Текст книги "Есть совпадение"

Глава восемнадцатая

Следующее утро необычайно холодное, как раз в тот день, когда я в купальнике встаю в очередь на берегу вместе с двумя десятками других ребят, которые были столь же безрассудны, чтобы записаться на еженедельный заплыв «Белый медведь» в лагере. Мои зубы стучат, но, вероятно, дело не в холоде – может, это просто вполне ожидаемый смертельный страх, который приходит с решением, что сегодня тот день, когда ты собираешься сказать лучшему другу о своих чувствах к нему, и изменить поток пространственно-временного континуума дружбы на всю оставшуюся жизнь.

Я бросаю взгляд на Лео, его глаза сияют, хотя волосы все еще растрепаны после сна, и чувствую, как сжимается мое сердце – что-то радостное и ужасающее, что-то, что преследовало меня во сне всю ночь и пинком разбудило этим утром.

Это произойдет сегодня. Это должно случится. Я просто не знаю, когда.

Прежде чем успеваю хорошенько подумать об этом, раздается свисток, и я взлетаю как ракета, с первой волной.

Холод – это удар, от которого замирает сердце. Мои ноги плещутся под ледяной водой, а руки машут так, словно забыли, как быть руками, но на одну свободную невероятно долгую секунду мне кажется, что это происходит с кем-то другим. Я вдыхаю, и в моих легких сгущается туман, а в крови лед, и он выталкивает все на своем пути – каждое смущение, каждое замешательство, каждое сомнение – все замерзает и сразу же испаряется.

Я начинаю выбегать из воды еще до того, как полностью погрузилась в нее, и несусь прямо туда, где Лео готовит горячий шоколад. Он замирает посреди разговора с Микки, его глаза расширяются от тревоги.

– Ты в порядке.

– Да, – тяжело выдыхаю я. – Эм… я просто хотела… могу я с тобой поговорить?

– Эм, да, конечно, – говорит Лео, оглядывая меня с ног до головы, как будто не совсем уверен, что я в порядке. Мы отходим на несколько шагов от Микки, и он понижает голос.

– На самом деле, я тоже хотел кое о чем с тобой поговорить. В чем дело?

– Я… – На этот раз дело не в том, что я потеряла самообладание, но мои зубы стучат, как одна из тех заводных игрушек с черепами на Хэллоуин. Мне нужен толчок.

– Давай ты первый.

– Ты уверена?

– Да-да, – говорю я, прыгая с ноги на ногу и дрожа от распирающих меня чувств.

Лео оглядывает нас, и что-то переворачивается в моей грудной клетке. Глупый маленький проблеск надежды, что, может быть, мы собираемся сказать друг другу одно и то же.

– Дело вот в чем, Эбби… На прошлой неделе мне пришел ответ по одной из кулинарных школ.

Эти слова настолько неожиданны, что даже не оставляют место разочарованию, которое следует за ними. Я как тупица моргаю, глядя на него.

– Я думала, ты подавал заявление только в одну.

– Только одну в Сиэтле, – тихо говорит Лео. – Эта находится в Нью-Йорке. И вчера я… я внес предварительную оплату. Я уезжаю в сентябре.

Земля под моими ногами подкосилась, словно кто-то внезапно наклонил ее.

– Ох. – Я пытаюсь выдавить из себя улыбку, но она выглядит неуверенной и неестественной. – Поздравляю, Лео, я… ого.

Он наклоняется, произнося это слишком быстро, как он делает во время своих информационных выбросов, только теперь он заламывает руки и лепечет это как извинение.

– Я не думал, что пойду туда, но прошлая кулинарная неделя с Микки – это было как во сне. Мне будто бы открылся весь мир. И в этой школе столько возможностей для международного обмена, и мастера, чьи филиппинские блюда известны во всем мире, плюс все академические занятия и сессия преподносятся в культурном контексте, – говорит он. – Я думаю, что должен быть там. Все эти возможности… Эбби, я не мог упустить их.

– Конечно, нет, – выпаливаю я. Это звучит угловато и гортанно, но, по крайней мере, искренне. Я действительно рада за него. Я горжусь им. Мы прожили на одном побережье всю нашу жизнь, так что это решение, должно быть, нелегко ему далось. И Лео так разрывался между выбором кулинарной школы или академического направления. Теперь он сможет объединить и то и другое.

Но под этим счастьем и гордостью скрывается такая глубокая боль, что я не могу найти ее начала, не говоря уже о конце. Это все равно что сесть на место, где всегда стоял твой стул, и провалиться в бездну.

– Ты будешь так далеко, – говорю я, не осознавая, что делаю. Я беру себя в руки, прежде чем выпалить то, что зудит во мне: «И ты не счел меня достаточно дорогим человеком, чтобы рассказать».

«Упущенный шанс», о котором говорила Конни, вероятно, был этим. Это никогда не касалось меня.

– Да. Я знаю. – Он кладет руку мне на плечо, и это должно меня успокоить, но я отшатываюсь. – Но это ничего не изменит, верно? Мы всегда будем лучшими друзьями.

Он выглядит искренне обеспокоенным, и все, что я должна или не должна говорить, теряет силу, прежде чем я успеваю это сказать. Нью-Йорк. Я никогда не покидала даже Западное побережье. С таким же успехом это могла быть другая планета. И вот я здесь, набираюсь смелости сказать Лео, что я в него влюблена, когда он сам набрался смелости сообщить мне, что уходит из моей жизни навсегда.

– Конечно, – успокаиваю я, но сама не верю в эти слова. Все уже изменилось настолько, что я даже не уверена, можем ли мы теперь говорить «лучшие друзья» в отношении нас.

Лучшие друзья не лгут. Лучшие друзья не хранят таких грандиозных секретов. «Я думал, мы все рассказываем друг другу», – сказал мне Лео, всего в двух шагах от этого места. Но я солгала Лео, а Конни с Лео оба лгали мне.

– Ты сказала, что тоже хочешь о чем-то рассказать?

Я киваю, и вместе с этим исчезает последняя моя надежда.

– Просто, эм, Савви и я… у нас все хорошо.

Лицо Лео расплывается в улыбке, которая разгоняет все бури.

– Это потрясающе.

– Да, – выдавливаю я.

Как раз в этот момент первая группа пловцов возвращается на берег, и Микки зовет Лео помочь ей с раздачей горячего шоколада. Лео протягивает руку и хватает меня за запястье, прежде чем уйти, притягивая к себе слишком быстро, чтобы я могла этому сопротивляться, а затем прижимает к себе, хотя я совсем промокла. Я закрываю глаза, утыкаясь ему в грудь, давая волю своим чувствам. Всего на мгновение. Что бы это ни значило.

– Мы наверстаем упущенное сегодня вечером, – говорит он, отстраняясь.

Я поворачиваюсь обратно к берегу, когда он уходит, ощущая себя настолько далекой от следующей группы пловцов, готовых прыгнуть, что с таким же успехом могла быть просто призраком. Кто-то трогает меня за руку.

– Привет, – тихо говорит Савви.

Проходит мгновение, и я молюсь, чтобы она ничего не сказала, потому что не знаю, как долго еще смогу сдерживаться. Затем Савви – в полной экипировке, ее волосы аккуратно уложены в повседневную прическу, а макияж нанесен с кукольной точностью – хватает меня за руку и тянет, и мы обе бежим, подстраиваясь под шаги друг друга, шлепая по воде.

Я ищу Савви, но сначала нахожу Финна и слышу его кудахтанье, пронзающее туман. Затем чья-то рука ложится мне на макушку, с головой запихивая меня в воду. Мои щеки немеют, а ноги начинают пинаться, и когда я выныриваю на поверхность, задыхаясь, вижу перед собой лицо Финна.

У него милое лицо. И мое сердце бьется в каждой клеточке тела, злое, растерянное и слишком ошеломленное, чтобы вспомнить, как правильно оно должно стучать. Может быть, мне стоит что-то с этим сделать. Может, следует ослабить власть Лео надо мной, решить одну проблему с помощью другой, дать волю тому, что происходит между мной и Финном, и поцеловать его.

Финн слизывает воду с губ, и ухмылка сползает с его лица. Мне не нужно оглядываться назад, чтобы понять, что Лео наблюдает, и в этот мимолетный, эгоистичный момент я в душе ликую. Финн наклоняется, и, может быть, я тоже – но вместо этого мои глаза наполняются слезами.

Финн издает возмущенный крик и бросается обратно в том направлении, откуда приплыл. Савви издает тихий вопль, пятясь назад. Я улавливаю улыбку на ее лице. Савви излучает свободу маленького ребенка, позволив себе забыться на крошечное мгновение. Это та Савви со старых лагерных фотографий, та, которую знают все остальные, которую я все еще пытаюсь узнать – но уже в ком я действительно вижу себя.

– Вы должны были выскочить сразу после того, как прыгнете в воду, кучка мазохистов, – кричит Микки с берега.

Кто-то дует в свисток, и мы все, дрожа, выбираемся обратно. Микки тут же протягивает полотенце для Савви, закатывая глаза, глядя на нас обеих. Я оглядываюсь в поисках Финна, но его нигде нет.

– Похоже, сегодня самый холодный июльский день, – говорит Лео, протягивая мне горячий шоколад.

Из меня вырывается смешок, все еще хриплый после бега и бултыхания в воде, и я беру у него пластиковый стаканчик. Лео снова обнимает меня за плечи, на этот раз с непривычной напряженностью – на мгновение я думаю, что причина в моем расстроенном настроении, но он вдруг едва заметно поворачивается вместе со мной, чтобы Финну была лучше видна эта картина.

Я напрягаюсь, и Финн тоже, встречаясь со мной взглядом – нет, встречаясь взглядом с Лео. Финн отворачивается так быстро, что я едва успеваю уловить это, прежде чем он уходит к другой группе.

Я отстраняюсь от Лео.

– Ты промокнешь, – говорю я ему, хотя он уже промок.

Лео протягивает руку.

– Ничего страшного.

Я убегаю, прежде чем он успевает прикоснуться ко мне. Я чувствую себя мокрой. И другой. Как будто холод заморозил все, сделал вещи, которые не хотела видеть, настолько ясными, что их больше невозможно избегать: дело не только в том, что Лео не хочет быть со мной. Он не хочет, чтобы я вообще с кем-то была.

Я заставляю себя наблюдать за растерянностью, промелькнувшей на его лице, за его болью, но это никак не влияет на мою решимость. Это то, о чем говорил Лео, когда мы наблюдали за грозой. Есть вещи, в которых ты должна признаться сама себе.

– Лео, – начинаю я, но он хватает меня за руку и тянет, прижимая к себе, прежде чем Микки и Савви врезаются в нас.

– Я с сожалением сообщаю, что нам придется похоронить тебя в этом, – говорит Микки, пытаясь стащить мокрый свитер с Савви, – потому что он навеки прилип к твоей коже.

Тепло Лео на моей ледяной коже убаюкивает меня, меняя ход времени. Я возвращаюсь к той зиме два года назад, когда мы катались на санках, был на редкость снежный день: я разогналась слишком быстро и приземлился лицом в лужу слякоти на чьей-то подъездной дорожке. Лео растирал мне руки, чтобы согреть, пока мы смеялись и мчались обратно ко мне домой. В прошлом все было просто. Тогда у меня не было причин думать, что может быть иначе.

Савви издает визг, наклоняясь – ее лицо окутано тканью.

– Мои волосы зацепились за бирку!

– Тогда стой спокойно, тупица, – говорит Микки. – Клянусь богом, Гудини не смог бы выбраться из этого. Какой бренд послал тебе эту смертельную ловушку?

– Джо подарила его на день рождения!

Я дрожу, и Лео сжимает меня еще крепче. Я твержу себе, что позволяю ему это только потому, что мы отвлеклись на маленькое шоу Савви и Микки, но эта ложь слишком примитивна, чтобы пустить корни в моей голове. По правде говоря, возможно, это последний раз, когда я подпускаю его так близко. Я хочу насладиться этим, запечатлеть в своем сердце и сохранить ту часть его, которая останется со мной, даже если мы не сможем быть вместе.

– Господи, что ты сделала, чтобы так ее выбесить?

Савви наклоняет голову, чтобы Микки могла выпутать бирку из ее мокрого хвостика, но они так смеются над тем, как нелепо выглядит Савви с перевернутой головой и вытянутыми руками, что им плохо удается выпутаться из этой проблемы.

– Наверное, испортила график в гугл-календаре, – говорит Савви, фыркая.

Микки, затаив дыхание, обхватывает голову Савви руками, безуспешно пытаясь не рассмеяться.

– Скажи мне, что ты шутишь.

Я отстраняюсь от Лео до абсурдного медленно, будто он не заметит этого, и все произойдет постепенно. Но понимаю, что мы отдаляемся друг от друга гораздо дольше, чем следует. Он наконец выпускает меня из рук.

Он пытается встретиться со мной взглядом, но я не даю этого сделать. Я боюсь того, что он может увидеть в моих глазах. Боюсь того, чего он не сделает.

Савви качает головой, запутываясь в свитере еще больше.

– Знаешь, что она сказала? – говорит она Микки. – Почему она не приедет в эти выходные? Потому что, видимо, я облажалась, залив эту дату розовым цветом вместо зеленого, и… о-о!

Что бы ни происходило, каждый человек в радиусе десяти футов от нас понимает это раньше меня, потому что мне приходится проследить за их взглядами до источника проблемы – девушки, такой высокой, бледной и неземной, что я могла бы вечно на нее пялиться, если бы ее взгляд не был таким, будто она может приготовить из меня обугленное мясо Эбби в течение секунды после зрительного столкновения.

Тем не менее это как-то не вяжется. Ни тишина, ни то, как девушка до смешного неуместно выглядит здесь в клетчатом брючном костюме и мокасинах, ни даже то, как Микки за то время, что мне потребовалось, чтобы моргнуть, дистанцировалась от Савви.

– Джо? – восклицает Савви.

Глаза Джо сужаются: суровые, синие и бурлящие.

– Сюрприз, – говорит она. Сарказм не помогает скрыть обиду.

– Я… Черт. – Савви выпрямляется, стягивая с себя свитер. – Джо, подожди.

– Оставь это при себе, – бормочет Джо, шагая к стоянке перед главным зданием лагеря. Савви следует за ней, босая и дрожащая, не говоря ни слова.

Микки впихивает мне в руки пару черных кроссовок.

– Они ей нужны, – говорит она.

Я оглядываюсь, гадая, почему она дала их именно мне, но она так решительно смотрит на обувь, а не на нас, что я понимаю, лучше не спрашивать. Я беру их, и она уходит в противоположном направлении, оставляя меня на берегу с глубокой ямой ужаса в животе, и кажется невозможным, что проблемы Савви могут быть не связаны со мной.

Глава девятнадцатая

Мне не удается вручить кроссовки Савви. К тому времени, как я добираюсь до парковки, ее и Джо уже нигде не видно, как и того транспорта, который доставил Джо сюда. Я прячу кроссовки в домике младших вожатых и скрываюсь от Лео вместе с девочками из хижины Феникс, которые уже слышали о Джо – по крайней мере, о том, какой сюрприз сделала Джо для Савви, а не о том, как это превратилось в эпизод «Настоящих домохозяек лагеря Рейнольдс».

– Это так романтично. Моя девушка только и делает, что присылает открытки из Миннесоты, – ворчит Иззи за ужином.

Джемми вздыхает.

– Это все равно не сравнится с отправкой гифок с Джоном Мулейни, в чем выражается язык любви моего парня.

Кэм фыркает.

– Ну, мой парень Оскар Айзек только в роли По Дэмерона[29]29
  По Дэмерон – персонаж киносаги «Звездные войны».


[Закрыть] осыпал бы меня бесконечными милостями, не будь он так занят спасением космоса.

Мы одобрительно смеемся, и все поворачиваются ко мне, ожидая, что я вклинюсь в разговор со своим недовольством. Мое горло сжимается раньше, чем я успеваю что-либо сказать, и я делаю огромный глоток сока, чтобы снять это напряжение.

На следующее утро я выхожу еще раньше, чем обычно. Я все равно не могу заснуть, и хочу убедиться, что с Савви все в порядке, но ее нет ни в одном из наших обычных мест. Как будто остров поглотил ее.

Но я нахожу Руфуса, который подталкивает меня к одной из своих любимых тропинок. Я подчиняюсь, бросая ему палку, пока мы бредем по ней. Я фотографирую Руфуса с высунутым языком, когда Китти прямолинейно сообщает мне, что ее карта памяти заполнена. Сейчас всего восемь утра, так что, думаю, мне не придется долго ждать, чтобы добраться до общего компьютера и сбросить ее содержимое в Dropbox.

Руфус следует за мной, все еще намекая о палке, но, когда я бросаю ее в сторону главного офиса, он исчезает и не возвращается.

– Эй, Руфус, – зову я. – Куда бы ни влезли твои маленькие клепто-лапы, оставь это… Дерьмо.

Для справки, это не то слово, которое я собиралась выпустить из своего рта, впервые увидев маму Савви. Также для справки, какого черта.

Неделю назад я бы не узнала ее, но теперь я видела столько ее фотографий на телефоне Савви, что ее внешность стала вечно открытой вкладкой в моем мозгу. К счастью, она и отец Савви слишком отвлечены, гладя Руфуса, чтобы заметить меня. По крайней мере, на секунду.

– О, хорошо. Вы вожатая?

Я нахлобучиваю бейсболку так низко на лоб, что выгляжу как знаменитость, пытающаяся улизнуть с занятия по пилатесу.

– Э-э-э, – все, что удается ответить.

Ее отец смотрит на меня искоса, когда отступаю от них, чуть не споткнувшись о камень.

– Мы уже встречались раньше, верно? Ты одна из подруг Савви?

– Я не… я просто… простите! – выпаливаю я, и прежде чем они успевают сказать что-то еще, и бегу к хижине Савви, как будто от этого зависят наши жизни.

Я пролетаю половину пути, пока не случается это: я бегу на саму себя. Я бегу к зеркалу посреди кемпинга и вот-вот врежусь в стекло.

Я останавливаюсь, задыхаясь, и понимаю, что мое отражение хрипит гораздо более изящно и что это вовсе не я, а Савви без макияжа, ее волосы не уложены и сияют вьющимися кудряшкам, напоминая неряшливые прически женщин семейства Дэй.

Мы хватаем друг друга за плечи.

– Твои родители, – говорим мы обе.

Я хмуро смотрю на нее, она хмурится в ответ, и мы хором произносим:

– Нет, твои родители.

Затем одновременно издаем стон, и снова, с одинаковым возмущением:

– Я пытаюсь сказать тебе, что твои родители здесь!

Мой рот застывает в гримасе ужаса, потому что я первой догадываюсь: я видела ее родителей. И каким-то образом – нелепым, невозможным образом – она видела моих.

Савви присоединяется ко мне через несколько секунд, она неподвижна, будто ее кожа покрыта воском.

– Где? – выпаливает она на одном дыхании, как ругательство.

Я полная противоположность ее неподвижности – кручусь, как Руфус в комнате, полной белок.

– Они собираются убить меня.

– Они собираются убить нас, – поправляет меня Савви.

– Как, черт возьми, они догадались? – спрашиваю я, слишком громко для человека, который должен стараться сохранить инкогнито. – Ты выложила что-то в инстаграм?

Савви издает фырканье, граничащее с истерикой, раскидывая руки так широко, что я не могу разобрать, пытается ли она объять весь лагерь или всю нашу вселенную.

– Ты думаешь, я бы выложила это говношоу в инстаграм?

Я бы разозлилась на нее за то, что она упомянула о моем существовании как о «говношоу», но, честно говоря, мне все это даже нравится. Савви в тапочках, еще не до конца проснувшаяся, в десять раз более драматична, чем Савви из инстаграма, и за ней чертовски весело наблюдать.

Вот только Савви, помимо этого, выглядит так, будто достаточно легкого дуновения ветерка, чтобы она потеряла рассудок, так что кому-то из нас придется взять контроль над этой ситуацией.

– Ладно. Не волнуйся. Все будет хорошо. Мы их разыщем и объясним… как можно более разумно… что мы действовали за их спинами, перерыли все их самые темные секреты за последние двадцать лет и сбежали на остров, чтобы спрятаться.

Глаза Савви выпучились, как у резиновой куклы. Она вытирает нос рукавом безразмерной рубашки, шмыгая забитым носом под звуки беспрецедентной паники.

– Ты в порядке?

– Да, это просто дурацкая простуда, – говорит она, пренебрежительно отмахнувшись от меня. – Где ты видела моих родителей?

– Возле комнаты отдыха.

– Я видела твоих на парковке, – говорит Савви, – что должно означать…

– Они направляются в главный офис, – заканчиваю я, бросая взгляд в его сторону. Порыв ветра окутывает нас, и мне непонятно, дрожим ли мы от воодушевления или от страха. Наши родители могут быть в ярости, но после разговора мы получим ответы на все невозможные вопросы, которые у нас были с тех пор, как мы встретились.

Я снова поворачиваюсь к Савви.

– Готова?

Она качает головой.

– Эбби, у нас нет плана. Мы понятия не имеем, что будем говорить.

Я беру ее руку и сжимаю ее, как она сжимала мою вчера, как будто я могу передать ей часть своей новообретенной и, вероятно, крайне опрометчивой храбрости.

– Мы начнем с извинения, а дальше как пойдет.

Савви одаривает меня неуверенной улыбкой, но сжимает мою руку, прежде чем отпустить, и мы направляемся в главный офис, в кои-то веки поддерживая темп друг друга, так что никто из нас не обгоняет и не проверяет, на месте ли другой.

Я готовлюсь к сотне различных сценариев во время этой короткой прогулки, и примерно девяносто девять из них начинаются с того, что мои родители будут в астрономической степени бешенства. Но, может быть, и не будут. Может, они увидят родителей Савви, и все само собой образуется. Они все примут друг друга, и общие воспоминания об их неудачных прическах девяностых, дешевых свадьбах и всем остальном, что связывало их до нашего с Савви рождения, выплеснется на поверхность. Завтра к этому времени мы уже будем смеяться над этой историей.

Но даже если учесть этот нелепый сценарий, мне все равно не удается учесть тот, который разворачивается на самом деле: наших родителей нигде нет. Мы открываем дверь офиса и видим Микки, которая стоит рядом с Руфусом и смотрит в окно с таким видом, будто она стала свидетелем преступления.

Мы поворачиваемся, чтобы проследить за ее взглядом, и вдалеке видим две машины, поднимающиеся по извилистому склону: один из автомобилей – «Приус», а за ним – минивэн моих родителей во всей своей неуклюжей, облепленной наклейками красе. Через несколько секунд обе машины исчезают из виду.

– Что за хрень только что произошла? – спрашивает Савви.

Микки лишь вопросительно смотрит на нее. В конце концов она обращается ко мне:

– Ваши родители как бы взглянули друг на друга и… ушли?

Мне удается вернуть свой голос прежде, чем Савви. Только потому, что, если я не прогоню комок, который внезапно набух в моем горле, я сделаю что-нибудь глупое и заплачу.

– Они сказали, почему?

– Нет, – туманно отвечает Микки. – Никто ничего не сказал. Но… что бы ни произошло между вашими родителями. Я думаю, официально можно заявить, что это было нечто плохое.