Текст книги "Есть совпадение"

Глава восьмая

– Ох, Эбс, не то чтобы я не рада тебя слышать… но сейчас почти два часа ночи в Италии, а если следовать простым математическим расчетам, в Сиэтле едва рассвело…

Я съеживаюсь, прижимая телефон ближе к уху, и отстраняюсь, чтобы избежать взгляда сотрудника лагеря, который неохотно впустил меня в главный офис после того, как я стояла возле него, как потерявшаяся собачонка.

– Сейчас пять утра, – смущенно говорю я Конни.

– Это за пределами добра и зла. Что они с тобой сделали?

По правде говоря, я звонила с твердым намерением расспросить ее о Лео и проанализировать разговор, который состоялся у них несколько месяцев назад. Но как только я слышу ее голос на другом конце провода, слова вылетают из меня слишком быстро, чтобы вопрос мог поспеть за ходом моих мыслей.

– Конни, ты не поверишь. Лео здесь. Это лагерь «Эвергрин» с новым названием. Я столкнулась с ним на чертовом пароме.

– Подожди, что?

– Он знал Савви всю жизнь…

– Подожди, что?

– Только теперь он в ярости из-за меня…

– Вернемся к моменту…

– Но все это не имеет значения, потому что я вырвусь отсюда, как только не будет слишком рано, чтобы позвонить родителям. Восемь утра, наверное, подходящее время…

– Эбби. Эбби. Подожди. Позволь… откусить огромный кусок от этих сфольятелл[17]17
  Сфольятелла – слоеная булочка с ароматной и нежной начинкой внутри.


[Закрыть], – говорит она на идеальном итальянском, потому что это, в конце концов, Конни, которая достигла почти свободного владения языком за последний семестр. – Затем дай прожевать и переварить все, что ты только что сказала.

После нескольких секунд пережевывания она прочищает горло и говорит:

– Ладно, во-первых, если отбросить страшную ревность, что вы, ребята, проведете лето вместе без меня, пожалуйста, объясни, почему Лео злится? Мне казалось, возможности его гнева не выше, чем у крошечного щенка.

Я выдыхаю воздух из легких и наблюдаю, как запотевает окно офиса.

– Я… возможно, забыла рассказать ему о Савви.

Проходит мгновение.

– Ты забыла?

Это означает, что она не купится на это, впрочем, как и Лео.

– Я идиотка, – говорю я, чтобы не вдаваться в подробности.

– Ты не идиотка. Это поучительная история о том, как избежать конфликтов, но точно не идиотизм.

– Нет, это так. – Я опускаюсь на стул и откидываю голову на спинку. – Даже Савви ненавидит меня. Я разозлила одного из своих лучших друзей и свою тайную сестру, не пробыв здесь и дня. Я еду домой.

– Подожди минутку. То есть ты хочешь сказать, что взломала все средства связи родителей и проделала весь этот путь, а теперь вот так сдашься?

О боже. Вот и одна из знаменитых ободряющих речей Конни. Я собираюсь с духом, хотя ожидала от подруги именно этого. Я бы не позвонила ей, если бы не это.

– Я имею в виду… Я хочу узнать, что случилось с родителями. Но не настолько, чтобы мучить себя следующие четыре недели.

– Прежде всего, забудь о своих родителях, – говорит Конни, не думая ни секунды. – Эта девушка – твоя чертова сестра. Ты знаешь, как я всю жизнь о таком мечтала?

Конни провела большую часть детства, выпрашивая у своих родителей братика или сестренку, и эти просьбы обычно достигали апогея всякий раз, когда рождался очередной из моих братьев. Всякий раз, когда кто-то принимал нас за сестер, это было для нее великим событием. Когда нам разрешали одним бродить по торговому центру, Конни всегда пыталась разыграть сестринский спектакль: «Могу ли я занять примерочную рядом с сестрой?» или «Моя сестра заняла нам места вон там». Это казалось забавно, и потому что было игрой, и потому что Конни действительно мне как сестра. Но для Конни это становилось не столько игрой, сколько выдачей желаемого за действительное.

– И вселенная только что преподнесла тебе это на блюдечке с голубой каемочкой. Ты хочешь сказать, что не хочешь узнать ее получше?

– Не думаю, что она хочет узнать меня получше, – отмахиваюсь я.

– И разве ты так уж мучаешься? Разве ты не взяла с собой фотоаппарат? Разве не заводишь новых друзей?

Я хочу сказать «нет», чтобы оправдать свой отъезд. Но есть проблема – или три проблемы. Как выразился Финн – савванатики.

Вчера вечером я возвращалась в хижину Феникс, чувствуя себя грязью на подошве чьего-то ботинка, но открыла дверь как герой войны – оказалось, они ждали меня. Как только я распахнула дверь, хижина разразилась радостными воплями. Когда я поняла, что шум поднялся из-за меня, а не потому, что у кого-то горел спальный мешок, девчонки объявили, что все трое успешно записались на развлекательные мероприятия вместо подготовки к SAT, и никто ничего не заподозрил.

– Ты – спасительница, Эбби, – воскликнула Кэмерон, та самая, которая первой помахала мне рукой у костровой площадки. Она уже переоделась в другую пару неоновых леггинсов и майку, а ее улыбка была такой же яркой, как и ее одежда.

– Ангел, – вторила ей Джемми из команды «Не пойду в колледж», запрыгивая на двухъярусную кровать, хватая печенье в форме рыбок, которое она протащила сюда, и предлагая мне.

Иззи, она же 1560, обмотала полотенце вокруг моей шеи, как орденскую ленту, и провозгласила:

– Освободительница заложников подготовки к SAT.

А после мы долго болтали, сближаясь все больше из-за мучительного страха перед написанием вступительных сочинений в колледж, подсчитывали друг у друга и без того тревожное количество комариных укусов и под конец дорвались до огромной упаковки из двенадцати пачек жвачки, которую я припрятала в чемодане. Не помню, на чем мы закончили разговор – все просто отключились. Следующее, что помню – приближающийся рассвет, и как я тайком улизнула, чтобы позвонить Конни.

– Я… думаю, ребята здесь хорошие.

– Вот видишь?

– Проблема в том, что все они считают Савви бесконечно круче меня.

– Знаешь что, Эбби? Я думаю, это пугает тебя. Новое место и новые люди, с которыми тебе придется иметь дело. Но это пойдет тебе на пользу. Думаю, тебе удастся справиться с этим.

Она права. Я боюсь. Я не задумывалась, насколько далеко все это зашло, пока не услышала ее слова, и теперь страх ощущается как колодец, который я пыталась заполнить задолго до того, как в моей жизни появились Савви и этот лагерь.

– Кроме того, я бесконечно крута, а у тебя никогда не было проблем в общении со мной, верно?

Мой смех застревает в горле.

– Я бы хотела, чтобы ты была здесь, – тихо говорю я.

Моя жизнь может казаться хаосом, но она никогда не выходит за рамки того, что не смог бы исправить разговор с Конни.

Конни грустно хмыкает.

– Я бы хотела, чтобы ты была здесь.

Но, прежде чем я успеваю ответить, она заявляет:

– Но, по крайней мере, мы возвращаемся примерно в одно и то же время.

Никто из нас не сомневается, что я останусь в лагере. Но в этом вся Конни – когда она хочет, чтобы что-то произошло, в девяти случаях из десяти она добьется своего, а в десятом случае она отступит, а затем попытается снова, когда ожидаешь этого меньше всего. Ужасающая черта для наших учителей, но чрезвычайно полезная для лучшей подруги.

– Расскажи мне об Италии.

– О, это что-то. Лучшая еда, которую я когда-либо пробовала, захватывающие дух виды и невероятная древняя история повсюду. Я выложу несколько фоток в Dropbox, чтобы ты посмотрела, насколько я влюблена в это место.

Я усмехаюсь в трубку.

– Бедняжка.

– Эй, – говорит Конни. – Когда мы вернемся, может… проведем время вместе, только вдвоем? Я знаю, что встречала тебя каждый день в школе, но такое ощущение, что мы не виделись целую вечность, понимаешь?

– Да. Я понимаю, о чем ты.

– Можем взять мамину машину. Устроим пикник на пляже Ричмонда.

Конни – самая большая реалистка из нас, поэтому мне неприятно напоминать ей о том, что произойдет в августе. Я неизбежно окажусь на второй волне летних занятий в школе, а она будет по уши погружена в гору обязательного чтения для AP-классов, и окно времени для встреч друг с другом почти захлопнется.

Но мы обязаны попытаться. Я просуну ногу в это окно и распахну его, если придется. Может, Конни и права насчет того, что нужно остаться, но если это так, то только потому, что она знает меня лучше, чем я сама – и нет человека лучше, чтобы посоветоваться о найденной сестре, чем та сестра, которая у меня уже есть.

– При условии, что к тому времени тебя не очарует горячий итальянец, и ты не уедешь на мопеде в закат? Звучит как план.

Мы разговариваем еще минут десять, и только после того, как я смываюсь от сотрудника лагеря, который все еще настороженно следит за мной, и выхожу в пугающую тишину, я понимаю, что так и не спросила ее о Лео. У меня было достаточно времени, но я все равно умудрилась обогнуть эту тему, как автомобиль, несущийся по встречной. Я не смогла придумать, как спросить Конни, не намекая, что она могла солгать.

Но чем дальше я удаляюсь от офиса, тем больше думаю, что, возможно, это отличается от моего привычного «избегания конфликта». Это старая-добрая самозащита. Конни не стала бы лгать, а значит, я уже и так знаю, что Лео меня не любит – точно так же, как знаю, что это разобьет мне сердце, если услышу об этом снова.

Глава девятая

Прежде чем я успеваю решиться на преступление и позвонить родителям, меня перехватывает Кэмерон и тащит в столовую, чтобы поесть. Я пытаюсь увильнуть, соврав, что иду в ванную, но Джемми, отважно выстояв огромную очередь к ведру с нутеллой, сияя, вручает нам по порции. После того, как мы расправляемся с ними, Иззи пригвождает меня к стулу, чтобы собрать мои волосы в высокий хвост, как у них. Она делает это с такой решимостью, что я понимаю: выбор у меня невелик – либо быть ее личной Барби, либо испытать на себе ее гнев.

Когда твоение Иззи готово, я прикасаюсь к нему, понимая, что это фирменный хвостик Савви, или, по крайней мере, настолько близкий к нему, насколько это возможно с моими кудрявыми волосами. Такой же, как и их серьги-гвоздики Савви, и их кроссовки Савви, и их завтраки в стиле Савви – смесь овсянки, йогурта, нарезанных фруктов, орехов и миндального масла, которые они делают по одной из историй Савви в инстаграме на прошлой неделе. Это жутко раздражает, но, по крайней мере, мы наслаждаемся французскими тостами и омлетами Лео и Микки, пусть они и не вписываются в инстаграм.

Мне больно при одной мысли о Лео. Я не видела его с тех пор, как он скрылся в тумане прошлой ночью, но один укус французского тоста – и этого достаточно, чтобы ощутить его присутствие здесь. Никто за всю мою жизнь и близко не подошел к тому, чтобы добиться такого идеального соотношения яичности и хлеба во французских тостах, как Лео, и кто-то определенно засунул немного корицы в омлет – тут явно пробудилась сила Лео, если можно так сказать.

– Давайте еще одну совместную, а потом съедим? – спрашивает Джемми, подталкивая все миски к центру, в то время как Кэмерон зависает над ними со своим телефоном.

Это действительно потрясающая фотография: умиротворяющая и наполненная цветом. Я бы хотела, чтобы моя жизнь была такой же упорядоченной, как их овсяная эстетика, но жизнь чертовски больше, в ней есть и то, что осталось от несчастного ведерка с нутеллой, над которым поиздевалось пол-лагеря.

– Поглядите-ка, кто еще здесь.

Остальные члены хижины Феникс с любопытством поднимают брови, глядя на парня, который закидывает ногу на пустой стул рядом со мной, но не садится. Я не пытаюсь сдержать вздох и лишь слегка поднимаю глаза, чтобы поприветствовать Финна.

– Я думал, ты на полпути к материку, – говорит он.

Изабель открывает рот.

– Серьезно, Эбби? Мы ведь только что приехали!

– Да, я знаю, что вчера было хреново, но это просто недоразумение, – говорит Джемми, добавляя в овсянку миндальное масло.

– Кроме того, сегодня тебе уже наверняка лучше, правда? – спрашивает Кэмерон.

Я оглядываю стол и их серьезные лица, одновременно смущаясь и радуясь, что им не все равно, останусь ли я.

– Не волнуйтесь, дамы, – говорит Финн, сбрасывая ногу со стула. – Комитет по делам дезертиров лагеря в деле.

Он подставляет мне свой локоть.

– Мы не можем уйти, – категорично говорю я. – Это против правил.

– Правила работают, только если тебя поймали. – Он обнажает зубы в едкой ухмылке. – А со мной ты не попадешься.

– Два часа дежурства на кухне прошлой ночью с тобой не согласятся. – Я отворачиваюсь от жалкой пародии на Хана Соло и возвращаюсь к своей тарелке. – И ты до сих пор не назвал мне ни единой веской причины отказаться от этого французского тоста.

– Мы прибережем его для тебя, – говорит Джемми, заговорщицки кивая на Финна.

И да, мне пришло в голову, что, если честно, Финн даже симпатичный – похож на пушистого, озорного щенка.

Но он не Лео, а прямо сейчас Лео заполняет около 90 процентов пространства в моем мозгу.

Я бросаю взгляд в сторону дверей на кухню. Тщательность, с которой он пытается меня избегать, становится абсурдной. Я не хотела, чтобы так произошло. И да, я должна была рассказать ему на пароме, но можно ли винить меня в том, что я совершила крошечную ошибку, если он своим «я оставил это позади» разбил мне сердце?

– Послушай, у меня есть надежный способ решить все твои проблемы, – говорит Финн. Его взгляд устремляется в сторону кухни, давая понять, что он точно знает, на какой проблеме я зациклилась.

Я щурю глаза, но из всех людей в этой столовой он лучший кандидат на роль помощника. По крайней мере, самый осведомленный человек, чье имя я знаю. Он явно из тех, кто провел здесь полжизни, как и Савви с Лео.

– Это займет не больше пяти минут, – говорит он очевидную ложь. – Максимум десять.

Я отворачиваюсь от дверей кухни, запихивая в рот кусок омлета.

– Ладно.

Глава десятая

Вся эта затея с «иди за мной» Финна могла быть вполне милой, если бы он не привел меня к опушке леса, настолько густого и темного, что это место напрашивается стать площадкой для съемок документального фильма о преступлении. Что, честно говоря, можно сказать обо всех лесных опушках вокруг лагеря.

– О, отлично, – говорю я. – Еще одно правило, за нарушение которого я получу выговор.

На самом деле я не уверена, что есть такое правило – нельзя улизнуть во время завтрака в убийственный лес, но то, что Финн закатил глаза, похоже, подтверждает это.

– Им придется с этим смириться. Большинство из нас были здесь еще до этих дурацких правил, и мы все целы, не так ли? Одной взявшейся из ниоткуда тайной сестрой больше или меньше, какая разница?

Я не отвечаю, не совсем уверенная, что нас никто не подслушивает.

– Похоже, ты тоже не очень-то хочешь быть здесь.

Впервые за то короткое время, что я его знаю, Финн замолкает.

– Ну, этот лагерь уже не тот «Эвергрин» после всех отстойных преобразований, но это не повод здесь не быть, – говорит он после паузы непринужденным тоном. – Кроме того, я должен быть здесь, чтобы помочь тебе распутать всю эту фигню.

Мы достигли края кемпинга. Я оборачиваюсь, но за нами никто не следит. Пользуясь случаем, я достаю из заднего кармана пачку жвачки и засовываю ее в рот.

– Ты хорошо лазаешь по деревьям? – спрашивает Финн.

Я думаю обо всех вещах, на которые взбиралась за свою жизнь, от деревьев до фургона электрика и крыши школы – в поисках удачного ракурса для съемки.

– Слишком хорошо. А что?

– Нам придется забраться на одно дерево, если мы собираемся поговорить с призраком.

Это, вероятно, тот момент, где я должна повернуться и оставить Финна наедине с его дурацкими подкатами.

– К тому же, отсюда открывается ужасный вид, – говорит он, нажимая кнопку невидимого фотоаппарата и щелкая языком. Должно быть, он видел, как я возилась с Китти за завтраком. – Спорим, ты здесь не сделала еще ни одного хорошего снимка.

Ладно, он меня раскусил. Даже если нас схватят, по крайней мере, я смогу заснять несколько хороших пейзажей острова до того, как нас вышвырнут отсюда. Я похлопала по рюкзаку, чтобы убедиться, что Китти в относительной безопасности, и позволила Финну продолжить путь.

– В общем, какая-то девочка рухнула с него в пятидесятых годах или около того. Не надо гуглить, это точно было. Она лезла на дерево, упала и сломала себе все кости.

– Я думала, ты собираешься решать мои проблемы, а не создавать новые.

– Нам не нужно то дерево, с которого она упала, к тому же, его срубили. Нам нужно то, что рядом с тем местом. Дерево желаний. Ты забираешься на него, загадываешь желание и…

– Падаешь в объятия своей безвременной смерти?

– Габи, призрак, который бродит по лагерю, воплощает его в жизнь.

Он говорит это как ни в чем не бывало, ведя нас по заросшей корнями тропинке, которая выводит на поляну прежде, чем я успеваю основательно задуматься, а не является ли он серийным убийцей, замаскированным под лабрадора-переростка. И правда, посреди поляны стоит дерево – приземистое, с толстым стволом, заросшим ветвями. Оно выглядит настолько неприступным, насколько может выглядеть дерево. На секунду я забываю обо всем остальном: мне так и хочется вцепиться руками в шершавую кору и посмотреть, как быстро и высоко я смогу забраться.

– Ну, мое единственное желание – выбраться отсюда.

– Нет. Ты не просто так оказалась на острове, – говорит Финн, прикасаясь к дереву. – И я привел тебя сюда, потому что мне скучно, и я хочу узнать, почему ты здесь.

– Я же рассказала тебе. Правда, конечно, случайно.

– Да, но мне требуется чертовски больше информации.

Вместо ответа я начинаю карабкаться, хватаясь за толстую ветку и ощущая пальцами влажную кору, наслаждаясь от удовольствия тянуться все выше и выше. Чем дальше мы забираемся, тем больше на коре появляется отметин: наборы инициалов, маленькие признания, крошечные картинки. А на самом верху к дереву прибит миниатюрный указатель с тремя выцветшими словами: «Загадай свое желание».

Я устраиваюсь там и охаю при виде открывающихся пейзажей: друг на друга слоями накладываются красоты дикой природы – густые деревья, переходящие в скалистый пляж, бледно-голубая вода и тяжелый белый туман. Финн что-то болтает, прокладывая себе путь наверх, более осторожно, чем я, но я не слушаю его, глядя на бескрайнее небо.

В конце концов он подбирается достаточно близко, и я разбираю его слова:

– Я же говорил тебе. Оставайся со мной этим летом, Бабблз, и я открою тебе лучшие виды, которые есть в этом месте.

Я уже смотрю сквозь Китти, когда он это говорит, зажав в зубах крышку объектива и используя другую руку, чтобы уцепиться за дерево. Я делаю несколько снимков, которые могут получиться, а могут и не получиться – хоть я и отношусь к своей смертности примерно так же, как персонажи Looney Tunes, но даже я не настолько глупа, чтобы испытывать свою удачу, прокручивая или пытаясь настроить объектив.

– Видимо, страсть к фотографии – это у вас семейное, да? – спрашивает он.

Я хмыкаю в знак признательности, делая еще несколько снимков.

– Мне нравится быть за камерой, а не перед ней.

Финн издает тихий смшок. Это заставляет меня задуматься о том, что, несмотря на все его уговоры забраться на это дерево, он, возможно, не так уж хорошо переносит высоту.

– Наверное, странно видеть, как кто-то становится знаменитым благодаря такому же лицу, как у тебя, да?

Я морщу нос.

– Она совсем на меня не похожа.

– Может, вы и не клоны, но определенно похожи. И слушай, я не знаю, как долго вы знакомы, но она тихоня. Ну знаешь, под слоем всей этой маниакально-правильно-милашностью, кучей хэштегов и удалением уродливых листьев из салата, чтобы он хорошо выглядел в кадре.

Он ждет, что я начну перечить ему. Вот только известно мне о ней не так уж много, чтобы хотя бы попытаться.

– А еще она не просто друг, которому можно позвонить в полночь, когда у тебя лопнула шина. Она – такой друг, которому можно позвонить, когда какой-нибудь Мэтт Дэймон кинул тебя на поле боя или на Марсе. Она готова на все ради тех, кто ей небезразличен.

Не то чтобы я ему не верю. Еще как верю. Савви – человек с сильными чувствами, что легко заметить по тому, как она заботится о своих друзьях.

Проблема в том, что, кажется, я никогда не стану одной из них.

– Кроме того, ты же знаешь, что обеспеченность ее семьи достигает уровня «проспонсировать постройку здания в Сиэтл-центре»? Большая часть прибыли от ее блога идет на благотворительность. И делает это она в основном потому, что действительно хочет помочь людям. Даже учитывая неприличное количество зеленого сока, которое она насильно в меня запихала, стоит уважать ее стремление.

У меня возникает желание защититься, но я понимаю, что Финн – друг Савви, а не мой. Я проглатываю это и говорю:

– Что ж, значит вы с ней давно знакомы.

– Ну, в общем-то, давненько, – говорит Финн, продвигаясь дальше по стволу дерева, чтобы быть немного ближе ко мне. – Я, Савви, Микки и Лео.

Странно слышать имя Лео вместе с их именами. Я пытаюсь вспомнить все случаи, когда Лео, возможно, вскользь упоминал Савви, но это слишком неясно. Не считая нашей общей ДНК, складывается ощущение, что мы с Савви шли параллельными путями – жили в одном районе, повсюду таскали с собой камеры, делили Лео, но даже сейчас, встретив ее и познакомившись, кажется, что наши миры не могут соприкоснуться.

– Ты Эбби, верно? Судя по рассказам об Эбби и Конни?

– Почему ты так уверен, что я Эбби, а не Конни?

– Потому что он помечает твоим именем все фотографии, которые ты делаешь для его гастрономического инстаграма. – Он смотрит вниз на землю, издавая нервное покашливание, и снова поднимает взгляд на меня. – А еще он был очень расстроен, когда… у тебя ведь дедушка умер прошлым летом, верно?

Мое лицо так покраснело, что я отодвигаю камеру, как будто мои щеки могут поджечь ее.

– Что?

– Прости, – говорит Финн, на секунду забывая, что боится высоты. – Я хочу сказать… то, как Лео говорил об этом, звучало так, будто вы были близки…

– Были.

Я не знаю почему пребывание на такой высоте заставляет боль вернуться, и даже острее, чем в дни после его смерти. Может, потому что примерно в это время в прошлом году родители начали готовить нас к его потере. Я знала, что он слабеет – мы проводили так много времени вместе, что я, наверное, поняла все даже раньше, чем родители, – но прошлое лето прошло как в тумане, я запомнила только посещения больниц и разговоры о пневмонии и приезде моего дяди в город. Этим летом я могу ясно взглянуть на прошлое, и это уже не размытое пятно, а четкая линия. Мир, где Поппи был, и мир, где его нет.

Эгоистично думать, что с его уходом я потеряла больше, чем остальные, но Поппи значил для меня слишком много. У меня были его рассказы о путешествиях по миру после службы во Вьетнаме, о том, как он совершал поездки по всей Европе и по пути делал снимки всего, что его окружало. Мне досталась его спокойная, вдумчивая тихость, которую многие люди ошибочно принимали за безразличие, но я знала, что по ту сторону тишины всегда кроется мысль, нужно только подождать какое-то время. Нас с ним объединяла прочная связь, какой никогда не было у него с братьями, или, как мне кажется, даже с мамой – и что бы я ни спросила, у него всегда находился ответ.

Больше всего на свете мне хотелось бы сейчас что-нибудь у него спросить. Может, я и была готова потерять его. Но не была готова к тому, что произойдет после потери.

– Прости, я не хотел…

Я отмахиваюсь от него.

– Все в порядке. Правда.

Мы сидим, вдыхая влажный утренний воздух.

– В любом случае, тебе решать, прислушиваться к тому, что я сказал о Савви или нет, – наконец говорит Финн. Он хлопает по маленькой табличке на верхушке дерева. – Но мы пришли сюда не просто так.

С этими словами он закрывает глаза, резко обрывая беседу. Я пристально смотрю на него, ожидая кульминации, но он, похоже, всерьез мысленно посылает желания мертвой девушке, которая, по-видимому, не обрабатывает заявки, если вы не находитесь выше шести метров над уровнем моря.

Я вздыхаю и снова сосредотачиваюсь на объективе камеры. Не просто так я сюда залезала. Не думаю, что можно придумать здесь занятие получше.

Я закрываю глаза, чувствуя себя глупо, пытаясь сформулировать желание. «Я бы хотела не приезжать сюда». Бессмысленно, зато правдиво. «Я бы хотела понравиться Савви». Я открываю глаза, злясь на себя за то, что вообще подумала об этом. Глаза начинают слезиться. Еще бессмысленнее, но тоже правдиво. «Я бы хотела…»

У меня сводит горло, и я вглядываюсь в туман, туда, где вдалеке должны быть пригороды. Большинство вещей, которые я могла бы загадать, нельзя получить. Это важные вещи: я бы хотела, чтобы Поппи был рядом, и мы не продавали «Бин-Велл». Или что-то менее глобальное, например, не так сильно беспокоиться о том, как у меня складываются отношения с Лео и Конни, или не беспокоиться, что на электронную почту родителей вот-вот прилетит письмо, из-за которого меня посадят под арест за прогул летней школы. Или то, что всплывает из глубины, порыв, который я обычно заглушала – я бы хотела стать достаточно взрослой, чтобы делать все, что захочу, спокойно выходить на улицу и фотографировать, путешествуя по всему миру, а не сидя в сонном пригороде.

Я бы хотела не чувствовать себя проблемой, которую должны решать мои родители. И, скрепя сердце, кое-что, похожее не столько на желание, сколько на исповедь: я бы хотела знать, почему они никогда не рассказывали мне о Савви. Почему лгали все это время. Я хотела бы, чтобы мне действительно была безразлична, как я твержу себе, наша ссора, ведь если это волнует меня, то будет намного труднее со всем этим покончить.

Я прячу лицо за видоискателем камеры. Пожалуй, на сегодня хватит желаний. В противном случае призрак столкнет меня с дерева за нытье, и мне придется найти себе место в этом лесу.

– Чего загадываешь? – спрашиваю я.

Финн приоткрывает один глаз.

– Чтобы все было не так дерьмово.

– Что все?

Он делает неловкий жест свободной рукой.

– Все.

Что бы ни значило это «все», он не успевает рассказать об этом подробнее, потому что назревает проблема, которая прерывает наше общение с призраком лагеря: Савви, кричащая на нас с земли.

– Какого черта вы делаете?

Финн наклоняется и опускает голову, чтобы посмотреть на нее. А я даже не двигаюсь. Мне уже знакома эта складка на ее хмуром лице и угол наклона рук, упирающихся в бедра.

– Доброе утро, Сав, – говорит Финн.

– Серьезно? И ты туда же? Да что с вами обоими такое?

Попытка Финна наладить отношения между мной и этим инстаграмным разумом становится недействительной.

– Спускаюсь, о великий младший вожатый, кронпринцесса лагеря Рейнольдс, правитель хэштегов…

– Заткнись, Финн, – возмущается Савви. – Мы оба знаем, что ты ужасно лазаешь по деревьям и не можешь выполнять несколько действий одновременно.

– Да брось, это было десять лет назад. И я упал всего лишь с пары метров!

– На меня.

– Ну ты же от этого не умерла?

Я следую за Финном вниз, хоть и очень медленно. Его навыки лазания по деревьям в лучшем случае можно назвать неудовлетворительными. Наблюдая, как он спускается, я удивляюсь, как он вообще умудрился подняться. Я сосредотачиваюсь, чтобы случайно не оступиться, и это дает мне время, чтобы попытаться придумать колкость для Савви, но, когда достигаю земли, в мою голову так ничего и не приходит.

– Главное правило, – говорит Савви, вышагивая так, будто пытается проделать ров вокруг дерева, – это даже не относится к своду правил лагеря Рейнольдс, а негласный закон. Больше никаких лазаний на эту чертову хрень!

Финн смахивает грязь с плеча и подходит к ней, словно ожидая чего-то. Объятий или удара кулаком – или как там они друг друга приветствуют. Но Савви слишком сосредоточена на мне, чтобы заметить это, и Финн останавливается.

– Рада тебя видеть, Финн, – бубнит он под нос, имитируя голос Савви. – Мы целый год не виделись, как поживаешь…

– Так вот как это будет? – Савви прерывает его, направляя словесную атаку на меня. – Ты будешь бегать по округе и собирать выговоры, как карнавальные призы?

– Подожди, ты делаешь нам выговор? – спрашивает Финн.

Савви его не слышит и хмурится, глядя на меня с такой яростью, что кажется, ее вены вот-вот лопнут.

– А ну выплюнь ее.

Я хмурюсь в ответ.

– Это жвачка, а не кокаин…

– Выплюнь. Ее. Сейчас же.

Я смотрю ей прямо в глаза и выплевываю жвачку на раскрытую ладонь, протягивая ей большой слюнявый комок, и она отшатывается с отвращением.

– Савви не любит микробов…

– Мне не нужна помощь, Финн, – огрызается Савви.

Лицо Финна становится красным, и он делает шаг назад, пиная грязь.

– Они дают тебе блестящий бейджик младшего вожатого, и ты считаешь, что можешь нами командовать, да, Сав?

Эти слова настолько шокируют ее, что я замечаю то, чего предпочла бы не видеть. Что-то до боли знакомое отражается на ее лице. Речь даже не о том, что можно увидеть, – речь о чувствах. Это не связано с моими мамой, папой, братьями. Это я. Мое замешательство, мой страх. Даже если бы видела ее впервые, я бы все равно это почувствовала.

Она вздыхает и говорит:

– Вы оба получаете выговор, и когда мы вернемся в лагерь, избавьтесь от контрабанды в ваших чемоданах.

Я топаю пяткой, впечатывая ее в грязь.

– Ладно. Забирай все, что хочешь. Я уезжаю.

Я почти довольна собой, наблюдая, как взлетают ее брови.

– Ты никуда не уедешь. Ты обещала…

– Я ничего не обещала.

Она делает резкий шаг ко мне, берет последнюю карту из своей колоды и безжалостно разыгрывает ее.

– Ты должна вести себя, как моя сестра.

Я открываю рот, чтобы сказать то, о чем потом пожалею, но Финн опережает меня.

– А ты должна вести себя, как мой друг, – говорит он.

– Финн, что ты…

– Но, кажется, вы все слишком заняты, чтобы дружить со мной теперь, когда я всего лишь отдыхающий, а вы заправляете этим гребаным местом, – говорит он.

– Неправда. Я не… – На телефоне Савви зазвонил будильник. – Черт. Я должна идти. Я веду йогу.

Финн усмехается.

– Что и требовалось доказать.

– Поговорим позже, – говорит она ему, наклоняясь, чтобы спешно обнять. Все происходит слишком быстро, чтобы он успел среагировать, так быстро, что я не ожидаю, когда в следующее мгновение она смотрит на меня.

– А ты… С тобой мы встретимся сегодня днем. Жвачка должна исчезнуть. Серьезно. Если тебя поймает другой вожатый, никаких поблажек не будет.

Она убегает по тропинке, не дожидаясь, пока мы пойдем вслед за ней. А я стою в полном шоке, с жвачкой в ладони и широко открытым ртом.

– Поблажек? – повторяю я, все еще не двигаясь с места. – К тому же, разве она… не слышала ту часть, где я отчетливо произнесла в пределах досягаемости ее человеческих ушей, что я уезжаю?

Финн грустно качает головой.

– Думаю, теперь у нее есть вещи поважнее, чем лучшие друзья или родственники. – Он вздыхает. – Мы должны вернуться в лагерь, пока она не сдала нас Виктории.

Я чувствую укол сочувствия к нему. Он провел последние десять минут, защищая ее, а она пришла сюда и разорвала его аргументы на кусочки. Возможно, это он притащил меня сюда, но все же ответственность за произошедшее лежит и на мне.