Текст книги "Есть совпадение"

Глава тридцать пятая

На следующее утро я просыпаюсь от пульсации в запястье и трех пропущенных звонков от Конни. Я протираю глаза, понимая, что мои родители уже давно встали и ушли на завтрак, судя по тому, как свет падает через окно. Вероятно, за последний год я еще ни разу не спала так долго.

Родители оставили на журнальном столике стакан воды и немного ибупрофена. Я сразу же выпиваю воду и, прежде чем успеваю все обдумать или струсить, перезваниваю Конни.

Она берет трубку с первого звонка и тут же начинает говорить.

– Мне очень жаль. То есть ты это знаешь, но я собираюсь повторять это снова и снова, возможно, даже говорить это бесконечно.

Я закрываю глаза, пытаясь приспособить свой мозг к происходящему.

– Я просто… все это было так глупо. Я действительно не думала, что оно превратится типа в нечто большее, понимаешь? Или, может быть, так и есть. Я боялась, что появится что-то, и либо вы оба забудете обо мне, либо у вас будет какой-то масштабный грязный разрыв, и все будет испорчено, и мне придется выбирать чью-то сторону, и черт, Эбби. Я так сильно люблю вас обоих.

Я снова открываю глаза.

– Поэтому… ты сказала мне, что я не нравлюсь Лео.

– Да. Но ты не знаешь, что… потом, ты так верила в это… И я сказала Лео, что он тебе не нравится.

– Подожди. Секунду. Извини. Я только что проснулась, так что я не… не понимаю, что происходит.

Я делаю еще один глоток воды и вижу, что там лежит еще и банан. Я разрываю его, как будто и не съела вчера кучу тайской еды весом с меня, в надежде, что это поможет ибупрофену быстрее подействовать.

Затем мои глаза полностью открываются.

– Что ты ему сказала?

– Ты злишься.

Мой рот слишком набит бананом, чтобы я могла что-либо ответить. А может быть, дело в том, что когда я пытаюсь вызвать в себе гнев, который я испытываю с тех пор, как поняла, что она сделала, я не могу найти его в себе. Если он и есть, то похож на дым, который она оставила после себя, – что-то слишком тонкое, чтобы уцепиться за это.

– Вроде того.

Конни не плачет, но ее голос находится на том специфическом уровне децибел, который она набирает как раз перед тем, как разрыдаться.

– Я все испортила, так ведь?

Я сажусь на диван, пытаясь разгрузить голову и решить, что сказать. Я должна поделиться с ней, как сильно меня это ранит. Я должна рассказать ей, как последние несколько месяцев я ходила на цыпочках вокруг нее и Лео, лелея боль, о которой я не могла никому рассказать, и в первую очередь тем двум людям, которых это касалось больше всего.

Но я могу сказать, что она уже знает все это. И то, что она почувствует себя хуже, никому не принесет пользы.

– Нет, это не так.

Я только что наблюдала, как дружба всей жизни разрушилась из-за недопонимания. Я не позволю этому нас сломить. У нас слишком многое позади и слишком многое впереди, чтобы терять это из-за чего-то, что, я думаю – я надеюсь – еще можно исправить.

– Я все исправлю, клянусь. Я разговаривала по телефону с Лео вчера вечером. Я пыталась связаться с тобой, но кто-то связал меня с ним, и я все ему рассказала, – тараторит она. – Просто, чтобы он знал. Почему произошла эта странность. И если эта странность была.

– О, более чем, – говорю я.

Это облегчение, как ни странно, – откровенно обсуждать все с ней. Я умираю от желания спросить ее, что сказал Лео – а еще более себялюбивая и бурная часть меня хочет знать, что Лео сказал обо мне – но я знаю, что мне нужно спросить не о Лео.

– Я была… зла, когда ты рассказала мне, что ты сделала. И я не дала тебе шанса объясниться.

Конни вздохнула.

– Ну… наверное, отчасти дело в том, что и так много всего изменилось, и я просто хотела… нажать на паузу, понимаешь?

– Да, – говорю я спустя мгновение. – Я знаю.

Облегчение от услышанного, кажется, разгоняет ее, заставляя слова спотыкаться друг о друга на своем пути.

– Было такое чувство, что вы вдвоем идете куда-то, где я никогда не была, и – если быть честной – возможно, никогда не захочу туда идти, – говорит она. – Я никогда не испытывала таких чувств к кому-либо раньше, думаю, и я… Я не хотела, чтобы вы, ребята, увлеклись этим и бросили меня позади. Мы и без того все были очень заняты.

Словно мы целую вечность ехали в одной машине и только сейчас посмотрели вниз и увидели дыру в полу – мы могли убедить себя, что все в порядке, пока едем в том же направлении, что и всегда. Я пытаюсь вспомнить, когда мы с Конни в последний раз по-настоящему разговаривали друг с другом, по-настоящему болтали, без домашки, внеклассных занятий и экрана телефона на нашем пути, и у меня ничего не выходит.

– А знаешь что? Мы изменим это. Проведем больше времени вместе в этом году, как в старые добрые времена, – говорю я. – У меня будет больше свободного времени. Так что если ты найдешь окошко в своем графике, мы сможем просто… пообщаться.

– Ты не будешь меня третировать? – С легкостью в голосе произносит Конни, хотя в нем еще слышится смятение. – Не собираешься сделать из меня Гарри для Рона и Гермионы, Пегги для Стива и Баки, булочками с корицей для твоих братьев и всех остальных живых существ…

– Я собираюсь пойти вперед и прервать тебя на этой ноте, – смеюсь я. – Конни, никто никогда не сможет отбросить тебя как третье колесо. Ты сама по себе как все четыре колеса.

– Это факт.

Я прижимаю телефон ближе к лицу, как будто она может почувствовать мою решительность, и это заставит мои слова иметь большее значение, чем они уже имеют.

– И даже если все изменится… то есть… я пытаюсь сказать, что все должно было и так измениться, несмотря ни на что. Лео уезжает учиться. Мы с тобой тоже куда-нибудь уедем через год. Но это не обязательно должно закончитья плохо. После того, как Гермиона и Рон сошлись, Гарри и Рон все еще были лучшими друзьями.

– Ты только что… добровольно сделала себя Роном в этом метафоре?

– Вот как сильно я тебя люблю, Кон.

– Вот, блин. – Она фыркает в трубку, испытывая облегчение. – И Эбби, я хочу сказать, я знаю, что я вовсе не святой покровитель отношений с парнями, но я думаю… ну… Даже мое вмешательство не остановило ваши чувства друг к другу. Я правда думаю, что это имеет место быть.

– Ты знаешь, что он уезжает.

Вот так Конни снова предстала в полном великолепии мамы-друга, и ее слова настолько твердые, что я буквально слышу, как она положила руку на бедро для пущей убедительности.

– Эбби, ты ждала всю свою чертову жизнь, чтобы выбраться из Шорлайна и увидеть мир. Я уверена, что ни один из вас не сможет отправиться куда-то, если бы за ним не последовал другой.

Я не уверена в ее словах, но точно знаю – я сделаю все, что потребуется, чтобы выяснить это.

Глава тридцать шестая

Оказалось, что выпросить прощальный визит в лагерь так же просто, как попросить родителей подвезти меня. И Микки не шутила – ходили слухи, что меня съел медведь, и Виктория предложила заехать в лагерь, пока девчонки из хижины Феникс не перевернули все вокруг вверх дном, пытаясь докопаться до правды.

Я ожидала увидеть Финна на стойке регистрации в его ленивой манере, в какой он всегда пребывает по утрам, но его там не оказалось.

– У него сегодня рейс в Чикаго, – сообщает мне Джемми, после того как они с Иззи и Кэм заканчивают обнимать меня, и то только потому, что между нами возникает неловкость от того, как они все трое бдительно избегают моего гипса.

– Да, – говорит Иззи, откусывая зубами колпачок от ручки. Она жестом показывает, чтобы я протянула запястье, и начинает расписываться на ярко-синем гипсе. – Но он, кажется, был очень доволен.

Я тоже. Надеюсь, у него с мамой все получится. У меня такое чувство, что довольно скоро я получу от него весточку и все узнаю.

– Я не могу поверить, что ты уезжаешь. Половина лагеря бросает нас, – говорит Кэм.

Моя рука по очереди смещается от одной подруги к другой, чтобы каждая могла расписаться, а затем все трое торжествующе смотрят на меня. Я боюсь, что они спросят, что случилось. Боюсь, что проболтаюсь и расскажу им, потому что я рвусь поделиться с кем-нибудь – Конни нужно было уйти, прежде чем я успела сказать ей нечто важное.

– Оставайся на связи, – говорит Иззи вместо этого. Как будто она ставит точку в разговоре; как будто ей не нужно спрашивать сейчас, потому что они обо всем расспросят позже. – Я напишу тебе коллективное сообщение, когды мы все уедем отсюда.

– Ты лучшая!

Мои родители все еще заняты разговором с Викторией, когда я выхожу из хижины, чтобы поискать Лео. Мне не приходится долго искать – он уже идет к офису размеренными, целеустремленными шагами, выглядит взъерошенным и взволнованным, как будто не выспался прошлой ночью. Наши глаза встречаются, и он останавливается на месте как вкопанный, мое лицо начинает пылать, и я понимаю, что он, должно быть, тоже искал меня.

И вдруг почему-то, вот так вот просто, это кажется мне самой нестрашной вещью, которую я когда-либо сделаю. Я пересекаю расстояние между нами с Лео, позволяя себе впервые за несколько месяцев посмотреть ему в глаза целиком и полностью, впитывая его взгляд без стеснения или страха.

Он смотрит в ответ, и в его глазах я уже все вижу. Это не то, что мы осознали. Просто что-то, что всегда было внутри нас, может быть, потерялось, но вот наконец, нашлось.

Я протягиваю руку.

– Не хочешь прогуляться?

Он смотрит на мои пальцы, его глаза перебегают на гипс с другой стороны, а затем снова на мое лицо. Я держу руку вытянутой, ожидая ответа.

– Да. Давай.

Слегка неловко от того как быстро тепло разливается по мне, когда его рука обхватывает мою. Тихая, но мощная волна, такая, что я чувствую жар, успокаивающий меня. Никто из нас ничего не говорит, даже когда я сжимаю его пальцы, а он быстро сжимает мои в ответ. Но я начинаю идти, и он следует за мной, с такой легкостью подхватывая мой ритм, что мы могли бы идти так вместе всю нашу жизнь.

Я веду его по хорошо знакомой мне тропинке, по которой бродила ранним утром и гуляла с Савви и Руфусом. Мы идем рука об руку, и я почти уверена, что чувствую биение его сердца на своей ладони так же громко, как слышу свое собственное.

– Я видел пост в инстаграме, – наконец говорит он.

– Я думаю, это моя лучшая работа.

Лео издает резкий смешок, пиная пяткой траву.

– Я видел достаточно твоих работ, чтобы понять, что это ложь.

Я сжимаю его руку еще раз, прежде чем отпустить, и устраиваюсь на местечке в траве с видом на воду. Лео колеблется, затем садится рядом со мной, уставившись на берег.

– Ты прочитал подпись?

– Там была подпись? – спрашивает Лео. Он выглядит обеспокоенным. – Я не делал никаких подписей к твоим постам…

– Вот, – говорю я, протягивая ему свой телефон. У меня уже была открыта страница, так что нам не нужно беспокоиться о ее загрузке. Я протягиваю ему телефон и даю прочитать, наблюдая, как меняется выражение его лица.

Он читает цитату, тихонько бормоча ее себе под нос. После нескольких недель работы над эссе о Бенволио я хорошо запомнила цитату этого персонажа:

 
Постой, и я с тобой. Меня бросая,
Ты дурно, брат, со мною поступаешь[37]37
  У. Шекспир «Ромео и Джульетта» – акт 1, сцена 1.


[Закрыть].
 

Он потратил достаточно времени на подготовку собственного сочинения по «Ромео и Джульетте» в начальных классах, чтобы знать ее.

– Эбби…

Я беру у него телефон, мои пальцы сцепляются с его пальцами и переплетаются. Это тот самый обдуманный жест, который мог бы испугать меня несколько дней назад, но сейчас я чувствую себя воодушевленной этим жестом, этой верой в то, что я могу сказать то, что должна сказать.

– Итак, я собираюсь пойти в летнюю школу. Через две недели.

Плечи Лео немного опускаются ниже к траве, и он ожидает, что я нарушу молчание чем-то другим.

– Я вчера вечером перечитала письмо, – говорю я ему. – У нас будет интенсив по «Ромео и Джульетте». То же самое сочинение по новой.

Он увлечен, как и всегда, даже в этот момент, когда он определенно ясно думает, что я собираюсь его разочаровать. Он откидывается назад, будто устраивается на чем-то – не на земле под нами, а на принятии.

– Вот только тезисы разные.

Я пристально гляжу на него, выжидая. Наблюдаю за тем, как загораются его глаза, устремленные на воду, за изгибом его челюсти, за шелестом темных волос у уха. Наблюдаю, пока он не поймет, что я никуда не ухожу, и у него не останется выбора, кроме как оглянуться.

– Я тут подумала… Я ошиблась с предыдущим. Или, по крайней мере, мое сердце никогда не было согласно с этим. – Я наклоняюсь ближе, понижая голос. – Новое сочинение будет о том, почему нам всем нужен Бенволио.

Лео испускает легкий вздох удивления, тихое понимание, которое растекается по его лицу, искрится в его глазах и изгибает края его губ.

– Тебе понадобятся веские доказательства для этого тезиса, знаешь ли.

Я усмехаюсь в ответ.

– Думаю, у меня их здесь предостаточно.

В его выражении лица появляется несомненная трещина, которая раскалывает его и уходит глубже, за пределы лица.

– Эбби, – говорит он. – Я… Я все еще уезжаю в сентябре.

– Да. В Нью-Йорк, а не на Марс. – Я понижаю голос. – Ты читал эту цитату. Я серьезно, Лео. Даже если ты куда-нибудь уедешь, мое мнение не изменится.

Он поджимает губы и ищет взглядом мои глаза.

– Это ты сейчас так говоришь, Эбби, но это целый год. Тысячи миль. И я хочу этого. Я хочу быть с тобой.

Он сжимает мою руку своей рукой так крепко, чтобы я понимала, что он это имеет в виду, но достаточно свободно, чтобы мне было легко отпустить ее.

– Но ты… ты навеки дорогой для меня человек. Ты всегда была такой. И я не хочу начинать что-то столь серьезное, когда это может закончиться из-за вещей, которые мы не можем держать под контролем.

Я не могу знать наверняка, что нас ждет в будущем – будем ли мы вдвоем готовы пройти через это расстояние или какими людьми мы будем через год-два, а то и дольше. Я даже не могу сказать, где буду я, не говоря уже о том, куда может занести его.

Но важно не знание. Важно чувство – и это чувство глубже, чем километры между нами, сильнее, чем любые проблемы, с которыми мы можем столкнуться.

– Наша жизнь еще много куда заведет нас, – тихо говорю я, крепче сжимая его руку. – Как ты и сказал: разные люди в разное время получают разные возможности. Но то, что я чувствую к тебе… это никогда не изменится. Так что если ты действительно чувствуешь то же, что чувствую я…

– Чувствую, – говорит он. – Ясно как день.

Мы оба начинаем улыбаться, но наши улыбки цепляются друг за друга, притягивая нас ближе, чем мы ожидали, а потом мы оказываемся так близко, насколько это вообще возможно. Поцеловать Лео теперь так легко, что я едва ли не пропустила момент, когда это произошло – это как не помнить, как открываешь входную дверь, когда возвращаешься домой, или как не просыпаться посреди ночи от одного и того же громкого звука, который слышал тысячу раз. Словно это не тот самый важный момент, который действительно что-то определяет; это просто момент, встроенный в жизнь посреди всех остальных. Момент, который переносит в следующий этап, но не более и не менее важный, чем все остальные, потому что конечный исход всегда будет один и тот же.

А вот что нелегко – мгновение, когда это только начинает происходить, потому что назад пути уже нет – это не просто щемящее чувство в моем животе, жар, исходящий из него, трепет от прикосновения нашей кожи. Это всепоглощающий поток ощущений, и все, на чем они строятся. Стук коленей на вершине тренажера на площадке. Ночные смс под одеялом. Украденные кусочки еще готовящейся еды. Этот ток, который гудел подо мной всю мою жизнь, грохоча и пробивая поверхность, врезаясь в каждую частичку меня. Я могла бы поцеловать его и никогда не найти начала, никогда не найти конца. Я могла бы поцеловать его и потерять себя в мире, который мы уже разделили, но который теперь освещен новыми красками, которые я никогда не ожидала увидеть.

Когда мы отстраняемся друг от друга, мы оба расплываемся в улыбке, прижимаясь лбами друг к другу, и в наших глазах бегают одинаковые искорки.

– Я даже не могу передать тебе, как давно хотел это сделать, – говорит Лео.

Уверенность проникает в меня, заставляя чувствовать, словно я могу разжечь пламя, пустить молнию, лишь захотев, и управлять приливами и отливами.

– Так покажи мне.

Лео смеется, я тоже, и вдруг он ловит мой смех своими губами, и на этот раз, когда мы целуемся, я знаю, что наконец-то забралась на ту высоту, с которой он никогда не попросит меня спуститься.

Глава тридцать седьмая

Я могу сосчитать на пальцах одной руки, сколько раз видела реально пьяного человека, потому, что никогда не ходила ни на одну из студенческих вечеринок, на которые нас всегда приглашает Конни, но я представляю, на что это похоже: спотыкаться, как будто земная ось наклонена, украдкой поглядывать на человека рядом с тобой и хихикать без причины, красть поцелуи через каждые несколько шагов, просто потому что тебе можно это делать. К тому времени, когда мы с Лео начинаем пробираться обратно в лагерь, я отчетливо понимаю, что мы ведем себя невыносимо, но не могу ощутить, сколько времени прошло – пять минут или пять часов.

– Хочешь сделать остановку? – спрашивает Лео, поворачивая голову в сторону поляны впереди.

Я киваю, но в основном потому, что в этот момент он может спросить меня, хочу ли я прямо сейчас поплавать в клетке с некормленой акулой, и я, вероятно, соглашусь. Я настолько погружена в нас и в этот странный пузырь вещей, которые нам разрешено делать, – почему-то я постоянно касаюсь его предплечья, как будто это совершенно нормальная вещь, – что не замечаю, куда он меня ведет, пока мы не оказываемся прямо перед Скалой поцелуев.

И ее текущий статус – очень занято.

– Вот дерьмо, – пробурчала я первой, без малейшей доли приличия.

Хвостик Савви уже даже трудно назвать хвостиком, а футболка Микки задралась настолько, что я могу заметить временную татуировку Флаундера[38]38
  Флаундер – желто-голубая рыбка из «Русалочки».


[Закрыть], выглядывающую из-за Ариэль на ее плече.

– Эй, – пискнула Микки, заметив нас первой.

Савви оборачивается, открыв рот, как будто она нацелилась взять удар на себя. Правила Виктории относительно служебных романов, вероятно, что-то из разряда запрещенки. Когда она видит, что это я, ее глаза расширяются.

– Вы на себя посмотрите, – говорит она, и тут до меня доходит, что мое лицо, судя по ощущениям, должно быть сильно раскраснелось. Или же я крайне ненавязчиво демонстрирую свой новообретенный талант приклеиваться к Лео, что выражается в том, как моя здоровая рука обвивается вокруг его торса, а его – вокруг моего плеча.

– Извините нас, – говорит Лео, – мы не знали, что это место уже, э-э, занято.

– В этом и заключается слава стать неприкаянным клише летнего лагеря, – говорит Микки, жестом показывая нам, чтобы мы заняли их место. – Возможность передать факел следующему. Продолжайте, дети мои.

– Не-а. Я должен вернуть ее в лагерь, – говорит Лео, и его объятие на мне крепнет. Я погружаюсь в него, и Савви ловит мой взгляд – мы обе выглядим слегка взволнованными.

– И мне нужно вернуть вас обоих в лагерь до того, как главный повар соберет поисковую группу перед ужином, – говорит Савви, глядя на Микки и Лео.

Микки смотрит на часы.

– О да, сейчас пять минут пятого, самое время, чтобы прочитать нам нотацию, – говорит она, и ее брови взлетают вверх, скрываясь за волосами. Она поворачивается к Савви и поднимается на цыпочки, чтобы поцеловать ее снова. Савви наклоняется, более робко, чем я ожидала, но Микки заканчивает поцелуй, выдергивая болтающуюся резинку из остатков ее хвоста и вскидывает ее вверх.

– Спасибо, детка, – говорит она, вплетая ее в свои волосы и делая растрепанный пучок.

– Эй.

Микки слегка приподнимается, чтобы взъерошить волосы Савви.

– Увидимся после обеда?

– Каким цветом мне пометить нашу встречу в гугл-календаре?

– Слишком рано! – восклицает Микки, уже таща Лео за руку вверх по тропинке. Он задерживается на какое-то время, чтобы поцеловать меня, наполовину в рот, наполовину в щеку – спешный жест, но широкая неуклюжая улыбка на наших лицах длится, вероятно, гораздо дольше, чем должна.

Савви ударяется своим плечом о мое.

– Что ж…

Я прочищаю горло, встречаясь с ней взглядом.

– Что ж.

– Я горжусь нами, – говорит Савви.

– Да. Мы ждали целых шесть минут после разрешения драмы наших родителей, чтобы засунуть языки в глотки Микки и Лео.

Савви не сразу отвечает, и тут сквозь пузырь пробирается какая-то дрожь, напоминание о том, что находится за гущей этих деревьев и утренней дымкой.

– Если бы мы разрешили драму наших родителей.

Савви замедляет шаг, наблюдая за Лео и Микки, и деликатно создает расстояние между нами и ими. Когда я смотрю на нее, в ее выражении лица появляется легкость, а в глазах – блеск. Я думаю о том первом дне, когда мы встретились: о Королеве Кряк и мимолетном образе той девушки, которую я тогда увидела и которую я начинаю видеть в ней все больше с каждым днем.

– Мы проделали гораздо большую работу, чем ты думаешь.

Я улыбаюсь в ответ, в основном потому, что не знаю, как остановить свой рот.

– Да?

Это хорошая мысль. Я могла бы хоть час ковыряться в ней, но сейчас я слишком счастлива для этого. Достаточно счастлива, чтобы обрести надежду.

– Как ты думаешь, они когда-нибудь… не знаю… заговорят друг с другом снова?

– Ну, по крайней мере, им придется обсуждать дела – говорит она совершенно серьезно. Она выражается деловыми словами, но в ее тоне слышится легкость.

Я смотрю на нее.

– Ты имеешь в виду нас?

– Это… – говорит Савви. – В общем, мой папа звонил сегодня утром.

Ухмылка на ее лице расплывается, грозя вот-вот лопнуть. Но прежде чем она успевает что-то сказать, я чувствую, как это проносится сквозь меня – чувство, когда осознаешь величину чего-то, не зная его формы, когда улавливаешь чужую радость, даже не ведая ее причины.

– Они с моей мамой купили «Бин-Велл».

Она едва успела закончить предложение, как я издаю такой визг, который заставил бы завыть даже Руфуса, и бросаюсь к ней. А затем мы отстраняемся так быстро и так тяжело дыша, как будто нам нужно взглянуть друг на друга, чтобы поверить в это. Наши глаза встречаются, и этот момент запечатлевается в моем сердце, занимая в нем особое место, пока пока все не закончилось, и я слышу голос Поппи в своей голове: «Если ты научишься запечатлевать чувство, оно всегда будет громче слов».

Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь почувствовать что-то громче, чем это.