Текст книги "Екатерина Арагонская. Истинная королева"

Никто не заговаривал о том, чтобы прилюдно укладывать ее в постель с Генрихом, а самой Екатерине спрашивать об этом супруга не хотелось. Про себя она молилась о том, чтобы их наконец оставили вдвоем.

Беспокойство было напрасно. Когда убрали скатерть, новобрачные встали, чтобы с их одежды смахнули крошки, и Генрих улыбнулся Екатерине. Как только слуги удалились на почтительное расстояние и не могли уже его слышать, он наклонился и прошептал прямо в ухо Екатерине:

– Сегодня вечером я приду в ваши покои по потайной лестнице. Она ведет из моих комнат в ваши. До встречи, моя королева!

Екатерина даже не догадывалась о существовании такой лестницы.

– Она в углу, за гобеленом, – растолковал ей Генрих. – О нашем браке еще не объявлено. Я подумал, это очень кстати: у нас будет несколько дней уединения, время лучше узнать друг друга.

Пристальный взгляд и напряженное выражение лица Генриха заставили Екатерину покраснеть. В его намерениях не приходилось сомневаться.

Он пришел, кипящий юностью и энергией, еще до наступления темноты. Вечерний воздух дышал прохладой и сладостью, сумеречный свет придавал особое очарование силуэтам деревьев в саду под окном. На Генрихе была расшитая золотом, стелившаяся по полу дамастовая накидка поверх тонкой батистовой ночной сорочки. Словно любовник, он схватил Екатерину в объятия и опрокинул на постель.

– Свечи, – пробормотала она сквозь его поцелуи.

– Оставим их, – сказал он, укладывая ее спиной на подушки. – Я хочу видеть вас.

Екатерина ожидала, что будет смущена, но напористое нетерпение Генриха не дало ей такой возможности, и она начала целовать его в ответ, поражаясь самой себе – тому, как ее тело отзывалось на его ласки, которые становились все более смелыми. Вскоре они уже лежали рядом голые на бархатном покрывале, потерявшись в радости полного познания друг друга.

– Я уже говорил, но это правда – вы самое прекрасное создание в мире, – выдохнул Генрих.

Екатерина испытывала удовольствие от первого в жизни исследования мужского тела и от его растущего желания – свидетельство тому упиралось в нее твердо и настойчиво. Потом Генрих приподнялся и лег на нее, раздвинул ее бедра и нацелился между ними. Пытаясь войти, он тыкался то в одну сторону, то в другую. Это напомнило ей, как бесполезно терся об нее Артур. Но то было так давно, и Генрих не Артур. Он был тверд и готов действовать, ей только и требовалось протянуть руку и направить его в нужное место. Когда он еще раз надавил и проскользнул в нее, она ахнула от жгучей боли. Но он, казалось, ничего не заметил и весь напрягся. Возникло ощущение дрожи, и ее лоно затопила какая-то теплая липкая влага.

Выйдя из нее и откинувшись на спину, тяжело дышащий Генрих выпростал руку и прижал Екатерину к себе.

– Кэтрин, как я люблю вас! – прошептал он. – Моя Кэтрин!

– А я люблю вас, мой Генрих, – отозвалась она, блаженствуя в кольце его рук.

Наконец-то она стала женой в полном смысле слова. Отзвуки боли после соития мало что значили. Ее удивило, как быстро все произошло. Однако вскоре новобрачную ждал новый сюрприз: Генрих хотел сливаться с ней снова и снова. И вдруг, на третий раз, она почувствовала, как в ней пробуждается желание, будто распускающийся цветок, а потом – о, что за чудо! – взрыв чистейшего наслаждения, какое она только могла вообразить. Следом пришел великий покой и глубокое чувство удовлетворения.

Теперь Екатерина понимала, что значит быть одной плотью. Если раньше она любила Генриха, то теперь полюбила его в тысячу раз сильнее, ведь он подарил ей такую радость.

А впереди их ждала целая жизнь, чтобы дарить друг другу наслаждение. И это было самым прекрасным…

Часть вторая
Королева Англии

Глава 10
1509 год

Утром Екатерина поднялась с брачного ложа и удивилась: простыни были запачканы, но пятен крови на них не наблюдалось. Однако Генрих, который лежал и оценивающе ее рассматривал, об этом не упомянул или даже ничего не заметил, так что Екатерина решила: ей повезло. Очевидно, не у каждой женщины в первый раз бывает кровотечение.

Прикрыв наготу ночной рубашкой, она сидела рядом со своим новым мужем на кровати и надевала чепец.

– Теперь я замужем и должна накрывать волосы, – сказала Екатерина.

– Вы не обязаны это делать, – откликнулся Генрих. – Королева имеет право носить волосы распущенными, как у девственницы. Ваша девственность символична, конечно. – Он усмехнулся. – И мне приятно видеть ваши волосы. – Он снова сгреб ее в объятия. – Прекрасная это штука – брак! – шепнул он ей на ухо и потерся о нее носом.

И потом, конечно, все повторилось вновь…

– Кэтрин, вам нравится это? – спросил Генрих через некоторое время.

– Как мне может это не нравиться? – хихикнула она.

– Вы первая женщина, которую я познал, – сказал он, глядя на нее.

Вот так неожиданность!

– Я рада, – сказала Екатерина. – Мне казалось, женщины должны бросаться к вашим ногам! Вы ведь все-таки король.

– Вы знаете, после смерти матери при дворе моего отца женщин осталось не так много. И он заставлял меня вести почти монашескую жизнь. Никаких возможностей для любовных игр. Но я всегда желал вас, Кэтрин. Во всех остальных женщинах чего-то не хватало. Теперь вы моя, по великой милости Божьей, и я действительно счастлив! – Генрих напряженно взглянул на нее. – Я должен знать. Артур когда-нибудь…

– Нет, Генрих. Он был слишком болен, бедный мальчик.

– Значит, все их придирки были напрасны, – пробормотал Генрих.

– Какие придирки?

– О, Уорхем и некоторые советники что-то там скулили, будто наш брак запрещен Писанием.

– Но у нас есть разрешение папы! – воскликнула Екатерина.

Ничто не должно было испортить это вновь обретенное блаженство.

– И я говорил им это. Не волнуйтесь, моя дорогая. Все хорошо. Думаете, я женился бы на вас, если бы имелись хоть малейшие сомнения? Я бы не стал рисковать ни вашим будущим, ни своим. Но папа благословил нас, и теперь вы – моя жена перед Господом.

И он начал утешать ее поцелуями.

Еще три дня они наслаждались бесценным уединением. Екатерина была полностью поглощена новой радостью жизни и забыла о том кратком разговоре. Мысли ее были слишком полны Генрихом, тело удивляло нежданными, сладостными ощущениями, которые он пробудил в ней. Бóльшую часть времени они провели в постели, даже ели там. Когда они не предавались любовным утехам, то играли в карты, кости, триктрак или музицировали. Екатерина обнаружила, что Генрих был прекрасным музыкантом. Он мог играть почти на любом инструменте, особенно удачно получалось у него обращаться с лютней, продольной флейтой и вёрджинелом[7]7
  Вёрджинел – клавишный струнный музыкальный инструмент, разновидность клавесина, распространенный в Англии в XVI–XVII вв.


[Закрыть]. Лежа на подушках, Екатерина наблюдала, как ее супруг поет по книге, считывая мелодии с листа без всяких усилий. Сочинять музыку Генрих тоже мог, это она хорошо знала.

– Помните ли вы, Кэтрин, день нашей помолвки, я тогда обещал сочинить для вас песню? – спросил он.

– Как я могу забыть об этом?

– Что ж, как вам нравится вот эта? – И он запел своим прекрасным тенором:

 
Дух разногласья позабыт,
Теперь в согласьи предстоит
Стучать сердцам.
Пусть бьются оба заодно,
Я верю, это суждено
Навеки нам.
Неразделенная должна
Любовь быть вознаграждена.
Спеши помочь.
Скажи сомнениям «прости»,
Взаимность чтоб приобрести,
Невзгоды – прочь.
Мы – две влюбленные души –
Взаимность обретем в тиши.
Молись и верь.
Любовь, что свыше нам дана,
Навеки благословлена
Для нас теперь.
В любви согласье –
Покой и счастье,
Сердец оплот.
А нету лада,
Лекарств не надо.
Лишь Бог спасет.
 

Глаза Екатерины наполнились слезами. Генрих пел об их любви, никакими словами нельзя было описать этого лучше. Ей нравился его образ мыслей, чувственность, которую супруг проявлял и в любовных утехах, и в стихах. Нравился его свежий, чистый запах, его природная чистоплотность – каждый день он менял белье. Оно пахло травами, которыми прачки перекладывали вещи, этот запах всегда будет связан в мыслях Екатерины с ее мужем. Она действительно была счастливейшей из женщин!

Наконец о том, что они стали мужем и женой, было объявлено во всеуслышание. Екатерина впервые появилась при дворе в качестве королевы, одетая в синее траурное платье с опущенным ниже талии золотым поясом и в роскошной мантии, подбитой горностаем.

– Отныне, моя королева, вы будете рядом со мной на всех государственных и придворных церемониях, – сказал ей Генрих, и в глазах его засветилась гордость.

Вечером он предупредил Екатерину, чтобы та готовилась к его приходу, поэтому она отпустила горничных и села на огромную кровать под балдахином. Муж мог появиться из-за гобелена в любой момент. Однако потом Екатерина услышала топот нескольких ног, дверь в ее спальню внезапно распахнулась, и вошел Генрих в его дамастовой накидке. Екатерина услышала, как у него за спиной закрылась наружная дверь в ее апартаменты.

– Почему вы не воспользовались потайной лестницей?

– Меня сопровождали стражники и двое из моих придворных. Теперь люди знают, что мы женаты, и в Англии принято, чтобы короля видели посещающим свою жену. Это дело общественной важности, понимаете ли. Чтобы никто не сомневался в законности последствий. Не волнуйтесь, мои стражники останутся за дверью, пока я не соберусь уходить. – Он усмехнулся. – Долго же им придется ждать!

Они занялись любовью. Сначала Екатерине было трудно расслабиться, но она сказала себе, что должна свыкнуться с новыми обстоятельствами. Не ее это дело – обсуждать английские обычаи. Потом накатила знакомая волна блаженства, и она забыла обо всем, кроме прикосновений Генриха и его мелодичного голоса, мурлыкавшего ей на ушко слова любви.

Генрих выглядел великолепно. На нем была алая мантия, подбитая горностаем, а под ней – парчовый дублет, расшитый бриллиантами, рубинами, изумрудами, крупным жемчугом и другими драгоценными камнями. Екатерину одели в свадебное платье. Была середина лета, и они сидели на подушках в королевской барке, которая величественно рассекала воды Темзы, окруженная флотилией разукрашенных лодок. Позади остался Гринвич, впереди их ждали Лондон и Тауэр, где они проведут ближайшую ночь. Генрих объяснил, что английские монархи по традиции перед коронацией должны переночевать в Тауэре.

Вдоль берега собрались толпы, люди махали руками и приветствовали молодоженов радостными криками. Генрих отвечал улыбками, кивками, вскидывал руку, а Екатерина, тронутая таким теплым приемом, кланялась, поворачивая голову, то направо, то налево. То же ждало их всю дорогу вдоль реки.

– Они любят вас! – Генрих повернулся к ней. – И не только потому, что этот брак пошел на благо нашей торговле, они любят вас саму!

– Мне неловко, что они так сердечно относятся ко мне, – сказала Екатерина.

Молодые супруги высадились на берег и вошли в Тауэр через боковую дверь башни Байворд, где их встретил констебль и его стражники-йомены. Оттуда процессия направилась по Уотер-лейн к королевским апартаментам. Весь двор собрался в старинных залах башен Ланторн и Уордроб, где вечером король возвел в рыцари ордена Бани двадцать четыре человека. Екатерина сидела рядом с ним.

Ей не нравился Тауэр. И не только потому, что она знала о несчастном графе Уорике, который был заточен здесь лет десять назад. Во всем этом месте ощущалось нечто зловещее, и Екатерина радовалась, что они проведут здесь всего одну ночь. Генрих потратил огромные средства на переустройство мрачных старых покоев. Несмотря на его старания, комнаты королевы ей пришлись не по вкусу. Июньское солнце не проникало сквозь узкие окна, и миазмы печали будто висели в воздухе. Конечно, ведь здесь умерла королева Елизавета. Неудивительно, что в этих апартаментах с дорогой новой мебелью царит гнетущий дух.

Вечером Генрих и Екатерина вышли прогуляться по верху замковой стены. По ней можно было пройти из башни Вейкфилд к башне Ланторн и посмотреть сверху на внутренние дворы замка. Генрих находился в таком приподнятом настроении, что Екатерина не стала рассказывать, как мало ей здесь нравится. Но потом супруг повернулся к ней:

– Сегодня, любовь моя, я не приду к вам. Перед коронацией я предамся ночному бдению в часовне Святого Иоанна.

Он уже водил ее на верхний этаж массивной башни Цезаря и показывал изысканную маленькую церквушку.

Сердце Екатерины упало, но она, конечно же, с улыбкой одобрила его намерение. Ей очень нравилась набожность мужа. Как и она, он слушал по пять месс каждый день и завел правило каждый вечер присутствовать вместе с ней на вечерне в ее покоях. Теология была его страстью, и он наслаждался своей славой знатока вероучения. Его вера была истовой и чистой, и Екатерина понимала, насколько важно для него соблюсти пост и провести ночь без сна.

В эту ночь она выбрала из своих фрейлин Мэри Рус, чтобы та спала на соломенном тюфяке в ее опочивальне. Екатерина распорядилась, чтобы та незаметно удалилась, если паче чаяния придет король. Потом Екатерина попыталась заснуть, но судьба юного Уорика не давала ей покоя. Где его содержали? Осознавал ли он, какие могут быть последствия участия в заговоре, что ему грозит? Представив, какой ужас охватил его в тот день, когда за ним пришли, Екатерина задрожала. Затем мысли ее переключились на судьбу двух юных принцесс, которых четверть века назад сгубил в Тауэре злой король Генрих. Об этом и сейчас говорили разве что шепотом. Екатерина поежилась в своей теплой постели. Кости этих детей тоже покоились где-то здесь, но пока их никто не обнаружил…

Не скоро ей удалось заснуть в эту ночь.

Проснулась Екатерина оттого, что в комнате кто-то всхлипывал. Стояла тьма.

– Мэри? – тихо позвала она.

Ответа не последовало, но плач не прекратился.

Екатерина приподнялась. В углу на стуле, закрыв лицо руками, сидела какая-то женщина, ее плечи вздрагивали. Это была не Мэри. Платье на незнакомке, кажется, было черное, и чепец какой-то необычной формы.

– Кто здесь? – спросила Екатерина, совершенно проснувшаяся и удивленная.

Кому из ее фрейлин понадобилось искать убежища у нее в комнате, чтобы выплакаться? И почему?

Женщина не обращала на хозяйку спальни никакого внимания и продолжала рыдать, очевидно терзаемая великим горем. Екатерина склонилась к краю кровати, думая, что Мэри, наверное, тоже проснулась, но увидела свою приближенную крепко спящей.

– Кто бы вы ни были, прошу, позвольте мне вам помочь! – сказала Екатерина.

И вновь женщина даже не взглянула на нее.

Глаза Екатерины постепенно привыкали к темноте. Теперь она разглядела, что хотя чепец на гостье был знакомой формы, напоминавшей фронтон здания, но наушники слишком коротки – таких Екатерина никогда не видела. Лица незнакомки ей разглядеть так и не удавалось, женщина не отнимала от него рук. Было совершенно ясно, что эта особа находилась в самом ужасном состоянии.

Екатерина соскользнула с постели, намереваясь мягко прикоснуться к плечу дамы и обратить на себя ее внимание, но тут случилось нечто странное. Фигура исчезла. Стула, на котором сидела незнакомка, тоже не было, и, кроме дыхания Мэри, в комнате не раздавалось ни звука.

Несколько мгновений Екатерина неотрывно смотрела на то место, где сидела дама, потом забралась обратно в постель, озадаченная и немало напуганная. Может быть, ей это приснилось?

На следующее утро Екатерина испытала облегчение, выйдя из покоев королевы и услышав, как за ней закрылись двери. А снаружи, рассеивая последние остатки ночных теней, стоял Генрих, как обычно жизнерадостный, в сиянии золота и драгоценных камней, спешащий совершить свой торжественный въезд в Лондон.

– Мне не терпится показать вас своим подданным! – сказал он, крепко целуя ее в щеку.

Площадка для турниров в Тауэре была заполнена лордами, леди, государственными сановниками, королевскими слугами, одетыми в зеленое и белое – цвета Тюдоров, и целой толпой духовенства. Все толкались, торопясь занять свои места в огромной процессии. Генрих вскочил на коня, Екатерина забралась в носилки, обтянутые золотой парчой, которые везли две белые верховые лошади, и они двинулись вперед. Ревущие толпы сопровождали их на всем протяжении пути от холма Тауэр через Чипсайд, Темпл-Бар и Стрэнд в Вестминстерский дворец. Улицы были украшены прекрасными гобеленами, из питьевых фонтанчиков текло вино, и на каждом углу стояли священники, кадившие ладаном. Екатерине вспоминался ее торжественный въезд в Лондон около восьми лет назад.

Назавтра, в день Иоанна Крестителя, была назначена коронация. В тот вечер, возбужденные предстоящим, Екатерина и Генрих удалились в просторный Расписной зал: на стенах его красовались старинные фрески с изображением сцен возведения на трон святого Эдуарда Исповедника и библейских сражений. Перед ними стояла прекрасная дубовая кровать, на ее спинке были вырезаны королевские символы, а также знаки плодородия.

– Это брачное ложе моих родителей, – сказал Генрих. – Оно называется Райская постель.

Кровать была украшена дорогим дамастовым пологом и роскошно убрана, но в самом зале, несмотря на теплоту июньской ночи, воздух был сырым и прохладным. От влажных испарений Темзы по стенам ползли зловещие пятна плесени, разъедавшие яркие краски, серебро и золото фресок.

– Миропомазание отделяет короля от всех остальных людей. – Генрих повернулся к Екатерине. – Завтра я стану другим – помазанным, коронованным, наделенным божественной властью. Это странная и пугающая мысль. Мой отец всегда говорил, что королям дарована мудрость и прозорливость, в которой отказано простым смертным.

– Но еще важнее, мой Генрих, чтобы вы правили, будучи любимы своими подданными, – отозвалась Екатерина, беря его за руку. – А вам уже этого не занимать. Весь мир ликует. Люди рады иметь такого короля.

– Не говорите так, дорогая! – Генрих наклонился и поцеловал ее.

– Это правда, и я не одна держусь такого мнения. Я смотрю и вижу. Народ любит вас за молодость, за красоту, за храбрость, но больше всего – за вашу открытость и простоту в общении. Этому нельзя научиться, это дар. Они знают, что вам понятны вещи, близкие им самим. Если вы будете продолжать, как начали, то сохраните их любовь и преданность на всю жизнь.

– Я так и сделаю, Кэтрин! И вы должны помочь мне и поддержать меня.

– Я всегда буду с вами, Генрих! – поклялась она.

Он улыбнулся ей:

– Вы пойдете со мной в часовню Святого Стефана для ночного бдения?

– Вы не устали? Ведь вы провели в церкви прошлую ночь.

– Я чувствую, что это священный долг.

– Тогда пойду.

Рука об руку они прошли в часовню и вместе опустились на колени перед алтарем, освещенным единственной горевшей в храме лампадой. Высокие готические окна возносились к сводам крыши, но все тонуло во тьме, и ночь была тиха. Чувства Екатерины обострились от застоявшегося запаха церковных воскурений и звуков низкого голоса Генриха, произносящего молитвы. Она и сама попыталась молиться, но сначала слова не приходили. Екатерина слишком сильно ощущала присутствие рядом коленопреклоненного супруга. Золотоволосая голова склонена, руки молитвенно сложены – он был олицетворением христианского короля.

Они легли спать в четыре, но Екатерина почти не страдала от недостатка сна, даже когда ее разбудили рано поутру. Она поднялась, чувствуя себя отдохнувшей, и вместе с Генрихом прослушала мессу. Когда она снова вставала рядом с ним на колени у алтарной преграды, то мельком увидела его лицо – вдохновенное, поглощенное величием момента. Взгляд Генриха был устремлен на статую Богоматери с Младенцем. И тогда Екатерина поняла, что он готов к великому делу – ожидавшим его впереди долгим годам царствования.

Оставив ее, Генрих ушел в свои апартаменты, где лорды и прочие придворные подготовили его к церемонии. Екатерину фрейлины обрядили в прекраснейшее платье из белого атласа с золотой вышивкой. Волосы своей госпожи дамы оставили незаплетенными, и они свободно свисали вдоль спины. На голову ей возложили усыпанный восточным жемчугом и самоцветами венец, а плечи накрыли алой мантией, подбитой мехом горностая.

Генрих ожидал супругу.

– Вы прекрасны! – выдохнул он. – Я так горжусь вами!

Проводив ее к носилкам, он занял место под балдахином, который несли пятеро баронов Пяти портов[8]8
  Пять портов (норманд. Cinque Ports) – конфедерация пяти портовых городов – Гастингса, Нью-Ромни, Хита, Дувра и Сэндвича, созданная в XIII в. для торговых и военных целей; позже приобрела исключительно церемониальное значение.


[Закрыть]. Длинная процессия двинулась вперед, придворные дамы и кавалеры Екатерины ехали следом за ней в колясках и верхом, а король замыкал шествие. Они медленно перемещались по ярко-алым дорожкам, раскатанным от дворца до огромных западных ворот Вестминстерского аббатства. Густая толпа людей с обеих сторон шумно выражала свою радость.

Для Екатерины день коронации прошел как в тумане. Было столько бесценных, упоительных моментов, столько сцен, которые она будет лелеять в своих воспоминаниях. Генрих восседает на почетном коронационном троне; блеск камней в короне святого Эдуарда Исповедника, надетой на голову королю после миропомазания; приветственные выкрики собравшихся владык, духовных и светских, и почтительно склоняемые одна за другой головы. Ей никогда не забыть священного момента, когда сама она была миропомазана, и того, как архиепископ Кентерберийский благоговейно возложил на ее голову тяжелую золотую диадему, сверкавшую сапфирами, рубинами и жемчугами. Сердце Екатерины было переполнено. Она была готова посвятить всю свою жизнь Господу и служению на благо королевства своего мужа.

Но вот Генрих и Екатерина рука об руку вышли из аббатства – король с королевой без всяких оговорок, освященные церковным обрядом, увенчанные коронами. Толпа обезумела. Позже им сказали, что красные дорожки были разорваны на куски горожанами, жаждущими получить что-нибудь на память. Молодые монархи двигались сквозь толпу, со всех сторон им желали счастья и благополучия. В конце концов они оказались в Вестминстер-Холле, под островерхой крышей которого должен был состояться коронационный пир. Поднявшись по ступенькам, король и королева сели за стол на помосте.

В зал верхом на коне въехал сэр Роберт Даймок, защитник короля, готовый бросить вызов любому, кто усомнится в праве его господина на трон. Екатерина заволновалась. Эта часть церемонии внушала благоговение. Как объяснил Генрих, семья Даймока уже более столетия удерживает за собой должность защитников Англии. Сэр Роберт исполнил свою обязанность с блеском: широким жестом бросил на землю латную рукавицу и обвел всех собравшихся пристальным взглядом, ожидая желающих поднять ее. Никто, разумеется, не вышел, и Генрих весело вручил сэру Роберту золотой кубок в награду за службу. После этого начался пир.

За коронацией последовали дни празднества. Генрих больше всего на свете любил турниры и лично распоряжался организацией нескольких ристалищ в садах Вестминстерского дворца. Екатерина сидела рядом с ним в деревянном павильоне, увешанном гобеленами и расписанном коронами, розами и гранатами. За спиной у нее плотной стайкой расположились фрейлины. Она с истинно королевским величием наблюдала за состязаниями, а Генрих рядом с ней бурно выражал одобрение победителям, сам готовый и жаждавший вступить в бой. Однако в этот раз он снизошел к мольбам советников, убеждавших его не подвергать опасности свое королевское величество, пока не появится наследник. Екатерина страстно надеялась, что этого не придется долго ждать.

Она разделяла чувства Генриха и невольно с особым нетерпением следила за его друзьями, подбадривала их – этих избранных молодых людей, которые входили в ближнее окружение короля. Заправлял там всем светловолосый хранитель королевского стула[9]9
  Хранитель королевского стула – придворный, ответственный за оказание помощи монарху в отправлении естественных физиологических потребностей; наиболее близкое монарху лицо.


[Закрыть] Уильям Комптон. В детстве он был пажом Генриха и остался его ближайшим другом среди придворных. Еще в ближнем круге короля находился Чарльз Брэндон, один из самых красивых мужчин при дворе: его можно было принять за Генриха даже вблизи – так он походил на своего монарха. Брэндон получил должность благодаря тому, что его отец погиб, сражаясь за недавно почившего монарха в битве при Босуорте. Он был так очарователен, что Екатерина не могла не испытывать к нему симпатии. Комптон, по мнению королевы, слишком уж откровенно флиртовал с фрейлинами, а его влияние на короля вызывало у нее опасения, хотя по отношению к самой Екатерине Комптон был безупречно вежлив и обходителен.

Праздник следовал за праздником, дни превратились в яркий круговорот разнообразных зрелищ, танцев, конной и соколиной охоты. Каждый раз Екатерина с Генрихом представали в новых нарядах. Казалось, казна была бездонной, как и любовь Генриха к ней.

Он не переставая говорил людям о том наслаждении, которое находит в общении с супругой.

– Очевидно, что его милость обожает вас, – заметил брат Диего.

– А я обожаю его. – Екатерина улыбнулась. – О таком счастье я даже не мечтала.

Ее приучили вести себя степенно и чинно, к тому же за последние семь лет у нее нечасто появлялись поводы для радости, зато теперь, свободная от забот и ограничений, она отдалась любви и земным удовольствиям.

– Ваше высочество, вы прекрасно выглядите, как будто поздоровели, – заметил монах, одобрительно глядя на нее.

– Никогда еще я не испытывала такой радости и удовлетворения, – сказала ему Екатерина.

Она чувствовала себя лучше, чем когда бы то ни было. Прошли все недомогания, от уныния не осталось и следа.

Однажды после обеда Екатерина, склонившись над плечом Генриха, наблюдала, как он пишет ее отцу: «Моя жена и я любим друг друга так, как только могут любить два существа. Ее добродетели день ото дня сияют все ярче и возросли до такой степени, что если бы я все еще был свободен, то отдал бы ей предпочтение при выборе жены перед всеми остальными». Екатерина поцеловала его за это.

– Я никогда не встречался с вашим отцом, но желаю служить ему, как своему собственному, – сказал Генрих.

Екатерину это тронуло. С момента бракосочетания у нее появилось чувство, будто английское королевство стало частью владений ее отца, и она искренне желала, чтобы Фердинанд направлял Генриха и руководил им.

С исполненным благодарности сердцем она сама тоже отправила письмо отцу.

Я хочу поблагодарить Вас. Вы обеспечили мне весьма удачный брак с человеком, которого я люблю гораздо больше, чем себя саму, – писала она, – и не только потому, что он супруг мой, но и по той причине, что он есть истинный сын Вашего Величества и желает выказать Вам величайшее послушание и удовольствие быть Вашим слугой, паче чем любой сын может иметь к своему отцу.

«Мне радостно узнать, что вы в высшей степени любите друг друга, – отвечал Фердинанд, – и я надеюсь, вы проживете счастливо до конца ваших дней. Удачный брак – это не только благословение для мужчины и женщины, которые познают друг друга, но и для всего мира».

Брак их был удачным, Екатерина это знала. Иначе и быть не могло, потому что основой ему служили любовь, уважение и крепкий политический расчет.

Отец четко объяснил, что теперь, когда она замужем, ее основная роль в Англии – оберегать его интересы. Она должна стать неофициальным представителем Испании.

– Мой отец – великий король, – сказала она Генриху однажды ночью, когда они лежали, запутавшись в простынях, и отдыхали после любовного труда. – Он не оставит вас мудрыми советами.

Генрих заглянул ей в глаза. Его очи были пронзительно-голубыми.

– Я намерен полностью предать себя в его руки, – пробормотал он, – и душевно благодарен ему за услуги!

Екатерина радовалась, видя, как глубоко любит и уважает ее Генрих. Он ничего не предпринимал без ее одобрения. Часто приводил к ней своих советников и иностранных послов, говоря: «Королева должна это услышать». «Это порадует королеву», – восторгался он, спеша показать ей полученное письмо или новую книгу. Вскоре он уже не начинал никакого дела, не посоветовавшись с ней и не узнав мнения ее отца.

Екатерина сама часто встречалась с Луисом Каросом и считала, его радует то влияние, каким она пользуется. Но однажды во время совместной прогулки по благоухавшему розами саду посол предупредил ее:

– Англичане на своих островах живут обособленно. Они не любят, когда чужестранцы вмешиваются в их дела. Советники короля боятся вашей власти над ним. Я слышал мнения, что Англией скоро будут управлять из Испании.

– Но я не делаю ничего, что противоречит интересам Англии, – запротестовала слегка задетая Екатерина.

– Разумеется, нет, – успокоил ее Карос. – Вашу милость очень любят здесь, это ясно, но если о вас начнут думать, что вы ставите интересы Испании выше английских, то вызовете не меньшую ненависть к себе.

– Я никогда этого не сделаю, – заверила посла Екатерина. – К тому же интересы двух стран сходятся: король Фердинанд и король Генрих жаждут видеть Францию поверженной.

Она не сказала Каросу, что убедила Генриха вступить в тайное соглашение с Фердинандом с целью подорвать могущество короля Людовика в Италии, которое, как она сама была вынуждена признать, не сулило особой выгоды Генриху, зато давало солидные преимущества Фердинанду. Но как бы там ни было, Англии это не могло повредить. Не сообщила она послу и о распоряжении Фердинанда передавать ему все планы Генриха. Муж полагался на ее мнение, чтобы поступать правильно. Вернувшись к мужу и вместе с ним наблюдая, как лучшие юные рыцари Англии борются за почести, она не сомневалась, что с ее помощью интересы обоих королевств будут соблюдаться наилучшим образом.

Так прошло то прекрасное, золотое лето – бесконечный круг удовольствий, развлечений и приемов. Генрих упивался роскошью: содержал великолепный двор, который буквально сверкал драгоценными камнями, золотом и серебром. Сотни людей стекались сюда: обвешанные золотыми цепями дворяне, роскошно одетая, честолюбивая молодежь, придворные короля и королевы, раздувшиеся от сознания собственной важности личные советники, законники, церковники, послы разных земель. Большинство из них ничего не делали, кроме как искали продвижения по службе, стремясь воспользоваться преимуществами, которые открывала перед ними щедрость юного короля.

Генрих готовил планы строительства новых дворцов и обновления уже существующих. Он сам точно не знал, сколько их у него.

– Десятки! – говорил он. – И я все их сделаю подходящими для приема моей любимой королевы!

Запах опилок и свежей краски навсегда свяжется у Екатерины с ранними годами ее брака.

Испанский двор, по детским воспоминаниям Екатерины, представлялся ей очень строгим и чопорным. Однако и здесь появились невиданные прежде строгости церемониала: Генрих вознамерился сделаться еще более блистательным монархом, чем его отец. Однако он знал, когда следует отступиться от правил, и довел свое чутье в этом деле до уровня искусства. Вот что влекло к нему людей. Екатерина пришла в восторженное изумление, когда застала своего супруга играющим в кости со смотрителем винных погребов. Ее отец никогда не снизошел бы до такого. И ей никогда не забыть удивления на лицах венецианских посланников, когда, гуляя однажды с ней по саду, Генрих увидел, что они наблюдают за ним из окна, подошел, отпустил какую-то шутку, посмеялся с ними и даже сказал несколько слов по-итальянски.