Текст книги "Битва колдуньи. Сага о мечах"

– Конечно! – воскликнул Хродмар. Он понимал, что здесь что-то не так, и старался объяснить все не только противнику, но и себе самому. – Где твои люди, хотел бы я знать?

– Какие люди? – Виги сморщил лоб, не в силах вспомнить вообще никаких людей. – Здесь была старуха… Рюнки. Она привела меня.

– Какая старуха? – Хродмар посмотрел на кого-то за его спиной. Близнецы Сёльви и Слагви переглянулись и пожали плечами:

– Он был один! С ним нет ни единого человека. Разве что в лесу, но до леса далеко.

– Меня привела старуха, – повторил Виги, с усилием потирая лоб.

Как он повстречал старуху и что с ним было до этой встречи, он не помнил, как будто чья-то злая рука оторвала и выбросила прочь ткань его прежней жизни, оставив узкий, ни на что не годный лоскуток.

– Она тебе привиделась! – уверенно ответил Сёльви, но Виги его не услышал и не узнал обладателя серьезного голоса, встретившего его у ворот.

– Странные все-таки люди эти квитты! – весело подхватил Слагви. – Один приходит с девушкой, другой – со старухой. Но настоящая девушка гораздо лучше, чем воображаемая старуха, не правда ли, Хродмар ярл?

– Приветствую тебя, Виги конунг, хотя мне не думается, что этот день так уж для тебя удачен!

Из-за спины Хродмара вышел Одд Наследство. Хирдману Фрейвида Огниво нечего делать среди фьяллей, но Виги не сообразил этого и потому не удивился. Весь мир утратил прежние черты.

– Что за старуха тебя привела? – спросил Одд, глядя в затуманенные, растерянные глаза Виги. – Соберись с мыслями и расскажи мне толком.

– Ее звали Рюнки, – беспомощно ответил Виги, совершенно не способный собраться с мыслями, которых у него вовсе не было. – У нее были другие имена, но я их не запомнил. Она была вся морщинистая. Я… – Он снова потер лоб, словно надеялся протереть светлое окошко, и пребывая в полном недоумении, признался: – Я ничего не знаю.

– Он совсем плох! – Одд перевел взгляд на Хродмара. Сумасшедший Квитт вовсе не казался удивленным. – Сдается мне, что он видел фюльгью. Ты знаешь, Хродмар ярл, что дух-двойник часто принимает облик женщины?

– Но он является перед самой смертью!

– Да. – Одд спокойно кивнул. – А также на человека нападает слепота. Помнишь, что рассказывают про конунга Эрвальда Серебряную Шишку? Впрочем, ты можешь этого не знать, это же квиттингский конунг. Так вот, он ехал на битву, в которой его убили, и спросил у своих людей, где они находятся. А они как раз проезжали мимо Тюрсхейма. Ты бывал на Остром мысу и знаешь, что Тюрсхейм трудно не заметить. Так что его люди поняли, что обратно он поедет не в седле, а на щите. Все пали духом и проиграли битву. Но это тебе уже нелюбопытно. Посмотри на него – он едва соображает, где находится. Скорее даже совсем не соображает.

Хродмар посмотрел на Виги. Много месяцев он ждал этой встречи, боялся упрека в трусости и нарушении слова, надеялся достойно ответить на вызов. Но теперь он растерялся – Виги едва ли был пригоден для битвы, о которой не стыдно будет потом рассказать.

– Но ведь дух-двойник является человеку перед смертью! – повторил Хродмар. – Значит, ему пора умереть? Почему же фюльгья сама привела его сюда?

– Значит, она хотела, чтобы он умер от твоей руки, Хродмар ярл, раз все равно пришел его срок! – раздался позади них голос Торбранда конунга.

Обернувшись, Хродмар увидел конунга, стоявшего в дверях хозяйского дома; тот находился там уже давно и почти все слышал. Виги почему-то тоже его увидел, и теперь на дворе усадьбы Можжевельник, полном людей, перед его глазами были три человека: Торбранд конунг, Хродмар и Одд.

– Ведь ты еще осенью просился поехать на поединок с ним? – продолжал Торбранд, обращаясь к Хродмару. – Я пообещал, что он достанется тебе, и никому другому. Как видно, Один услышал нас и сделал так, чтобы я мог исполнить мое обещание. Срок вашего поединка настал.

– Но он… – Хродмар в нерешительности снова посмотрел на Виги. – Он же ничего не соображает. Как я буду с ним биться? В прошлый раз мы отложили поединок, потому что я после болезни едва держался на ногах. А теперь он хуже всякого больного. Такой поединок не принесет мне чести.

– Ничего другого не остается! – Торбранд слегка пожал плечами, невозмутимый, как сами норны. – Раз его привела фюльгья, значит, срок его вышел, такова судьба! А с судьбой не поспоришь! Пусть ему дадут выбрать оружие.

Несколько хирдманов протянули Виги рукояти мечей и секир, кто-то подал щит. Для Виги это выглядело так, как будто из окружавшего его тумана высунулись рукояти оружия и края двух-трех щитов. Не глядя, он взял первый попавшийся щит и рукоять боевого топора. Рукояти фьялленландских мечей с молотами на вершинах ему не нравились.

– Возьми! – Сёльви сунул ему под локоть его собственное копье, и Виги, заткнув топор за пояс, с облегчением сжал знакомое древко.

– Ореховых жердей не надо, здесь достаточно много копий! – говорил где-то в тумане Торбранд конунг, но Виги его не видел. Окно в тумане опять сузилось, оставив перед ним одного только Хродмара.

– Послушай! – Хродмар подошел к Виги вплотную и положил свободную руку сопернику на плечо. Теперь ему приходилось смотреть на Виги снизу вверх, поскольку противник был выше его ростом. – Я вижу, что ты не в себе, но, может быть, ты все-таки помнишь Ингвиль? Ингвиль дочь Фрейвида?

– Инг… Ингвиль? – неуверенно повторил Виги.

И в мыслях его посветлело: он вспомнил какой-то чистый, радостный образ, затуманенный далью и временем. Так вспоминается лето среди зимы.

– Да, – продолжал Хродмар. – Она была с нами, когда мы договорились о поединке. Нам обоим была обещана ее рука. Она и сейчас с нами, здесь. Мы будем биться за нее, и она останется с победителем.

Виги посмотрел в светлые жесткие глаза Хродмара и вдруг вспомнил берег моря, это же лицо, этот же устремленный на него твердый взгляд и девушку за плечом соперника. Он плохо отдавал себе отчет, кто ему эта девушка и зачем, но знал – она нужна ему. За нее стоит биться.

– Я понял, – глухо, но твердо сказал Виги.

Хродмар быстро подался назад, предлагая Виги ударить первым. Этим движением он словно подтолкнул в душе Виги какой-то камень, и тот покатился, со стуком подпрыгивая на уступах. Виги бросился на противника и ударил копьем; Хродмар выбил его мощным ударом по древку и рубанул топором, и Виги ощутил сильный толчок и треск – его щит раскололся до середины. Отбросив его в сторону, в туман, он выхватил топор. Не зря сам Фрейвид хёвдинг учил его биться – руки и ноги Виги действовали сильно и четко, невзирая на муть в голове и марево перед глазами. Соперника он видел ясно, только ему казалось, что Хродмар двигается слишком быстро.

А Хродмар не мог заставить себя биться в полную силу. Он видел, что Виги обречен, что норны уже занесли нож над нитью его жизни, и сам Хродмар чувствовал себя этим ножом. Ему осталось только нанести предначертанный удар, исполнить волю богов и судьбы, но на него давило сознание, что они с Виги в неравном положении. Да видит ли Виги хотя бы его? Вот он ударил вбок, промахнулся, и Хродмар мог бы трижды убить его, пока тот замахивался снова.

Хродмар встретил новый удар щитом, и топор Виги застрял в нем. Мгновенно рванув щит, Хродмар заставил противника выпустить оружие и замахнулся для последнего удара. Ему хотелось поскорее закончить этот безумный поединок. Но лицо Виги вдруг показалось ему таким по-детски беспомощным, как будто удивленным потерей оружия, что топор уже в полете чуть-чуть перевернулся и ударил Виги по голове не лезвием, а краем обуха.

Виги без звука упал на землю. Из-под его светло-русых волос повыше виска медленно потекла кровь. Хродмар стоял над ним, не зная, что делать дальше.

– Раз уж ты не добил его, то пусть его перевяжут, – спокойно сказал Торбранд конунг. – Боги вели твою руку в этом поединке, боги и удержали ее.

Хирдманы подняли Виги и понесли в дружинный дом. Хродмар обернулся, провожая его глазами, потом с беспокойством глянул на двери хозяйского дома. Он не хотел бы, чтобы Ингвиль увидела его стоящим над свежим пятном крови.

– Йомфру! Может, тебе любопытно узнать, что тот ярл уже вытер плечами все бревна в сенях? – услышала Ингвиль сквозь дрему голос Хрефны.

Открыв глаза, она увидела знахарку стоящей возле лежанки, с упертыми в бока руками и полотенцем на плече.

Ингвиль села, потерла кулаками глаза, улыбнулась. Сейчас она вдруг почувствовала себя совсем счастливой. Она здорова, и Хродмар рядом с ней. Больше ни о чем она сейчас не помнила: добрые дисы не пускали к ее изголовью тень убитого отца.

– Хродмар? – спросила Ингвиль, все еще улыбаясь: начинать утро с этого имени было очень приятно.

– Ну да! – Хрефна нарисовала на своих широких щеках какие-то знаки, которые изображали рубцы от болезни на лице Хродмара. Дескать, у нее слишком короткая память, чтобы запомнить все славные имена знатных людей, которыми усадьба Можжевельник вдруг стала полна, как дупло дикими пчелами. – Я вот принесла тебе умыться!

С этими словами она грохнула на пол возле лежанки широкую деревянную бадейку с водой, которая до этого стояла возле двери. Хрефна была хорошая женщина, только все делала очень громко.

Ингвиль обулась, собрала волосы, чтобы не намокли, склонилась над бадейкой. В покое было полутемно, и она нагнулась пониже, стараясь разглядеть свое лицо.

Собственные глаза, отраженные в темной воде, вдруг показались Ингвиль огромными. Она заглянула в глаза отражению, и внезапно, как в окне, увидела плывущий строй кораблей. Они были далеко, только-только вышли из-за горизонта, но уже можно было различить позолоченную голову на штевне переднего и большой красный щит на его мачте. Корабли быстро приближались, Ингвиль рассмотрела голову рогатого волка на штевне переднего и высокую, крепкую человеческую фигуру на носу. Метельный Великан. Не различая лица, Ингвиль узнала его по тревожному ощущению прохладного ветра, уже знакомому ей по прежним видениям. Только сейчас она была слаба и ветер пробрал ее до костей, продул насквозь, как будто она в одной рубахе вышла навстречу зимней буре. А корабли все шли и шли, их было много, целые стаи «Волков», «Медведей», «Оленей», «Змеев»…

Отшатнувшись от бадейки, Ингвиль вскочила на ноги, путаясь в подоле рубашки, и бросилась из покоя, как от пожара. Каждый раз видения томили ее непосильным грузом, хотелось скорее поделиться с кем-то. И особенно теперь, когда каждое из них вновь заставляло ее заглядывать в лицо войны.

За дверью в сенях она сразу наткнулась на Хродмара. Поймав Ингвиль в объятия, он прижал ее к себе, засмеялся, хотел что-то сказать, но заметил, что она дрожит и льнет к нему, как будто в поисках защиты.

– Что с тобой? – тревожно воскликнул он. – Ты так бежишь, словно… Даже не оделась как следует! Что случилось?

Торопливо сняв плащ, он завернул Ингвиль в толстую шерстяную ткань, пахнущую морем и дымом.

– Ах, Хродмар! – Ингвиль обняла его за шею изо всех сил, как будто тот стылый ветер грозил оторвать ее от него и унести. – Я видела…

– Что? – Крепко прижав ее голову к своему плечу, Хродмар склонился к ней.

А Ингвиль молчала. Видение кораблей Стюра конунга с красными щитами на мачтах стояло у нее перед глазами. Они шли сюда, на фьяллей. Ингвиль было страшно, какие-то две силы разрывали ее пополам. Она не знала самого простого и важного: кто ее враг? Фьялли или квитты? Она выросла среди квиттов и по крови принадлежала к ним, но разве был ей врагом Хродмар? Или даже Торбранд конунг?

– Что ты видела? – расспрашивал Хродмар. – Что-то плохое?

– Я видела корабли, – наконец вымолвила Ингвиль. Каким-то неведомым чувством она ощущала движение этих кораблей во всей их тяжелой громадности; они становились ближе с каждым мгновением, и ни слова, ни молчание не могли ничего переменить. – Стюр конунг идет сюда. И я боюсь.

– Чего? – удивился Хродмар.

И тут же запнулся – понял чего. Он замолчал, не зная, что сказать. Убеждать ее в победе фьяллей? В победе над ее родным племенем?

– Я боюсь за тебя, – тихо сказала Ингвиль, крепче прижимаясь к нему.

Даже сейчас, в объятиях Хродмара, она помнила тот стылый ветер, грозящий разрушить ее неверное и тревожное счастье. Она не хотела думать, кто ей теперь свои, а кто чужие. Она знала одно: у нее остался единственный дорогой и близкий человек, и это Хродмар.

– А вот и зря! – решительно ответил Хродмар. – Хель обломала об меня зубы уже… раз, два, три… четыре раза.

– Не говори так! Не дразни ее. – Ингвиль подняла голову и посмотрела ему в глаза. – Я видела… Еще раньше, на том осеннем тинге, мне было много страшных видений. Я видела моего отца убитым возле Волчьего камня, и это свершилось – я видела его гибель наяву.

Ингвиль смотрела в лицо Хродмару без слез, но глаза ее были темны и суровы. То давнее видение отчетливо помнилось ей. Висящая на дереве фигура человека, неуловимо знакомого и неузнаваемо измененного предсмертными муками. Даже сейчас она не знала, кто это был. И теперь, когда она убедилась в правдивости своих видений, то, несбывшееся, превратилось в ее мучение.

Хродмар молчал, не смея успокаивать ее. После того как он столько раз избежал смерти, Торбранд конунг поверил в его удачу и даже дал ему новое прозвище – Удачливый. И приговаривал, что это гораздо лучше, чем Щеголь, поскольку маленькая удача лучше большой красоты. И Хродмар согласился с ним, но тревога Ингвиль передалась и ему. Хель коварна. Может быть, она подстережет его именно сейчас, когда он уже поверил, что благодаря удаче сильнее всех врагов?

– Я хотел спросить, как твое здоровье, – снова заговорил Хродмар. – Я думал, что если ты окрепла для переезда, то мне пора отвезти тебя домой, в Бьёрндален. Конунг мог бы обойтись без меня какое-то время. А теперь даже не знаю, что скажу ему…

Однако о видении Ингвиль все же следовало рассказать, и Хродмар пошел к Торбранду. Тот уже проснулся и сидел в гриднице, ожидая, пока женщины накроют столы.

– Ты встаешь раньше самого солнца, Хродмар ярл! – воскликнул он, и уголки его тонких губ скривились книзу в знак хорошего расположения духа. – А сейчас тебе надо хорошо высыпаться! Думается мне, что после свадьбы у тебя на это будет мало времени. Хирдманы засмеялись, но Хродмар даже не улыбнулся.

– Сюда идут корабли Стюра, – сообщил он. – Йомфру Ингвиль видела не меньше четырех десятков.

Все стали серьезными. Торбранд конунг переменился в лице.

– Я хотел просить у тебя, конунг, позволения отвезти мою невесту домой, в Бьёрндален, – продолжал Хродмар. – Но теперь…

– Теперь об этом нечего и думать! – подтвердил Торбранд еще прежде, чем он закончил. – Не тебе объяснять, где место воина во время битвы.

Хродмар кивнул.

– У Стюра сейчас, должно быть, тысячи три-четыре войска, – подал голос Одд. Он так естественно прижился среди фьяллей, что даже спал в одном покое с конунгом, и никто не видел в этом ничего необычного. У этого человека с глазами духа как будто вовсе не было родины, а достойного вождя он выбирал себе сам. – На твоем месте, Торбранд конунг, я позаботился бы о жертвах перед битвой.

– Я позабочусь о них! – Торбранд кивнул и внимательно посмотрел в лицо Одду. – Но мне хотелось бы знать вот что. На чьей стороне собираешься сражаться ты сам?

– Я собираюсь провожать йомфру в безопасное место, потому что в войске во время битвы ей нечего делать. Ты, несомненно, согласишься с этим. А если ты спросишь, кому я желаю победы…

Все в гриднице напряженно ждали: никто и не думал, что о таком вообще можно заговорить с конунгом враждующего племени накануне битвы. Даже Торбранд вынул изо рта соломинку, которую по привычке покусывал, и стал вертеть ее в пальцах.

– …то я напомню тебе, что Стюр конунг убил Фрейвида Огниво, который был воспитанником моего отца, то есть почти братом мне, – спокойно продолжал Одд. – Между нами не было любви, но родичей не выбирают. Я не смог отомстить за него вовремя, потому что должен был спасти его дочь. Но ведь месть не становится хуже оттого, что проходит время, не так ли?

– Значит, если бы не необходимость провожать девушку, ты бился бы на моей стороне? – спросил Торбранд.

В уме он уже прикидывал, а так ли насущна эта необходимость. Одд принадлежал к тем воинам, которые не бывают лишними даже в самом большом войске. В нем жила необычная сила, а Торбранд конунг был достаточно проницателен, чтобы ее заметить.

– Я не доверю йомфру никому другому, если ты об этом, – ответил ему Одд. – Я должен сам увидеть дом и людей, с которыми она будет жить. А чтобы ты не думал, что я бросил тебя, я дам тебе хороший совет.

– Хороший совет иной раз дороже, чем меч в битве, – согласился Торбранд. – И что же это?

– Как ты думаешь, большую ли плату потребует Властелин Битв за то, чтобы отдать тебе победу?

– Я думаю, что немалую. Скупиться было бы глупо, но ты же не считаешь меня глупцом?

– Нет. – Одд спокойно качнул головой, хотя в противном случае мог бы ответить утвердительно. – Ты умный человек, конунг. И ты наверняка знаешь сагу о том конунге, который во время битвы принес в жертву Одину своего сына.

– У меня нет сына! – Торбранд дернул опущенным уголком рта, и усмешка вышла кривая и нервная. В невозмутимости Сумасшедшего Квитта сквозило нечто жуткое. – У меня их было двое, и обоих боги уже забрали.

– Зато они отдали в твои руки сына самого Стюра. Жертвы лучше этой и не придумаешь.

В гриднице стало совсем тихо.

– Это очень сложное дело! – Помолчав, Торбранд конунг бросил соломинку на пол. – Чтобы приносить человеческие жертвы, надо быть весьма сведущим человеком, иначе получится не жертва, а только напрасное убийство. Что бы там ни говорили про нас на торгах в Эльвенэсе, фьялли очень давно не приносят человеческих жертв! У меня в войске такого умельца нет.

– Есть, – возразил Одд. – Это я.

– Ты? – Торбранд даже привстал на скамье, снова сел и подался вперед. – Разве ты жрец?

– Нет, не жрец. Но я уже однажды ступал на Радужный Мост и знаю дорогу к Одину. Я сумею это сделать.

Торбранд посмотрел ему в глаза и вдруг вспомнил, как Одд и Ингвиль попали сюда от Острого мыса. Взгляд его скользнул по мечу на поясе квитта с простым железным кольцом в рукояти.

И молчание конунга сказало всем, что он согласен.

Глава 28

На следующий день Ингвиль снова разбудил голос Хрефны.

– Йомфру! Там пришел твой воспитатель… – сквозь дрёму услышала она, и тут же чья-то жесткая ладонь легла ей на лоб. Сон мигом растаял, и Ингвиль села на лежанке, жмурясь и моргая.

– Одд? – Она посмотрела на своего «воспитателя». – Уже… вечер или утро?

Ингвиль помнила только то, что Одд положил ладонь ей на лоб, сказал два-три слова, а потом она спала. Но когда это было? Сегодня, вчера или пять дней назад?

– Уже миновал полдень, йомфру, – ответил он. – Ты проспала день, ночь и часть другого дня, а значит, набралась сил как следует. Лошади готовы – нам пора ехать.

– А где Хродмар?

– Хродмара ярла уже нет здесь. Конунг послал его с дружиной вперед, потому что корабли Стюра близко.

– Они ушли сразу, как только… – горячо начала Хрефна, но вдруг поймала стальной взгляд Одда и осеклась. Это было странно – знахарка не отличалась чувствительностью и не боялась даже конунга. – А вообще-то, ты хорошо сделала, йомфру, что ты столько проспала! – неожиданно закончила Хрефна.

Ингвиль стало грустно и тревожно. Хродмар уехал, не простившись с ней, и вот опять только норны знают, когда они увидятся. Одд мог бы разбудить ее и пораньше. И незачем было так крепко усыплять ее!

А может, все это к лучшему. Ингвиль не могла представить, как стала бы прощаться с Хродмаром. Одд правильно поступил, избавив ее от этого. Если разлука неизбежна, то прощальные слезы не облегчат ее.

Хрефна, ехавшая вместе с ней, уже приготовила все в дорогу, и Ингвиль осталось только одеться и поесть. На дворе усадьбы было заметно меньше народу – с передовым отрядом Хродмара ушло немало людей.

– Не бойся за него, йомфру! – сказал ей Одд, помогая сесть в седло. – Он останется жив и невредим. Мы выкупили у Одина его жизнь и удачу.

– Как? – спросила Ингвиль, но Одд уже отошел к своему коню.

Торбранд дал им в провожатые самого Моди Золотую Пряжку с сорока хирдманами, и Ингвиль было приятно снова увидеть его.

– Все будет хорошо, Фрейя нарядов! – подбодрил ее Моди, разбирая поводья своего коня. – Я рад, что мне доверено отвезти тебя домой и познакомить с моей сестрой Стейнвёр. Вы хорошо поладите!

Ингвиль улыбнулась в благодарность за такое доброе предсказание, но тут же испугалась: неужели она действительно покидает Квиттинг и никогда больше не увидит своей родной матери, Асольва, всех домочадцев?

Но Одд уже выезжал со двора, и лошадь Ингвиль пошла за его конем. Боги не оставили ей ни выбора, ни даже времени на то, чтобы все осмыслить.

За воротами усадьбы она увидела широкую равнину. Поскольку сюда Ингвиль попала в беспамятстве на руках Одда, то открывшийся вид берега был незнаком ей. Чуть в отдалении, на каменистом утесе над морем, четко вырисовывался старый могучий дуб. А на одной из толстых нижних ветвей висело что-то большое, вытянутое.

Похожее на человека.

Ингвиль вздрогнула, ахнула, невольно натянула поводья.

– Не смотри туда, йомфру! – сказал кто-то из хирдманов и дернул повод ее лошади. – Жертвы Одину – не для твоих глаз.

Лошадь шла вперед, а Ингвиль все смотрела, не в силах отвести взгляд. Там, на дубе, раскачивалось под порывами морского ветра тело человека, пронзенное копьем. Лица отсюда не было видно, но ветер трепал длинные пряди светло-русых волос, и только эти волосы Ингвиль узнала. И отвернулась, не смогла больше выдержать этого зрелища. В ней бушевали ужас, тоска, смятение. Она вспомнила свое видение и теперь поняла, кого ждала участь жертвы.

– Не хмурься, йомфру! – крикнул ей Одд. – Он будет висеть так целых девять ночей, но зато Один принял нашу жертву! Он даст победу Торбранду конунгу и сохранит жизнь Хродмару ярлу! И твой отец теперь отомщен!

Ингвиль ничего не ответила. Совершенной за отца мести она порадуется когда-нибудь потом, когда успокоится. А сейчас… Она ехала прочь от усадьбы Можжевельник и от дерева, ставшего Конем Ужаса для невольного всадника, и перед глазами ее стоял тот Виги, которого она знала в детстве, – ловкий, красивый, веселый и дружелюбный. Тот, которого больше нет и никогда уже не будет. Но тот Виги погиб не теперь, а гораздо раньше, когда в него вцепился дракон честолюбия, дающий силу сильным, но отнимающий ее у слабых. И Виги оказался недостаточно силен для этой борьбы. А она сама? Ведь она знала, знала заранее почти все! Почему же она не помешала Виги и тем самым не спасла его?

Опустив голову, Ингвиль смахивала слезы со щек, но они застилали глаза горьким туманом, не давали смотреть. Что такое знание? Это меч, зарытый в землю и ждущий сильной руки, которая оживит его. Для поступков, способных в этом мире хоть что-то изменить, знания недостаточно – нужны воля и сила. Себя саму Ингвиль ощущала сейчас безвольной и бессильной, тонкой былинкой в волнах, которую бурное море судьбы бросает то к надежде, то к отчаянию, то к радости, то к горю. Лишившись отца, потеряв дом и семью, а теперь и родину, она сравнивала себя с деревцем, выломанным из земли без корней.

Впереди виднелась крепкая фигура Одда – Сумасшедший Квитт, никогда никого не слушавший, кроме собственного сердца и совести, спокойно покачивался в седле, готовый ехать, если понадобится, хоть в Нифльхель и уверенный, что и там не пропадет. Он провел Ингвиль через жуткое Ничто, а теперь вез ее в другой, новый дом, который отныне станет для нее родным и единственным. И при взгляде на него Ингвиль вдруг испытала горячую благодарность судьбе, давшей ей опору, в которой она так нуждалась.

«На дар ждут ответа», – так говорил Властелин Битв. Ночью после принесения жертвы Торбранд конунг долго не мог заснуть. Ему вспоминался обряд, в голову лезли мысли, останется ли Властелин доволен их жертвой, чем и как отплатит за нее. И тут же откуда-то всплывали ненужные и неуместные сейчас воспоминания о собственных сыновьях, Тормунде и Торгейре. Тормунду уже сравнялось бы двенадцать лет – он непременно взял бы сына в поход, будь тот жив. А повернись судьба иначе, его отроческое тело сейчас раскачивалось бы на дубе где-нибудь над морем, с копьем в сердце и Стюр конунг ожидал бы ответа от бога войны и победы на свой дар.

В усадьбе было тихо, только во дворе и в сенях слышались шаги и негромкие разговоры дозорных. Покой полнился дыханием и посапыванием спящих хирдманов. От медленно дрожащих языков огня в очаге по стенам ходили тени, похожие на великанов.

Торбранд перевернулся: жесткий, набитый свалявшейся шерстью валик, служивший подушкой, горбился посередине, и от этого было неудобно лежать. Под головой чувствовалось что-то твердое. Запустив руку в изголовье, Торбранд вытащил нечто гладкое, холодное. Ах да!

Сев на лежанке, он повертел в руках золотое обручье, искусно сделанное в виде свернувшегося дракона. Белые звездочки в глазах сверкали холодными бликами, словно покалывали крохотными стальными иголочками. Это обручье отдал конунгу Одд, коротко сказав при этом: «Ему больше не надо». По этим словам Торбранд догадался, что обручье было снято с Виги. Другой обрадовался бы такому сокровищу, но Торбранд отчего-то усомнился. Золотой дракон был прекрасен, но в нем таилась угроза. Только глупый был бы рад наследству от такого неудачливого человека, как Виги сын Стюра.

«Повешу на ясень! – подумал Торбранд, вспомнив дерево в гриднице Аскегорда. – Где лошадка, там и уздечка». Эта мысль вдруг принесла ему облегчение – значит, боги одобрили ее. Снова засунув обручье под изголовье, конунг улегся поудобнее, закрыл глаза, стараясь заснуть.

Вдруг в душном покое повеяло свежим прохладным ветерком – открылась дверь. Торбранд поднял веки. От порога к его лежанке неспешно шел высокий человек в сером плаще, в шапке, надвинутой низко на лоб и закрывающей один глаз…

Торбранд снова приподнялся и сел. Он мгновенно узнал старика, хотя никогда прежде не видел его, и застыл, охваченный трепетом, волнением, радостью, благоговением, тревогой… Можно ли перечесть чувства, наполняющие смертного человека, пусть и конунга, при встрече с божеством? С самим Отцом Богов, Властителем Асгарда! Это и есть ответ на жертву, то самое, чего он так напряженно ждал.

Сбылось… Сумасшедший Квитт действительно умеет приносить жертвы! Торбранд чувствовал себя заключенным в какие-то невидимые оковы, но это было просто ощущение его человеческой слабости рядом с силой бога. Покой был полон этой силой, и она стояла в нем, как неподвижный упругий ветер, так что дышать было трудно, но каждый вздох казался необычайно живительным. Спящие хирдманы невольно вдыхали силу будущих побед, и она растекалась по их жилам, чтобы потом в битве вдруг вскипеть и выплеснуться бурным потоком.

Больше никто в покое не проснулся, не пошевелился, а Торбранд уже не знал, сон это или явь. Вернее всего, грань сна и яви, ясности и безумия, где и происходит встреча человека с божеством.

Повелитель Битв сел на край лежанки и дружелюбно кивнул Торбранду. Взгляд единственного глаза Одина был подобен раскаленному острию копья, и Торбранд отвел глаза, не в силах смотреть в лицо богу. Воздух между ними дрожал, как прозрачная грань пламенного язычка, где горячее всего. Края серого плаща Властелина, сотканные из тумана, расплывались во тьме. Отец Ратей принес с собой сюда часть своего, высшего, мира и сам оставался в нем. Он был словно серая туча, таящая молнии; не белая, не черная, не золотая, а серая, туманная, таинственная, почти неуловимая для человеческого глаза. Даже сидя рядом с ним, Торбранд был бесконечно далек от Повелителя.

– Приветствую тебя, Торбранд сын Тородда! – тихо произнес Властелин, но каждое слово отдавалось в душе конунга и звенело, как горное эхо.

«И я приветствую тебя, Властелин!» – хотел ответить Торбранд, но язык его не слушался. Однако Отец Ратей снова кивнул, будто услышал.

– Я доволен твоей жертвой! – продолжал Один. – Давно я не получал сыновей конунга, и кровь его была сладка мне и Девам Битв. Я пошлю их на помощь тебе. Они укроют щитами тебя и твоих людей, а мечи их будут без пощады сносить головы квиттам. Я дам тебе достойное оружие для начала битвы.

В руке Отца Павших вдруг оказалось копье. Его длинный наконечник мерцал голубоватым светом, а на древке сплетались руны девяти миров, как на посохе колдуна.

– Отныне оно твое и будет принадлежать твоему роду! – сказал Властелин. – Оно принесет тебе победу в любой битве, но на него наложено заклятье. Его не должно направлять на то, из чего была сделана цепь Глейпнир. Это заклятье добавил мой сын Тюр, чтобы его племя имело хоть какую-то надежду на спасение. Покажи, Торбранд сын Тородда, достаточно ли ты мудр и сведущ, чтобы владеть моим копьем!

Отец Богов усмехнулся в густую белую бороду, а по спине Торбранда пробежал озноб. Всякого, кто состязается с Одином в мудрости, ждет смерть, поскольку поражение неизбежно. Велик же будет его позор, если он не сумеет ответить на вопрос! И не видать ему тогда милости Отца Побед и чудесного копья, и любые жертвы будут напрасны.

– Перечисли, из чего была выкована цепь, из-за которой мой сын Тюр лишился руки, – предложил Один, пряча в бороду насмешку.

Теряясь от волнения, Торбранд с лихорадочным усилием принялся вспоминать.

– Цепь Глейпнир была выкована из… из женских бород… – Сначала ему вспомнилось самое диковинное и нелепое. – Из птичьей слюны, из рыбьего дыхания… Из медвежьих жил…

Властелин Битв благосклонно кивал в ответ на каждое названное диво, и Торбранд постепенно набрался уверенности. Он помнил, что волшебная цепь была составлена из шести сутей. Четыре он назвал. Еще что-то было связано с Фрейей, он даже думал в детстве, что это она дала… Шум кошачьих шагов! И потому кошки бегают неслышно…

– И что же было последним? – спросил Один.

– Последним… – Торбранд лихорадочно пытался собрать в кучу и удержать в голове все уже названное, отыскать хоть на дне морском шестую суть, но она ускользала, не давалась. Это что-то огромное, несокрушимое, то самое, что придало цепи прочность, когда остальные части сделали ее обманчиво легкой и мягкой…

Повелитель Битв насмешливо улыбался, как будто дразнил Торбранда скрытой частью мудрости, которая ему не давалась. О, сам-то Властелин знает все, он, отдавший в залог свой глаз! Глаз… источник Мимира… великаны… горы…

– Корни гор! – с облегчением выдохнул Торбранд, и у него было такое чувство, как будто он чудом удержался на краю пропасти.

Властелин Битв снова улыбнулся.

– Ты почти так же мудр, как и храбр, Торбранд сын Тородда! И в награду я дам тебе еще один совет. Он касается того, что лежит у тебя в изголовье.