Текст книги "Екатерина Арагонская. Истинная королева"

– Господин мой, умоляю вас: обдумайте хорошенько свои слова!

– Я мало о чем другом думал в последнее время! – заорал Генрих. – И пришел к убеждению, что Английской церкви лучше иметь главой меня, короля, чем хранить верность этому слабому, не способному ни на какое решение папе.

Екатерина от ужаса выронила нож и сидела не шевелясь, – настолько ошеломили ее еретические речи мужа. Он замахивался на все, что она почитала святым. Если Генрих отречется от Святого престола, это будет означать раскол и ниспровержение религии. Это может вызвать войну. Она должна остановить его любой ценой.

Екатерина встала, обошла вокруг стола, потом тяжело опустилась на колени.

– Сэр, вы известны как добрый сын и защитник Церкви, – увещевала супруга она. – Я умоляю вас, не порывайте с Римом! Это было бы деянием дьявола!

Разумеется, Екатерина очень хорошо понимала: за всем этим стоит Анна. Анна и ее партия, горячие сторонники ереси Лютера и враги Истинной церкви. В них этот дьявол и есть!

– Кейт, поднимитесь, – сказал Генрих. – Если кто-нибудь и вошел в сговор с дьяволом, так это Климент. Он служит мамоне, а не Господу. Он должен бы защищать и распространять Закон Божий, а вместо этого из политических соображений уклоняется от своих обязанностей. Как может наместник Христа пасть так низко? Вы должны согласиться – это позор!

Самым ужасным было то, что она была согласна. И все же уважение к Святому престолу настолько крепко укоренилось в ней, что она не могла заставить себя осудить папу.

– Но он вызвал вас, Генрих. Он скоро вынесет решение.

Король нахмурился:

– Меня его решения не интересуют!

Вскоре стало ясно, что король говорил серьезно. Однажды вечером за ужином Шапуи сообщил Екатерине, что в Вестминстере собирается духовенство.

– Думаю, это будет очень важное собрание, ваше высочество, и король хочет, чтобы епископы дали согласие на какое-то очень значимое для него дело.

Екатерина сглотнула. Неужели Генрих собрался исполнить свою угрозу и готов развестись без помощи папы? А если так, что будет с ней? Она подозревала, что ее ждет полная изоляция. Именно этого Генрих, вероятно, и добивался.

– Надеюсь, никаких крайностей не будет, – сказала она, отодвигая тарелку: аппетит совсем пропал.

Последовала пауза – недолгая, в один удар сердца, и Шапуи спросил:

– Ваша милость знакомы с Томасом Кромвелем?

– Немного, – ответила Екатерина, делая знак Марии, чтобы та подлила вина. – Он состоял на службе у кардинала, и я полагаю, теперь переведен к королю. Иногда я вижу его при дворе.

Это был представительный мужчина крепкого сложения, лет за сорок, с черными волосами и маленькими поросячьими глазками. Люди отзывались о нем как о человеке умном.

– Его только что назначили членом королевского совета.

– Почему вы об этом говорите?

– Потому что это человек, готовый на многое, и король его высоко ценит. Как и кардинал, он из простолюдинов. Герцог Норфолк смотрит на него свысока, потому что тот – сын кузнеца, к тому же горячий сторонник реформы Церкви. Герцог, как вы знаете, большой консерватор и сноб. – Шапуи позволил себе мрачно улыбнуться, но лицо его тут же снова посерьезнело. – Томас Кромвель полностью за суверенное государство, поддерживаемое парламентом, законом и эффективной гражданской службой. В его видении будущего страны нет места Римской церкви. Держу пари, за созывом клира стоит именно он.

Екатерина поежилась:

– Похоже, у меня появился новый враг, с которым придется бороться.

– Боюсь, что так. Я некоторое время наблюдал за движениями Кромвеля. Он держится радикальных убеждений. Хочет, чтобы Библия была доступна на английском языке и все могли ее прочесть.

– Но толковать Писание – дело священников! Читать Библию на каком-то другом языке, кроме латыни, – это ересь. Король никогда не согласится на это. Он запретил перевод Уильяма Тиндейла.

– Не стоит недооценивать Кромвеля, – предупредил Шапуи. – Это не Томас Мор. Для него важнее целесообразность, чем принципы, и он день ото дня набирает все больше власти на службе у короля.

– Я этого не знала, – сказала Екатерина, теребя салфетку. – Мой супруг не упоминал о нем при мне.

– Меня это не удивляет, ваше высочество. Его милость не любит раскрывать свои карты. Он предпочитает держать вас в неведении относительно происходящего. А Кромвель ведет себя при дворе тихо. Люди считают его всего лишь одним из советников. Но я знаю его. В Лондоне мы соседи и в этом качестве дружны. Кромвель доверяет мне – до известной степени. Он считает меня другом, я полагаю. Это может быть полезным.

– Вам нравится этот человек? – Екатерина была удивлена.

– В достаточной степени, ваше высочество, но есть многое, что нас разделяет. Он отличается приветливостью, но за ней многое скрывается. С виду кажется сдержанным, но стоит разговориться с ним, и внешняя суровость уступает место веселости и добродушию и он очень оживляется. Он прекрасный хозяин, исполнен любезности, всегда в хорошем настроении и стол держит обильный. Он был верен кардиналу даже после его падения и теперь как магнит влечет к себе тех, кто был раньше близок к Уолси. И в то же время Кромвель обладает умом, который может быть холодным и расчетливым, а когда дело доходит до политики, отбрасывает человеческие чувства. Люди начинают ощущать, что у него есть влияние, и искать его благорасположения. Я не сомневаюсь, он стремится постепенно сделаться незаменимым для короля, и мне бы хотелось, чтобы вы были настороже. Ваша милость, вы не едите. – Шапуи предложил Екатерине еще кусочек фазана, но она покачала головой. – Норфолк и Саффолк ненавидят Кромвеля, – продолжил посол. – Они называют его деревенщиной, но только потому, что он затмевает их в королевском совете. Разумеется, Болейны взяли его под крыло, Леди называет Кромвеля своим человеком, и я не сомневаюсь, что он работает в ее пользу, рука об руку с доктором Кранмером.

– Это больше всего тревожит меня, – сказала Екатерина.

Сколько сил сплелось воедино, чтобы сломить ее волю и лишить Марию законных прав! Самой заметной и самой зловещей из этих сил оказывался беспринципный Томас Кромвель.

– Да, ваше высочество, это тревожно, даже пугающе. На этой неделе Кромвель сам сказал мне, что королю незачем ждать согласия папы на развод. Он говорит, что каждый англичанин – хозяин в собственном доме, так почему бы его милости не вести себя по-хозяйски в Англии? С какой стати король должен делиться властью с каким-то чужестранцем-прелатом? Иначе его милость лишь наполовину король, а англичане только наполовину его подданные.

– Боюсь, то же самое он уже сказал моему супругу.

Екатерина отложила смятую салфетку; она дрожала за будущее своей дочери и страны, которая стала для нее второй родиной.

– Пожалуй, я тоже этого опасаюсь, – с тревогой в глазах отозвался Шапуи.

Заседания парламента продолжались. Каждый день Екатерина в трепете ожидала новостей. Когда в один ясный морозный день в начале февраля Шапуи попросил разрешения прогуляться с ней по ее личному садику, где она дышала воздухом, Екатерина поняла, что он принес плохие новости.

– Ваше высочество, есть тут какое-нибудь уединенное место, где мы могли бы поговорить?

По тону посла было ясно: дело не терпит отлагательств.

– Сидеть здесь слишком холодно. Пройдемте в мои покои.

Идя по дорожке в направлении своих апартаментов, Екатерина услышала тихий шорох за живой изгородью и уловила почти неприметное движение за плотной стенкой из ветвей. Она остановилась и приложила палец к губам.

– Кто там? – спросила королева.

Никто не отозвался. Ей показалось, что за изгородью кто-то стоит, затаив дыхание.

– Я знаю, что вы там! Выходите сейчас же!

Шапуи склонил голову в сторону изгороди и одними губами сказал, что пойдет и посмотрит. Екатерина кивнула, и посол удалился в соседний садик. Вернулся он быстро.

– Там никого нет, ваше высочество.

– Не думаю, что я ошиблась.

– Я тоже слышал, – подтвердил Шапуи.

– Там никого не должно быть. Это мой личный сад.

Екатерина пошла дальше, глубоко озадаченная.

– Я помню, как за мной шпионили слуги кардинала, но они делали это открыто, изыскивая разные предлоги. Думаю, сегодня за мной следили. Или я все придумываю?

– Вовсе нет, ваше высочество. – Шапуи нахмурился. – Говорят, шпионы Кромвеля повсюду, и я бы не удивился, узнав, что он надзирает за вами. Король опасается, как бы вы не связались с императором. Я тоже чувствую, что нахожусь под наблюдением.

Они добрались до покоев Екатерины. Королева отпустила фрейлин и села у камина.

– Подходите и погрейтесь, – пригласила она Шапуи. – А теперь расскажите мне новости. Не утаивайте ничего. Я должна знать, что происходит.

Шапуи глубоко вдохнул:

– Этим утром, ваше высочество, король выступил перед парламентом и потребовал, чтобы Церковь Англии признала его своим главой.

– Господи, защити нас! – воскликнула Екатерина. – Парламент, конечно, отказал ему.

– Нет, мадам. Даже духовенство не протестовало. Никто не смеет бросить вызов королю. Мне сказали, членам парламента, которые поддерживают вас, каждый день предоставляется отпуск. Мне это кажется зловещим.

– Вы считаете, парламент подчинится и введет в действие закон, который сделает короля главой Английской церкви?

– Думаю, так и будет.

– Помоги нам Бог!

Через несколько дней к Екатерине явился Генрих. Взгляд у него был стальной, держался он высокомерно. Она поняла, что он не настроен терпеть никаких возражений. Отпустив ее фрейлин, Генрих сел и наклонился вперед, поставив унизанные перстнями руки на колени:

– Посол императора наверняка сообщил вам о том, как обстоят дела в парламенте, мадам?

– Разумеется, сир, – ответила Екатерина, собираясь с духом, чтобы дать отпор. – И я должна сказать…

Но Генрих не стал выслушивать то, что она намеревалась ему сообщить.

– Вам следует быть в курсе дела, – продолжил он. – Архиепископ Уорхэм сообщил мне, что духовенство готово признать меня верховным главой Церкви Англии, насколько это позволяет закон Христов.

– Он этого не позволяет! – Екатерина вспыхнула, решившись привести супруга в чувство. – Кто вы такой, чтобы присваивать себе власть наместника Христа на земле? Вы можете запугать ваш клир в Англии, но никогда не убедите в законности этого весь мир. Вас станут называть еретиком, ни один монарх не захочет быть вашим другом.

– Довольно, мадам! – заорал Генрих. – Я пришел сюда не для того, чтобы поинтересоваться вашим мнением! Я пришел сказать вам, чтобы не получилось какого-нибудь недопонимания: Английская церковь больше не признает власти Святого престола и отныне и впредь мы будем обращаться к папе как к епископу Рима.

– Генрих, вы не можете так поступить! – не сдавалась Екатерина.

– Вы скоро узнаете, что могу. Я буду королем и папой в своем королевстве и сам позабочусь о духовном благополучии своих подданных. В моей Церкви не будет корыстолюбия, потому что это не Рим! И я сурово покараю всякого, кто осмелится противостоять мне! – Генрих сверкал глазами, будто провоцировал ее сделать это.

– Генрих, мой дорогой господин, что с вами случилось? Кто повлиял на вас, что вы склонились к такому ужасному и вредному решению?

– А вы не допускаете, Кейт, что у меня есть своя голова! – рявкнул Генрих. – Я не чья-нибудь кукла! Разве вы не понимаете, что я всего лишь возвращаю Английскую церковь к ее священным истокам? В прежние времена папы забрали власть у моих предшественников, а я и мои люди – мы больше не потерпим этого. Я имею право быть верховным правителем в своем королевстве, каким был когда-то король Артур, и отныне не признаю никого превыше себя, кроме Бога. Вы слышите меня?

– Я слишком хорошо вас слышу! – отозвалась Екатерина. – Меня ужасает то, что ради женитьбы на леди Анне вы готовы расколоть христианский мир.

Генрих вскочил и одним прыжком оказался рядом с ней. Он наклонился так, что почти уткнулся лбом в лицо Екатерины, в глазах его застыл лед.

– Не мешайте мне, мадам, и не приписывайте мне бесчестных мотивов! Я не потерплю, чтобы вы ставили под сомнение мои решения! – Он выпрямился. – Теперь я вас оставлю, чтобы вы могли обдумать сказанное и определить свою позицию.

«Стоило ли мне доживать до этого дня», – подумала Екатерина, когда дверь за Генрихом закрылась. Чудовищность того, что он делал, была непостижима. Что станет с ними, со всеми жителями Англии, с благочестивой юной Марией? И как она сама вынесет жизнь в отрешении от Истинной церкви? Лишенная духовного наставничества и утешения, она будет проклята и все королевство вместе с ней! Будущее ужасало ее.

Полчаса спустя явился Шапуи.

– По лицу вашего высочества я вижу, что вы уже слышали новость, – с мрачным выражением лица сказал он.

– Король сообщил мне, – ответила Екатерина, которой хотелось высказать свои опасения. – Я пока не могу до конца во всем разобраться. Люди наверняка возмутятся?

– Пока что возмущение совсем незначительное.

У Екатерины перехватило дыхание. Непостижимо! Как это Генриху удалось провернуть такое дело и не встретить никакого сопротивления?

Шапуи покачал головой:

– Складывается впечатление, что большинство знати поддерживает короля, а у духовенства нет выбора. Леди так бурно выражает радость, будто получила место в раю, а ее отец заявил епископу Фишеру, что может доказать, ссылаясь на авторитет Писания: когда Господь покинул этот мир, Он не оставил после себя никакого наместника или викария. Я не сомневаюсь, ваше высочество, что он и его дочь – главные виновники разрыва короля с Римом.

– Им за многое придется ответить. И, это должно быть сказано, его святейшеству тоже. Если бы он быстро дал ответ, вместо того чтобы бесконечно затягивать дело, то спас бы нас всех от этого беззакония.

Шапуи был тверд:

– Я вынужден согласиться с вашим высочеством. Его боязливость и лицемерие нанесли ущерб вашим интересам и авторитету его должности.

– Я опасаюсь, что теперь король продолжит процесс по незаконному расторжению нашего брака.

– Уверен, Кромвель над этим работает, но я предпринял шаги для вашей защиты, какие было возможно, – заверил ее Шапуи. – Я поговорил с графом Шрусбери, который хранит вашу корону, и тот обещал, что не допустит ее возложения на чью-либо еще голову, кроме вашей.

– Я благодарна вам и ему, но не понимаю, как он сможет воспротивиться распоряжению короля и отказать ему. На такое способен только очень смелый человек.

– Кажется, граф настроен весьма решительно. Не будем терять надежду. Кроме того, у вас есть еще один союзник в лице епископа Фишера. Он открыто заявил, что главенство короля над Церковью Англии противоречит Божьему закону.

– Благодарение Господу за таких людей, как Фишер! – воскликнула Екатерина. – Он всегда был мне добрым другом.

Екатерина была так взволнована, что не могла усидеть на месте. Завернувшись в накидку и натянув перчатки, она вышла из дворца и стала прогуливаться по широкой мостовой вдоль реки, пытаясь успокоиться. Слева от нее вольготно текли серые, отливавшие металлом воды Темзы, по которым проплывала то странного вида ладья, то барка, а справа возносились ввысь сложенные из красного кирпича контрфорсы дворца. Из-за холода людей вокруг было совсем мало, тем не менее у входа во дворец стояли на часах стражники. Они приопустили свои пики, салютуя проходившей мимо королеве.

Все выглядело знакомым, и это утешало. Гринвич Екатерина знала уже много лет, но мир изменился, и казалось, земля расступается у нее под ногами. То, в чем раньше она была уверена, ушло навсегда. Убеждения, которые она считала непоколебимыми, были злонамеренно подорваны. Екатерина не могла свыкнуться с этим. Генрих, ее обожаемый Генрих, мужчина, за которого она вышла замуж, оказался способным устроить раскол! В это невозможно было поверить, и Екатерина трепетала от страха за его бессмертную душу. Что, если он будет проклят навеки и они не смогут встретиться на небесах?

Зайдя так далеко, как только она могла, и продрогнув насквозь, Екатерина тем же путем двинулась обратно во дворец. Ей навстречу шел хорошо сложенный, строго, но с известной роскошью одетый мужчина в натянутой на уши шапке. Рядом с ним семенил служка, и Екатерина услышала, как мужчина произнес:

– Отнесите это письмо мастеру Садлеру, а это облегчит участь лондонских бедняков. Проследите, чтобы лорд-мэр получил его к вечеру.

– Да, мастер Кромвель, – ответил служка, беря кошелек. – Я уверен, бедняки благословят вас за вашу щедрость.

С этими словами клерк заторопился к ожидавшей его лодке, а Кромвель направился к Екатерине. Он поклонился, но она не протянула ему руку для поцелуя. Они посмотрели друг на друга, два противника, которым – по крайней мере, ей – было что сказать, но они не знали, с чего начать. И от Екатерины зависело, как повести разговор.

– Я много слышала о вас, мастер Кромвель. Мне говорили, вы были верны кардиналу даже после его падения.

Хитрые маленькие глазки глядели задумчиво.

– Он был добрым господином, мадам, и хорошо относился ко мне.

– Он тоже совершал ошибки, но никогда не одобрил бы того, что происходит сейчас, – сказала она, и в ней вспыхнула злость. – Жаль, что вы недостаточно цените своего прежнего господина, чтобы следовать его примеру.

– Теперь я слуга короля, – вкрадчиво ответил Кромвель. – Мир изменился с тех пор, как умер Уолси. И разумно меняться вместе с ним.

Екатерина не смогла сдержаться:

– Разумно для кого? Для людей своекорыстных, которые ищут привилегий, потворствуя желаниям короля? Говорю вам, мастер Кромвель, некоторые из нас не делают того, что просто разумно, но поступают правильно!

Кромвель устало взглянул на нее:

– Меня предупреждали, что ваша милость несговорчивы, и я вижу, что это правда. Я бы посоветовал вам не отставать от времени и принять необходимость изменений.

– Эти изменения не что иное, как средство довести дело до конца, избавиться от меня и поставить королевой леди Анну. Никакие принципы не берутся в расчет, так же как права моей дочери!

Кромвель и бровью не повел:

– Сейчас проблемы ставятся гораздо шире, мадам. Великое дело короля лишь высветило их. Стало видно все то, что устроено неправильно, испорчено в Англии – и в самой Церкви. Разве вы не знаете, что в этом королевстве назрело горькое разочарование в папстве, что простые люди недовольны необходимостью платить десятину Церкви, которая и без того бесстыдно богата, что они видят в ней корыстолюбие и болезненно это воспринимают и что они хотят сами читать Слово Божье? – Говоря это, Кромвель начал горячиться, и теперь Екатерина сама видела в нем воодушевление, о котором упоминал Шапуи. – Мадам, уверяю вас, я тоже поступаю правильно, а не просто действую разумно и целесообразно!

– Я боюсь за вас и боюсь за Англию. – Екатерина была потрясена и вся дрожала, причем не только от холода. – Ведь вы не видите, что совершаете серьезную ошибку и бросаетесь в пропасть. Я буду молиться за вас!

Не в силах больше выносить общество Кромвеля и готовая расплакаться, она, не оглядываясь, пошла прочь от него, во дворец. Лица стражников оставались бесстрастными.

Гертруда Блаунт не могла отдышаться.

– Я бежала всю дорогу сюда, – сказала она Екатерине, приседая в реверансе. – Я немедленно должна рассказать вам. Люди говорят, произошло покушение на жизнь епископа Фишера!

– Нет! – воскликнули в один голос Екатерина и Мария и одновременно перекрестились.

– Что случилось? – спросила Екатерина.

– Говорят, повар бросил отраву в суп. У него за столом сидела вся семья и другие домашние и бедняки, которых он кормит из милости. Семнадцать человек в тяжелом состоянии, а двое умерли.

– А что с добрым епископом?

– Он не пострадал, благодарение Господу. Он съел совсем немного супа и только помучился болями в животе, хотя я слышала, что они были ужасными. Повара арестовали.

– Почему он захотел убить своего господина? – удивлялась Екатерина.

– Может быть, его подкупили, – предположила Мария.

– Люди тоже так говорят. – Гертруда кивнула. – Шепчутся, будто он действовал по наущению лорда Уилтшира[19]19
  Имеется в виду отец Анны Болейн.


[Закрыть], который вроде бы дал повару яд и подкупил, чтобы тот положил отраву в суп.

– Это вполне вероятно! – Мария фыркнула. – Могу побиться об заклад, что к этому причастна та женщина.

– Мы этого не знаем, – быстро проговорила Екатерина. – Это все домыслы.

Однако Шапуи, который появился вскоре, дабы сообщить Екатерине то, о чем она уже знала, придерживался мнения, что слухи имеют под собой прочное основание.

– Епископ не скрывает своего мнения по вашему делу, и короля это начинает раздражать все больше. Леди и ее сторонники просто в ярости. Совершенно естественно предположить, что они замыслили убийство, дабы епископ умолк.

– А какое место отведено здесь королю? – нерешительно спросила Екатерина.

Даже в самом страшном сне ей не могло привидеться, что Генрих решается на убийство. Конечно, он не пал бы так низко.

– Король отказывается верить слухам, но выражает возмущение этим преступлением. Я не думаю, что он к нему причастен. Но, ваше высочество, будьте осторожны. Те, кто совершил такое, не остановятся перед нанесением нового удара такими же коварными методами. Умоляю вас, будьте бдительны. Если им удалось подкупить повара епископа, то же может случиться и с поваром королевы, а вы, ваше высочество, являетесь более серьезным препятствием на их пути, чем епископ Фишер.

– Я буду осторожна, обещаю вам! – клятвенно заверила посла Екатерина.

Сердце ее билось неровно при мысли о том, в какой опасности она может находиться.

– Я сама буду пробовать всю вашу пищу, – твердо заявила Мария. – Нет никакой уверенности в том, что ваш официальный дегустатор неподкупен.

– Вы мой дорогой, храбрый друг, – сказала глубоко тронутая Екатерина и подала руку Марии. Потом ее поразила жуткая мысль. – Но как же принцесса? Ей ничто не угрожает?

У Марии и Гертруды сделались испуганные лица.

– Они не посмеют! – заявила Мария.

– Навредить дочери короля?! – воскликнула Гертруда. – Нет, ваша милость, не бойтесь. О таком никто даже помыслить не решится.

Но мир постепенно переворачивался с ног на голову. «Можно ли быть уверенной хоть в чем-то?» – спрашивала себя Екатерина, хотя и согласилась с доводами своих дам.

Однако ведь были и те, для кого Мария представляла угрозу – наследница трона, законная, без всяких оговорок, притом враждебно настроенная по отношению к леди Анне.

На этот раз Генрих явился в лучшем настроении, хотя вид имел сильно озабоченный.

– До вас, без сомнения, дошли слухи о епископе Фишере. Я пришел сообщить вам, что все эти дикие обвинения совершенно безосновательны.

Екатерина ничего не ответила. Ей хотелось бы в это верить. Она отчаянно надеялась на то, что Генриха не дурачат: ведь если Болейны не пытались отравить Фишера, тогда она сама и Мария были вне опасности.

– Чтобы доказать это, я намерен использовать этого жалкого повара в качестве поучительного примера, – продолжил Генрих. – Отравление – это самая гнусная форма убийства. Мерзость. И я заставлю парламент принять новый закон, в соответствии с которым отравителей будут признавать виновными в измене и приговаривать к смерти в кипятке.

Екатерину передернуло. От мысли о такой пытке ее замутило.

– Почему бы не вешать их, как других преступников? – прошептала она.

Голос Генриха был твердым как сталь.

– Потому что отравление – это особенно подлый и коварный способ убийства, и он требует соответствующего наказания, чтобы другим неповадно было.

Думать о столь страшной участи было невыносимо, тем более что жестокие страдания грозили человеку, который стал орудием в руках других людей, в то время как настоящие преступники останутся без наказания за свои ужасные дела.

Однако Шапуи, с которым Екатерина разговаривала позднее, придерживался иного мнения:

– Король поступает мудро, так жестоко карая за это преступление, и повар не безвинен. Яд в пищу он всыпал, предположительно, по собственной воле. Не могу представить, что леди Анна или ее отец колдуют над котлами с едой. Тем не менее месть короля не снимает с них подозрений полностью.

– Уповаю на Христа и надеюсь, что они невинны. Молюсь, чтобы у этого бедного повара хватило сил вынести предстоящие ему испытания, – с горячностью сказала Екатерина и перекрестилась.

Однако она понимала, что Шапуи прав: жестокое наказание отвратит от злых намерений любого, кто задумал бы подсыпать яд Марии.