Текст книги "Прошлое мстит"

Глава двадцать седьмая

Уиллоу

Пятница, 22 декабря 2017 года

Шел сильный дождь, когда Уиллоу подъехала на такси к старому зданию санатория эдвардианской постройки в Портсмуте и расплатилась с водителем. Теперь оно было переоборудовано в слегка обшарпанный трехзвездочный отель, и, когда она звонила ранее узнать, можно ли посмотреть старые записи о пациентах, веселая девушка-администратор с певучим валлийским акцентом заверила ее, что это не проблема.

Надеюсь, добавила девушка, что смотритель будет свободен, чтобы показать Уиллоу помещение, где раньше находились больные туберкулезом и к которому не прикасались с тех пор, как санаторий закрылся в 1971 году.

Накинув пальто на голову, чтобы защититься от дождя, Уиллоу быстро оглядела готические башенки, остроконечные шпили и длинные узкие окна из кованого железа, смотревшие на нее сверху вниз, и поспешила ко входу. Она открыла дверь под шум голосов, звон бокалов и музыку, отбросив влажные волосы со лба. Похоже, в помещении проходила чья-то свадьба. Мимо промчались две маленькие подружки невесты. Девушка в белой рубашке с глубоким вырезом лучезарно улыбнулась ей из-за стойки администратора.

– Чем могу помочь? – спросила она.

Уиллоу огляделась по сторонам. Еще две гостьи в свадебных нарядах и шляпках промелькнули рядом.

– Меня зовут Уиллоу Джеймс. Я звонила раньше. Хотела узнать, удалось ли вам найти какие-нибудь записи о пациентах бывшего санатория?

– Извините, нет. Я поговорила с начальником, и он сообщил, что бо́льшая часть записей была уничтожена во время потопа. По-моему, они должны находиться в городском совете, но выдаются по письменному запросу, надо полагать.

– Ясно, – кивнула Уиллоу, пытаясь сдержать разочарование из-за напрасного путешествия. – Я узнавала в городском совете, и они направили меня сюда.

– Неужели? Странно. Я лучше позвоню им и скажу, что у нас нет никаких записей, чтобы никто больше зря не тратил время. Вы все еще хотите на экскурсию по санаторию? Я думала, вы за этим и приедете; нас многие люди просят.

– Да, давайте, раз уж я здесь, это было бы здорово. Если не возражаете. Извините, я не знала, что сегодня свадьба. Наверное, не самое удобное время, – добавила Уиллоу.

– Это не проблема, тут постоянно свадьбы! – Девушка улыбнулась. – Сейчас я позвоню Сэму, нашему смотрителю, он придет и проводит вас. Распишитесь вот здесь, а потом присаживайтесь и ждите. – Она передала Уиллоу книгу посетителей и ручку.

Уиллоу села в коридоре и заглянула в большой зал для приемов, где веселились множество гостей, а в углу играл струнный квартет. Не самая стильная свадьба, подумала она – множество грудей, вываливающихся из блестящих сиреневых и розовых платьев, и плохо сидящих смокингов с букетами гвоздик, – но определенно счастливая.

Раздавались взрывы смеха, и дети радостно бегали среди благодушно-подвыпивших родителей. Чем дольше Уиллоу смотрела, тем труднее ей было отвести взгляд. Там было, вероятно, человек шестьдесят или семьдесят, и, похоже, все они близко знали друг друга. Давние друзья, тети и дяди, бабушки, дедушки и внуки, сбившись в группки, тепло болтали: комфортно, счастливо, удовлетворенно. И хотя их смех был заразителен, Уиллоу ощутила боль в сердце, понимая, что являться частью большой семьи, испытывать защищенность, любовь, принадлежность к своим – нечто совершенно чуждое для нее.

– Уиллоу Джеймс? – раздался мужской голос, и она увидела невысокого, застенчивого парня лет двадцати. Длинные волнистые каштановые волосы, серая толстовка, заляпанная краской, и мешковатые джинсы, низко сидящие на бедрах.

Уиллоу вскочила и протянула руку, тепло улыбаясь:

– Приятно познакомиться.

– Я – Сэм. Слышал, вы хотите посмотреть старую больницу? – Он уже шел мимо нее к двойной двери.

– Да, это было бы здорово, спасибо! Если вы не слишком заняты. – Уиллоу подхватила свою сумку и поспешила за ним.

– Все в порядке. Мне нравится водить туда людей. – Парень говорил тихо, постоянно убирая челку со лба.

– Правда? Мне казалось, это довольно скучно, показывать людям одно и то же.

– Нет, это интересно. К этому крылу почти не прикасались с тех пор, как санаторий закрылся, там все еще стоят старые кровати и рентгеновское оборудование. Я не люблю подниматься туда по вечерам, имейте в виду, это жутковато.

– Вас часто просят показать больницу? – спросила Уиллоу, ускоряя шаг.

Они уже миновали несколько двойных дверей, свежевыкрашенные стены и недавно постеленные ковры уступили место потрескавшимся плинтусам и облупившимся обоям.

– Да, довольно часто. В основном пожилые дамы, которые были здесь пациентками в детстве. Они всегда немного ошеломлены возвращением. Я люблю слушать их истории, хотя они бывают весьма печальными. Родителям приходилось оставлять детей тут, и разрешалось навещать их только раз в месяц. – Сэм оглянулся на нее и снова поправил челку. – Мне нравятся люди постарше, с ними круто. От них не ждешь никакого дерьма.

Уиллоу благодарно улыбнулась, следуя за ним вдаль по коридору, увешанному черно-белыми фотографиями доков Портсмута.

– Некоторые гости из ресторана после закрытия бара поднимаются в старую мужскую палату, чтобы устраивать спиритические сеансы, – продолжил он. – Однажды я попробовал это и больше сроду не буду этим заниматься.

Сэм резко остановился, открывая дверь, ведущую на следующий этаж.

– Нам нужно подняться сюда – берегите голову.

– Спасибо, – кивнула Уиллоу, ступая на темную узкую лестницу.

– Свет не работает, так что смотрите, куда ставите ногу. Сейчас я включу фонарик на своем телефоне.

Уиллоу осторожно поднималась по деревянным ступенькам, скрипевшим под ногами. Наверху находился длинный узкий коридор со множеством дверей, ведущих в комнаты разного размера. Она заглянула в первую, которая была забита до потолка всяким барахлом – черными мешками для мусора, картонными коробками и пластиковыми контейнерами, до краев наполненными рождественскими украшениями и прочим имуществом. Рядом располагалась маленькая комнатка с раковиной и разбитой кафельной плиткой, осыпающейся со стен.

– Женское отделение там, дальше, – пояснил Сэм, указывая в конец коридора.

Уиллоу двинулась вперед, мимо нескольких небольших комнат, заставленных стульями, шкафами с папками и прочим хламом, пока не добралась до просторной комнаты с высокими потолками и окнами от пола до потолка, выходившими на маленькие балконы.

– Это здесь, – сказал Сэм. – Думаю, они лежали на кроватях, поставленных вдоль стен, как бы лицом друг к другу, судя по следам занавесок на потолке. Мужская палата этажом выше, но пол там – сплошная труха, так что мы не можем туда подняться.

Уиллоу увидела, что в некоторых местах потолка штанги, к каким крепились занавески вокруг кроватей, все еще держатся на штукатурке.

– В прошлом месяце я водил сюда пожилую даму. Она объяснила, что пробыла тут два года, с десяти лет. Ее кровать стояла вон там, в углу. Пока она здесь лечилась, у нее появилась хорошая подруга, которая умерла. Печальная история. Ты привыкаешь к тому, что люди умирают во сне, сказала она.

– С десяти лет? Грустно, – вздохнула Уиллоу. – У меня такое впечатление, что в те дни детям никто ничего толком не говорил.

– Да. Многие люди, кого я встречал, говорили, что они думали, будто сделали что-то не так или что родители их бросили. Никто не сказал этой женщине, почему ее родители не могут остаться с ней или когда они приедут. Она хотела увидеть могилу подруги и засвидетельствовать ей свое почтение, потому что никогда сюда больше не вернется.

– А здесь хоронили пациентов?

– Да, сразу за лесом. Мы можем дойти туда за минуту, – откликнулся Сэм, словно они собирались на веселый пикник.

Уиллоу подошла к одному окну и посмотрела на голые деревья. Ледяной ветер гонял опавшие листья по серому полу балкона.

– Они действительно выводили сюда пациентов? – тихо спросила она.

– Да, в те дни холод был единственным средством лечения. Многие старые дамы помнят это. Им не позволяли закрывать окна. Даже если падал снег. Холод останавливал распространение туберкулеза.

Уиллоу оглядела палату, в которой, вероятно, лежала и Нелл – юдоль печали и одиночества, но все же просто комната, в высоких потолках которой не было ощущения прошлого. У стен стояли две или три металлические кровати. Облупившаяся краска и выцветший до серого цвета паркетный пол. Было ужасно холодно, и, несмотря на плотное шерстяное пальто, шапку и перчатки, Уиллоу начала дрожать.

– Люди, которых я сюда водил, рассказывали, что им не разрешали вставать с кроватей. Медсестры были строгими, даже с маленькими детьми.

– Не могу поверить, что детей отправляли сюда без родителей. Невероятно.

– Многие лежали два-три года подряд. И, как я уже сказал, посещения ограничивались одним разом в месяц, чтобы снизить риск распространения микробов посетителями. У некоторых больных вообще никогда не бывало посетителей, даже у детей.

Уиллоу прикусила губу, представив, что эти брошенные дети наблюдают, как родные навещают других пациентов. В конце комнаты она заметила дверь.

– А там что?

– Старый рентгеновский кабинет. – Сэм толкнул тяжелую дверь и, шагнув к деревянным ставням, отодвинул их, чтобы впустить больше света в комнату с тремя длинными кроватями на колесиках. Весело улыбаясь, он прошел в другой конец помещения. – Оцените это! – воскликнул он, открывая высокий шкаф и выкатывая оттуда большой рентгеновский аппарат на гусеницах. – Человек вставал вот перед этим экраном, и аппарат делал рентген легких. Круто, да? А морг прямо здесь, в соседней комнате.

Уиллоу вдруг снова стало плохо, когда Сэм открыл дверь в соседнюю комнату. Там стояли четыре большие тележки и была стена с двенадцатью отверстиями, достаточно широкими, чтобы в них можно было просунуть тело.

– В конце комнаты есть лифт, – пояснил Сэм. – Он больше не работает, но он вел прямо к задней части здания, где находится кладбище.

– Мне пора подышать свежим воздухом, если не возражаете, – пробормотала Уиллоу. Несмотря на мороз, ее шарф внезапно показался слишком тугим, а лоб вспотел под шапкой. Она была уверена, что ее вот-вот вырвет.

– Конечно, мы можем спуститься через запасной выход и осмотреть кладбище. Там довольно убого, имейте в виду, просто предупреждаю. Мало кто приезжает сюда, чтобы ухаживать за могилами.

Лестница, ведущая к аварийному выходу, была узкой и плохо освещенной. Сэм включил фонарик своего мобильного телефона, и Уиллоу медленно спускалась, крепко держась за перила, в какой-то момент споткнувшись, но успев восстановить равновесие. Когда они добрались до выхода, она чувствовала, что задыхается и ее тошнит.

– Обычно дверь не такая тугая, – произнес Сэм, усмехнувшись.

Дверь открылась. Дождь уже прекратился, оставив след из луж на парковке для персонала позади отеля.

– Вот вход на кладбище, прямо через лес. Мне придется оставить вас одну, поскольку через пять минут у меня совещание, – пояснил Сэм, когда они выбрались из тени старого санатория и направились к густому лесу.

– Разумеется, – откликнулась Уиллоу.

Они прошли через автостоянку к двум бетонным столбам, стоявшим по бокам осыпающегося каменного заборчика, от которых в лес тянулась узкая бетонная дорожка. Уиллоу увидела вершины надгробий над забором, когда они приблизились.

– Так я побегу, если вы не против? – спросил Сэм.

– Большое вам спасибо за помощь, – улыбнулась она и повернулась ко входу на кладбище.

Тишина леса буквально поглотила Уиллоу, и, когда шаги Сэма затихли вдали, она начала дрожать. Уиллоу сделала несколько глубоких вдохов, а потом миновала бетонные колонны. Было странно видеть такое кладбище – просто потрескавшиеся каменные постаменты и кресты, разбросанные повсюду.

Тропинка была хорошо ухожена, как и первые несколько ярдов травы около входа, но по мере того как Уиллоу продвигалась дальше, корни и подлесок стали попадаться чаще. Она огляделась, ошеломленная и не знающая, с чего начать. Уиллоу не могла прочитать надписи на всех надгробьях, их было слишком много.

Она посмотрела на санаторий, на окна, у которых недавно стояла, и представила пациентов, наблюдающих за похоронами с балконов. Уиллоу принялась читать надписи: «Кэтрин Харпер, 1937–1950. Любимая дочь, сестра, внучка, племянница». Некоторые надгробия выглядели солидно, но большинство из них были просто крестами с надписями. Как поняла Уиллоу, санаторий предоставлял такие для бедных семей.

Пробираясь сквозь подлесок, она начала замечать скопления надгробий, которые были установлены в одно и то же время, в середине тридцатых и сороковых годов прошлого века, а затем, когда направилась влево от леса, в другую часть кладбища, – с 1955 по 1959 год.

Пока Уиллоу смотрела на даты, внезапно ей пришла в голову мысль. Она знала, что Нелл лечилась в санатории, когда Элис пропала без вести в 1969 году. Возможно, если тут находятся могилы детей, умерших примерно в то время, пока она была там, их родители могут быть живы и помнить Нелл.

Это было пятьдесят лет назад; если родителям тогда было под тридцать, сейчас им примерно около восьмидесяти. Шанс небольшой, однако… Уиллоу начала целенаправленно высматривать надгробия конца шестидесятых – начала семидесятых годов.

«Конни Уолбрук, ноябрь 1968 года. В память о любви», – читала она, переходя от могилы к могиле, присаживаясь на корточки, проводя пальцами по надписям на выцветших камнях. Хотя снова пошел дождь, Уиллоу чувствовала, как ее сердце забилось быстрее от этого нового проблеска надежды. Ветви деревьев над ней задрожали, когда капли дождя застучали по ним, и она двинулась дальше. «Любим и помним. Хелен Керри, 1935–1953. Ушла слишком рано. Покойся с миром». Всего восемнадцать лет.

Уиллоу продолжала идти, углубляясь в заброшенное кладбище, пока холод не стал невыносимым. Как раз в тот момент, когда она подумала, не повернуть ли обратно, она заметила небольшой полукруглый кусок камня, выступающий из земли, наполовину скрытый кустом ежевики. Уиллоу приблизилась, и ее сердце заколотилось. Она раздвинула ногой колючие кусты, но один шип проколол ботинок, и Уиллоу ахнула, когда кровь потекла в носок. Не обращая внимания на боль, она смотрела на выцветшие слова на серой известняковой табличке: «Хизер Паркс, 1958–1971. Любимая дочь Эммы и Джорджа. Ушла слишком рано, будем тосковать вечно».

Уиллоу замерла, уставившись на камень, не в силах поверить, что действительно отыскала кого-то, кто находился там в то же время, что и Нелл, и, вероятно, действительно знал ее.

Глядя на могилу, она заметила рядом с ней увядающий букет цветов, перевязанный выцветшей желтой лентой, который свидетельствовал о том, что родители Хизер или кто-то из ее близких были здесь не так давно. Уиллоу достала телефон и сфотографировала надгробие Хизер Паркс.

– Вот вы где! Все в порядке? – Знакомый голос донесся из леса, и Уиллоу вздрогнула.

– Да, хорошо, спасибо, – бодро отозвалась она, несмотря на то, что дрожала от холода. – Можно вас кое о чем спросить? Как вы думаете, есть ли какой-то способ получить записи о человеке, который тут умер?

– Не уверен, – ответил Сэм. – Я знаю, что многих пациентов забирали домой умирать, особенно детей. За ними приезжали родители. Наверное, у бывших пациентов этого санатория может быть сообщество в соцсетях. Полагаю, следует попробовать поискать там.

– Спасибо. – Уиллоу снова достала телефон и увидела, что ей пришло сообщение. Дождь усиливался.

– Я еду в город, могу подвезти вас, – предложил Сэм. – Избавлю от необходимости ловить такси.

– Отлично, – кивнула она. – Очень любезно с вашей стороны, я беспокоилась, как бы не опоздать на поезд.

Уиллоу еще раз взглянула на цветы рядом с могилой Хизер Паркс, затем повернулась и побежала догонять Сэма.

Глава двадцать восьмая

Нелл

Ноябрь 1970 года

– Почему я не могу увидеть Бобби? – Нелл посмотрела через стол на Дороти, которая раскладывала посуду для завтрака.

– Это сложно объяснить, – ответила Дороти, тяжело вздохнув.

– Почему ты не можешь сказать мне, где он? Я хочу его увидеть. Я скучаю по нему. Ты отправила ему мое письмо?

– Да, конечно.

– Тогда почему он мне не отвечает? Я написала на нем свой новый адрес, ваш домашний.

– Наш домашний. Это и твой дом тоже, Нелл. Теперь мы твоя семья. Тебе нужно постараться оставить прошлое позади и завести новых друзей в своей школе. Миновало уже много времени с тех пор, как ты переехала к нам.

– Я не желаю заводить новых друзей. Все, кого я люблю, умирают. – Нелл заплакала. – Это я виновата, что Элис умерла.

Дороти села на стул рядом и обняла ее.

– Ты ни в чем не виновата. Тебя даже не было здесь, Нелл. И в любом случае мы не знаем, умерла ли Элис. Она все еще считается пропавшей без вести. Элис может просто жить где-то в другой семье.

– Нет, это не так. Она умерла. – Нелл обхватила голову руками.

– Пожалуйста, не говори так. Тебе нужно что-нибудь съесть.

– Я не голодна.

Нелл вылезла из-за стола, побежала в свою комнату, бросилась на кровать и зарыдала. Столько раз она писала Бобби письма, которые Дороти обещала отправить, но так и не получила ответа. Столько раз умоляла Дороти сообщить ей, где Бобби, но теперь сдалась. Дороти с Питером постоянно шептались о Нелл, думая, что она не слышит. Они были так не похожи на брата и папу – никогда ничего ей не говорили, держали ее взаперти и укладывали спать засветло. У нее не было животных, с которыми можно было бы поиграть, и ничего, кроме кукольного домика, чтобы развлечь ее. Нелл отчаянно скучала по жизни на ферме. Ей хотелось бегать по грязи, помогать Бобби и папе, кормить коров и болтать с водителем молоковоза, сидя на заборе, с яблоком.

Дом Дороти и Питера был для нее чужим. Здесь все было кремового цвета – ковер, подушки, коврики, – и Нелл не разрешалось прикасаться ни к чему из этого. Он напоминал картинку, в которой они должны были жить так, чтобы не испортить ее. Дороти и Питер были одержимы чистотой. Нелл выросла на ферме, в грязи с головы до пят, но все, что Дороти всегда говорила ей, когда они выходили на улицу, – не испачкай свое платье, не прыгай в лужу, будь аккуратна, не подходи к забору, не упади. Сразу после возвращения следовало принимать ванну, мыть руки, умываться, прибираться в своей комнате, ложиться спать, выключать свет. Целыми днями Дороти пылесосила, вытирала и убирала. Все пахло искусственными цветами, вонючей лавандой и отбеливателем. Нелл скучала по грязи и беспорядку, по счастью, хаосу и теплу своей прежней жизни. Старые ботинки и потрескивающие костры, коровники, время дойки, засыпание около огня, рассказы, мытье раз в неделю и смех до судорог. Она так скучала по прежней жизни, что у нее постоянно болел живот.

Нелл встала, приблизилась к окну своей сиреневой спальни, где все книги или игрушки лежали строго на месте, и уставилась в дальний конец сада Дороти, где начиналась земля Хилтонов. Она посмотрела на подъездную дорожку Тисового поместья и представила, как они с Элис скачут там, взявшись за руки, а Бобби шагает впереди и просит их поторопиться. Вспоминая о прошлой счастливой жизни, Нелл вдруг увидела Лео, старшего брата Элис, идущего к лесу.

Он бросал палку Снежку, ее щенку, который теперь стал совсем взрослым, с белой пушистой шерстью и крупными лапами, придававшими ему вид белого медведя.

Нелл прокралась вниз по лестнице и натянула резиновые сапоги около задней двери. Дороти стояла у кухонной раковины и разговаривала с Питером.

– Я просто не знаю, что с ней делать. Порой я чувствую, что было ошибкой возвращать ее сюда, но я должна была помочь ей. Я не могла оставить Нелл одну в этом ужасном месте, куда никто никогда не приходил ее навестить. Ванесса дала понять совершенно ясно, что не хотела бы, чтобы я это делала. Она считает, что кто-то другой удочерил бы Нелл, но тогда Бобби не смог бы ее найти.

– Не беспокойся о том, что думает Ванесса. Господь свидетель, у нее и так хватает забот. Потерять ребенка – этого достаточно, чтобы любая женщина сошла с ума. Пройдет время, и она успокоится. Ванесса слишком много перенесла.

Нелл схватила с крючка пальто и выбежала через заднюю дверь, тихо закрыв ее за собой, прежде чем Дороти начнет суетиться, просить не пачкаться и спрашивать, куда она идет и когда вернется. Нелл пробежала по тропинке, выскочила через заднюю калитку, пересекла подъездную дорожку Тисового поместья и направилась к лесу – туда же, куда двигался Лео. Пока она шла по лесу, ветви хрустели над ее головой, как пальцы ведьм. Нелл услышала, как Лео зовет Снежка, и отступила назад, чтобы он ее не заметил.

Вскоре все стихло, и Нелл лишь слышала ветер, свистевший в голых деревьях, и собственное тяжелое дыхание, когда добралась до опушки леса и увидела Дом викария. Она огляделась вокруг, но не было ни Лео, ни Снежка. Нелл с тоской посмотрела на свое прежнее жилище. Теперь оно сильно изменилось. Ричард вспахал окружающие поля, все надгробия исчезли, и он начал перестраивать коровник в хранилище для сена. Нелл представила Бобби на пороге, стряхивающего грязь с ботинок, и их отца, хлопающего коров по бокам возле ворот, чтобы пошевеливались.

Она обернулась, услышав, как хрустнула ветка, и увидела Лео, стоявшего в нескольких футах позади нее. Никто из них не произнес ни слова, но они долго смотрели друг на друга.

– Привет, Нелл, – наконец произнес он.

– Привет, Лео, – отозвалась она, присаживаясь на корточки, чтобы погладить Снежка. Нелл заметила, что ключ пропал с его ошейника. – Он вырос, – добавила она.

– Да, ему уже почти год.

Нелл кивнула, а затем неловко пнула землю около своих ног.

– Мне пора возвращаться. Дороти скоро спохватится, где я.

– Ты знаешь, от чего ключ, который висел у него на ошейнике? – спросил Лео, когда она уже уходила.

Нелл остановилась как вкопанная и вздрогнула. Она медленно повернулась к Лео. Миновало всего несколько месяцев с тех пор, как Нелл видела Лео в последний раз, но он изменился. Лео всегда был высоким и стройным, как его отец Ричард, но теперь выглядел уже не как мальчик, а скорее как молодой мужчина. Ему было двенадцать, как она выяснила, его голос стал грубее, и у него появилось несколько пушистых волосков вокруг рта и на подбородке. Однако глаза Лео выглядели печальными, а плечи были опущены. Он утратил ту развязность, которую Нелл помнила.

– Он все еще у тебя? – спросила она.

Лео уставился на нее не моргая и наблюдал за ее губами, словно ожидая, что она скажет что-то еще, а потом достал из кармана ключ. Он был точно таким, каким Нелл его помнила – изящным, красивым, как вещица из сказки.

– От чего он, Нелл?

– Ты рассказывал о нем родителям? – спросила она.

– Мама нашла его привязанным к ошейнику Снежка. Но никто не знает, что этот ключ открывает. А тебе известно?

Нелл кивнула:

– Я обнаружила его под большой ивой, в жестянке, которую вырыл из земли диггер.

– Что же он открывает, Нелл?

Она посмотрела на Дом викария.

– Я боюсь тебе говорить.

– Почему? – удивился Лео. Он внимательно наблюдал за ней.

Нелл не ответила и направилась к Дому викария. У нее возникло ощущение, словно в желудке шевелится клубок змей, но она заставляла себя двигаться дальше. Лео шел за ней. Нелл слышала хруст его ботинок по мерзлой земле и шумное дыхание Снежка, бегущего рядом. Она приблизилась к входной двери, которую так хорошо знала, и замерла. Нелл не приходила сюда с тех пор, как вернулась; она не могла этого вынести. Ее всю трясло, но Лео обнял ее за плечи и открыл перед ней дверь. Щелк!

Нелл посмотрела на Лео, стоявшего рядом, его горячее дыхание щекотало ей шею.

– Чего ты ждешь? – спросил он.

Нелл прикусила губу и шагнула в дом.

Пахло по-другому – сыростью от воды, просачивающейся через окна, которые никто не собирался чинить, а это означало, что деревянные рамы начали гнить. Мебель исчезла, обнажив щели в полу. Мыши погрызли занавески, потому что без Снежка гонять их было некому. Сердце замерло в груди Нелл, когда она увидела эту безжизненную оболочку, которая раньше была ее домом. Нелл представила Бобби за завтраком, отца, входящего и ставящего свои ботинки около огня, себя – она сидит за столом и ест кашу с медом. Хихикает и смеется, не волнуясь ни о чем.

– Так ты покажешь мне или нет? – спросил Лео.

– Я боюсь, Лео. – Ее голос дрожал.

Нелл посмотрела на лестницу; та казалась горой, на которую предстояло взобраться. Нелл заставила себя взглянуть на лестничную площадку, а потом на верхнюю ступеньку. Край закруглялся так, что было нельзя увидеть замочную скважину, если не знать, что она там есть.

– Нелл, что бы это ни было, ты должна мне показать, – заявил Лео.

Она кивнула и начала подниматься по скрипевшим ступенькам. Это было путешествие, которого Нелл опасалась с тех пор, как впервые услышала, что Элис исчезла. Мысль, возникшая в одну ужасную ночь, о том, где может находиться Элис, а затем укоренившаяся в ее сознании за несколько дней и недель, когда она не могла думать ни о чем другом.

Когда они поднялись на верхнюю ступеньку, Лео спросил:

– Ну так что это? Давай, показывай.

Нелл протянула руку с раскрытой ладонью. Он взглянул на нее, полез в карман и протянул ключ.

Нелл села на верхнюю ступеньку и сунула руку под выступ, как делала, когда впервые обнаружила тайник. Секретную комнату, о которой она написала Элис.

Комнату, где они никогда не были вместе. Каждую ночь с тех пор, как Дороти удочерила ее, Нелл лежала в постели, страшась этого момента, надеялась и молилась, чтобы ее предположение насчет того, где Элис, оказалось ошибкой. Чтобы все это было просто ужасным сном, кошмаром.

Она осторожно вставила ключ и поворачивала его, пока замок не издал громкий щелкающий звук. Ступенька приподнялась.

– Я не могу смотреть, – произнесла она, поворачиваясь к Лео. Тот шагнул вперед и поднял крышку.

Задыхаясь от страха, Нелл заставила себя смотреть, пока ее глаза медленно привыкали к темноте. Первое, что она разглядела – очертания маленькой руки, похожей на руку призрака, лежащей на полу возле защелки. Браслет с буквой «Э» – инициалом Элис – находился рядом с ней. Нелл уставилась на него, парализованная ужасом; ее сердце сжалось, она не могла дышать. Элис была здесь все это время. Все искали ее, а она была заперта в тайнике, где умерла в одиночестве и страхе.

Потом она увидела листок бумаги рядом с браслетом Элис – письмо от нее, от Нелл, которое привело ее лучшую подругу сюда, в эту комнату, где она заперлась и не сумела выйти. Они бы никогда не узнали, что Элис здесь, она умерла одна, в темноте. Это была ее вина, Нелл, – отправив письмо, она убила свою лучшую подругу.

Нелл хотела закричать, но Лео зажал ей рот ладонью. Он покачал головой, не сводя с нее глаз, пока они в отчаянии смотрели друг на друга. Наконец Нелл взглянула на руку Элис. Нелл подозревала и беспокоилась, что Элис может находиться в потайной комнате, но все-таки не верила, что это правда. Она чувствовала себя совершенно подавленной потрясением и горем. Лео протянул руку и схватил листок, а потом захлопнул крышку и запер ее.

Пока Лео изучал письмо, которое Нелл написала своей лучшей подруге, она выбежала на улицу и согнулась пополам на верхней ступеньке, где ее вывернуло наизнанку. Вскоре Лео присоединился к ней, упираясь руками колени и хватая ртом воздух.

– Но если ключ был на ошейнике Снежка, а Элис оказалась заперта там, то как же Снежок выбрался?

Нелл медленно обошла дом сзади и указала на голубые стеклянные блоки, примерно в пяти футах от земли. Один из них был разбит, образовав дыру в окне.

– В тайнике есть окно. Смотри, оно сломано, – произнесла она, тыча в него пальцем. – Снежок, должно быть, выскочил в отверстие и побежал обратно домой.

Лео взглянул на окно и покачал головой.

– Ты никогда никому не должна рассказывать об этом, Нелл. Все будут винить тебя. – Он передал ей письмо, прежде чем повернуться и уйти. – Избавься от этого, сожги. Никогда и никому его не показывай.

Оставшись одна, Нелл долго плакала, а потом села на ступеньку и посмотрела на письмо, сжатое в руке.

Дорогая Элис!

Надеюсь, у тебя все в порядке, ты заботишься о Снежке и играешь с ним. Я так сильно скучаю по тебе, что не могу думать об этом слишком часто, иначе заплачу. Не могу дождаться, когда увижу тебя снова и покажу тебе потайную комнату, которую я обнаружила под лестницей в Доме викария – вот от чего ключ на ошейнике Снежка. Никогда не понять, что там есть комната, если бы не маленькая замочная скважина под верхней ступенькой. Она открывается, как крышка, в тайник с постелью, сундуком и свечкой. Но я не знаю, где мы будем жить дальше и попадем ли мы с тобой теперь когда-нибудь в эту тайную комнату вместе. Если увидишь Бобби или папу, пожалуйста, передай, что я скучаю по ним, и попроси их написать мне. Мне так хочется, чтобы мы поскорее снова были вместе. Ты – моя самая лучшая подруга.

Целую трижды, Нелл.