Текст книги "Екатерина Арагонская. Истинная королева"

Лорд Маунтжой выступил вперед.

– Это означает, мадам, – тихо произнес он, – что король не позволит вам называть себя королевой и по окончании следующего за Пасхой месяца перестанет оплачивать ваши расходы и выдавать жалованье вашим слугам.

Екатерина встала. Она кипела от бешенства.

– Пока я жива, я буду называть себя королевой! – поклялась она. – А что касается ведения хозяйства, я не собираюсь брать на себя эту обязанность в таком зрелом возрасте – слишком поздно начинать. Когда мне станет нечем кормиться и кормить слуг, я пойду просить милостыню, Христа ради!

– Как вам угодно! – рявкнул Норфолк. – Вы предупреждены.

С тем лорды и удалились.

Екатерина упала в кресло. Ее трясло, она не могла поверить в то, что услышала. Слова «он женат, он женат» без конца вертелись у нее в голове. «Как его совесть допустила это? – спрашивала себя Екатерина. – Кранмер еще даже не объявил о своем решении по поводу нашего брака – его не расторгли! Это двоеженство, не меньше. Чего стоят мнения университетов против авторитета Церкви?»

Екатерина собрала свой двор и объяснила, зачем приезжала депутация.

– Отныне, – сказала она, – если вы хотите оставаться у меня на службе, не смейте обращаться ко мне иначе как «королева». Те, кто хочет уйти, могут сделать это сейчас. У вас могут быть неприятности, если вы ослушаетесь приказа короля.

Никто не двигался. Екатерина видела написанное на лицах возмущение и оттого почувствовала себя спокойнее. Но после того как все разошлись, Анна Парр вернулась:

– Ваша милость, можно мне отправиться ко двору?

Екатерина пришла в ужас:

– Только с разрешения короля. Вы у него под опекой.

– Вы попросите его за меня, мадам?

Екатерина многое бы отдала за то, чтобы сказать «да». Она сама видела, как скучает здесь эта девочка и как она несчастна, знала, что Мод беспокоилась о будущем своей дочери. Если Анна останется, ни один приличный молодой человек не заинтересуется ею.

– Боюсь, вы должны сами просить его, дитя. Мне запрещено обращаться к нему.

– Хорошо, мадам. – Анна поспешно и с радостью удалилась.

К удивлению Екатерины, Генрих ответил согласием, и вскоре Анна, сияя от восторга, помахала им на прощание и с маленьким эскортом отправилась в Лондон, призванная ко двору и, несомненно, на службу к Анне Болейн. Это было небольшое предательство в сравнении со множеством других, перенесенных Екатериной, однако болезненное. Если бы Мод узнала, то ужаснулась бы. Слава Богу, ее больше нет и она этого не видит.

Часы пробили четыре, а Екатерина все еще не сомкнула глаз. «Сам Генрих не отличался злым нравом, – говорила она себе. – Это из-за Анны он стал таким своенравным и раздражительным. Когда император услышит о его последней возмутительной выходке, трудно предположить, на что он решится». Это могло означать войну, хотя Екатерина не одобрила бы такого средства. Должен найтись лучший способ, как уничтожить Леди и ее приспешников. Не приходилось сомневаться в том, что, раз уж эта проклятая Анна вставила ноги в стремена, она доставит Екатерине и Марии столько неприятностей, сколько сможет. Но куда сильнее пугало другое: успех Анны отдаст все королевство во власть ереси.

Эти страхи, а также грандиозность всего случившегося не давали покоя Екатерине, пока она занималась обычными повседневными делами. Не было никакой возможности узнать, что происходит в Лондоне. Из тех скудных сведений, которыми она обладала, можно было сделать вывод, что Анна, вероятно, уже коронована. При этой мысли Екатерина перекрестилась. Бог что-то не спешил метать мстительные громы и молнии, но ей нельзя терять веры в Него, потому что все происходит во имя Его высочайших замыслов. Несомненно, Он проверяет ее, но, Господи Иисусе, когда же это закончится?

Через неделю после визита депутации перед Екатериной предстал лорд Маунтжой. Со стыдливым лицом он будто по ошибке назвал ее вдовствующей принцессой.

– Это не мой титул! – вспыхнула Екатерина.

Ей никогда еще не приходилось так резко говорить со своим камергером.

– Но, мадам, совет издал распоряжение, по которому отныне вас следует титуловать вдовствующей принцессой.

– Я не стану разговаривать с вами, если вы будете так ко мне обращаться, – упорствовала она. – Решительно отказываюсь!

– Тогда, мадам, я не смогу соблюдать положенные при общении с вами правила этикета. Кроме прочего, я пришел сообщить вам, что получил послание от короля. Он приказывает мне предупредить вас: вскоре вы должны будете переехать в свой частный дом и жить там на более скромном содержании.

Он назвал сумму, которая едва ли покрыла бы ее расходы за три месяца.

– Придется мне просить милостыню на хлеб, – сказала Екатерина. – А как на это посмотрят подданные его милости и мир в целом? Не могу поверить, чтобы государь, обладающий мудростью и добродетелями его милости, согласился оставить меня в таком положении. Если он не уважает людей, пусть имеет хотя бы почтение к Господу! Я была супругой его милости почти двадцать пять лет. У нас есть дочь детородного возраста, наделенная всеми добродетелями, какие только можно представить. Сама природа должна заставить короля соблюсти ее права.

– Мадам, я не могу высказывать мнение по таким вопросам, – сказал явно огорченный Маунтжой.

– Будьте уверены, император никогда не признает леди Анну королевой, и какие бы аннулирования ни объявлял король, они не имеют законной силы! – заявила Екатерина.

Когда камергер со скорбным видом удалился, ее гнев улегся. Она села и подвела итог. Будущее выглядело действительно беспросветным, если каким-нибудь чудесным образом ей на помощь не придет папа. Екатерину тяготила мысль, что теперь больше, чем когда-либо, само ее существование представляло угрозу для Анны. А эта женщина могла быть мстительной и обладала заметным влиянием на короля. Вспомнив, что произошло с епископом Фишером, Екатерина решила отныне проявлять удвоенную осторожность.

В конце апреля Екатерина получила вызов предстать перед особым церковным судом, который устраивал архиепископ Кранмер в монастыре Данстейбл, в четырех милях от Эмптхилла. Теперь она поняла, почему ее поселили именно здесь. Все было спланировано заранее.

Зачем ей туда ехать? Чтобы принять участие в постыдном фарсе? Все это лишь показывало глубину падения ее супруга. Куда подевалась его пресловутая забота о наследнике, раз он считает возможным становиться двоеженцем, чтобы любой дурак мог перемывать ему косточки?

– Я решительно отказываюсь признавать архиепископа Кранмера своим судьей! – заявила она. – Решения по поводу моего брака я жду только от папы.

Молодой священник, который доставил вызов в суд, смотрел на нее с жалостливым презрением:

– Смею напомнить вашей милости, что недавний Акт об ограничении апелляций запрещает обращаться в Рим за решениями по любому поводу.

– Если я не жена короля, то не являюсь и его подданной, а потому не обязана соблюдать его законы.

– Архиепископ может обвинить вас в неуважении к суду, – предупредил молодой человек.

– Пусть обвиняет!

– Посмотрите на это! – воскликнула Бланш де Варгас, протягивая Екатерине памфлет. – Его подсунули под дверь.

Екатерина взглянула. Памфлет был озаглавлен: «Тезисы, составленные с полного одобрения короля наипочтеннейшим советом, дабы предупредить непонимание и донести истину до его возлюбленных подданных».

Ей не нужно было объяснять, что в нем содержалось.

– Сожгите его! – приказала Екатерина. – Я не стану читать эти богохульства.

Позже в тот же день она призвала к себе Элизу:

– Мое дорогое дитя, не могли бы вы сделать мне одолжение? У вас есть родственники, которые живут поблизости от Лондона?

– Мой брат с женой сейчас в Лондоне, потому что он заседает в парламенте.

– Отлично! Вы можете изобразить все так, будто его жена заболела и просит вас приехать?

– Разумеется, мадам. Я сделаю для вас все. Моя невестка не будет возражать. Эдмунд – сторонник короля, но она тайно поддерживает вашу милость.

– Тогда попросите у лорда Маунтжоя разрешения навестить ее. Я хочу, чтобы вы передали от меня письмо мессиру Шапуи. Я дам вам золота. Поезжайте к своему брату, чтобы никто вас не заподозрил, потом, когда его не будет дома, идите в монастырь августинцев на Брод-стрит и спросите, где живет мессир Шапуи. Я знаю, его дом где-то неподалеку от их церкви. Убедитесь, что письмо попадет к нему в руки. – Она передала Элизе записку, сложенную в маленький квадратик. – Я не подписалась. Он поймет, от кого это.

На самом деле в письме содержалась всего одна строчка: «Передайте императору и папе, что теперь я считаю свое дело безотлагательным».

Она молилась о том, чтобы ее послание попало к Шапуи. Сама краткость сообщения должна была показать ему серьезность ситуации. Екатерина не знала, что еще он мог бы предпринять, кроме уже сделанного, однако надеялась: если папа услышит о незаконном бракосочетании Генриха с Анной, это побудит его вынести решение. Дело было неотложное, ведь если Анна забеременеет и родит сына, король немедленно заставит парламент принести младенцу клятву верности как своему наследнику. Нельзя терять времени!

От лица последней депутации совета, посетившей Екатерину в начале июля, говорил лорд Маунтжой, и вид он при этом имел мрачный. Екатерина заставила себя сохранять спокойствие и достоинство. Что бы они ни сказали, она не испугается.

Маунтжой прочистил горло. Очевидно, эта роль была для него неприятной.

– Мадам, – начал он, не используя для обращения к ней никакого титула, – мне поручено передать вам, что король законным образом разведен и сочетался браком с леди Анной, которую возвели на трон в качестве королевы.

– Как это возможно? – спросила ошарашенная Екатерина. – Папа еще не вынес решения.

– Епископ Рима не имеет юридической власти в этом королевстве, – вмешался Норфолк.

Екатерина дерзко взглянула на него:

– Я не подчинюсь никакому решению, кроме утвержденного Римом.

– Слишком поздно, мадам. Вердикт вынес его милость архиепископ Кентерберийский. У короля не может быть двух жен, и поэтому он не позволит вам упорствовать в требовании называть вас королевой. Его брак с леди Анной состоялся, этого не изменить, он одобрен парламентом, никакие ваши действия не могут его аннулировать, так что если вы будете настаивать на своем, то лишь вызовете неудовольствие всемогущего Господа и короля. – Он протянул ей пергамент, не глядя в глаза. – Здесь условия короля, которым вы должны подчиниться, и ваше признание его брака.

Екатерина повернулась к Бланш де Варгас.

– Принесите перо и чернила! – распорядилась она.

Когда желаемое было доставлено, Екатерина села за стол, взяла документ и зачеркнула титул «вдовствующая принцесса» везде, где он использовался, с такой яростью, что кончик пера взрезал пергамент.

– Я не вдовствующая принцесса, а законная жена короля! – заявила она. – И раз уж я была коронована и миропомазана как королева, а также имею от короля законное потомство, то буду называться королевой до конца своих дней!

– Мадам, законная королева теперь королева Анна, – сказал лорд Маунтжой, искоса поглядывая на хмурых, разгневанных лордов.

– Всем известно, чьей властью это сделано! – воскликнула Екатерина. – Это достигнуто скорее силой, чем справедливостью. Развод по закону не состоялся, и окончательное решение зависит от папы, а не от университетов. – Она помолчала и немного успокоилась. – Нет, титул королевы для меня не главное, но, только заглушив голос совести, я могу признать, что двадцать пять лет была шлюхой короля. Я делаю это не из тщеславия, но потому, что всегда была ему верной женой и не отрекусь от этого.

– Как подданная короля, вы обязаны слушаться его, – заметил Маунтжой, склонившись над ее плечом.

– Вы называете меня подданной короля?! – вскричала Екатерина. – Я была ею, пока он считал меня своей супругой! Но если он утверждает, что я ему не жена, тогда я не являюсь и его подданной! Я прибыла в это королевство не как товар, но как его законная жена, а не подданная, которая собирается жить под его властью. Я принесла Англии некоторую пользу и никогда не желала причинить вред этой стране. Но если я соглашусь с вашими требованиями, то возведу напраслину на саму себя и признаю, что была любовницей короля, а этого вы от меня не дождетесь! – Он обвела твердым взглядом мужчин в комнате. – Это решение было вынесено здесь, в подвластной королю стране, человеком, которого он сам возвысил, а не посторонним, незаинтересованным лицом, что было бы уместно. Будучи подданным короля, он не мог судить беспристрастно, и его выводы вызывают подозрение. Я думаю, результат был бы более справедливым, если бы дело рассматривалось в аду, потому что, мне кажется, сами демоны содрогнулись бы от ужаса, видя такое попрание правды. – Екатерина развела руки и сказала с полной серьезностью: – Если существует способ доказать, что я дала повод обвинить меня в нанесении оскорбления королю или причинении вреда его королевству, тогда я желаю быть наказанной в соответствии с законом.

Маунтжой был ошарашен. Норфолк буквально зарычал на нее:

– Ваше упрямство может вынудить короля лишить вашу дочь отеческой любви! Может быть, это заставит вас одуматься, если ничто иное не помогает.

Это был блеф, верно? Генрих не станет срывать свой гнев против Екатерины на Марии. Хотя он уже делал это, не позволяя им встречаться, разве нет?

– Принцесса, моя дочь, – законное дитя короля, нам дал ее Бог, и я отдаю ее в руки королю, чтобы он поступал с ней, как ему будет угодно, полагаясь на волю Божью и веря, что Мария окажется достойной женщиной. Ни дочь, ни какие мирские невзгоды или неудовольствие короля не заставят меня уступить в этом споре и подвергнуть опасности свою душу!

Вперед выступил герцог Саффолк:

– Таким упрямством вы действительно подвергаете себя опасности прогневать короля и испытать на себе последствия этого!

Екатерина спокойно смотрела на него:

– Даже под угрозой тысячи смертей я не соглашусь на проклятие моей души или души моего супруга-короля.

Лорды переглянулись и покачали головами.

– Больше говорить не о чем, – пробормотал Норфолк. – Мы попусту тратим время.

Они собрались уходить.

– Подождите! – сказала Екатерина.

Они взглянули на нее, явно рассчитывая, что она одумалась в том смысле, который был им выгоден. Что ж, этого им пришлось бы ждать целую вечность.

– Я должна спросить вас, – произнесла Екатерина. – Принято ли какое-нибудь решение относительно статуса принцессы? Потому как, если даже мой брак признан недействительным, она остается в своем праве, ведь когда мы с королем вступали в брак, теперешних законов не было. Архиепископ наверняка не посмел проявить такое бесстыдство, чтобы объявить ее бастардом?

– Он этого не сделал, мадам, – сдержанно заметил доктор Стефан Гардинер, человек, верный Генриху во всех делах и даже представлявший его интересы в Риме.

– Хоть это хорошо. – Екатерина вздохнула. – Принцессе объявили о его решении?

– Мы сами поставили ее в известность, – ответил Норфолк. – И от имени короля приказали ей не поддерживать связи с вашей милостью.

Екатерина почувствовала, что внутри у нее все умерло, но мрачно улыбнулась:

– Из чего я заключаю: она объявила вам, что не признает другой королевы, кроме меня.

Лорды этого не подтвердили, но по их лицам Екатерина поняла, что не ошиблась.

За неповиновение Екатерина была наказана. Еще не закончился июль, как пришел приказ короля: ей было предписано значительно сократить двор и перебраться во дворец епископа Линкольна в Бакдене, в графстве Хантингдон.

«Ну что ж, пусть так, я все равно его жена», – сказала себе Екатерина и принялась размышлять, кого ей отпустить. Сделать выбор оказалось непросто, но лорд Маунтжой сообщил, что места во дворце для всех не хватит и на ее сократившиеся доходы содержать столько слуг, как сейчас, будет затруднительно.

С тяжелым сердцем Екатерина собрала своих людей и отпустила тех, кого не могла взять с собой, от всего сердца поблагодарив за службу. Расставаться было трудно: они принимали этот нежданный удар и деньги, которые она вкладывала в руки каждому, со слезами на глазах. Екатерина понимала, что им будет нелегко найти новое место: разве возьмут на работу тех, кто верно служил опальной королеве? Но выбора не было, и люди это понимали.

Когда они удалились собирать свои вещи, Екатерина отдала распоряжение паковать багаж. Старалась сдержать слезы в предчувствии трудного прощания, что ждало ее впереди. Ей причиняют зло не только по-крупному, но и в малых, незначительных с виду вещах, вроде сокращения штата.

Глава 31
1533 год

Был конец июля, кортеж Екатерины потихоньку двигался в Бакден. Местные жители толпами бежали следом и желали ей радости, покоя, процветания и вообще всего хорошего; яростно призывали проклятия на головы ее врагов. Мужчины и женщины, некоторые со слезами на глазах, молили ее взять их к себе на службу, а кое-кто заявлял, что им дела нет до короля и его потаскухи и они готовы умереть за Екатерину. Она благодарила их всех за доброту и хорошее к ней отношение и продолжала путь. Ее носилки были забиты скромными подношениями: букетиками цветов, корзинками яиц, кульками с вишней, горшками с маслом и медом, бутылями с домашним вином.

По мере приближения к месту назначения Екатерина стала замечать постепенное изменение характера местности. Дороги пролегали по дамбам над обширной равниной, залитой водой и поросшей осокой. То тут, то там попадались убогие жилища с обмазанными глиной плетеными стенами и соломенными крышами. Иногда им встречались едва похожие на людей создания, которые пробирались по заболоченной равнине на плоскодонках или даже на ходулях. Местные жители с виду были сутуловатыми, но крепкими, с обветренной от долгого пребывания вне дома кожей. Ветер дул здесь постоянно, и вообще все это место казалось каким-то негостеприимным захолустьем.

– Это Фенские болота, мадам, – сказал лорд Маунтжой, ехавший верхом рядом с носилками Екатерины.

Она заметила, что в этом странном мире бесконечных вод, зарослей тростника и заболоченных лесов обитали бобры, выдры, а птицам не было числа.

– Похоже, это очень нездоровое место, – сказала Бланш, уныло выглядывая из-за занавесок. Они с Элизой ехали в одних носилках с Екатериной. – Помяните мое слово: мы все подхватим здесь лихорадку.

– Не думаю, – сказала Екатерина, надеясь, что расстройство ее здоровья не входило в намерения Генриха.

Конечно, он хотел еще больше оградить ее от двора и от всего мира – мстил за непослушание. В этом отдаленном, диком месте поддерживать связь с Шапуи и остальными ее друзьями будет еще труднее.

Настроение ухудшилось, когда вдали показались очертания Бакдена. Это был устрашающего вида замок с высокой старой башней, окруженный защитным рвом и стеной, которые отделяли его от соседней церкви и крошечной деревушки. Единственное, что можно было сказать хорошего о новом жилище: оно находилось рядом с Большим северным трактом, а это, сообразила Екатерина, вероятно, сделает возможным сообщение с Шапуи.

Все дома, в которых Екатерина проживала с момента ее удаления от двора, были достаточно большими и благоустроенными, но при взгляде на Бакден сразу становилось ясно: теперь она будет обитать в гораздо более скромных условиях. Екатерина пришла в уныние, когда ей показали комнаты в угловой башне донжона, которой было уже полвека и которая выглядела соответственно. Здесь явственно ощущалось воздействие сырости болот: затхлый воздух и зловещие зеленоватые пятна на стенах. Хотя был июль и на улице стояла жара, Екатерина приказала растопить камин, однако комнаты не стали ничуть теплее и привлекательнее.

Хранитель замка попытался приукрасить жилище Екатерины шерстяными гобеленами и расшитыми подушками. Потом принесли ее собственную мебель и прочие вещи, расставили все, и комнаты стали выглядеть более приветливыми и обжитыми. Но сырость от этого никуда не делась, она проникала всюду. Постельничие на ночь клали под одеяло разогретые кирпичи, но простыни оставались влажными; в обуви, которую не носили, вырастала плесень, и в покоях Екатерины всегда было прохладно. Прошло совсем немного времени, и она обнаружила, что у нее постоянно болит горло, а грудь раздирает кашель. Ее помощники часто жаловались на раздражение глаз и кожную сыпь. Все это вызывала сырость – так считала Екатерина.

Знает ли Генрих, каковы условия жизни в Бакдене? – размышляла она по ночам, лежа в постели. Конечно, он выбрал это место за отдаленность. Все существо Екатерины противилось мысли, что, возможно, королем руководили более злые мотивы, когда он посылал ее сюда. Может быть, он надеялся таким образом заставить ее поскорее сдаться, а потом намеревался перевести в более здоровое место. Она не могла поверить, что он замышлял недоброе. Генриха она знала. Он мог быть жестоким, когда кто-то препятствовал осуществлению его планов, он мог быть мстительным, но предпочитал действовать по закону. Не такой он был человек, чтобы строить козни, и никогда не опустился бы до убийства. Это не в его правилах. Он был готов угрожать противникам, но только силой своих законных установлений.

Анна Болейн – совсем другое дело. Екатерина не сомневалась, что эта дама не постесняется в средствах и может расправиться со своими врагами тайно. Вспомнить хотя бы покушение на епископа Фишера и угрозы Анны ему и Марии. Екатерина могла представить себе, как Анна тайком подыскивает самое нездоровое место в Англии, а потом невинным тоном делает предложение Генриху, искажая правду, лишь бы добиться своей цели.

Екатерина не собиралась сдаваться. Она будет держаться твердо, какие бы страдания ни выпали ей на долю.

– Всякие посещения запрещены специальным приказом короля, – по прибытии сообщил Екатерине лорд Маунтжой.

Однако милая Элиза легко завела флирт со стражниками, охранявшими ворота. Прошло совсем немного времени, и она добилась того, что они стали выпускать ее за пределы замка, в деревню.

– Если они доложат лорду Маунтжою, – говорила она, – я покажу ему свои покупки.

Она принесла Екатерине каравай свежего хлеба, немного сыра и горшок мармелада из айвы.

В эти вылазки можно было тайком передавать с повозками письма в Лондон, а потом надеяться и молиться, чтобы Шапуи их получил. Тем временем Екатерину тревожили мысли о том, как мало у нее средств для содержания себя и своих слуг. Им придется жить очень скромно и бережливо, а то, что удастся сэкономить, она станет раздавать в качестве милостыни окрестным беднякам.

К счастью, болота изобиловали рыбой. На столе у Екатерины появлялись окунь, плотва, палтус и миноги. Мяса тут было мало, но это ее не беспокоило, она привыкла поститься ради здоровья телесного и духовного, причем не только по пятницам, но и в другие дни. Посредством самоограничения и покаяния она скорее достучится до Господа и подвигнет Его взглянуть на нее благосклонно.

В молитве Екатерина находила главное утешение. В ее покоях имелась комната, откуда можно было видеть алтарь замковой церкви. Здесь Екатерина и преклоняла колени. Всегда одна, почти каждый день и каждую ночь она молилась у окна, опираясь на подоконник. Часто он становился влажным от ее слез, пролитых в одиночестве, печали и тоске по Генриху и Марии. Остальное время Екатерина проводила со своими дамами: они шили напрестольные пелены и священнические облачения для церквей близ Бакдена.

Они прожили в Бакдене совсем недолго, когда лорд Маунтжой принес письмо для Джейн Сеймур.

– Плохие новости? – мягко спросила Екатерина, наблюдая за лицом девушки, пока та читала.

– Да, мадам. Отец приказывает мне безотлагательно вернуться домой. Говорит, что нашел мне место при дворе и оно ему досталось дорогой ценой.

– У леди Анны?

Кому еще могла служить Джейн при дворе? Сэр Джон Сеймур явно не терял времени даром.

– Боюсь, что да, мадам. – Джейн заплакала. – Позвольте мне остаться, ваша милость! О, позвольте мне остаться! Вы могли бы написать моему отцу и приказать ему…

– Тише, дитя мое, вы думаете, мое слово имеет хоть какой-то вес? Кроме того, для вас же выгоднее служить тому, кто в фаворе, чем тому, кто в опале. Ваш отец умен, он понимает это.

– Но я не могу служить ей. Я ненавижу ее и все, за что она борется!

Екатерина испугалась, увидев робкую, смиренную Джейн такой разъяренной.

– Мне очень жаль, – сказала она, – но выхода нет. Вы должны выполнить волю отца и поехать, с вами будет мое благословение.

Тут Джейн снова разрыдалась.

– У меня никогда не будет такой доброй госпожи, – всхлипывая, говорила она, ее светлые глаза покраснели от слез. – Я желаю, желаю от всего сердца вашей милости и принцессе, чтобы все ваши неприятности счастливо разрешились.

Обливаясь слезами, Джейн удалилась и упаковала свои вещи, а лорд Маунтжой тем временем подготовил лошадей и эскорт, чтобы отвезти ее на юг. Джейн крепко прижалась к Екатерине, когда та обняла ее на прощание.

– Вашей милости известно: я еду не по своей воле!

– Я это знаю, – утешала ее Екатерина. – Да пребудет с вами Господь навеки.

Последний реверанс – и Джейн уехала.

Екатерина смотрела вслед маленькой кавалькаде. Вот распахнулись ворота замка, чтобы выпустить путников. Как она завидовала Джейн, которая ехала на свободу, ко двору, туда, где был Генрих…

Посланник короля поклонился и передал Екатерине письмо. Она осторожно взяла его, сломала печать и прочла. Это было послание от Тайного совета. Король требовал, чтобы вдовствующая принцесса прислала ему триумфальную накидку и крестильную пелену, которую привезла из Испании, чтобы заворачивать своих детей для совершения над ними обряда крещения. Эти вещи будут использованы для ребенка, которого скоро родит ему его возлюбленная супруга королева Анна.

За последние несколько лет Екатерина получила много ударов судьбы и вынесла немало жестокостей, однако очередное требование короля показалось ей последним и окончательным предательством. Оно стало осязаемым свидетельством того, что ее супруг теперь принадлежал другой, даже если и женился на ней вопреки закону, и Екатерина с новой силой болезненно осознала, как близки эти двое.

Но это было еще не все! Неужели Анна недостаточно удовлетворена всем тем, что уже забрала у нее, и теперь ей понадобилось пурпурное бархатное крестильное покрывало с длинным шлейфом, в котором несли к купели дочь Екатерины и ее бесценного первого сына? Сама мысль об этом была невыносима! Кроме того, накидка принадлежала Екатерине и была подарена ей матерью; она лежала, слегка пожелтевшая, но бережно хранимая, на дне сундука. Екатерина удивилась: неужели Генрих мог быть настолько бесчувственным, что согласился предъявить такое требование? Нет сомнений, он боялся огорчить Анну, когда та должна вот-вот родить.

Екатерина отослала гонца на кухню чего-нибудь поесть – бедный парень, он не виноват, что принес такую ужасную новость, – и села обдумать ответ. Он был короток, но предельно ясен:

– Можете передать его милости: Господа не порадует, если я, последовав дурному совету, окажу содействие в таком ужасном деле.

Ответа не последовало. Екатерина одержала маленькую победу.

Замысел Элизы удался. Послание Екатерины дошло до Шапуи, и он поселил своего человека в гостинице «Лев» в Бакдене. Екатерина истово благодарила Господа. Наконец-то она снова была на связи со своим верным другом, который продолжал без устали трудиться ради ее блага.

С Марией все хорошо. Это было главное, что она хотела услышать. Но другая новость из письма Шапуи заставила Екатерину похолодеть. Умерла сестра Генриха, «королева Франции». Некоторое время она страдала от болей в боку и рассталась с жизнью в Уэсторпе в июне. «А я и не знала!» – подумала Екатерина. Сколько было ее золовке? Тридцать семь? Слишком рано умирать и оставлять детей сиротами. Вся эта золотистая краса померкла и уже не воссияет вновь. «Королева Франции» была верным и искренним другом Екатерины, она не боялась обидеть своего брата-короля, который, несмотря на все их разногласия, должен был ощутить боль утраты. Екатерина печалилась и за нее, и за Генриха.

Смахнув слезу, Екатерина принялась дочитывать письмо Шапуи. Его святейшество, осердясь на Генриха за женитьбу на Леди без папского дозволения, немедленно объявил их брачный союз недействительным. Более того, он пригрозил королю отлучением от Церкви, если тот до сентября не расстанется с Леди.

– Не дай Бог! – громко воскликнула Екатерина. Переполошившись, вбежали горничные – узнать, что ее обеспокоило. – Я никому такого не пожелаю, и меньше всего моему господину.

Она не могла вынести мысль, что Генрих будет отлучен от Церкви, выброшен из сообщества христиан, и тотчас же написала папе: «Я умоляю Ваше Святейшество не приводить в исполнение приговор об отлучении короля от Церкви, чтобы не толкать его и дальше по пути схизмы и не разрушать окончательно мои надежды на примирение». Конечно, Генрих станет обвинять ее, ведь именно она обратилась за решением в Рим.

Элиза взяла письмо, пококетничала со стражниками и беспечно поскакала в деревню. Скоро это стало обычным делом.

Через несколько дней было получено новое письмо от Шапуи. У Екатерины отлегло от сердца, и одновременно она встревожилась: император пришел в ярость, когда узнал, как с ней обходятся, и заявил, что, если она пожелает, ради нее он объявит войну Англии.

– Нет, – вслух произнесла Екатерина. – Никогда!

Горничные озадаченно посмотрели на нее, и она поняла, что снова разговаривает сама с собой. Не в первый раз Екатерина пожалела о том, что с отъездом Марии при ее дворе не осталось старших дам, которым она могла бы довериться. Как она тосковала по Марии, Маргарет и Мод! С лордом Маунтжоем откровенные разговоры заводить было невозможно. Он и без того находился в сложной ситуации. Фрейлинам Екатерина тоже не смела высказывать свои страхи. Да, они покладисты, верны, хорошо относятся к ней, но все они еще слишком юны, любят посплетничать и вообще ей неровня. Девушки еще не приучились к сдержанности, которая приходит с возрастом и ответственностью. А война – дело серьезное.

Слегка дрожа, Екатерина продолжила чтение. Было ясно: Генрих опасается возможных шагов императора. Кромвель выспрашивал у Шапуи, возможно ли вторжение. «Но я не поддался», – писал посол, потому что, конечно, он пока не знал, какого направления будет придерживаться сама Екатерина. Она чувствовала: посол надеется, что она попросит императора совершить худшее. Именно так поступил бы сам Шапуи, учитывая склад его ума; он сказал бы, что Генрих заслужил, чтобы вся мощь Испании и империи обрушила на него возмездие.

Кромвель знал об отваге Екатерины и явно ее побаивался. Он заметил Шапуи: «Хорошо, что вдовствующая принцесса – женщина. Природа ошиблась, не сотворив ее мужчиной. Несмотря на пол, она способна превзойти храбростью всех исторических героев».