Текст книги "Есть совпадение"

Глава двадцать девятая

Самое глупое, что я могу сделать, – попытаться спрятать свое запястье, потому как и так ясно, что мама уже его заметила, и потому что оно чертовски болит. Но именно это я и делаю, и болезненный писк, который вырывается из моего рта, только усугубляет ситуацию.

– Что случилось? – спрашивают мама и Лео в унисон.

Я смотрю на маму и вижу, что у нее в руках моя сумка. Каким-то образом за последние десять минут она взяла на себя смелость пригласить себя в мой домик, собрать там все мои вещи и вынести их. Она настроена серьезно.

– Я упала.

Мама открывает рот, явно не желая принимать это как адекватный ответ, но она вошла в режим «бей или беги», и она определенно в процессе побега.

– Мы остановимся и осмотрим руку по дороге, – говорит она. – Пойдем, твой папа ждет в машине.

– Подожди… я не могу… я должна сказать…

– Пожалуйста, не усложняй ситуацию.

В ее голосе звучит такое смирение, какого я не привыкла слышать от нее.

Что-то в нем режет мне уши, напоминая о правде, с которой я пытаюсь смириться не только в последние несколько месяцев, но и всю свою жизнь – я проблема.

Что ж, это их заслуга. По их замыслу я должна была решить одну проблему. Полагаю, взамен я создам еще дюжину.

Мой голос тверд, как и ее.

– Позволь мне попрощаться с Савви. По крайней мере, это ты мне задолжала.

Она колеблется на долю секунды, и я пользуюсь этим, отступая от нее.

– Я сейчас вернусь, – говорю я.

Я поворачиваюсь, чтобы позвать Лео, но его уже нет. Я быстро осматриваю окрестности в поисках друга, но он, должно быть, вернулся на кухню.

– Черт!

Я убегаю, но, вместо того, чтобы найти Савви, я чуть не сталкиваюсь лоб в лоб с Микки, которая возвращается с пробежки с Руфусом. Она вытаскивает наушники из ушей, искоса глядя на мою неуклюжую походку, потому что я стараюсь не тревожить запястье.

– Ты не видела Савви?

Она смотрит на мою руку, открывает рот в ужасе и снова смотрит на мое лицо.

– Эм…

– Серьезно, мои родители здесь, я должна найти ее.

Ужас сползает с лица Микки, переходя в еще более глубокий, тревожный уровень страха.

– Она не с тобой?

– Нет. А что такое?

– Просто она не вернулась в хижину после разговора с Джо прошлой ночью, – говорит Микки, выпаливая эти слова слишком быстро. Она и раньше тяжело дышала, но сейчас была на грани гипервентиляции. – Я просто подумала, что, учитывая все происходящее, она была с тобой. Но как же она не с тобой?

Холод, который пронзает мое тело, еще более мгновенный, чем тот, что был во время заплыва «Белый медведь», более древний, чем все, что я могу стряхнуть с себя.

– Она вообще не была со мной.

Наступает пауза, а затем Микки начинает шепотом кричать:

– Черт. Черт. Черт, черт, черт…

– Когда ты видела ее в последний раз?

– Она была возле хижины, отвечала на звонок, а я… я не хотела этого слышать, я… – Ее лицо стало пепельно-бледным. – Она пыталась поймать связь и ушла в сторону главного офиса, и все. Это был последний раз, когда я ее видела.

Только тогда я вспоминаю, как вспыхнул номер ее телефона, высветившись на моем экране, прямо перед тем, как я рухнула с дерева. Я достаю телефон и перезваниваю ей, а Микки глядит на меня в течение нескольких долгих секунд.

– Голосовая почта, – бормочу я.

Микки выглядит так, будто вот-вот разрыдается.

– Руфус хотел пойти с ней, но мне было жалко себя, и я заставила его остаться и пообниматься со мной. О боже. О боже…

– Все в порядке, – слышу я свои собственные слова. Девушка с разъяренными родителями в машине, с запястьем, раздувающимся с каждой секундой все больше, и мозгом, парящим где-то в воздухе, говорит кому-то, что все будет в порядке. – Мы найдем ее. Есть в этом лагере какой-то протокол? Кому мы должны сообщить?

Микки втягивает воздух, выпрямляется и моргает, пока ее глаза не проясняются.

– Да. Я пойду скажу Виктории.

– А я…

Микки уже бежит что есть мочи, оставляя меня в облаке пыли. Я стою на месте, оглядываясь назад, чтобы посмотреть, не последовала ли за мной мама. Но это всего лишь Руфус, смотрящий на меня в полной боевой готовности, без слюней или украденных лагерных принадлежностей во рту, словно он ждет команды.

Мои родители меня убьют.

– Пошли.

Глава тридцатая

Я не бегун, но сегодня какого-то черта я весь день бегаю. Руфус начинает бежать впереди меня, узнавая тропу, по которой я направляюсь еще до того, как я ее достигаю, а выброс адреналина в моей крови в какой-то степени приглушает боль в запястье. Сможет ли это заглушить боль от того, что я буду наказана на всю оставшуюся жизнь – это уже другой вопрос.

Что странно, так это то, что я не паникую. Может быть, это слишком наивно, но я знаю, что с Савви все в порядке. Во-первых, если бы она действительно была в опасности, она бы позвонила более авторитетному человеку задолго до того, как набрала мой номер вчера вечером. А во-вторых, я сомневаюсь, что этот остров может подкинуть Савви что-то такое, для чего у нее не найдется решения, спрятанного в одном из карманов ее леггинсов.

Мы с Руфусом медленно, но уверенно продвигаемся вперед, распинывая в стороны грязь, образовавшуюся после вчерашнего дождя. На этот раз тропа более скользкая, чем я ее помню. Дважды я чуть не опрокидываюсь назад, а в третий раз едва успеваю удержаться на месте с помощью свободной руки.

И тем не менее даже с грязью, которая сейчас совсем нам не на руку, мы добираемся до заброшенного места для стрельбы из лука, которое мне показала Савви, за считанные минуты. Мы проходим мимо дерева, на стволе которого вырезаны имена Савви и Микки, и останавливаемся – по крайней мере, Руфус точно останавливается. Мои ноги останавливаются, но вот мое тело нет – грязь создает своего рода природное покрытие для скольжения. И не успеваю я опомниться, как соскальзываю прямо к краю, откуда открывается захватывающий вид на лагерь, и целую его на прощание, проносясь на заднице все ниже, ниже и ниже, и наконец останавливаюсь с грязевым хлюпом на дне мини-скалы.

Убедившись, что я перестала скатываться в бездну грязи, я открываю глаза и вижу перед собой растрепанную, всклокоченную Саванну Талли с дикими глазами, которая – хвала призраку Габи – очень даже цела.

– Во-первых, ты в порядке? – спрашивает она.

Я слишком смущена, чтобы ответить, стою, уставившись на грязь, и чувствую, как она застывает в моих волосах. Она правильно интерпретирует это как «да».

– Во-вторых, пожалуйста, ради всего святого, скажи мне, что ты привела помощь.

Руфус издал «гав», после чего стремительно исчез из нашего поля зрения.

– Кроме Руфуса, последние две клетки мозга которого направлены на поедание чужих айфонов.

Я закрываю глаза.

– Нет.

Наступает тишина, а затем:

– Я так чертовски голодна. Эбби. Я сейчас дошла до той стадии голода, когда буквально могу съесть тебя.

– Я не настолько инстаграмная, чтобы меня есть, – бормочу я, все еще слишком униженная, чтобы сдвинуться с места. – У меня в кармане есть жвачка?

– Ты умерла для меня. Отдай ее.

Я приподнимаюсь на здоровой руке и лезу в передний карман, вытаскивая шнурок и немного жвачки с корицей, которая проболталась там невесть сколько времени. Савви отрывает две пластинки и запихивает их в рот, чуть ли не плача:

– Боже, как бы я сейчас хотела, чтобы это была еда.

– Ну, теперь люди точно знают, что ты пропала, так что я уверена, что это лишь вопрос времени…

– Люди только начали искать? Ты шутишь надо мной? Я торчу здесь уже… сколько, блин, сейчас времени? Мой телефон разрядился.

Я пытаюсь достать телефон, но его нет в заднем кармане. Глаза Савви смотрят на меня так широко и убийственно, что я почти хочу задушить себя, чтобы ей не пришлось прилагать усилия.

– Должно быть, он выпал из кармана, когда я упала.

– Умерла. Для. Меня.

– Справедливо, – говорю я, пытаясь соскрести с ног как можно больше грязи. – Но если уж на то пошло, я очень рада, что ты в порядке.

Слова пробиваются сквозь ее разочарование, а вслед за ними что-то более глубокое. Она вздыхает, затем устраивается рядом со мной, наклоняется и кладет голову мне на плечо. Я кладу свою руку поверх ее, и мы вдвоем делаем глубокий вдох и тихо прощаемся.

– Думаю, если мне суждено застрять здесь, то приятно хотя бы иметь компанию.

На несколько мгновений возникает это странное, неуместное облегчение, учитывая, насколько мы обе облажались. Наше благополучие может быть в полуопасности, но это, к счастью, не так. Что бы это ни было, оно стало прочнее. Может быть, недостаточно, чтобы обрести имя, но достаточно, чтобы выдержать бурю.

Мы обе смотрим вверх на маленький выступ, с которого мы скатились.

– Ты уверена, что отсюда нет выхода?

– Поверь мне, я пыталась. А еще я только что думала о том, чтобы встать на твои плечи и ненадолго бросить тебя тут, чтобы набить себе морду едой и позвать на помощь, но это тоже в пролете.

– Я тронута.

Глаза Савви закрываются.

– Я бы сейчас совершила преступление ради сэндвича с яйцом.

– Знаешь, ты не первый человек, чью спасательную операцию я феерично провалила за последние двенадцать часов.

– Да ну? – спрашивает Савви, вскинув брови. – Что я пропустила?

Я поднимаю запястье. Савви шипит от его вида.

– Ничего такого крутого или что-то вроде того, – говорю я, кладя его обратно на бок.

– Да, поговорим, когда ты проведешь всю ночь в канаве, и никто не заметит, что тебя нет.

Я пихаю ее плечом.

– Если честно… с тех пор произошло много драматичных событий. Это место, по сути, можно назвать съемочной площадкой реалити-шоу.

Савви фыркает. Это самый бесстыжий звук, который я когда-либо слышала от нее. Мне нравится в нем все.

– Это ты мне говоришь?!

– Микки сказала, что звонила Джо.

Савви резко поворачивается ко мне. Она так близко, что я вижу в ее волосах не только грязь, но и живые листья и веточки. Она выглядит прямо как наши школьные актеры, когда ставили спектакль «Сон в летнюю ночь»[33]33
  «Сон в летнюю ночь» – комедия Уильяма Шекспира.


[Закрыть], и немного переборщили с костюмами.

– Микки это слышала?

– Что слышала?

– О том, что я порвала с Джо.

Мои брови подлетают вверх.

– Ты порвала с Джо?

– Как много Микки слышала? – требовательно спрашивает Савви с гораздо большей паранойей в голосе, чем должен выказывать человек, чьи проблемы сейчас сконцентрированы на дне канавы без какой-либо возможности связаться с внешним миром.

Я пожимаю плечами.

– Ну, я думаю, не очень много. Она сказала, что ты ответила на звонок, а она была в каком-то не таком настроении и заставила Руфуса обниматься с ней или что-то вроде того, так что…

– Господи. – Савви поджимает колени и упирается в них лбом, измазываясь в грязи. Жаль, что я никогда до этого не замечала нашего сходства так же сильно, как в этот момент. – Я все делаю через одно место.

– Ну, в этом случае я тебя переплюнула, учитывая, что я послала своих собственных родителей. – Я пихаю землю пятками своих ботинок, делая маленькие кучки грязи передо мной. – Так… что случилось с Джо?

Савви издает стон.

– Я порвала с ней, и вселенная тут же наказала меня, сбросив в грязную канаву и подарив мне сестру, которая не отвечает на единственный звонок, который я успеваю сделать до того, как мой телефон превратится в наипрекраснейший кирпич.

Мои уши не напрягаются при слове «сестра» как обычно. Впервые слышать это не кажется странным. Может, именно то, что я слышу это слово вот так, посреди разговора, с легкой ноткой раздражения, наконец-то делает его уместным: она бросается словом «сестра» так же, как я словом «брат» – с небрежностью, присущей человеку, который позволяет себе говорить таким тоном, потому что знает, что сестра или брат никуда не денется.

– Почему вселенная наказывает тебя? Я имею в виду… Я не знаю Джо. Но мне показалось, что рождение вашего союза не было райским благословением подростковых небес.

– Ну да, – признает она. – Он был так себе.

Я подхожу к этой теме с осторожностью.

– Вы обе слишком заняты, чтобы угнаться друг за другом?

– Нет… ладно, да. – Защитная реакция выплескивается из нее, и она добавляет: – Но если честно… возможно, именно поэтому мы встречались так долго.

– Ах да. Это было… что за невероятно романтичное слово ты использовала? Удобно.

– Вот только она была… она не хотела, чтобы я так много общалась с Микки. – Лицо Савви вдруг скривилось. – Она была уверена, что у Микки есть какие-то планы, что, безусловно, глупо. Микки встречалась с той девушкой несколько лет. Если бы у нее были какие-то планы, я бы уже об этом знала.

Если неудачная попытка Савви выразить свои мысли окольными путями еще не совсем подтвердила, что она до сих пор еще питает хотя бы какие-то чувства к Микки, то упоминание бывшей, с которой ее подруга встречалась в течение нескольких лет как «той девушки» – точно подтверждает.

– В любом случае, это всегда было вне всяких обсуждений. Микки – моя лучшая подруга.

В голове всплывают мысли о том, как Микки была краснее пожарного гидранта в тот день, когда мы впервые встретились и я приняла ее за Джо, о том, как она, кажется, всегда внимательно следит за Савви и предвидит, что Савви скажет, прежде чем эта мысль укоренится в ее мозгу.

Я вспоминаю, как Микки вручила мне кроссовки Савви после появления Джо и выглядела в тот момент такой же побежденной, как я чувствовала себя из-за Лео.

– Я не знаю, – говорю я. – Наблюдая за вами обеими, иногда у меня возникает ощущение, что…

– Боже мой, ты говоришь прямо как Джо.

Я пробую другую тактику.

– Ладно, хорошо, тогда вот кое-что, чего Джо точно не говорила – ты можешь потом долго злиться на себя, если хотя бы не спросишь ее об этом.

Уголки губ Савви приподнимаются вверх.

– Ну и ну, – невозмутимо говорит она. – Отличный совет.

Я пихаю своим грязным кроссовком ее ногу.

– Да, девушка, которая мне его дала, не так уж плоха.

Савви подталкивает мою ногу в ответ и наклоняется вдоль линии грязевого склона, глядя вдаль и что-то обдумывая.

– Как насчет того, чтобы заключить сделку, – говорит она. Я напрягаюсь, думая, что это будет как-то связано с Лео, и я не смогу подобрать слова в ответ. – Я разберусь в наших отношениях с Микки, если ты согласишься серьезно поговорить с родителями о своем увлечении фотографией.

И тут меня снова пронзает жгучее чувство – свежее напоминание о нетронутом Dropbox.

– Что ж, классный подкол. Я уже пыталась.

– Так попытайся упорнее.

Я пожимаю плечами. Даже если бы я хотела, сейчас не самое подходящее время. Слишком много всего происходит, чтобы вытаскивать это с самых задворков в центр внимания, в котором сейчас сконцентрирован весь остальной хаос, который я породила.

– Если это поможет, то мои родители – чертовски критически относятся к этому вопросу, и им нравятся твои работы.

– Правда? – спрашиваю я, не очень уверенная в том, что они не пытались просто играть в хорошие отношения с биологической сестрой своего ребенка.

Савви закатывает глаза.

– Ну конечно, нравятся.

– Что не так?

– Нет, прости, я не это имела в виду, – быстро добавляет Савви. – Я лишь хочу сказать, что они всегда были как бы… не знаю. Казалось, они немного озадачены моим увлечением инстаграмом.

– Думаю, если бы я росла без инстаграма, я бы тоже была озадачена, – говорю я, стараясь быть дипломатичной.

– Да, но они выросли без голосовой помощницы Алексы от Amazon, которым пользуются повсюду, и они, кажется, к ней просто прекрасно приспособились, – категорично говорит Савви. – Складывалось впечатление, что они будут более благосклонны, ведь по сути, все это – их рук дело. Чем я еще могла заниматься после того, как меня всю жизнь воспитывали самые заядлые ипохондрики во всем Сиэтле?

– Если бы только мы все могли так легко монетизировать паранойю наших родителей.

Савви немного расслабляется, смеясь.

– В любом случае, логично, что они набросились на твои фотографии. Это именно то, что им нравится. То, что так отражает тебя – все это творчество и жизнь, с наслаждением каждым днем.

Я добавляю:

– Или, как назвали бы это мои родители, – легкомысленная, плохая расстановка приоритетов.

– Твои родители кажутся такими спокойными. Ну, правда, я не смогла вытянуть из них ни единой крупицы информации, и это был полный провал. Но в остальном они выглядят спокойными.

– Конечно, они спокойны с тобой. Ты – ребенок мечты.

Я поймала себя на мысли до того, как произнесла «ребенок их мечты», но вышло примерно с тем же успехом. Эта фраза тяжелой тучей нависает во влажном воздухе, занимая пространство вокруг.

Но Савви, кажется, не замечает этого, поворачиваясь ко мне лицом.

– Эбби, ты должна перестать думать, что ты «плохой ребенок» или что-то в этом роде. Ну не самые лучшие у тебя оценки. Ну и что с того? Оценки перестают иметь значение практически сразу после получения диплома. Особенно, когда твои таланты проявляются вне школьных стен.

Это последнее, что я ожидала услышать от самого ярого Козерога, придерживающегося правил, который когда-либо ходил по земле, но это не так удивительно, как то, что она говорит дальше:

– По правде говоря, я бы убила за то, чтобы быть похожей на тебя.

– Прости, что?

Она откидывается назад.

– Знаешь, что глупо? Я в ловушке посреди леса, и да, я думала о еде, воде и о том, как меня съест дикая рысь, но в основном я переживала из-за того, что нет никаких новостей из инстаграма. Никаких запланированных постов, никаких историй, никаких переписок с подписчиками. Я будто бы ушла в темноту впервые за два года.

После того, как она заканчивает, на ее лице появляется опасение, как будто она ждет, что я буду смеяться над ней.

– Каково это? – спрашиваю я.

– Очень дерьмово. – Савви вытирает пот со лба, случайно размазывая по нему грязь. – Дико подумать, что раньше я делала это ради веселья.

Я с осторожностью осматриваю ее.

– Но было ли это когда-нибудь по-настоящему весело?

– Было, – настаивает она. – На самом деле, это было своего рода отдушиной. Я просто хотела… обладать контролем, думаю. Над тем, что мои родители хотели, чтобы я делала, над всеми правилами, которые у них были. Ты же видела, что случилось, когда я несколько дней сопливила, – говорит она, широким жестом показывая масштабы катастрофы. – Так было всегда, и ничто никогда не было способно их остановить. Это была большая пугающая неизвестность, и никакие уговоры не помогали, потому что они никогда не рассказывали мне деталей о моих биологических родителях. Мне не хватало информации, чтобы понять, откуда идут корни этого страха. – Она наклоняет голову, раздумывая. – Но ведение инстаграма – способ показать, что я серьезно отношусь к их советам – и на какое-то время это сработало.

Эти слова слишком близки мне. Савви, при всей ее напускной храбрости, так же грешна в том, что выбрала легкий путь, как и я.

– И даже когда это перестало работать, было весело, когда мы проводили время только вместе с Микки. Но теперь этот зверь… принял другой облик. Я начала это, чтобы почувствовать, что я контролирую ситуацию, но теперь она контролирует меня.

Я подталкиваю ее плечом и она вздыхает.

– Иногда я думаю обо всем, что я упустила, потому что была слишком занята, или потому что не хотела нарушать какое-то правило, которое сама для себя установила, и… Я думаю… я знаю, что что-то ускользает от меня. И это меня напрягает. Но если я не придерживаюсь своих планов, я чувствую себя еще хуже.

Она смотрит на меня как маленький ребенок, который ждет, когда кто-то подтвердит или опровергнет, является ли это правдой или нет. Но мы обе знаем, что она права. Я вспоминаю о своих ночах, проведенных на кухне без нее, звонки, которые она принимала, пока мы тыкали пальцами в созвездия в небе, рассветы, которые она проводила, хмуро глядя в экран своей камеры.

– А ты… ты просто сама по себе. Ты храбрая. Ты делаешь то, что хочешь. Без сожаления.

Храбрая. К этому слову я все еще привыкаю, после целой жизни, проведенной в избегании своих проблем. Но, возможно, я по-своему дохожу до этого. Немного меньше убегаю и немного больше говорю. Немного меньше неизвестности и немного больше находок.

– Напротив, сожалений довольно много. Я свожу своих родителей с ума.

– Слушай, я ни хрена от них не добилась, но точно знаю, что они гордятся тобой. До того, как я их нашла, они умилялись твоим фотографиям из лагеря.

Я не могу получить доступ к ссылке на Dropbox уже больше суток.

– Ты уверена, что это были мои фотографии?

– Конечно, уверена. Думаю, если ты поговоришь с ними, вы найдете общий язык. – Она понижает голос. – Тебе это нравится, Эбби. Нет никакого смысла делать себя несчастной, а пока ты прячешься от этого, так будет всегда.

Комок в моем горле раздувается до самой груди. Я не знаю, прячусь я в этом случае, или все-таки защищаюсь. То единственное, что было общим для нас с Поппи, превратилась в то, что теперь принадлежит только мне. Но это то, о чем я не хочу задумываться прямо сейчас, в грязи, поэтому просто киваю.

– То же самое касается и тебя, – говорю я. – С правилами, я имею в виду.

Савви сутулится, ее ноги еще больше утопают в грязь.

– В этом-то и проблема. Я не знаю, смогу ли от них отказаться.

Я в растерянности, не в силах подобрать слова, но вспоминаю, что Лео сказал мне прошлой ночью, о том, что нужно задавать собственный темп.

– Я не думаю, что это произойдет за одну ночь, – говорю я. – Но ты можешь хотя бы начать. И, возможно, я смогу помочь.

Я делаю паузу, гадая, будет ли она смеяться надо мной.

– Мы можем начать вот с чего, – говорю я, проводя две линии в грязи. – Это называется список плюсов и Конни.

Савви приподнимает бровь.

– В следующий раз, когда ты захочешь что-то сделать, вместо того, чтобы думать о том, что произойдет, если ты это сделаешь, подумай о том, что произойдет, если ты этого не сделаешь. О том, что ты упустишь. О людях, которые тоже будут скучать по тебе. Это и есть Конни.

Именно в это мгновение, этот неудобный момент, сидя в грязи на отдельном острове вдали от наших привычных мест обитания, я с невыносимой силой скучаю по Конни. Я так много хочу ей сказать. Так много хочу понять. Мне кажется, что я нахожусь на грани между тем, кем я была, когда уезжала, и тем, кем я стала, а Конни находится где-то между всем этим, просто вне досягаемости.

– Как насчет этого, – говорит Савви. – Неважно, что случится, когда они наконец вытащат нас отсюда, даже если нам придется ждать, пока тебе исполнится восемнадцать, чтобы мы могли увидеться, мы найдем способ поддерживать связь. Чтобы быть друг для друга опорой.

– Находчивость каждый день?[34]34
  Savvy (англ.) – находчивость; Day (англ.) – день, дословный перевод фамилии героини.


[Закрыть]

– Каламбуры Лео передаются тебе, – простонала Савви.

Правда в том, что лишь в малых частях моей жизни Лео не принимал участия. Если я такая, какая я есть – по крайней мере, такая, какой меня считает Савви, – то к этому приложил руку Лео. Если я храбрая, то отчасти потому, что всегда знала, что Лео присматривает за мной. Если я делаю то, что хочу, то отчасти потому, что Лео поддерживает меня. Мы принимали промахи и поддерживали мечты друг друга еще до того, как они обрели значение. Задолго до этого момента, когда наши с ним жизни так прочно сплелись друг с другом, что я не представляю, какую форму они приняли бы, не будь его рядом.

Я прочищаю горло, отгоняя эти мысли на задворки сознания. Сейчас я ничего не могу поделать – ни с тем, что сказала Конни, ни с месяцами, которые мы с Лео потратили впустую, ходя на цыпочках друг вокруг друга, ни даже с тем фактом, что где-то в радиусе пары километров от того места, где мы сейчас застряли в канаве, наши родители, вероятно, чертовски нервничают.

Я еще больше прижимаюсь к Савви, которая, на удивление, гораздо спокойнее меня. Как будто она давно ждала момента, чтобы выложить все как на духу, и сейчас она с облегчением вздохнула, грязная, помятая и совершенно обновленная.

– Ну, – говорю я легкомысленно, – обладая такими именами, как у нас, трудно не поддаться соблазну каламбурить.

Савви моргает, синева ее глаз становится ярче.

– Имя твоей мамы Мэгги, верно?

– Да. А что?

Савви выдергивает мою подвеску из переднего кармана и протягивает мне.

– Мэгпи[35]35
  Magpie – сорока. Имена двух героинь складываются в одно слово, и подвески в виде этой птицы символизируют это слияние.


[Закрыть], – мягко говорит она.

Я смотрю на подвеску, лежащую на моей ладони, и блеск металла кидает резкие блики на моей коже. Эта вещица, которая знает мою историю, возможно, лучше, чем я сама. Этот подарок, в котором хранится мой самый большой секрет, и который выдал нам ключ к разгадке.

– Мэгги и Пьетра.