей проделкой, а вот у отца Артема с юмором туговато, и шутку сына он отметил ремнем по заднице.

Воспоминание было уютным, и я невольно заулыбался. В таком состоянии меня застал вошедший в комнату папа.

– Пойдем чай пить. Мамка шарлотку сделала.

Вся семья собралась на кухне.

– Тебе какой кусок? Где побольше яблок? – спросила меня мама, разрезая ножом ароматный пирог.

– Да любой.

– Еле уговорил мамку корицу не пихать, – бодро сказал папа, откусывая большой кусок. Прожевав, добавил: – А то любит она везде эту свою пыль вонючую добавлять. Еда должна быть со вкусом еды. Не люблю я все эти добавки. Вот тут другое дело. Дети, скажите, ведь так же лучше, а? Без этой ядерной корицы?

Сестра склонилась над своим куском и коротко кивнула. Я пожал плечами. Что с корицей, что без – для меня без разницы.

Телефон завибрировал – пришло уведомление о новом сообщении. Я открыл его, стал читать. Сердце учащенно забилось – это был ответ Димы.

Привет, Макс. Артем много о тебе рассказывал, и только хорошее. Я действительно знаю, что произошло. Артем взял с меня обещание ни за что тебе не рассказывать, но я считаю это несправедливым. Я готов рассказать тебе правду. Но предпочитаю сделать это при личной встрече. Я могу предположить, что во всем ты винишь себя, и сейчас только могу сказать, что не нужно. Ты не виноват.

Я стал строчить ответное сообщение. Мы договорились о личной встрече. Я хотел побыстрее уйти к себе, поэтому жадно проглатывал куски. Мне нужно было остаться одному и все обдумать.

– Спасибо, мам. Очень вкусно. Ну, я пойду.

И тут я заметил, что на меня внимательно смотрит Динка.

– Чего? – буркнул я.

– Ничего, – быстро сказала она. – У тебя просто крошка, вот тут, – показала она себе на щеку.

Мама с папой тоже странно на меня смотрели, но так, будто у меня не крошка на щеке, а дырка в челюсти.

– Чего вы так смотрите? – Я собирался выйти из-за стола, но их взгляды меня удержали. Севшим голосом я уточнил: – Что-то случилось?

– Сынок, останься. Нам с мамой нужно кое-что тебе сказать, – сказал папа, и по его голосу я понял, что разговор будет не простым.

– Так что случилось?

– Нет, ничего не случилось, ты не переживай, – выпалила мама. – Точнее… Случилось, но очень и очень давно. И об этом мы хотели сказать.

– Так в чем дело-то? Объясните уже, – раздраженно вздохнул я. Не любил все эти разговоры загадками.

– Максим, – начала мама. – Мы знаем главную причину, почему ты – это ты.

Глава 22
Серафима

Началось все с одной летней среды. Я возвращалась домой после работы в «Пассаже». По дороге я зашла в магазин: кончились яйца, бананы и рисовая мука. Заодно я прихватила стиральный порошок и еще пару продуктов, запасы которых скоро подойдут к концу.

Перед домом я подняла голову – в окне на кухне горел свет. Вадим уже пришел. Я нахмурилась и повернула с дороги не к подъезду, а к лужайке и детской площадке. Села на лавочку. Это стало моей традицией – после магазина или работы сидеть какое-то время у подъезда, будто домой меня совсем не тянуло. Я спрашивала себя, а так ли это. Правда ли я не хочу домой? Вообще-то было промозгло, да и есть хотелось. Но все равно что-то меня удерживало. Что? Присутствие Вадима? Когда он в командировках или на учениях, разве я отдаю лавочке положенную пятиминутку? Нет. Что же со мной не так? Почему я не могу быть счастливой?

А я ведь все продумала. Специально покупала больше продуктов, чем нужно, и если Вадим вдруг выглянет в окно, заметит меня, а потом спросит, я смогу всегда оправдаться: пакеты были тяжелыми, решила передохнуть. Конечно, он начнет возмущаться, что за тяжелым обычно ходит он, и вообще, у нас же есть машина. Но это лучше, чем выдать правду. Боже, да я чувствовала себя преступником! Почему я вечно такая замороченная? У меня какая-то перевернутая мнительность. Если обычно мнительные люди подозревают в чем-то других, то я боялась, что другие в чем-то заподозрят меня.

И вот, когда я сидела на лавочке и думала свои тяжелые мысли, ко мне подошли две женщины с какими-то бумагами. Они представились. Оказалось, что обе живут в соседнем доме. Женщины ходили по соседям и собирали подписи на запрет строительства парковки вместо расположенного рядом футбольного поля. Я сказала, что, конечно же, оставлю подпись. Одна из женщин спросила, как меня зовут. Я назвалась: Князева Серафима. Вышло на автомате, я даже не успела подумать, что говорю. А когда задумалась, тело сковал ужас: что я делаю? Но что-то менять было уже поздно, меня бы сочли за ненормальную. Кто в здравом уме перепутает свою фамилию? Из какого вы дома? Из пятого. Квартира? Шестнадцать. Вы живете одна? Нет, с мужем.

Женщины вписали данные, а я своей рукой поставила подпись. Они попрощались и ушли. Я еще минутку посидела, нехотя встала и направилась к дому.

На этой же неделе в воскресенье был мой выходной. Я проснулась в два часа дня, а в шесть мы с Вадимом стали собираться в магазин.

– Сим, сколько можно? Мы за рыбой твоей, а не на вручение Оскара! – ныл он.

– Сейчас, минутку! – Я провела тушью по ресницам. Потом, критически осмотрев лицо в зеркале, окунула кисточку в пудру-скульптор и провела по подбородку еще пару раз – сгладить вытянутые, как у лошади, черты.

Я выбрала пальто для выхода, хотя за продуктами обычно надевала старый пуховик. По взгляду Вадима стало понятно, что он это заметил.

Мы вышли из дома и направились к рыбному магазину, который располагался рядом с детской площадкой. На площадке гуляли Артем с сыном. В выходные они обычно ходили сюда вдвоем, без Лизы. У нашего дома тоже имелась площадка, но они предпочитали эту, в пятнадцати минутах ходьбы. Она была куда больше и интереснее. Я все это знала, как и то, что в шесть часов у них обязательная вторая прогулка.

Вадим поздоровался с Артемом за руку.

– Привет, – улыбнулась я и быстрым движением спустила волосы из-за уха на лицо. От Вадима не укрылся этот жест.

– Привет, – суховато бросил Артем. Его взгляд не задержался на мне и на долю секунды. Но мне хватало и этой малости.

Иногда на меня накатывали порывы. Я начинала задыхаться, будто кто-то резко надел мне на голову пакет. Я ощущала острую потребность увидеть Артема, в идеале – поймать его взгляд. Мне это нужно. Сейчас. Казалось, я не переживу следующую минуту, если не увижу его и не услышу его голос. Такой порыв и случился со мной сегодня.

Мы с Вадимом пошли дальше, и мое настроение резко повысилось. Я увидела Артема, и мы даже обменялись приветствиями! День удался! Я была так зациклена на упаковывании нового воспоминания в свою внутреннюю шкатулку, что не заметила, как в воздухе что-то изменилось.

– Сегодня, пока ты спала, приходили две женщины, – сказал Вадим после длительного молчания. Мы уже ушли довольно далеко от детской площадки.

Он сделал паузу – не к добру. Вадим обычно делал такие напряженные паузы, если хотел, чтобы я сама додумала то, что он хочет сказать.

– Что за женщины? – спросила я нарочито беззаботно.

– Они собирали подписи, чтобы запретить строительство площадки.

– М-м-м.

– Я думаю, ты что-то знаешь об этом. Они сказали, что уже общались с тобой.

– Да, я наткнулась на них как-то, когда возвращалась с работы.

– Да, они сказали мне, что уже пообщались с моей женой. – Он выделил «моей женой» так, будто провел границы своей территории.

– И что? Ты поставил подпись?

– Да, конечно. Мне жалко это поле. Где же мальчишки будут мяч гонять?

– Это хорошо.

Я наивно понадеялась, что беседа себя исчерпала. На какое-то время Вадим замолчал, и мне действительно показалось, что гроза миновала.

– Знаешь, вчера купила «Персил», в первый раз, обычно у нас все «Тайд», еще не пробовала, но уже поняла, насколько он круче… – Я перевела тему и затараторила, но Вадим меня перебил.

– Вроде подпись и подпись, ничего особого. Но была одна странность… – он говорил задумчиво и спокойно, будто вообще меня не слышал. – Они пришли и спрашивают, здесь ли проживают Князевы? Я сказал, нет. Я точно помнил, что фамилия владельцев квартиры не Князевы. Они спросили: как же? У нас отмечено Серафима Князева. Живет с мужем.

Я заговорила быстрее и громче, вложив в голос максимум беспечности:

– У «Персила» в колпачок встроен специальный носик, и ничего по стенкам не течет, как в «Тайде». Почему я раньше не знала о таких чудо-колпачках? Всегда бы только «Персил» и брала бы…

– И знаешь, Сим, что было дальше? Я заглянул в свой паспорт и убедился, что моя фамилия не Князев, а Титов. Потом я нашел твой паспорт и тоже убедился, что твоя фамилия не Князева. Откуда это, черт возьми?

– Думаю, они просто перепутали, – тихо сказала я, чувствуя неприятный холодок в животе и радуясь, что мне не пришлось вписывать инициалы самой.

– Я сначала тоже так подумал. Но женщина отвечала очень уверенно: моя жена назвалась Князевой. И если бы напротив имени стояло «Титков» или «Титович», да даже «Титаев», я бы поверил. Но перепутать на слух «Титов» и «Князев»? Нет, – Вадим покачал головой. Его голос звучал ровно, но я знала, что это притворство: Вадим в ярости.

– Ну, тогда, наверное, я напутала. Случайно вписала. Я была после двух работ, уставшая. На-ткнулась на такую фамилию в списке, скопировала на автомате, – я молилась, чтобы не дрожал голос. Я добавила уже увереннее: – Да, именно так и было. Строчки на четыре точно стояло: Вадим Князев. И уставший мозг просто спроецировал, включил искаженную логику: раз Вадим – Князев, значит, и Серафима.

Я легонько засмеялась. Ну же! Поддержи шутку, посмейся со мной! Но Вадим хранил гробовое молчание, воздух стал очень плотным.

– Пожалуйста, Серафима, не веди себя так, – сказал он с глубокой мольбой.

– Как – так?..

– Не делай из меня дурака.

– Я вовсе не делаю…

– Думаешь, я такой тупой? – перебил он. – Не понял, для чего это все?

– Ты о чем? – Конечно, я уже поняла, но до последнего притворялась. Все же надеялась – вдруг он о чем-то другом?

– Да о твоем шоу! Рыбу она хочет, видите ли, курицу уже видеть не может! Думала, я не пойму, для кого ты красилась? Кого постоянно выглядываешь из окна? О ком спрашиваешь все время?

Я молчала. А я ведь действительно думала, что мастерски шифруюсь, но Вадим все знал. Знал, но ничего не говорил, терпел. Почему? Был уверен, что у меня это временное помешательство? Все ждал, когда оно пройдет?

– Сколько можно, Сим? Может, хватит? Он не любит тебя и никогда не полюбит. Ты жалко себя ведешь. Опускаешься. Не уважаешь саму себя. Мне больно смотреть на тебя такую. Ты одержимая, Серафима, – вздохнул Вадим и покачал головой.

– Так почему ты это терпишь? – прошептала я, не в силах подобрать достойный ответ.

– Ты знаешь почему. – Он остановился, взял меня за руку, развернул на себя, вгляделся в лицо. В зеленых глазах застыла глубокая печаль. – Я не знаю, как мне поступить. Как мне тебе помочь? Скажи, Серафима. Что мне сделать?

Сердце полоснули острыми когтями, когда я подумала о том, что он все еще меня любит. Мы оба попали в ловушку своих чувств, и никому из нас не выбраться.

– Дай мне другую жизнь. – Я опустила глаза, чтобы Вадим не увидел моих слез.

Он ничего не мог сделать. Как он не поймет, именно такими моментами, как минуту назад на детской площадке, я и жила. Без них я бы давно умерла…

Конечно, подобные конфликты случались нечасто. Обычно мы с Вадимом жили мирно, разве что в последнее время будто порознь. Я старалась проводить дома как можно меньше времени, и это получалось хорошо: мы с Вадимом часто не совпадали по рабочему графику. Я чувствовала себя как дома в родном клубе: только в танцах я могла забыться. Я растворялась в музыке и импульсах стробоскопа. Пряталась от реальности в дыме и лазерных лучах. А с Вадимом мы будто были двумя соседями, а не мужем и женой. Работа в военной сфере была не для него, она его сильно изменила. Вадим потух, стал более закрытым. Первые годы совместной жизни он очень старался сделать меня счастливой. Но, думаю, в конце концов стал понимать, что это выше его сил. Нельзя брать на себя слишком много. Человек – не Бог. Что-то просто не в его власти. Например, мое счастье.