Текст книги "Екатерина Арагонская. Истинная королева"

Глава 17
1517–1518 годы

– Кейт, мы должны немедленно покинуть Лондон! – сказал Генрих, дико вращая глазами. – Я сейчас узнал, что в городе появился первый больной потницей.

Екатерина сразу подумала о Марии в детской в Ричмонде. Она слышала об эпидемии потницы, которая поразила Англию в тот год, когда отец Генриха заполучил корону, но это было давно. Враги почившего короля считали это Божьей карой, ведь тогда умерли тысячи людей.

Для человека храброго почти во всех отношениях Генрих чрезмерно страшился болезней и смерти. Они ужасали его и вызывали в нем отвращение. Екатерина потеряла счет случаям, когда он показывал ей какое-нибудь пятно или сыпь на своем теле и спрашивал, не думает ли она, что это симптом какого-нибудь ужасного недуга. Если он подхватывал простуду, то лечил ее как серьезное заболевание. А находиться в обществе человека, пораженного какими-нибудь язвами или болячками, и вовсе не мог.

Екатерина задумалась, не внушили ли Генриху этот страх смерть Артура и последовавшая вскоре кончина матери. Она предполагала, что эта боязнь лишь усиливалась скорбным осознанием того, что в случае смерти у него не останется наследника. Но Екатерина была уверена: ее супруга приводила в панику не только возможность гражданской войны. Это было нечто гораздо более личное.

Она помнила, как Генрих убегал от чумы, которая навещала Лондон почти каждое лето и процветала на грязных узких улочках. Не раз наблюдала, как он, чтобы избежать заражения, прятался в каком-нибудь удаленном доме с несколькими слугами. «Чума, – часто говаривал Генрих, – не имеет почтения к личностям, и я должен беречь себя». И все же Екатерина еще ни разу не видела своего мужа таким испуганным, как сейчас. Он рассеянно привлек ее к себе. Он дрожал.

– Потница смертельна, – бормотал Генрих, – она гораздо хуже чумы. Кейт, нам повезло, что на нашем веку еще не случалось вспышек этой болезни, но я слышал о ней ужасные вещи. – Король повернулся к своим трепещущим докторам. – Доктор Чемберс знает, как она опасна.

– В самом деле, ваша милость. Это отвратительное заболевание и страшное, потому что человек может быть здоров за обедом и отправляется в мир иной к ужину.

– Большинство заразившихся умирают, – мрачно произнес Генрих.

– К тому же болезнь крайне заразна, – добавил доктор, – и распространяется с ужасающей скоростью. Ваша милость поступает мудро, удаляясь из Лондона.

– Но что происходит с теми, кто заражается? – поинтересовалась Екатерина, продолжая беспокоиться о Марии.

– Мадам, болезнь начинается с оцепенения, дрожи, головной боли, иногда головокружения. Больной испытывает сильный упадок сил. Через один-три часа развивается обильное потоотделение, пульс учащается, и эти симптомы продолжают усиливаться, пока не наступает кризис.

Екатерина вздрогнула:

– Принцесса в безопасности?

– Я распорядился, чтобы при первом же сообщении о заболевшем ближе пяти миль ее тут же перевезли в другое место, – отозвался Генрих. Он оставил Екатерину и взволнованно закричал ее фрейлинам: – Собирайтесь! Немедленно! Мы уезжаем в деревню!

Екатерина поспешила написать записку Маргарет, леди Брайан, которая отвечала за детский двор Марии, приказывая ей принять строжайшие меры предосторожности.

– Проследите, чтобы это отправили в Ричмонд немедленно! – велела она одному из конюших, сунув ему в руку письмо, а сама спешно вышла из своих апартаментов.

На крытой галерее у входа их ожидал Уолси, чтобы попрощаться. В детстве он переболел потницей и выздоровел, поэтому был невосприимчив к болезни, а значит, мог остаться в столице и заниматься делами.

– Объявите всем без исключения, чтобы ни при каких обстоятельствах ни один человек, бывший с больными потницей, не приближался к нам, – распорядился Генрих.

Потом вскочил на ожидавшего его скакуна – и был таков. Екатерине показалось, что они упаковали вещи и тронулись в путь за десять минут.

Через несколько часов, погоняя лошадей и выжимая из них все возможное, они прибыли во дворец Уокинг, который практически не использовался с того времени, когда им владела бабушка Генриха, леди Маргарет. Как только копыта простучали по подъемному мосту, Генрих заперся в наскоро приготовленных для него комнатах и стал придумывать профилактические средства против потницы. Он хорошо знал медицину и с удовольствием готовил для себя лекарства.

Екатерина оставила его заниматься этим, ни на миг не надеясь, что придуманные им зелья помогут в борьбе с этой смертельной напастью. Голова у нее раскалывалась весь день, что вызывало немалые опасения, а потому королева удалилась в свои покои полежать и отдохнуть. Уснуть ей не удавалось. Она тревожилась за малышку Марию и хотела быть с ней. И еще молилась, чтобы утихла головная боль, но напрасно. Когда Генрих пришел в ее комнаты ужинать, она слишком плохо себя чувствовала, чтобы разделить с ним трапезу, и начинала все сильнее беспокоиться. Услышав, что супруг спешно покинул ее покои, Екатерина не удивилась.

На следующий день она была бесспорно больна и оставалась в постели, кашляла до боли в груди и страшилась умереть, оставив Марию без матери. Доктор Чемберс заверил Екатерину, что это совершенно точно не потница, и прописал настой из листьев иглицы, ягод, лепестков ириса и корней окопника с медом. Вкус был мерзкий, но Екатерина послушно пила лекарство. Привезли письмо от леди Брайан: с Марией все в порядке и поблизости не было случаев потницы. Беспокойство о том, что может произойти в Ричмонде, мешало Екатерине забыться и отдохнуть, а это было необходимо для борьбы с недугом.

На шестой день болезни она почувствовала себя немного лучше и тогда поняла, что уже второй раз у нее нет месячных. «О, прошу Тебя, Господь Всемогущий, пусть я буду беременна!» – молилась Екатерина. Она встала с больничного одра и провела много часов в молитве на коленях в церкви; она давала обеты Богу, она постилась.

– Мадам, вы вредите себе, – увещевала ее Маргарет Поул. – Если вы ждете ребенка, нужно заботиться о себе.

– Но я должна показать Господу, что достойна иметь этого ребенка, – возразила Екатерина.

– Он это знает, можете не сомневаться. Пожалуйста, вернитесь в постель. Вы неважно выглядите. Позвольте мне помолиться о том, чтобы Господь благословил вас сыном.

Екатерина с благодарностью утонула в подушках. Вскоре она уснула, а когда пробудилась, над ней нависало встревоженное лицо Генриха.

– Как вы, Кейт? – спросил он, беря и пожимая ее руку. – Я беспокоился о вас. Чемберс запретил мне видеться с вами из-за опасности заразиться, но я все время справлялся о вас.

– Мне лучше, – заверила супруга Екатерина и ответила на его рукопожатие. – И знаете, Генрих, кажется, я жду ребенка!

Екатерина снова была на ногах, и Генрих обращался с ней как с хрупким стеклянным венецианским кубком. Она вполне оправилась, и новости из Ричмонда приходили утешительные. Только по утрам ее слегка подташнивало, и она испытывала добрые предчувствия по поводу этой беременности, хотя не смела говорить о них.

Мод Парр тоже снова носила ребенка, и как приятно было сидеть рядом и говорить о будущих детях, шить из тончайшего батиста и мягкой шерстяной ткани крошечные чепчики и другое приданое для новорожденных. И – радость из радостей – пришло письмо от Марии, полное новостей о ее дорогом малыше Генрихе и чу́дном Уильяме. Живой остроумный стиль письма вызвал у Екатерины воспоминания о детских годах, которые они с Марией провели вместе, а потом о том времени, когда она стала королевой, а Мария – ее наперсницей. Такие мысли всегда поднимали ей настроение.

Однако сообщения о потнице заставляли нервничать. Лихорадка бушевала в Лондоне и распространилась на все окрестности. Количество смертей увеличивалось, а вместе с тем возрастал и страх Екатерины за дочь.

В сентябре лорд Уиллоуби написал ей, что их с Марией сын стал жертвой потливой лихорадки. Мария восприняла это очень тяжело, и сердце Екатерины сжалось от боли за подругу. Она прекрасно поняла, что это означает. И двух недель не прошло с тех пор, как она читала об успешном развитии милого Генриха, о его шелковистых темных кудряшках и первых зубиках. Ей было известно, каково это – смотреть на любимое детское личико и видеть на нем печать смерти. Екатерине хотелось поехать к Марии, утешить ее, как делала та, когда умирали дети самой Екатерины; она рвалась увидеть свою дочку и убедиться, что с ней все в порядке. Но это было невозможно. Только сумасшедший рискнул бы отправиться в путешествие по стране, в которой свирепствовала лихорадка. Болезнь могла притаиться и поджидать жертву за любым углом. Поэтому Екатерина зажгла свечи, поминала маленького Генриха Уиллоуби, чья душа наверняка пребывала у Бога, и молилась за его скорбящих родителей. Она послала им прекрасно иллюстрированную копию книги леди Джулианы Норвич «Откровения Божественной любви» и сама плакала над словами утешения, которые в ней содержались: «Бог не говорил, что у вас не будет забот, что вы не будете поруганы, что вы не пострадаете; но Он сказал: вас не осилят». Это были любимые строки Екатерины, они приносили ей успокоение в тяжелые моменты.

Когда она передала новость о смерти сына Марии Генриху, он крепко обнял ее, закрыл глаза, лицо его исказилось от боли. Он тоже почувствовал, через какие страдания проходили Уиллоуби. Но его тревожило другое.

– В Суррее появились заболевшие, – нервно сказал Генрих. – Мы должны покинуть Уокинг.

– Поедем в Ричмонд? – воскликнула Екатерина.

– Нет, Кейт. Мария пока там в безопасности. Суррей – большое графство.

Они отправились на запад, в Гемпшир. На этот раз Генрих ехал на коне впереди, а Екатерину везли следом в носилках. Была ли тому виной болтанка на изрезанной колеями дороге или последствия недавно перенесенной болезни, Екатерина сказать не могла, но, когда они прибыли в уединенный частный дом, который Генрих реквизировал у владельца, по ногам ее на пол стекала кровь…

Екатерина наблюдала, как Мария, приподняв юбки, пыталась подражать реверансу леди Брайан.

– А теперь попробуйте еще раз для своей дорогой мамочки, – наставляла гувернантка.

Мария закачалась, а потом со смехом повалилась в ворох юбок. Она действительно была очаровательнейшим ребенком – такая беспечная, такая резвая, такая добродушная.

Стоявший рядом сэр Томас Мор весело захохотал. Этот новый личный советник короля был знаменитым ученым и прекрасным человеком. Он находился при дворе совсем недолго, однако и Екатерина, и Генрих уже успели полюбить его. Сегодня Екатерина пригласила сэра Томаса познакомиться с Марией, зная, что тот ратовал за образование женщин, и предчувствуя, что вскоре ей понадобятся его советы и содействие.

– Попробуй еще раз! – сказал Мор Марии.

Двухлетка встала на ножки, готовая порадовать этого добряка с кроткими глазами.

– Смотри на меня, – приказала девочка и сделала прекрасный реверанс.

Все зааплодировали и заулыбались, даже Мод, которая имела мало поводов для веселья. В ноябре от потницы умер ее муж, а вслед за этим она разродилась мертвым ребенком – видимо, от испытанного потрясения и глубокой печали. Они с Екатериной сблизились, разделяя общую скорбь по утратам. Дочь стала утешением для Екатерины, а потом к этому добавилось еще и ожидание нового ребенка, который шевелился у нее в животе, и ей радостно было видеть Мод немного оживившейся и проявлявшей интерес к жизни.

Маргарет Поул увела Марию: девочке пора было идти гулять. Екатерина хотела, чтобы ее дочь каждый день хотя бы недолго, но дышала свежим воздухом.

– Принцесса очаровательна, – сказал королеве Мор, когда они вместе прогуливались по галерее, выходившей окнами в сад Гринвича.

– Я слышала, сэр Томас, что ваши дочери хорошо образованны. – Пока Екатерина говорила эти слова, ребенок у нее под сердцем ворочался и пинался.

– Меня осуждали за то, что я даю им такое же образование, как сыновьям, но я не вижу оснований, почему дети не должны быть воспитаны одинаково. Девочки не менее способны к учебе, что видно и на примере вашей милости. Англии повезло иметь королевой такую благочестивую и образованную леди.

– Вы мне льстите, сэр Томас! – Екатерина улыбнулась. – Скажите, как дела у леди Элис?

– Моя жена отлично себя чувствует, мадам, и все так же решительна и прямолинейна, как обычно! – Мор хохотнул. – Конечно, я шучу, мадам! Я необыкновенно счастлив в семейной жизни. Несмотря на то что Элис, пренебрегая поучениями святого Павла относительно покорности мужу в доме, женщина весьма решительная и достойная соперница в спорах.

– Мне не терпится познакомиться с ней, – улыбнулась Екатерина.

Задержавшись у окна, Екатерина следила за Марией: та скакала по саду, сбросив на землю накидку, хотя стоял ноябрь и было холодно. Мор остановился перед висевшим на стене портретом:

– Неужели это мой друг Эразм?

– Он великий ученый. Король и я – мы оба очень высокого мнения о нем.

– И великий гуманист. Я горжусь знакомством с ним. Как говорит Эразм, жизнь без друга – не жизнь, но смерть; наша дружба совершенно особая и длится уже много лет. В моем доме всегда готова комната для него, если он вдруг удостоит меня посещением.

– При дворе ему тоже всегда рады. Ученых мужей король любит несколько больше, чем развлечения. Сэр Томас, он просил меня пригласить вас отужинать с нами сегодня. Вы придете?

– Это будет для меня большая честь, мадам, – ответил Мор, поклонился и поцеловал протянутую ему руку.

Генрих задумал ужин в узком кругу в покоях Екатерины, присутствовать должны были только они втроем. Он хотел подробно поговорить о предметах, интересовавших обоих – его самого и его нового друга.

Сэр Томас явился без промедления и признался, что вздохнул с облегчением, узнав об оказанном ему внимании.

– Я очень обрадовался, получив приглашение в покои вашей милости, – сказал он Екатерине. – За придворной трапезой, когда все болтают без умолку, трудно вести содержательную беседу.

– Добро пожаловать, Томас, – сердечно приветствовал Мора Генрих, дружески хлопая его по спине. – Садитесь. Обойдемся сегодня без церемоний. Я перечитывал вашу «Утопию», и у меня возникло много соображений, которые я хотел бы с вами обсудить. Это невероятно, каким вам видится идеальное государство. Я был бы не прочь устроить такое в Англии!

– Я тоже с наслаждением прочла «Утопию», – поддержала короля Екатерина.

– Для меня это двойная честь! – лучась от удовольствия, произнес Мор.

Генрих сам разлил вино, и, когда подали первую перемену блюд, выложил на стол книгу Мора. В ней было несколько закладок.

– Эта часть особенно поразила меня глубиной, – сказал он. – Если правитель не заботится о том, чтобы его подданные были хорошо образованными, а потом наказывает их за совершенные в неведении преступления, к какому еще можем мы прийти заключению, кроме того, что он сам взращивает воров, а потом карает их! – И король положил себе на тарелку кусок жареного каплуна.

– Что приводит нас к следующему аргументу, – произнес Мор несколько свободнее. – Вместо того чтобы налагать суровые кары на тех, кто нарушает закон, гораздо эффективнее снабдить каждого человека средствами для обеспечения своего существования.

– Но некоторые из них неисправимые злодеи, – заметил Генрих.

– Это правда, сир, но в этом мире очень много несправедливости. Бедность и невежество – основа многих преступлений и зависти. Какая же справедливость в том, что богач, который вообще ничего не делает, живет в довольстве и роскоши, тогда как бедный человек – скажем, возчик, кузнец или пахарь, – который трудится тяжелее, чем скот, зарабатывает себе лишь на скудное пропитание и обречен влачить такое жалкое существование, что даже скотское в сравнении с ним предпочтительнее?

– Томас, вы еретик! – скривился Генрих. – Кому дозволено ставить под сомнение положение, в котором он пребывает по воле Божьей?

– Я последний человек, которого можно назвать еретиком, – улыбнулся Мор. – Но я не осуждаю материальные богатства. Невежество и нужда изгоняются посредством учения. Вашей милости это известно лучше, чем кому бы то ни было другому, ведь при вас расцвели все свободные искусства, вы образованнее и рассудительнее любого предыдущего монарха. В «Утопии» никто ничем не владеет, но все богаты.

– Но кто-то должен пахать землю, – сказала Екатерина.

– Совершенно верно, – согласился с ней Генрих. – А некоторые призваны быть королями. Томас готов всех нас уравнять!

– Перед лицом Господа мы все равны, сир, но самым лучшим пахарем будет счастливый пахарь. Только не забывайте, что «Утопия» – это идеальное государство, в котором все совершенно.

– И поэтому оно неосуществимо. Но нечто подобное может появиться – когда-нибудь. Это могучие идеи, Томас, все короли должны прочесть вашу книгу. Я дам ее своему сыну, когда он подрастет.

Генрих улыбнулся Екатерине и гордо взглянул на ее живот.

Екатерина ответила улыбкой и отхлебнула вина.

– Сэр Томас, я подумала, это немного нескромно, что утопийцы показывают жениха и невесту друг другу обнаженными перед бракосочетанием.

Генрих хохотнул, а Мор усмехнулся:

– Ах, мадам, но они удивились бы нашему безрассудству! Если мы покупаем коня, то хотим рассмотреть его во всех подробностях, чтобы никакие сюрпризы не укрылись от нас под сбруей; а при выборе жены, от которой зависит счастье мужчины во всю оставшуюся жизнь, он должен отважиться вступить в брак наугад. Не каждый мужчина настолько мудр, чтобы выбирать жену только за ее добронравие и хорошие манеры. Милого личика бывает достаточно, чтобы подцепить на крючок муженька.

– Введите этот обычай, и все женщины по всему христианскому миру побегут искать убежища в монастырях! – усмехаясь, заметил Генрих. – Многие мужчины женятся, поддаваясь очарованию милого лица, полагаю, это верное наблюдение. Тем не менее оно оправданно только в отношении бедняков, потому что у принцев нет выбора; они вынуждены брать в жены женщин, которых для них выбрали другие люди. Мне повезло. – И он поднес руку Екатерины к своим губам.

– Красота может привлечь мужчину, но, чтобы удержать его, необходим характер и великодушие, – заметил Мор. – Ни одна женщина не может сравняться в этих качествах с ее милостью. Мне доставляет большое удовольствие видеть, что ваши милости так счастливы вместе.

Принесли подслащенное вино, вафли и сливы в меду.

– Долго же пришлось уговаривать этого парня приехать ко двору, – сказал Екатерине Генрих. – Он принял предложение с большой неохотой, и это притом что все вокруг донимают меня просьбами о повышении по службе и должностях.

Мор выглядел огорченным.

– Не считайте меня неблагодарным, сир. Мне не хотелось оставлять тихую домашнюю жизнь и менять ее на публичную деятельность.

– А теперь вам нравится жизнь при дворе? – поинтересовалась Екатерина.

– Мадам, я должен быть честен. Как я и боялся, она мне в тягость. Я чувствую себя здесь так же неуютно, как плохой наездник в седле. Однако его милость чрезвычайно любезен и добр ко всем, и оба вы сделали все возможное, чтобы я почувствовал себя желанным гостем. Для меня большая честь, что вы одариваете меня своей особой дружбой.

– Я знаю, чем вы пожертвовали, дабы уважить меня, – сказал Генрих, посерьезнев. – Мне было бы неприятно думать, что мое общество хоть в чем-нибудь становится помехой вашим домашним радостям. Я просто заинтригован столь редким явлением – мужчиной, у которого нет амбиций и который довольствуется семейной жизнью, своими книгами и своими животными.

– По моему мнению, сир, каждый, кто активно борется за пост на государственной службе, делается непригодным для какой бы то ни было должности вообще! – сострил Мор, и они все засмеялись.

Каким интересным собеседником был этот человек!

– Что ж, Томас, при дворе все же есть одна вещь, которая должна доставить вам удовольствие. Я слышал, вы интересуетесь астрономией. Сам я тоже очень ее люблю, так что сегодня вечером мы вместе поднимемся на крышу и посмотрим на звезды!

– Это будет для меня одновременно и честь, и удовольствие, сир!

Но когда мужчины встали и Генрих, положив руку на плечо Мора, повел его к дверям, Екатерине показалось, что в ответе сэра Томаса есть оттенок фальши. Она была уверена: он предпочел бы вернуться домой и провести остаток вечера с семьей.

– Это несносно, просто ужасно – думать, что принцесса должна стать невестой дофина! – выпалила Екатерина Томасу Мору.

Завернувшись в подбитые мехом накидки, они быстрым шагом шли по зимнему парку Гринвича, держась подальше от фрейлин и немногих других людей, отважившихся выйти на улицу в такой холодный день.

Екатерина не могла сдерживаться. К счастью, она знала, что может положиться на благоразумие Мора, хотя и чувствовала, что чуть-чуть предает Генриха, высказывая вслух свое недовольство. Но на самом деле Екатерина больше злилась на Уолси, чем на Генриха. Против короля она никогда не посмела бы сказать хоть слово, но чувствовала, что Мор, который тоже не был дружен с Уолси, все поймет и с уважением отнесется к ее доверию.

Сэр Томас печально покачал головой и сочувственно посмотрел на Екатерину мягким и добрым взглядом.

– Соглашения между принцами не высекаются на камне, – тихо произнес он.

– Дай Бог, чтобы вы оказались правы! Я так надеялась, что Мария выйдет замуж за Реджинальда Поула или за самого короля Карла Кастильского… Но впустую отдать ее Франции! К тому же она так дорога мне. Такие виды на будущее для меня невыносимы, дорогой друг.

– Я не могу судить политику короля, ваша милость, но понимаю ваши чувства.

Екатерина внутренне сжалась, уловив неодобрительный оттенок в словах сэра Томаса.

– Я сама не осмеливаюсь судить решения его милости, поэтому никогда даже не упоминала об идее брака с королем Карлом при Генрихе. Когда я заикнулась о Реджинальде Поуле, он отнесся к моим словам пренебрежительно. Сказал, что Поул не пара принцессе и что она предназначена для более великой судьбы. Но, сэр Томас, Реджинальд древних королевских кровей и, несомненно, был бы подходящим мужем для нее!

– Я представляю, как сильно задевает чувства короля идея о браке его дочери с одним из Плантагенетов, – заметил Мор, криво усмехнувшись.

– Так и есть. – Екатерина вспомнила потрясенное выражение лица Генриха, которое сказало ей, что вопрос закрыт.

Она вздохнула и присела на низкую каменную ограду. Нерожденный ребенок деловито возился у нее в чреве. Ждать уже недолго… Екатерина пригласила Мора сесть рядом с ней.

– Меня утешает только то, что дофин пока еще очень мал. Пройдут годы, пока они с Марией достигнут брачного возраста, а за это время многое может произойти. Случается, что помолвки разрывают… Вы знаете, как тяжело мне было присутствовать на празднике по случаю подписания договора, но я заставила себя улыбаться и была любезна с французскими посланниками. – Екатерина поморщилась, вспомнив о том, что в центре торжеств находился Уолси, ставший теперь папским легатом в Англии. – За этот альянс я должна благодарить кардинала! – негодовала Екатерина. – Кажется, он теперь уже руководит и королем, и всем королевством. Я помню времена, много лет назад, когда он говорил: «Вашей милости следует поступить так-то и так-то». Потом это превратилось в указание: «Нам следует сделать». А теперь – я сама несколько раз слышала, как он произносил: «Я поступлю так». Кардинал – все равно что король. Об этом говорят все, даже Луис Карос.

Холод пробирался сквозь накидку. Екатерина встала и пошла обратно ко дворцу. Мор не отставал от нее.

– Сам король едва ли знает, как обстоят дела в государстве, – тихо произнес он. – Всем управляет кардинал. Он умный человек. Я заметил, что он всегда говорит королю, как следует поступить, но никогда не упоминает о том, что король способен сделать. В этом он весьма дальновиден, ведь если лев узнает свою силу, им станет трудно управлять.

Екатерина всмотрелась в сэра Томаса, однако искренняя озабоченность на его лице убедила ее, что эти слова не продиктованы неуважением к Генриху. Она решила не заострять на этом внимания, но эти речи ее встревожили. Намекал ли сэр Томас на то, что Уолси не позволяет Генриху полностью осознать свои возможности в качестве короля? Или – но это точно нет! – что для всех будет лучше, если он не достигнет этого осознания?

– Надеюсь, если этот ребенок окажется мальчиком, я получу достаточное влияние на короля, чтобы уравновесить воздействие на него кардинала, – произнесла Екатерина.

Она знала, что Генрих ни в чем не откажет матери своего сына.

– От всего сердца молюсь, чтобы этот ребенок вашей милости оказался принцем. Ничто не может принести королевству большей стабильности и покоя.

– Я тоже молюсь об этом что есть сил, как вы сами понимаете.

Мор улыбнулся ей:

– Бог наверняка прислушается к мольбам такой истинно верующей леди.

«Хотелось бы мне верить в это», – подумала Екатерина.

– Как дела у леди Элис? – намеренно меняя тему, спросила она.

– Вы очень добры, что интересуетесь. Она здорова и счастлива. Я слышал о вашем триумфальном визите в Оксфорд; мне сказали, студенты встретили вас такими проявлениями радости и любви, как если бы вы были Юноной или Минервой.

При воспоминании об этом Екатерина улыбнулась:

– Я была глубоко тронута. Они приветствовали меня от всей души. Говорят, кардинал планирует основать в Оксфорде новый колледж.

– Опять кардинал! – Мор задумался.

Некоторое время они шли молча, потом он спросил:

– Его милость говорил вам, что пригласил меня сегодня снова вместе с ним смотреть на звезды? Я надеюсь, что вы тоже придете.

– Если смогу подняться по лестнице! – Екатерина засмеялась, глядя на свой огромный живот.

Она понимала, что Генрих все больше и больше досадует из-за отсутствия наследника.

– Турки вторгаются в Европу с востока, – говорил он Екатерине. – Не успеем мы оглянуться, как они будут стоять у ворот Вены. Как бы мне хотелось организовать Крестовый поход против них. Увы, это невозможно! – Он вздохнул и в отчаянии стукнул кулаком по подлокотнику кресла. – Мне нельзя рисковать собой, пока не обеспечена надежная передача власти.

Опасаясь очередного несчастья, они держали беременность Екатерины в секрете до тех пор, пока скрывать ее стало абсолютно невозможно. Шли месяцы, ничего плохого не происходило, и они позволили себе надеяться на лучшее. Генрих даже устроил праздник, чтобы отметить начало быстрого роста плода. Теперь время родов было близко, Екатерина вот-вот должна была отправиться в уединение в свои покои, а Генрих все отказывался отпускать ее, опасаясь, как бы чего не вышло. Он почти не давал ей двигаться, настолько боялся, что она потеряет ребенка. Поэтому Екатерина лежала и лежала без конца, и голени у нее отекли ужасно. А Генрих все кружил и кружил вокруг нее, к плохо скрываемому возмущению фрейлин, которые считали, что деторождение – дело исключительно женское.

– Мне так не хочется оставлять вас, дорогая, – сказал Генрих. – Я не поеду в Лондон, пока вы благополучно не разрешитесь.

– Я прекрасно себя чувствую, – ответила Екатерина.

И это было правдой.

– Вам очень хорошо известно, что счастливый исход не гарантирован, – строго произнес Генрих. – Помните, я очень надеюсь.

Она помнила и поэтому выполняла все просьбы супруга, чтобы доставить ему удовольствие. Сама же хотела только одного: пусть пройдут роды и у нее на руках окажется сын.

Екатерина удалилась в свои покои, благодаря Господа, что дошла до этого момента. И пока она пребывала там в уюте и довольстве, король, двор – и вообще все королевство – напряженно ждали новостей. А потом, к большому облегчению Екатерины, приехала Мария, чтобы королеве было с кем посплетничать до и после родов. Она повзрослела, изменилась под воздействием любви и горя утраты, располнела в сравнении с прежними временами, но все-таки это была та же самая, любимая подруга королевы. Когда она сняла дорожную накидку, вид ее, в дорогом платье из алого дамаста вместо черно-белого, которое она всегда носила как фрейлина, показался странным. Потом Мария повернулась, и Екатерина увидела, что корсаж у нее на животе расшнурован.

– Моя дорогая! – воскликнула Екатерина. – Ты тоже ждешь ребенка!

– Весной, ваше высочество. Этот малыш очень бойкий.

Лицо Марии стало печальным. Было ясно, что она подумала о том, другом малыше, который безвозвратно потерян.

– Значит, он унаследует черты своей матери, – заявила Екатерина.

– Бедняжка! – Мария улыбнулась. – Как вы себя чувствуете, ваше высочество?

– Гораздо лучше, благодарю тебя, хочу только одного – поскорее качать на руках свое дитя.

– Глядя на вас, можно заключить, что ждать осталось недолго!

Мария оказалась права. Младенец родился ночью – это была девочка, крошечное, тихо хнычущее создание с пучком золотистых волосиков. Хотя сердце Екатерины упало, когда ей сообщили пол ребенка, она взглянула на новорожденную дочь и влюбилась в нее. «Изабелла, – подумала Екатерина. – Я назову ее в честь матери, если Генрих согласится».

Генрих… Королеве была невыносима мысль о его разочаровании. Она боялась встречи с ним. Как он воспримет весть о ее неудаче? Будет ли любить малышку так же, как полюбил Марию?

Король пришел к ее ложу удрученный. Взял ребенка на руки и благословил его, но в глазах Генриха безошибочно читалась досада, и он пробыл в покоях королевы совсем недолго – к неудовольствию Марии, которое она почти не пыталась скрывать. Той ночью Екатерина проплакала много часов, боясь, что потеряла любовь мужа навсегда. Но и ее собственные надежды тоже были перечеркнуты. «Чем я заслужила такую злую участь?» – спрашивала она себя.

– Что говорят при дворе? – строго спросила Екатерина Маргарет Поул и Марию на следующий день.

Маргарет смотрела на нее печальным взглядом:

– Многие разочарованы. Говорят, если бы этот ребенок родился до помолвки, принцессу не обручили бы. Теперь люди думают, что она могла бы стать наследницей здесь. Особенно боятся того, что через ее брак Англия может покориться Франции.

– Они говорят так, будто я больше не смогу вынашивать детей! Но, Маргарет, у меня будут еще дети, непременно. Мне всего тридцать три.

– Я знаю женщин, которые вынашивали сыновей и в более солидном возрасте. – Маргарет говорила твердым, ободряющим тоном.

– Вот, например, я старше вашего величества, а посмотрите-ка на меня. – Мария похлопала себя по животу. – Тридцать три – это еще не возраст!

Екатерина слабо улыбнулась:

– Вы обе очень добры.

– Пожалуйста, отдохните немного, дорогая мадам, – вздохнула Маргарет. – Вам нужно снова набраться сил, чтобы родить этих сыновей!

Генрих и Екатерина склонились над колыбелью, лица их были исполнены тревоги. Сердце Екатерины разрывалось. Новорожденная принцесса, двух дней от роду, слабела и угасала, а потому призвали короля. Они смотрели на малышку и молились, крошечные ручки затрепетали и безжизненно упали. Екатерина ахнула, не веря своим глазам, и сгребла в охапку обмякшее тельце.