Текст книги "Битва колдуньи. Сага о мечах"

Впрочем, он все-таки не один оказался такой удачливый. Сигват, Колль и еще двенадцать человек, грязные, избитые и дрожащие, через какое-то время выползли из щелей и из-под завалов. Несмотря на вывихнутые и сломанные конечности, выбитые зубы, ушибы и ссадины, которые имелись у всех без исключения, они тем не менее каким-то чудом уцелели. Погибли только шестеро, и их даже не пришлось хоронить – это сделала битва Тора и великана.

Удалось найти нескольких лошадей, и после полудня, немного придя в себя, перевязав раны и приладив к седлам носилки для двоих, которые не могли сидеть верхом сами, фьялли тронулись в путь. Им следовало бы передохнуть подольше и набраться сил, но никто не предложил еще задержаться или вернуться в Кремнистый Склон. Лишнего мгновения не хотелось оставаться рядом с этой изувеченной долиной, а все мыслимые опасности Медного Леса казались детской забавой по сравнению с тем, что они пережили. Вся нечисть, напуганная появлением Тора, затаилась надолго.

Колль шел серьезный, баюкая на перевязи вывихнутую руку, которую Сигват сумел ему вправить и даже обещал, что скоро она будет в порядке.

– Болит? – спросил Хродмар. – Что-то я больше не слышу, чтобы ты смеялся.

Я сочиняю сагу! – с важностью ответил Колль. – Такое не с каждым бывает. Об этом любой конунг захочет послушать. А мне надо успеть сочинить побольше, потому что завтра я посчитаю все это страшным сном и мне будет неловко об этом рассказывать. Ведь правда, это достойно саги?

– Надо полагать, да, – спокойно ответил Хродмар.

Сам он вовсе не считал, что повредился рассудком или видел сон. Похоже, наконец-то начал привыкать.

– А я бы с удовольствием послушал, какую сагу об этом сложат квитты! – сказал Сигват. – Наверняка из Кремнистого Склона и с Рыжей горы все было видно.

– Встретим – спросим, – невозмутимо обронил Хродмар. – Думаю, мы здесь не в последний раз.

Он ошибся. Хродмар сын Кари был возле Кремнистого Склона в последний раз. Но, должно быть, Лив и Ливтрасир тоже не станут возвращаться на то место, где переживут Затмение Богов.

Вот и все. Огонь перед жертвенником погас, последние струйки дыма растаяли на ветру. Хёрдис сидела на жестком холодном камне прямо там, куда упала, когда Раудберга содрогнулась в первый раз и фигура Берга вдруг выросла до великаньей. Перед глазами Хёрдис стоял то образ великана с мечом, достигающим самого неба, – подумать только, а ведь она сама держала этот меч и рубила им, и он был ей по руке! – то огненный призрак Тора, скачущего с облака на облако и для равновесия размахивающего молотом. И вот все это кончилось. Ни Тора, ни фьяллей, ни великана. Никого.

Альрик, Горм и Хар тоже сидели на земле – никто не удержался на ногах в тот миг, когда Мйольнир ударил в скалу и вся земля содрогнулась. И все молчали. Такое зрелище не для человеческих глаз, и слова бессильны его передать. Весь мир опустел. Верхний и нижний миры на миг показались, сшиблись в яростной схватке и снова скрыли от людей свои силы и свои тайны.

Один из темных валунов на краю площадки вдруг покачнулся. Хёрдис, сидевшая ближе всех к нему, слабо вскрикнула и хотела отползти. Но ноги не слушались ее. Однако валун не падал. На его темных боках, изрезанных таинственными рунами великанов, проступили очертания фигуры. Теперь уже было ясно, что это означает. Голова, плечи, грудь, опущенные руки медленно вытаивали из глубины камня. Хёрдис зачарованно смотрела, не чувствуя страха, и как-то отстраненно думала, что вот так же, наверное, понемногу выступал из камня под трудолюбивым языком коровы Аудумлы великан Бури. Он был хорош собой, высок и могуч…

Только это оказался не Бури, а Берг, но тоже великан. То есть Свальнир. Он такой же высокий и могучий, но не сказать, чтобы очень хорош собой. Если вообразить пьяного или больного великана, то он будет походить на Берга.

Наконец Свальнир отделился от камня и шагнул к середине площадки. Люди оцепенело наблюдали за ним и ждали, что он им скажет: способность человека бояться и удивляться имеет пределы, и сейчас эта способность у видевших битву Тора с великаном истощилась на много лет вперед.

– Так ты не умер? – безразлично спросила Хёрдис, и собственный голос показался ей чужим. – А я думала, что от тебя осталось немножко каменной пыли.

– Нет, я не умер, – глухо выговорил великан, и слова его едва можно было разобрать. Его лицо оставалось темным, как камень, черты почти стерлись, глаза были закрыты – у него сейчас не хватало сил поддерживать свой человеческий облик. Только ладонь была сомкнута на рукояти волшебного меча с силой и крепостью камня. – Я сделал… – пробормотал Свальнир, ни к кому не обращаясь и никого не видя.

Его слепое лицо было обращено в сторону Хёрдис, и она знала, что он видит ее не глазами, а всем телом, всей сутью своего странного каменного духа. Это дух тянул к ней множество нитей и пут, невидимых, но крепких, как Цепь Фенрира, сотканная из корней гор, шума кошачьих шагов, женской бороды, птичьей слюны, медвежьих жил и рыбьего дыхания. И если ты прежде о таком и не слыхал, ты можешь и сам, рассудив, убедиться, что нет тут обману: верно, примечал ты, что у жен бороды не бывает, что неслышно бегают кошки и нету корней у гор…[36]36
  Из «Младшей Эдды».


[Закрыть] А прочнее той цепи нет на свете ничего…

Она – моя! – наконец выдохнул Свальнир, и вздох самой горы не был бы более глух и глубок.

На площадке повеяло затхлым холодом каменного подземелья.

Альрик наконец поднялся с места, за руку поднял Хара и на неверных ногах двинулся к валунам, служащим воротами наружу. Горм тронулся за ним, первые два шага сделал на четвереньках, не в силах так сразу подняться, но дикий гнетущий страх гнал его, живого, прочь от каменной нежити. И Хёрдис поняла, что они уходят. Люди уходят, оставляя ее в добычу каменному жителю.

– Нет, постойте! – хотела крикнуть она, но не смогла, из горла ее вырвался только сдавленный свистящий шепот.

Ей стало так жутко, что слезы мгновенно переполнили глаза и хлынули по щекам. Она забыла, что совсем недавно эти люди хотели ее смерти; но это были люди, такие же живые и теплые существа, как она сама. И они уходили прочь – человеческий мир отказался от нее, отдавая горам Медного Леса. Ледяной холод наполнил тело Хёрдис и потек по жилам, словно горячая кровь, столь желанная для великана, покидала ее, заменяясь инеистой кровью племени Имира. Она отвернулась от людей, и вот теперь они отвернулись от нее, и некому было защитить ее от злой судьбы.

Не оглянувшись, люди ушли из круга стоячих камней. Свальнир шагнул к Хёрдис, протянул к ней руки. Она сжалась, дрожа и плача от острого страха и чувства беззащитности, попыталась отползти, но великан даже не заметил ее попытки. Для него это была драгоценная искра живого тепла, способная вернуть ему утраченную силу. Словно лоскуток меха, он поднял Хёрдис на руки и шагнул назад, к валуну.

– Вы еще пожалеете об этом! – с безумным отчаянием, из последних сил крикнула Хёрдис вслед ушедшему человеческому миру, хотя сама не знала, какое наказание может его ждать, кроме запоздалого бесплодного раскаяния. – Вы еще вспомните обо мне! Вспомните!

Голос ее прервался от рыданий. Да никто и не слышал ее. Она вдруг увидела землю где-то далеко-далеко внизу, а серое зимнее небо стремительно рванулось навстречу. Она лежала на каменной площадке какой-то горы, и эта гора быстрым широким шагом двигалась куда-то в незнакомую даль. Хёрдис лежала на холодной каменной ладони великана и плакала, не зная, что каждая ее слеза жжет сына Имира, как небесный огонь самого Тора. Ее горячее сердце, способное желать, мечтать, ненавидеть и стремиться к цели, было драгоценной добычей для инеистого великана, но и заплатил он за нее дорого. И сумеет ли удержать?

Но сейчас Хёрдис даже не могла подумать о том, что когда-нибудь вырвется из этих могучих каменных рук. Обитаемые людьми земли оставались позади, а перед ней открылась Турсдален – Великанья долина, где никогда не бывал никто из живых. Ни один человек. С севера Великанью долину заграждала Пещерная гора, и во всю высоту склона там распахнулся черный зев пещеры. Там и будет ее новый дом, в самом сердце Медного Леса.

Глава 25

– Йомфру! Проснись!

Сильные руки резко встряхнули Ингвиль за плечи. Не успев опомниться, она подалась вперед, рывком приподнялась, уцепилась за что-то, ничего не видя широко раскрытыми глазами. В девичьей было почти темно, по стенам плясали огромные жуткие тени от слабого света плошки с жиром, стоявшей на сундуке. Над Ингвиль склонился Одд, возле его плеча виднелось испуганное лицо Бломмы. Фру Ботхильд и другие женщины, ночевавшие в этом покое, столпились вокруг лежанки. Заспанные лица со страхом и недоумением смотрели на Ингвиль. Одд был серьезен, но тоже встревожен.

Со вздохом облегчения Ингвиль села, не выпуская руки Одда. Все это только сон, слава добрым дисам!

– Что это было, девушка? – спросил Одд. – Ты кричала, как будто тебя душат мары!

– Йомфру так кричала! Мы все проснулись! Наверное, хозяин тоже услышал! Он очень чутко спит! – бормотали женщины.

– Уж не заболела ли ты? – спросила фру Ботхильд, старшая хозяйская невестка. Два младших сына старого Адильса уже были отосланы конунгом в море, и их жены ночевали в девичьей.

Я… Мне приснилось… – переводя дыхание, с трудом выговорила Ингвиль. Сердце колотилось так сильно, что ей было страшно. – Мне приснился плохой сон… Он ничего не значит, не бойтесь.

Женщины переглядывались. В усадьбе Железный Пирог все знали, что дочь Фрейвида – ясновидящая. Фру Торхалла, вторая невестка Адильса хёльда, с особенным вниманием прислушивалась к каждому слову Ингвиль и искала в них скрытые пророчества. И уж, конечно, дурной сон ясновидящей всему дому грозит бедами!

– Ты все-таки расскажи, что тебе приснилось, хоть оно и ничего не значит, – попросила она, косясь на Одда и стыдливо приглаживая непокрытые светлые волосы. – На всякий случай… Ведь когда люди в море…

Доброй женщине казалось, что судьбы мира решаются именно там, где сейчас находится ее муж.

– Йомфру Ингвиль владеет даром только наяву, а не во сне! – успокаивал женщин Одд. – Ее сон ничего не значит и не несет никому зла. Ложитесь спать, женщины. Она больше не будет кричать.

– Больше не буду! – мужественно подтвердила Ингвиль.

Она была уверена, что просто больше не заснет.

– Я сам буду охранять ее сон! – пообещал Одд. Взяв свой меч, лежавший в изголовье устроенной на полу постели, он вынул его из ножен и сел, прислонясь спиной к лежанке Ингвиль. – Я знаю заклятья, отгоняющие дурные сны! – прибавил он. – Больше злобные духи не подойдут ни к йомфру Ингвиль, ни к кому другому. Спите, женщины.

Обитательницы девичьей разошлись по своим скамьям и лежанкам. Ингвиль тоже легла, но пустила Бломму к стенке, а сама устроилась на краю, чтобы быть поближе к Одду. Натянув меховое одеяло до самого носа, она даже не пыталась закрыть глаза. Лучше не спать целых пять ночей подряд, чем снова увидеть то, что она увидела! В ее сон опять вторгся тот ужасный великан. Только теперь у нее не было даже спасительной пещерки за можжевеловыми кустами. Во сне она лежала у корней огромной сосны, а над ее головой, за спиной, со всех сторон бушевал великан. С грохотом били по земле огромные ноги, стволы сосен ломались и с оглушительным треском падали, а наверху с воем летала какая-то черная молния, несущая смерть. Стылый воздух в этом сне был наполнен давящим ощущением неизбежной гибели; тьма и огонь, холод, гром, треск не давали вздохнуть. Даже вспоминая этот сон, Ингвиль удивлялась, что ее сердце выдержало такое испытание.

– Далеко еще до утра? – шепнула она Одду.

– Нет, уже близко, – не поворачивая головы, шепотом ответил он. – Ты можешь попробовать опять заснуть. Эта мара не вернется. Я действительно знаю заклятье, отгоняющее дурные сны.

– Это не мара. Это опять был великан.

– Тот же самый? – Одд тихо повернулся, чтобы не тревожить засыпающих женщин.

– Я не знаю, но он был такой же страшный. Даже еще страшнее, – шептала ему Ингвиль в самое ухо, и от возможности поделиться с кем-то большим и сильным страх делался меньше и легче. – Он хотел меня растоптать. Я оказалась в каком-то лесу, там сосны и много кремневых утесов. Похоже на наш Сосновый лог возле Кремнистого Склона.

Одд помолчал.

– Ведь это не означает ничего плохого? – с надеждой спросила Ингвиль.

– Трудно сказать, – не сразу ответил Одд. – Я думал еще о том, первом твоем сне. Может быть, ты способна видеть вещие сны, только не умеешь их истолковать.

– Ты думаешь, что этот великан на самом деле охотится за кем-то? – тихо ужаснулась Ингвиль.

– Я этого не знаю. Но вспомни – ты уже довольно давно не видела никого из твоих близких. Попробуй позвать твою «новую луну». Может быть, с кем-то из тех, кто тебе дорог, происходит что-то… занимательное.

«Что-то ужасное!» – мысленно поправила его Ингвиль, снова улегшись и уставившись в темную кровлю. Она уже не боялась своего сна, но еще больше боялась его причины. Что там сны! Можно покричать во сне, можно даже свалиться от страха с лежанки – не так уж высоко, не смертельно. Но стоит только подумать, что с кем-то это происходило на самом деле! Ингвиль крепко зажмурила глаза и сосредоточилась, стараясь получше вспомнить свой сон – и грохот каменных шагов великана, и треск ломаемых сосен, и свой страх. Она хотела досмотреть до конца, узнать, с кем это было и чем кончилось.

Но, как видно, заклятья Одда были сплетены на славу: до утра Ингвиль так и не удалось заснуть. Дурные сны боялись и близко к ней подойти, а других боги ей не послали.

Утром Ингвиль чувствовала себя такой истомленной и разбитой, как будто в самом деле спасалась от великана среди поломанных сосен и раскрошенных нечеловеческой силой утесов. Она была бледна, под глазами залегли сероватые тени. Есть ей не хотелось, и она долго-долго расчесывала волосы, сидя в девичьей. Давно следовало взяться за шитье или прялку, а может, встать к ткацкому стану, но у Ингвиль ни к чему не лежала душа. Женщины посматривали на нее с опасливым любопытством, однако расспрашивать не смели.

Занятая своими мыслями, Ингвиль не заметила, как в гриднице и в мужских покоях перед полуднем поднялся шум. Туда-сюда забегали хирдманы, протопал, как тот великан, старший сын Адильса Гутхорм Длинный. Однажды донесся голос самого Стюра конунга. Но и на это Ингвиль не обратила внимания: со времени их поселения в усадьбе Железный Пирог Стюр конунг целиком предоставил ее заботам хозяек, а сам даже не справлялся о ней, обязав лишь своих людей следить за тем, чтобы она не сбежала.

Через порог девичьей шагнул Одд. Никто не удивился его вторжению: все домочадцы давно привыкли, что воспитатель Ингвиль, кем считали здесь Одда, проводит около нее большую часть всякого дня и ночью спит не в мужском покое, а на полу возле ее лежанки. Ингвиль повернула голову на звук его шагов и сразу поняла: что-то случилось. Глаза Одда, обычно полусонные, сейчас были широко раскрыты и возбужденно блестели, как у змеи, завидевшей добычу.

– Скорее, йомфру, одевайся! – воскликнул он, схватил ее за руку и поднял со скамьи. – Ты не зря видела свой сон! Корабли твоего отца идут по фьорду!

Женщины в покое дружно охнули, а Ингвиль от внезапного испуга и растерянности не нашла слов для ответа. Ей казалось, что она ждет отца целую вечность – даже отрезанная Стюром прядь волос у нее на виске снова стала отрастать. Она привыкла к своему ожиданию и уже не думала, что оно когда-нибудь кончится. Первоначальный ее страх притупился, она жила здесь в каком-то полусне, чувствуя себя всеми забытой и никому не нужной.

И вот Фрейвид хёвдинг приехал! Это известие было как удар грома, и хотя для нее оно могло оказаться спасительным, Ингвиль скорее испугалась, чем обрадовалась возвращению отца. Теперь все изменится, что-то неминуемо произойдет. Сумеет Фрейвид хёвдинг оправдаться перед конунгом или нет, новый взлет ее ждет или окончательное падение – все это решится в ближайшее время, еще до вечера!

– Оденься получше – сам конунг требует тебя! Он хочет, чтобы ты вместе с ним шла встречать Фрейвида хёвдинга! Конунг хочет, чтобы твой отец сразу увидел тебя живой! – тараторила возле нее фру Ботхильд.

Тут же в дверь постучали: присланные за дочерью Фрейвида хирдманы торопили. Опомнившись, Ингвиль бросилась надевать нарядное платье, запуталась в дорогих цепочках, застежках и обручьях, которых отец надарил ей после сговора, непослушными пальцами разбирала их, роняла одно и хватала другое, в то время как фру Торхалла пыталась заколоть ей застежку на груди, но, конечно, у нее ничего не выходило. Тем не менее вид у Ингвиль, в перепутанных золотых цепочках и скособоченном платье, был самый что ни есть торжественный! Даже Одд ухмыльнулся, глядя на эту красоту, но сама Ингвиль ничего не замечала. Ей не верилось, что через какие-то мгновения она увидит своего отца, которого привыкла считать чуть ли не обитателем Валхаллы.

– Ну что, хорошо? – волнуясь, словно девочка, которую впервые выпускают к гостям на большом пиру, спросила она наконец, встав перед Оддом.

Тот окинул ее невозмутимым взглядом и так же невозмутимо одобрил:

– Все отлично! Ты прекрасна, как невеста. Не считая того, что у тебя застежки от разных пар.

Ингвиль схватилась за грудь и ахнула. В последний момент приколов застежку от нужной пары, завернувшись в теплый плащ, вместе с Оддом и обеими хозяйками она вышла во двор. Стюр конунг уже был там с Адильсом хёльдом, его родичами и прочими своими людьми. Увидев Ингвиль, Стюр некоторое время разглядывал ее, а потом сказал:

– Ты хорошо одета, йомфру.

Это были чуть ли не первые слова, с которыми конунг обратился к Ингвиль с тех пор, как они поселились у Адильса хёльда. Нарядная Ингвиль, по мнению Стюра, должна была воплощать прежнее почетное положение Фрейвида хёвдинга, которого он лишился по вине своего предательства.

Ингвиль перевела дух, а потом подумала: как будто от ее одежды сейчас что-то зависит!

Когда Стюр конунг со всеми приближенными вышел на берег фьорда, корабли Квиттингского запада уже выбирали свободное место для стоянки. И в первом из них Ингвиль сразу узнала «Огненного Волка», лучший корабль отца. Фрейвид хёвдинг очень гордился им; на штевне возвышалась позолоченная волчья морда, а шерсть на загривке волка была вырезана в виде бурных языков пламени. Это был очень красивый, прочный и быстроходный лангскип, несущий целых тридцать скамей для гребцов и способный поднять до полутораста человек. Даже сейчас Ингвиль, видя этот корабль, с гордостью думала о могуществе и богатстве своего отца.

А Стюр конунг недовольно сжал губы: ему эти знаки мощи Фрейвида были неприятны. Тинг западного побережья избрал Фрейвида Огниво своим хёвдингом, и только сам Квиттингский запад может отнять у него это звание. Пока Фрейвид им владеет, все западное побережье обернет свое оружие туда, куда укажет Фрейвид хёвдинг.

А оружия этого было немало. Двадцать шесть больших и малых кораблей пришли вместе с Фрейвидом к Острому мысу. Даже вздумай Фрейвид с оружием в руках сражаться против собственного конунга, его надежды на победу были бы сейчас не так уж малы. «Огненный Волк» выполз носом на песок, в горловине фьорда еще виднелись входящие корабли, а за ними пестрели в море паруса все новых и новых. Сейчас, пока Стюр не получил войска восточного побережья от Хельги хёвдинга и обещанной помощи слэттов, Фрейвид был равен ему по силе. Дойди дело до схватки – кто победит?

Выпрыгнув на песок, Фрейвид хёвдинг отряхнул плащ и направился к пестрой кучке людей, в середине которой увидел знакомую фигуру конунга. Ингвиль старалась поймать его взгляд, но он смотрел только на Стюра и не замечал ее. Следом за ним торопились двое телохранителей и оруженосец с Фрейвидовым шлемом и щитом, будто хёвдинг шел на поединок.

– Я ждал, что ты приедешь ко мне быстрее, Фрейвид сын Арнора, – сказал Стюр, когда тот подошел и остановился в трех шагах перед ним. – Ведь говорят: кто смел, тот не медлит.

За спиной хёвдинга выстраивались, подходя, его люди: здесь были и знакомые Ингвиль лица из его собственной дружины, и хёльды с побережья. Фрейвид и Стюр смотрели друг на друга не слишком приветливо: скорее они были похожи на двух враждующих конунгов, которые в разгар войны пытаются договориться о мире, хотя заранее знают, что из этого ничего не выйдет.

– В моей смелости еще не приходилось сомневаться никому, – ответил Фрейвид. – Мне было нелегко собрать для тебя это войско под самым носом у фьяллей. Я передавал тебе через Хёгни Чернику, что фьялли слишком близко, чтобы можно было уводить войско в другую сторону. Наверняка Торбранд Тролль уже говорит, что квитты струсили и убежали от него. Ты сомневался в моей дружбе – и я пришел подтвердить тебе ее.

При упоминании фьяллей Стюр нахмурился сильнее. И ни о какой покорности, признании вины и голове на коленях Фрейвид, как видно, и не помышлял. Но еще не пришло время давать волю гневу.

– Не стоит говорить о таких важных делах, стоя на берегу, – сказал Стюр конунг. – Мы с тобой пойдем в святилище Тюра и там перед священным Волчьим камнем подтвердим нашу дружбу.

Путь до Тюрсхейма напоминал смотр войска – фьорд был полон кораблей, вдоль берега и в долине пестрели покрытые разноцветными парусами или еловым лапником землянки, в которых разместились войско южной четверти и часть беглецов с севера, желавших сражаться вместе с конунгом и отбить у врагов свои земли. Дымили костры, везде расхаживали вооруженные люди. И все провожали глазами конунга и Фрейвида Огниво, старались угадать, чем кончится их встреча. От того, будут они друзьями или врагами, зависят исход этой войны и судьба всей державы квиттов.

С площадки Тюрсхейма поднимался в ясное небо тонкий дымок костра. Стюр конунг велел обеим дружинам остаться на берегу, а в святилище позвал только Фрейвида, Грима ярла и Ингвиль.

– Нам не нужны хирдманы, как и иные свидетели, кроме Однорукого Аса! – сказал конунг. – Но я хочу, чтобы твоя дочь была при нашей беседе. Ведь это касается и ее.

Ингвиль прошла в ворота следом за отцом и конунгом, Одд шагнул за ней. Гутхорм Длинный загородил ему дорогу, но Одд глянул ему в лицо своими острыми змеиными глазами, и Гутхорм вздрогнул, внезапно ощутив опасность, исходившую от этого человека, который примелькался ему в усадьбе за последнее время.

– Ведь конунг взял с собой Грима ярла, – спокойно сказал Одд. – А это два меча против одного. Если конунг и правда не таит зла, то он сам исправил бы эту несправедливость.

Они вошли, и ворота святилища закрылись за ними. На площадке горел небольшой огонек, а возле жертвенника стоял Сиггейр Голос Камня. Конунг и Фрейвид встали по сторонам жертвенника, причем за спиной у конунга оказался тот воротный столб, на котором было изображено начало мира, а у Фрейвида – столб с изображением Затмения Богов. Заметив это, Ингвиль содрогнулась: такое расположение показалось ей дурной приметой. И почему-то вспомнился сон о буйной ярости великана. Ведь Стюр конунг носит прозвище Метельный Великан… И лишь присутствие Одда за спиной придавало ей немного уверенности.

– Здесь, без ушей невежд и при свидетельстве Однорукого Аса, я хочу услышать, друг ли ты мне, Фрейвид сын Арнора! – сурово начал Стюр конунг. – Раньше я считал тебя своим верным человеком. Я доверил тебе воспитание моего сына, хотя этой чести добивались другие знатные люди. У Хельги хёвдинга есть сын, ровесник Виги, который мог бы стать его побратимом и верной опорой на всю жизнь. Но я выбрал тебя и готов был скрепить нашу дружбу родством. А ведь у Хельги хёвдинга тоже есть подросшая дочь!

– Я столько слышал о Хельги хёвдинге, что, как мне кажется, и сам он где-то здесь! – стараясь сдержать досаду, сказал Фрейвид. – Однако я не видел во фьорде его кораблей и не вижу поблизости его самого. Как не видел ни единого человека из войска Квиттингского востока. Ты называешь его своим верным другом, а где были его корабли и воины в то время, когда Север был разгромлен, а я в одиночку сдерживал натиск фьяллей на западном побережье? Люди говорят, что скоро нам придется не защищать нашу землю, а завоевывать ее заново. Почему же твои друзья стараются помочь тебе меньше, чем те, кого ты назвал врагами?

– Я говорю сейчас не об этом, – медленно наливаясь краской гнева, ответил Стюр конунг. В окружении длинных полуседых прядей его лицо казалось особенно красным, и Ингвиль было страшно смотреть на него. – В битву можно идти только с теми, кому доверяешь. Я доверял тебе, но ты воспользовался первым же удобным случаем, чтобы предать меня. Молчи! – воскликнул конунг, видя, что Фрейвид в порыве негодования шагнул вперед с готовым возражением на устах. – Я сказал еще не все. Пока я был в земле слэттов, меня пытались убить. Ты скажешь, что тебе об этом ничего не известно?

– Да, мне об этом ничего не известно! – твердо и уверенно ответил Фрейвид, глядя в потемневшие глаза Стюра. – Спроси об этом у других, кому больше меня была выгодна твоя смерть.

– И ты знаешь таких людей? – с презрительным недоверием произнес Стюр. – Умри я на самом деле, как ты объявил меня умершим, кто стал бы править Квиттингом? Да, Кубком Конунгов владел бы Виги, мой сын и твой зять! Но из него вышел бы не слишком одаренный конунг. Ты научил его владеть оружием и водить корабль, он готов биться в первых рядах самой страшной схватки. Однако он мало способен думать за всю державу, и никто не знает этого лучше тебя! Истинным правителем Квиттинга стал бы ты!

– Может быть и так! – сурово ответил Фрейвид. – А может, на Квиттинге еще много лет шла бы война между мной и твоей южной родней! – Фрейвид кивнул на Грима ярла, стоявшего за спиной Стюра. Тот возмущенно двинул бровями и на всякий случай схватился за меч. – Ведь у тебя есть и второй сын. По матери он – Лейринг, а Лейринги не из тех, кто упускает свою выгоду! Только норны знают, долго ли Виги сохранил бы и власть, и саму жизнь, если бы ему довелось соперничать с ними!

– Ты обвиняешь нас в том, что мы хотели убить конунга? – возмущенно закричал Грим ярл, едва дав ему закончить.

– Я не обвиняю вас! Я говорю о том, что обвинить можно не только меня одного! А как снимают несправедливые обвинения, ты знаешь не хуже меня!

– Я не допущу вашего поединка сейчас, когда так близок наш общий враг! – жестко сказал Стюр конунг. – Сейчас вам следует не ссориться, а забыть обиды и стать союзниками. Квиттингу нужно войско западного побережья, то самое, которое ты привел, Фрейвид хёвдинг. Я должен услышать клятву верности от всех твоих людей и от тебя самого.

– Ты получишь ее, – ответил Фрейвид, внешне взявший себя в руки. – Но не прежде, чем я получу назад мою дочь!

Он кивнул на Ингвиль, впервые дав понять, что вообще ее заметил. До сих пор он не удостоил ее даже беглого взгляда, как будто она была ему совсем чужой и безразличной.

– Ты хочешь получить твою дочь? – Стюр даже не посмотрел на Ингвиль, но прищурился, глядя на Фрейвида. – А я как раз думал оставить ее у себя, чтобы быть уверенным в прочности твоей клятвы.

– Если ты сомневаешься в прочности моей клятвы, то зачем тебе понадобилось разрывать обручение? – с прямым вызовом ответил Фрейвид. – Если бы моя дочь стала женой твоего сына, ты мог бы верить мне, как самому Престолу Закона.

– К счастью, иногда родню можно выбрать. А мне не слишком нравится тот выбор, который ты сделал раньше.

– О чем ты ведешь речь, конунг?

– Я веду речь о первом обручении твоей дочери. Когда ты пообещал ее фьяллю, родичу самого Торбранда Тролля!

При упоминании Хродмара Ингвиль вздрогнула. Ей стало нестерпимо тревожно за всех: и за отца, и за себя, и за Хродмара. Одд незаметно положил руку ей на плечо.

– Тогда обручение не было совершено! – сказал тем временем Фрейвид. – Я обещал скрепить уговор клятвами, но не раньше, чем ко мне приедут родичи того фьялля. Вместо этого пришло войско и разорило мою прибрежную усадьбу.

– Однако с тех пор ты мог помириться с ними! Люди болтают, что ты встречался со своим несостоявшимся зятем и он говорил с тобой от имени Торбранда Тролля.

Фрейвид переменился в лице. Ингвиль чуть не задохнулась: неужели это могло быть правдой? Неужели ее отец встречался с Хродмаром, в то время как она томилась на озере Фрейра, всеми способами стараясь избегать Виги?

– Кто это говорит? – с негодованием воскликнул Фрейвид и бросил мгновенный ненавидящий взгляд на Грима. – Пусть мне в лицо повторит этот навет! Я могу поклясться на Волчьем камне, что не виделся с тем человеком, что ни он, ни кто-то другой не вел со мной бесед от имени Торбранда Тролля! Фьялли – враги мне, как и тебе, конунг. И все, что я хочу, – это биться с ними и прогнать их с моей земли прямо в Нифльхель!

– Тогда я жду твоей клятвы! – Стюр показал ему на Волчий камень.

– Не раньше, чем моя дочь перейдет на мой корабль! – непреклонно заявил Фрейвид.

– Тогда ответь мне, где мой сын Виги! – воскликнул Стюр, снова разъяренный отказом.

– Это тебе лучше знать! Ведь он твой сын! Спроси у жены! Она была с ним очень дружна перед тем, как я уехал с озера Фрейра!

– Ты сам не пускаешь ко мне моего сына! Хочешь отдать его фьяллям!

– Если бы твой сын был у меня, я не просил бы вернуть мне мою дочь! Я требовал бы этого, потому что располагал бы равноценным залогом!

– Равноценным! – закричал Стюр в полный голос, уже не заботясь ни о вежливости, ни о приличии. – Как бы не так! Зачем мне нужен этот предатель, который только и ждет, пока я умру, но даже не имеет терпения дождаться! Этот трус, который теперь не смеет показаться мне на глаза! У меня есть другой сын! А есть ли у тебя наследник? Тот, кто отомстит за тебя?

– Я сам сумею отомстить за себя! – рявкнул Фрейвид и снова шагнул вперед, хватаясь за рукоять меча. – У меня здесь три десятка кораблей, и если ты…

Не дослушав, Стюр выхватил меч и бросился на Фрейвида. Фрейвид отбил его удар; Ингвиль закричала, сама себя не слыша, спиной прижалась к Одду и на какое-то мгновение помешала ему выхватить меч. Железный звон сшибаемых клинков осыпал ее, как громадные осколки льда.

А Грим ярл, в первые мгновения схватки растерявшийся, вдруг тоже выхватил свой меч, ринулся к Фрейвиду сзади и одним ударом почти отделил его голову от шеи.

Фрейвид рухнул на землю у самого подножия Волчьего камня, и Одд, метнувшийся было вперед, когда Грим сорвался с места, застыл возле Ингвиль. Вмешиваться стало незачем.

Стюр отпрянул, опустив меч, так и оставшийся чистым. Фрейвид лежал лицом вниз, и рыжеватые пряди его волос мокли в огромной луже крови, которая быстро вытекала из разрубленных шейных вен. В прохладном воздухе горячая кровь дымилась, растапливала изморозь и впитывалась в землю. Ветерок шевельнул волосы на затылке Фрейвида. На другие движения это тело больше не было способно.