Текст книги "Ист-Линн"

Глава VIII
Как искупали одного джентльмена

Мисс Карлайль и леди Изабелла Вэн остановились на повороте дороги. Ветер бушевал по-прежнему. Смущенная Изабелла подбирала осколки разбитых очков; Корнелия, смущенная не меньше, с удивлением вглядывалась в это лицо, казавшееся ей до такой степени знакомым. Посмотрев в сторону, она вдруг увидела перед собой сэра Фрэнсиса Левисона.

Он шел вместе с мистером Дрейком и другим товарищем, не считая сопровождавшей его свиты. Мисс Карлайль в первый раз в жизни встретилась с ним лицом к лицу. Она устремила на него презрительный и высокомерный взгляд, с поразительной ясностью выражавший ее неприязнь.

Поравнявшись с Корнелией, сэр Фрэнсис поклонился ей. Сделал ли он это из вежливости, или это была ирония с его стороны – трудно сказать. Но мисс Карлайль приняла его поклон за насмешку. Губы ее побледнели от гнева.

– Не ко мне ли относится это оскорбление, Фрэнсис Левисон?

– Это как вам будет угодно, – ответил он дерзко.

– И вы смеете со мной раскланиваться? Разве вы позабыли, кто я?

– Кто видел вас хоть раз, тому трудно позабыть… – Эти слова были произнесены с сарказмом.

Леди Изабелла поспешно закрыла лицо руками – она страшно боялась, что Левисон увидит ее. Между темнесколько прохожих, среди которых были рабочие с фермы мистера Риннера, остановились поблизости.

– Презренный земляной червь! – воскликнула Корнелия. – Не думай, что это оскорбление останется безнаказанным!

Говоря это, она не думала о немедленном исполнении своей угрозы, но окружившая их толпа поняла все иначе. Неизвестно, подстрекнули ли рабочих слова мисс Карлайль, которая, несмотря на свой вздорный характер, сумела заслужить всеобщее уважение, или их надоумил мистер Риннер, но все хором воскликнули:

– В воду его! В воду! Болото рядом. Воздадим ему по заслугам! Зачем этот негодяй появился в нашем городе? Ну же, к делу, друзья! Живее!..

Левисон побледнел, колени его затряслись; каждый негодяй – трус в душе. Леди Изабелла, в свою очередь, затрепетала, услышав эти угрожающие слова. Двадцать пар мускулистых рук принялись за дело; последовали многочисленные толчки, насмешки, издевательства, аплодисменты… Шум поднялся ужасный!

Левисона потащили к соседнему болоту.

– Спасите! Спасите! – кричал он. – Спасите, ради бога!

Но увы! Вновь раздались оглушительные крики, и сэр Фрэнсис Левисон искупался в зеленой тине. Толпа ликовала, издеваясь над дерзким джентльменом, позволившим себе оскорбить достопочтенную мисс Карлайль.

Затем Левисона вытащили из болота. Даже утонувшая крыса не имела бы такого жалкого вида, какой был у Фрэнсиса Левисона, – он весь дрожал, испуганно озирался по сторонам и оправлял на себе платье, походившее скорее на старое отрепье, чем на одежду порядочного человека.

Окончив свое дело, рабочие разошлись. Мисс Корни также удалилась. Но и сам Левисон, весь продрогший и беспомощно стоявший на берегу, был менее смущен, чем леди Изабелла, нетвердыми шагами следовавшая за Корнелией.

Корнелия не произносила ни слова. Она по-прежнему шествовала впереди, высоко подняв голову. Впрочем, изредка она посматривала на миссис Вин. «Странное дело! – размышляла она. – Какое необыкновенное сходство, особенно в глазах!» Когда они проходили мимо магазина, миссис Вин остановилась и взялась за ручку двери.

– Я хочу отдать очки в починку, – пояснила она тихо.

Мисс Карлайль вошла вместе с ней. Леди Изабелла попросила новые очки, но в лавке не оказалось очков зеленого цвета. Ей предложили старые синие очки в черепаховой оправе, и она тотчас взяла их и надела. Между тем Корнелия изучала черты лица, казавшиеся ей до такой степени знакомыми.

– Зачем вы носите очки? – спросила она.

Краска вновь залила щеки бедняжки, и она произнесла с заметным колебанием:

– У меня слабое зрение.

– Но зачем вы носите очки такого противного цвета? Думаю, простые белые очки подошли бы вам больше.

– Я предпочитаю цветные очки и никогда не ношу других.

– Скажите мне ваше имя, миссис Вин.

– Жанна! – ответила воображаемая француженка с необыкновенной уверенностью.

Разговор на этом оборвался. В тот же день вечером Корнелия обедала в Ист-Линне. Выйдя из-за стола, она немедленно отправилась в комнату Джойс.

– Джойс, – прошептала она, – не напоминает ли вам кого-нибудь гувернантка?

– О ком вы говорите, мисс Карлайль? О миссис Вин? – произнесла Джойс, удивленная этим вопросом.

– Разумеется, о миссис Вин.

– Она очень часто напоминает мне мою прежнюю госпожу и лицом, и манерами, – ответила Джойс, понизив голос. – Но я никому не говорила об этом, мисс Карлайль, потому что – вы это очень хорошо знаете – нам запрещено упоминать имя леди Изабеллы.

– Видели ли вы ее без очков?

– Нет, никогда, – ответила Джойс.

– Ну а я видела ее сегодня без очков и объявляю вам, что я нашла поразительное сходство. Можно подумать, что призрак леди Изабеллы разгуливает по земле!

– О, мисс Корнелия, не шутите такими вещами, это слишком серьезно!

– Разве я когда-нибудь шутила?.. Но пусть это останется между нами, Джойс.

Вернувшись в гостиную, мисс Карлайль села возле лорда Моунт-Сиверна.

Молодой Вэн, Люси и мистер Карлайль играли вместе, и в комнате раздавались смех и шумные восклицания. Воспользовавшись удобным моментом, Корнелия обратилась к графу с вопросом:

– Точноли леди Изабелла умерла?

Граф широко раскрыл глаза от изумления.

– Какой странный вопрос вы мне задаете, мисс Карлайль! Умерла ли она? Разумеется.

– И нет ни малейшего сомнения?

– Как можно в этом сомневаться? Она умерла в ту самую ночь, когда случилась катастрофа на железной дороге.

Наступило молчание. Корнелия задумалась, а затем снова обратилась к графу:

– И вы считаете, что не произошло никакой ошибки?

– Я так же твердо уверен в том, что она умерла, как и в том, что мы с вами живы, – ответил граф. – Но почему вы задаете мне этот вопрос?

– Сегодня мне в первый раз пришло в голову, что она могла и не умереть.

– Если бы она была жива, то наверняка продолжила бы пользоваться процентами с той суммы, которую я положил на ее имя в банке. А денег этих никто не требовал. Затем она непременно написала бы мне – мы так условились. Поверьте, нет никакого сомнения в том, что бедняжка умерла…

Мисс Карлайль не нашлась что ответить; решительный тон графа, по-видимому, убедил ее.

Глава IX
Медведь в вест-Линне

Карлайль говорил речь с балкона гостиницы «Оленья голова» – старого здания, построенного в те времена, когда еще не было железных дорог. Балкон был обширный, выкрашенный в зеленую краску, и на нем свободно помещались друзья Карлайля. Оратор говорил красноречиво и искренне. Карлайль пользовался в Вест-Линне большим уважением. Кроме того, все горожане были настроены против сэра Фрэнсиса Левисона.

Последний произносил свою речь в гостинице «Ворон», но оратор он был самый посредственный. Окружавшая его толпа шумела, бранилась и беспорядочно теснилась на дороге. Впрочем, сэр Фрэнснс Левисон не мог пожаловаться, так как в слушателях не было недостатка: большая часть обитателей Вест-Линна сочла своим долгом явиться перед гостиницей «Ворон» – одни для того, чтобы аплодировать, другие для того, чтобы свистеть и шикать.

Вдруг все заметили невдалеке медленно двигавшуюся коляску, запряженную парой лошадей. В коляске сидела дама – это была миссис Карлайль. Вскоре шумевшая толпа замолкла, и речь Левисона также затихла; он не желал даром тратить свое красноречие. Он не поклонился Барбаре, вероятно, вспомнив последствия вежливости, оказанной им Корнелии.

Сквозь прозрачную бахрому зонтика Барбара смогла разглядеть его. В ту минуту, когда она подняла глаза на оратора, он стоял, высоко подняв правую руку, слегка откинув голову и поправляя волосы, падавшие ему на лоб. Его рука без перчатки была бела и нежна, как у женщины, и Барбара заметила блестевший на его пальце бриллиантовый перстень. Щеки молодой женщины побагровели. На этот жест указывал ей Ричард!

Около нее раздались веселые крики:

– Ура, Карлайль! Карлайль, ура!

Барбара наклонила голову в ответ на приветствия, и экипаж выехал на простор.

В волнующейся толпе неожиданно встретились мистер Дилл и мистер Эбенезер Джеймс. Мистер Джеймс начал с того, что служил писарем у Карлайля, и наконец снова вернулся к этому занятию, но уже в конторе других адвокатов, Билла и Тредмена. Мистер Джеймс былдобродушным малым, весельчаком, прямым, откровенным, но несколько склонным к лени.

– Ну, дружище, как дела? – спросил его Дилл.

– Дела мои идут недурно – только не в ту сторону, в какую следует… Но послушаем оратора!

Оратором этим был не кто иной, как Левисон. Дилл слушал его с серьезным, а Джеймс с насмешливым видом. Но вскоре толпа отодвинула их далеко назад, где они уже не видели, хотя все еще слышали оратора. Тут они увидели в конце улицы человека, идущего в их сторону и походившего на медведя на задних лапах.

– Боже милосердный! – воскликнул Эбенезер. – Да ведь это Бетель!

– Бетель! – повторил Дилл, устремив взгляд на человека в медвежьей шкуре.

Действительно, это был Отуэй Бетель, вернувшийся из путешествия и надевший на себя меховое одеяние с медвежьими хвостами. Шапка из таких же хвостов украшала его голову. Мистер Дилл посторонился, словно боясь, что он его укусит.

– Я вижу, Эбенезер, что вы еще живы и по-прежнему коптите небо, – сказал он.

– Да, и рассчитываю еще некоторое время покоптить его!

– Когда вы вернулись, Отуэй? – обратился к нему Дилл.

– Только что, с четырехчасовым поездом. Но скажите, пожалуйста, что здесь происходит?

– У нас здесь выборы, старина, – ответил Эбенезер.

– О том, что у вас выборы, я узнал еще на станции. Скажите, что здесь происходит? – И онуказал на толпу.

– Ах, боже мой! Да это же Левисон!

– Вот как! Какой смельчак! – воскликнул Бетель. – Неужели он одержит верх над Карлайлем?

– Что вы! Разве это возможно? У него нет никаких шансов на победу.

– Но послушаем Левисона. Я никогда не видел его.

Разговор был прерван проездом нагруженного обоза. Засуетившаяся толпа подвинула их ближе к дому, и они оказались как раз напротив Левисона. Бетель смотрел на него изумленными глазами:

– Вот тебе на! Кто позвал сюда этого человека? Зачем он здесь?

– О ком вы говорите?

– Я говорю о том господине, который держит в руке белый носовой платок.

– Это сэр Фрэнсис Левисон.

– Не может быть! – воскликнул Бетель. – Этот человек никогда не был сэром Фрэнсисом Левисоном.

Тут взгляды Отуэя Бетеля и Левисона встретились. Бетель поклонился Левисону, приподняв свою медвежью шапку, Левисон вздрогнул, поднял лорнет и осмотрел Бетеля. Его лицо побледнело.

– Разве вы знаете Левисона, мистер Бетель? – спросил Дилл.

– Да, я был с ним когда-то знаком… очень короткое время.

– Я помню, – усмехнулся Эбенезер, – когда он был еще не Левисоном, а совсем другой особой. Правду я говорю, Бетель?

Бетель бросил на Эбенезера презрительный взгляд и немедленно исчез.

– Разъясните мне, пожалуйста, мистер Эбенезер, что означает эта маленькая сцена? – спросил Дилл.

– О, сущие пустяки! Дело в том, что этот напыщенный оратор никогда не был такой важной персоной, какую строит из себя теперь.

– Ах, вот как!

– Я не хотел ничего рассказывать, потому что, видите ли, это дело меня не касается, но вам я могу довериться. Можете ли вы себе представить, что именитый баронет, который желает выступить представителем Вест-Линна в парламенте, некогда ухаживал за Эфи Галлиджон? В то время он еще не носил громкого титула сэра Фрэнсиса Левисона!

Слова эти пробудили в уме Дилла тысячу смутных воспоминаний относительно Ричарда Гэра и некоего Торна. И вдруг, схватив Эбенезера за руку, он спросил:

– А как его звали в то время?

– Торном!

– Но вам, конечно, было известно, что на самом деле его звали Левисоном?

– Ничего подобного! Когда я узнал, что он приехал сюда с целью оспаривать у Карлайля звание члена парламента, то был поражен подобной дерзостью не меньше самого Бетеля. «Вот чудо! – подумал я. – Значит, Торн погребен, а его место занял двойник Торна Левисон».

– Но почему же он сменил имя?

– Не знаю… Каково его настоящее имя – Левисон или Торн, – для меня до сих пор остается тайной.

Горя желанием сообщить Карлайлю это странное известие, Дилл поспешил выбраться из толпы. Добежав до конторы, он вошел в кабинет своего патрона. Последний сидел за письменным столом и подписывал разные бумаги.

– Что случилось, Дилл?

– О! Я пришел к вам с самыми невероятными известиями!.. Я все разузнал о Торне! Как вы думаете, кто он такой?

Отложив перо в сторону, Карлайль посмотрел на своего помощника.

– Торн не кто иной, как Левисон! – воскликнул Дилл.

– Я не понимаю, – произнес Карлайль.

– Ваш противник Левисон – тот самый Торн, который ухаживал за Эфи Галлиджон. Это непреложная истина, мистер Карлайль.

Дилл рассказал все в подробностях: как Бетель узнал Левисона и что сообщил ему Эбенезер.

– Бетель не раз клялся мне, что не знает Торна, – прошептал Карлайль.

– Вероятно, он имел свои причины клясться в этом, – воскликнул Дилл. – Сегодня они узнали друг друга.

– Бетель узнал его как Торна, а не как Левисона?

– Да, в этом нет никакого сомнения. Он ни разу не упомянул имени Торна, но его удивило то, что этого человека называют Левисоном.

В то время, когда происходил этот разговор, Барбара вернулась домой. Она побежала к себе и принялась писать.

– Я желаю, чтобы он приехал сюда хотя бы на час! Посмотрим, что из этого выйдет… Я уверена, это тот самый человек, которого мы ищем. Ричард описывал именно этот жест, и потом это бриллиантовое кольцо!..

Она набросала несколько строк:

«Дорогой мистер Смит! Ваше присутствие здесь необходимо; произошло одно событие, которое можете разъяснить только вы; приезжайте сюда в субботу, я встречу вас в крытой аллее в сумерках.

Преданная вам, Б.».

Письмо было адресовано на имя мистера Смита, в Ливерпуль. Адрес ей оставил Ричард. «Сию же минуту, – думала Барбара, складывая письмо, – нужно послать ему банковский билет в пять фунтов стерлингов для того, чтобы он мог заплатить за проезд. Но у меня, кажется, нет этой суммы…»

Она выбежала из комнаты и в коридоре встретила Джойс.

– Не найдется ли у вас пятифунтового билета, Джойс?

– Нет, сударыня.

– Быть может, такая сумма есть у миссис Вин; на прошлой неделе я заплатила ей жалованье и, кажется, дала два пятифунтовых билета.

Барбара побежала в маленькую гостиную.

– Миссис Вин, не могли бы вы одолжить мне пятифунтовый билет?

Миссис Вин отправилась за ним в свою комнату. Между тем Барбара спросила Уильяма, виделся ли он с доктором Мартеном.

– Он прослушал мне грудь, – ответил ребенок, – и сказал, что приедет в среду после обеда.

– Где же ты с ним увидишься?

– В конторе у отца или у тетушки Корни. Миссис Вин сказала, что лучше в конторе, потому что отцу будет приятно самому поговорить с доктором. Мама, скажите мне, пожалуйста…

– Что такое, дитя мое? – спросила Барбара.

– Миссис Вин не перестает плакать с тех пор, как она виделась с доктором. О чем она плачет?

– В самом деле? Я не знаю. Разве она плачет?

– О да! Но она отирает слезы под очками и думает, что я этого не замечаю. Я очень хорошо знаю, что я опасно болен, но почему же она об этом плачет?

– Ты скоро поправишься, Уильям. Кто тебе сказал, что ты опасно болен?

– Никто, но я знаю, что у меня очень слабое здоровье.

– Ты вечно что-нибудь придумаешь. Вероятно, миссис Вин плачет вовсе не о том, что ты болен.

В эту минуту гувернантка вошла с билетом в руках. Барбара поблагодарила ее и поспешила отвезти письмо на почту. Вернувшись домой, она пошла к себе. Вскоре пришел и Карлайль.

– Боюсь, я совершила страшную глупость, Арчибальд, – сказала она.

– Мы все иногда делаем глупости, Барбара. В чем дело?

– Я хочу поверить тебе то, что тяготит меня уже много лет…

– Уже много лет?

– Ты, конечно, помнишь ту ночь, много лет тому назад, когда Ричард встретил в лесу на тропинке того…

– О какой ночи ты говоришь, Барбара? Он приходил сюда не раз.

– Я говорю о той ночи… о той ночи, когда леди Изабелла покинула Ист-Линн, – ответила она, не находя другого средства пробудить воспоминание мужа. Затем, с нежностью вложив свою руку в руку Карлайля, она прибавила: – Помнишь ли ты, как Ричард вернулся еще раз, после того как простился с нами, и сказал, что встретил в переулке настоящего Торна? Он упомянул о том, что этот человек имеет обыкновение откидывать со лба волосы, говорил о необыкновенной белизне его руки и о бриллиантовом перстне, блестевшем при лунном свете. Помнишь ли ты это?

– Очень хорошо помню.

– С той самой ночи я нисколько не сомневалась в справедливости его слов. Я была убеждена, что Торн и капитан Левисон – одно и то же лицо.

– Почему же ты не сказала мне об этом, Барбара?

– Как же я могла сказать тебе об этом, в особенности тогда? Позднее, когда Ричард был здесь, в тот снежный, морозный вечер, он уверял меня, что знает сэра Фрэнсиса Левисона, что он видел его вместе с Торном, – эти слова сбили меня с толку. Но сегодня, проезжая в коляске мимо гостиницы «Ворон», я видела, как он произносил речь, и узнала тот самый жест… Я убеждена, что Торн и Левисон – одно и то же лицо, и если Ричард уверял, что знает и того и другого, то он жестоко ошибался. Прости меня, Арчибальд, мне не хотелось напоминать тебе об этих вещах, но я убеждена, что Левисон выдавал себя за Торна.

– Я также убежден в этом, Барбара.

Молодая женщина, смутившись, отступила назад и взглянула на мужа:

– Как! Неужели ты знал это и тогда, Арчибальд?

– Я узнал только сейчас. Дилл, Эбенезер и Бетель, с которыми я только что виделся, стояли перед гостиницей «Ворон», слушая речь моего противника. Бетель узнал его, но был чрезвычайно удивлен, когда ему сказали, что это Левисон. Говорят, что, увидев его, Левисон сконфузился, а Бетель, не отвечая на расспросы товарищей, удалился. Эбенезер объяснил Диллу, что выдающий себя за Левисона – не кто иной, как прежний Торн, тот самый, что ухаживал за Эфи Галлиджон.

– Арчибальд, – продолжала молодая женщина, – я послала за Ричардом.

– В самом деле?

– Я попросила его приехать сюда в субботу вечером. Письмо уже отправлено. Милый, возлюбленный мой Арчибальд, что можно сделать, чтобы оправдать моего брата?

– Виновный – Левисон, следовательно, я не могу действовать.

– Как! Даже ради Ричарда? Арчибальд!..

Карлайль взглянул на жену своими честными глазами:

– Дорогая моя, как же я могу действовать?

По щеке Барбары скатилась слеза, выдававшая ее гнев и горечь.

– Подумай хорошенько, Барбара! Я готов действовать против всякого другого, только не против Левисона; если я выступлю против него в качестве обвинителя, то могут подумать, что я хочу отомстить ему!

– Прости меня, ты совершенно прав. Но что же мне делать?

– Это довольно запутанная задача… Дождемся приезда Ричарда.

Глава X
Предсмертная агония ребенка

Это было в один апрельский вечер. Уже стемнело, надвигалась ночь. Уильям Карлайль и леди Изабелла сидели в полуосвещенной детской. Догоравшие в камине угли уже не вспыхивали ярким пламенем, но миссис Вин не заботилась об этом. Уильям тихо лежал на диване; она сидела возле него, сняв очки, потому как знала, что дети не могут узнать ее. Уильям лежал с полузакрытыми глазами, и она думала, что он заснул. Вдруг мальчик тихо спросил:

– Когда же я умру, миссис Вин?

Эти неожиданные слова горько отозвались в сердце бедной женщины.

– Что это ты говоришь, дружок? Кто сказал тебе, что ты умрешь?

– О, я это очень хорошо знаю. Вокруг меня все хлопочут. Вы слышали то, что сказала недавно Энн?

– Что такое?

– Помните, когда она принесла чай? В то время я лежал на ковре, но не спал. Вы еще сказали ей: «Энн, пожалуйста, будьте осторожнее: может быть, ребенок не спит».

– Я что-то этого не помню, – тихо заметила Изабелла.

– Она сказала, что я на краю могилы.

– Не обращай внимания на то, что она сказала, мой милый. Скоро наступит хорошая погода, и ты непременно выздоровеешь.

– Миссис Вин!

– Что, дружок?

– Зачем меня обманывают? Я уже не такой маленький мальчик, как Арчибальд. Скажите мне, что со мной?

– Ничего. Ты немного слаб. Как только к тебе вернутся силы, все пойдет очень хорошо.

Уильям с недоверчивым видом покачал головой. Это был вдумчивый и не по годам развитый мальчик. Он и без неосторожных слов Энн мог бы догадаться, что он опасно болен; он понимал, что его почему-то жалеют и берегут больше других. Ребенок ясно понял, что смерть приближается быстрыми шагами, и не ошибся в этом.

– Но если я не очень болен, то почему же доктор Мартен не захотел сегодня разговаривать с вами при мне? Почему он отослал меня в другую комнату и тогда только рассказал вам о моей болезни?.. Умереть легко, когда нас любит Бог. Это мне сказал лорд Вэн, у него умер маленький брат.

– Это был болезненный ребенок, который не мог выжить; он с самого детства был очень хилым.

– Ах! Так вы его знали?

– Да, я слышала о нем, – ответила Изабелла, стараясь скрыть собственный промах.

– А вы, миссис Вин, почему вы так опечалились после того, как поговорили с доктором Мартеном? И с чего вам жалеть меня? Ведь я не ваш ребенок.

Эти слова, вся эта сцена наполнили сердце матери несказанной горечью. Она опустилась на колени возле дивана и дала волю слезам.

– Ну, вот видите! – воскликнул Уильям.

– О, Уильям, у меня также был когда-то маленький сын, и когда я смотрю на тебя, то думаю о нем… Вот почему я плачу!

– Я знаю, вы уже говорили об этом… Его звали, кажется, Вильямом, не правда ли?

Она наклонилась над ним:

– Знаешь, милый Уильям, кого Бог очень любит, того Он скорее других призывает к себе. Когда ты умрешь, то полетишь на небо. Я знаю многих, кто счел бы себя счастливым, оказавшись на твоем месте.

– Вероятно, вы сами сочли бы себя счастливой.

– Да, – прошептала она сдавленным голосом. – На мою долю также выпало много горя. Иногда мне кажется, что я не в силах больше переносить его.

– Разве ваше горе еще не прошло?

– Оно не оставит меня до моего последнего вздоха. Ах, если бы я умерла ребенком, я избавилась бы от стольких мучений! Мир полон мучений, дорогой Уильям, полон разных невзгод: горя, болезней, забот, огорчений, грехов, упреков совести, скуки и отвращения… Вот скажи, Уильям, когда ты очень утомишься, то – не правда ли – ты хочешь лечь в свою постельку и уснуть сладким сном?

– Да, это правда, и я часто чувствую себя очень, очень уставшим.

– Вот точно так же устаем и мы от житейских волнений и жаждем лечь в могилу, потому что в ней мы отдыхаем от всех страданий; об этом благе молим мы Бога непрестанно – и днем и ночью.

– Но ведь нас не запирают в могилах, миссис Вин.

– Нет, нет, дитя, мое; в могилу кладут только наше тело, а душа улетает туда, где нет печали! О, как мне хотелось бы улететь вместе с тобой, дитя мое!

– Вы говорите, что мир полон скорби, миссис Вин, а я нахожу его таким светлым, радостным, в особенности когда светит солнце, и так тепло, и бабочки резвятся в воздухе. О! Если бы вы увидели Ист-Линн в ясное летнее утро, если бы вы могли бегать по зеленому лугу, любоваться листочками деревьев, синим небом, цветущими розами, то вы не сказали бы, что мир печален!

– Да, но страдание и горе в нем неизбежны. Есть люди, которые боятся смерти: без сомнения, они боятся, что не попадут на небо. Но когда Господь призывает к себе маленьких детей, то это значит, что он их любит. Небо, дитя мое, – это рай, где цветут розы без шипов и где не встречаются ни репейник, ни крапива…

– Я видел эти небесные цветы, – прервал ее Уильям, в восхищении приподнявшийся на диване. – Они в сто раз красивее садовых!

– Так ты видел небесные цветы?

– Я видел их на картине. Мы ездили в Линнборо смотреть на картину «Страшный суд» Мартена… Я говорю не о докторе Мартене.

– Я понимаю.

– Там были три большие картины, и одна из них называлась «Небесная долина». Она понравилась мне больше всех, и другим также. Ах, если бы вы ее видели! Там были изображены река и лодки – такие прекрасные гондолы, в которых плыли к райским берегам. Это были легкие воздушные создания, тысячами возносившиеся в небо, а из далеких облаков как бы нисходил сам Господь. На берегу реки росли цветы: и розовые, и голубые, и фиолетовые. Они очень походили на обыкновенные, только были гораздо ярче и красивее наших цветов.

– Кто возил вас смотреть эти картины?

– Отец. Он возил меня и Люси. С нами ездила миссис Гэр, а также Барбара. Тогда она еще не была нашей мамой. И вы не можете себе представить, миссис Вин, – произнес Уильям, понизив голос, – какую глупость сделала тогда Люси.

– Какую же?

– Она спросила у отца: нет ли нашей мамы среди этих небесных созданий в белых одеяниях?

Изабелла закрыла лицо обеими руками.

– И что он ответил?

– Не знаю, он разговаривал с Барбарой. Это было очень дурно со стороны Люси, потому что Уилсон тысячу раз повторяла ей, чтобы она не упоминала при отце о леди Изабелле.

– Почему же при нем нельзя упоминать о леди Изабелле?

– Я вам скажу почему, – проговорил Уильям шепотом, – она убежала от отца. Глупенькая Люси почему-то уверена, что ее увезли насильно, но она ничего не знает…

– Она когда-нибудь улетит на небо, Уильям, и возьмет тебя с собой.

Ребенок опустил усталую головку на подушку и замолк, ничего не ответив на ее слова. Леди Изабелла тоже молчала, склонив голову, но рыдания ребенка вывели ее из задумчивости.

– О! Я не хочу, не хочу умирать! Не хочу покидать отца и Люси!

Она обняла его обеими руками; их слезы смешались; она говорила ему те ласковые и нежные слова, которые так благотворно действуют на душу; наконец мальчик успокоился.

– Слушайте! Что это? – вдруг спросил он.

За дверью раздавался смех. Из столовой вышли Карлайль и лорд Моунт-Сиверн с сыном; они направились прямо в гостиную, и, как только дверь за ними затворилась, Барбара поспешила войти в комнату, где лежал Уильям.

Гувернантка тотчас встала, надела очки и спокойно села на стул.

– Как! Вы сидите здесь без огня! И камин потух!.. – воскликнула Барбара, подходя к камину и размешивая потухающие угли. – Я подложу немного дров… А кто это лежит на диване? Уильям, пора в постель.

– Нет еще, мама; право, я не хочу спать.

– Но тебе необходимо восстановить силы, – ответила она и позвонила. – Ты слишком много бодрствуешь, мой друг!

Итак, Уильяма отослали, а миссис Вин вынуждена была передать Барбаре то, что сказал ей доктор.

– Доктор нашел, что легкие ребенка сильно повреждены, но, как и все врачи, он не захотел высказать более определенного мнения.

Миссис Карлайль взглянула на нее. Свет от камина падал прямо на лицо леди Изабеллы. Она отодвинула стул в тень.

– Доктор Мартен увидится с ним на следующей неделе, – продолжала гувернантка. – Он приедет в Вест-Линн.

– Я сама отвезу Уильяма в Вест-Линн, – произнесла Барбара. – Доктор скажет мне всю правду. Я пришла отдать вам мой долг, – прибавила она, подавая леди Изабелле пятифунтовый билет.

Та машинально протянула за ним руку.

– Кстати, раз мы заговорили о деньгах, – продолжала Барбара, – позвольте мне заметить, что мистер Карлайль и я очень недовольны тем, что вы делаете детям такие дорогие подарки. Вы тратите на них почти все ваше жалованье!

– На что же еще мне тратить деньги? Я от души полюбила этих детей, – ответила она довольно резко, недовольная тем, что Барбара вмешивается в ее отношения с вверенными ей детьми.

– Тратьте их на себя или помещайте в банк. Пожалуйста, обратите внимание на мои слова, миссис Вин, иначе я буду вынуждена положить конец вашей щедрости. Вы очень добры, у вас любящее сердце, но если вы будете забывать о себе, то нашей обязанностью будет вам об этом напомнить.

– Хорошо. И все же время от времени я нахожу необходимым подарить им какую-нибудь безделицу на память о себе.

– И прекрасно. Вы можете изредка преподносить им что-нибудь не очень дорогое, но, пожалуйста, не дарите им таких ценных игрушек. Кстати… знали ли вы когда-нибудь сэра Фрэнсиса Левисона? – вдруг спросила Барбара.

Гувернантка внутренне содрогнулась, щеки ее покрылись яркой краской.

– Нет, миссис Карлайль.

– Мне почему-то показалось, когда я в первый раз вам о нем рассказывала, что вы его знаете или когда-нибудь знали.

– Нет, я совсем его не знаю.

Барбара с минуту помолчала.

– Верите ли вы в фатализм, миссис Вин?

– Да, верю.

– А я, наоборот, не верю! – продолжала Барбара, подходя к дивану, на котором лежал Уильям.

Она села напротив миссис Вин и слегка наклонилась к ней.

– Известно ли вам, что сэр Фрэнсис Левисон принес несчастье в этот дом?

– Несчастье? – пробормотала миссис Вин.

– Да, – произнесла Барбара, принимая колебание Изабеллы как доказательство того, что она ничего не знает о прошлом семьи, в которой живет, – да, этот человек заставил леди Изабеллу изменить своим обязанностям, своему долгу, хотя, быть может, она последовала за ним далеко не против своей воли. Не знаю…

– О! Нет! Нет! – воскликнула миссис Вин, забывшись. – Этого не могло быть!

– Как бы то ни было, она ушла. Знаете ли вы, как все произошло? Нет? Так я расскажу вам. Он гостил в Ист-Линне: приехал из-за границы, так как по английским законам не смел показаться на родине, не выплатив долгов. Мистер Карлайль был так добр, что пригласил Левисона в Ист-Линн, где его не могли найти должники, на то время, пока он не уладит свои дела. Он был очень дружен с семейством леди Изабеллы. И вот в благодарность за гостеприимство мистера Карлайля бессовестный гость похитил неверную жену. Вы спросите, зачем Арчибальд пригласил его? Да разве он знал, что Левисон такой гнусный человек? А если бы и знал, то разве леди Изабелла не была его женой? Мог ли он опасаться предательства со стороны жены?.. О чем вы думаете, миссис Вин?

О чем думала несчастная! Она опустила голову на дрожащие руки. Барбара продолжала:

– Сейчас я сидела одна в гостиной и перебирала в своей памяти события прошлого; признаюсь, они навели меня на мысль о фатализме. Представьте себе: человек, который принес несчастье в этот дом, – тот самый, что запятнал позором и мою семью… Знаете ли вы… что у меня есть брат… живущий в изгнании и… позоре?

Леди Изабелла не осмелилась ответить утвердительно. Кто мог поведать ей, никому не известной гувернантке, о приключениях Ричарда Гэра?

– Да, он опозорил себя, таково мнение света, – вздохнула Барбара, – но позор, павший на голову Ричарда, – дело рук Левисона.

И она рассказала Изабелле историю своего брата с мельчайшими подробностями и всевозможными комментариями; она упоминала при этом и о своих частых свиданиях с Карлайлем по делу Ричарда и в конце концов открыла гувернантке, что Ричард невиновен, а убийца Галлиджона, так называемый Торн, по ее мнению, не кто иной, как сэр Фрэнсис Левисон.

Леди Изабелла слушала ее молча, но в ту минуту, когда Барбара обвинила Левисона в убийстве Галлиджона, она с ужасом воскликнула: