Текст книги "Дневники няни"

Он придвигается ближе.

– Все еще считаешь меня мудаком?

– Я никогда не говорила, что ты мудак, – улыбаюсь я в ответ.

– Вернее, мудак по ассоциации.

– Скорее…

АААААААА!!! ОН МЕНЯ ЦЕЛУЕТ!!!!!!

– Привет, – тихо говорит он, почти касаясь моего лица губами.

– Привет.

– Не можем мы, ну пожалуйста, начать сначала и навсегда-навсегда забыть «Доррианс»?

Я снова улыбаюсь.

– Привет, я Нэн…

– Няня! Няня!

– Она самая. Что?

– Твоя очередь!

Бедный Грейер, ему в третий раз приходится возвращать меня со ступенек Метрополитен-музея, где мой мозг, кажется, постоянно обосновался.

Я передвигаю пряничного человечка из оранжевого квадрата в желтый.

– Так и быть, Гров, но это последняя партия, а потом придется примерить одежду.

– О Господи!

– Ну же, не капризничай, это очень весело. Можешь устроить для меня небольшой показ мод.

На кровати громоздится весь гардероб Грейера, оставшийся с прошлого лета, и мы пытаемся определить, что еще годится для носки: нужно же как следует снарядить его к каникулам. Я понимаю, что ему вряд ли захочется проводить таким образом свой последний день со мной, но приказ есть приказ.

Убрав игру, я становлюсь на колени и помогаю ему надевать и снимать шорты, рубашки, плавки и самый крохотный в мире синий блейзер.

– Ой! Слишком мала! Больно! – ноет он, оглядывая ручонки, перехваченные, как сосиска в булке, резинками белой футболки «Лакост».

– Ладно-ладно, я уже снимаю, потерпи.

Я извлекаю его из футболки и протягиваю крахмальную сорочку от «Брукс бразерс».

– Эта мне не слишком нравится, – говорит он, покачивая головой, и медленно добавляет: – Думаю… из нее я уже вырос.

Я осматриваю пуговки на рукаве и жесткий воротничок.

– Тут ты прав. Действительно вырос. Наверное, тебе больше не следует ее носить.

Я заговорщически подмигиваю, складываю отвергнутую одежку и присоединяю к груде таких же.

– Няня, мне скучно, – хнычет он, сжимая ладонями мои щеки. – Больше никаких рубашек. Давай поиграем в «Кэнди лэнд»!

– Ну пожалуйста, еще разочек, Грейер!

Я натягиваю на него блейзер.

– А теперь пройдись по комнате, туда и обратно! Давай посмотрим, какой ты шикарный!

Он смотрит на меня как на сумасшедшую, но все же отходит, оглядываясь каждые несколько шагов, дабы убедиться, что тут нет никакого подвоха.

– Ну же, малыш, жми! – ору я, когда он доходит до стены.

Грейер оборачивается и с подозрением взирает на меня, пока я не вскидываю воображаемую камеру и начинаю делать снимки.

– Давай, малыш, давай! Ты просто класс! Покажи, на что способен.

Он картинно раскидывает руки.

– Йо-хо! – визжу я, словно Арнольд Шварценеггер, который уронил свое полотенце, выходя из ванной.

Грейер хихикает и принимает театральные позы.

– Ты веикоепен, даагой, – картавлю я театрально и, наклонившись, чтобы снять блейзер, чмокаю воздух возле его щек.

– Ты правда скоро вернешься, няня? Завтра?

– Давай еще раз взглянем на календарь, чтобы проверить, сколько времени у тебя уйдет на Багамы…

Мы склоняемся над Календарем Няни, сделанным мной собственноручно.

– А потом Аспен, где будет настоящий снег и ты сможешь кататься на санках и лепить снежных ангелов и снеговиков. Вот увидишь, как там будет весело!

– Где вы? – окликает миссис N.

Грейер мчится в холл, а я задерживаюсь, чтобы сложить последнюю рубашечку, и только потом иду следом.

– Как прошел день? – жизнерадостно осведомляется она.

– Грейер очень хорошо себя вел. Мы примерили все, – сообщаю я, прислонившись к косяку. – Те вещи, что на постели, можно брать с собой.

– Превосходно! Большое вам спасибо.

Грейер подпрыгивает перед миссис N. и дергает ее за шубу из норки.

– Пойдем смотреть мое шоу! Скорее!

– Грейер, о чем мы договаривались? Ты помыл руки? – спрашивает она, уклоняясь от объятий.

– Нет, – признается он.

– Как же в таком случае можно трогать мамину шубу? А теперь посиди спокойно. У меня для тебя сюрприз от папы!

Она принимается рыться в пакетах и вытаскивает ярко-синий тренировочный костюм.

– Ты ведь знаешь, что в будущем году пойдешь в школу для больших мальчиков? Папе очень понравился Колледжиет.

Она вертит в руках костюм, чтобы показать ярко-оранжевые буквы. Я выступаю вперед и помогаю Грейеру натянуть его через голову. Она отступает, пока я закатываю рукава вокруг запястий аккуратными пончиками.

– О, папа будет так счастлив!

Грейер в полном восторге, он разводит руками и принимается выламываться, как в спальне.

– Милый, не маши руками, – сокрушенно замечает мать, – это неприлично.

Грейер вопросительно смотрит на меня. Она замечает его взгляд.

– Грейер, пора прощаться с няней.

– Не хочу! – упрямится он, вставая перед дверью и скрещивая руки.

Я снова встаю на колени:

– Всего на несколько недель, Грейер.

– НЕЕЕЕЕТ! Не уходи! Ты пообещала поиграть со мной в «Кэнди лэнд»! Сама обещала!

По его щекам уже катятся слезы.

– Эй, хочешь свой подарок сейчас? – спрашиваю я. Подхожу к чулану, набираю воздух в легкие, изображаю сияющую улыбку и вынимаю пластиковый пакет, который еще утром принесла с собой. – Это для вас. Веселого Рождества! – говорю я миссис N., протягивая сверток из «Бергдорфа».

– О, что вы, не стоило, – произносит она, кладя сверток на стол. – У нас тоже кое-что есть для вас.

– Неужели? – ахаю я с притворным удивлением.

– Грейер, пойди принеси подарок для няни. Он убегает. Я отдаю ей еще один сверток.

– А это для Грейера.

– Няня, вот твой подарок, няня! Веселого Рождества, няня! – тараторит Грейер, отдавая мне коробочку с эмблемой «Сакса».

– Большое спасибо.

– А где мой? Где мой? – подпрыгивает он.

– У твоей мамы, и можешь открыть его, когда я уйду.

Я торопливо накидываю пальто, поскольку миссис N.

уже держит лифт.

– Веселого Рождества, – говорит она на прощание.

– До свидания, няня! – кричит Грейер, беспорядочно размахивая руками.

– До свидания, Грейер! Веселого Рождества.

У меня не хватает терпения дождаться, пока лифт спустится вниз. Я воображаю Париж, и сумочки, и бесконечное множество поездок в Кембридж. Но сначала раскрываю открытку и читаю:

Дорогая няня! Не знаю, что бы мы делали без вас!

С любовью, семья N.

Я разрываю упаковку, вскрываю коробочку и начинаю рыться в цветных бумажных салфетках.

Никакого конверта. О Боже, никакого конверта!

Я переворачиваю коробочку. Тонны салфеток разлетаются в разные стороны, и наконец на пол лифта с легким стуком падает что-то черное и мохнатое. Я падаю на колени и набрасываюсь на это черное, как собака на кость. Разгребаю яркую груду салфеток, нахожу свое сокровище, и… и… и… это меховые наушники. Всего лишь наушники.

Только наушники.

Наушники!

НАУШНИКИ!!!!!

Глава 5
ПЕРЕДЫШКА

Нянюшка считала, что О'Хара принадлежат ей телом и душой, что их секреты – ее секреты, и малейшего намека на тайну оказывалось достаточно, чтобы она пускалась по следу не менее самозабвенно, чем гончая.

Маргарет Митчелл. Унесенные ветром

– Бабушка повсюду тебя ищет! Пора разрезать торт, – объявляю я отцу, входя в бабушкину гардеробную, где он наслаждается краткой передышкой от шумного празднования Нового года, совмещенного на этот раз с его пятидесятилетним юбилеем, устроенного бабушкой для «единственного сына, которым одарил Господь».

– Быстро закрой дверь! Я еще не готов: слишком много народа.

Несмотря на раскованно-богемную обстановку вечеринки, большинство художников и писателей, собравшихся здесь, сочли нужным надеть смокинги, единственное, что, как настоятельно подчеркивал отец, он никогда на себя не напялит. Ни за что. Ни ради кого!

– Кто мы, спрашивается, чертовы Кеннеди? – последовал вполне резонный ответ на попытку бабушки убедить его в необходимости надеть вечерний костюм.

А вот меня не нужно дважды просить влезть в платье, наоборот, я безумно рада редкой возможности отдохнуть от /Своих свитеров с джинсами и выглядеть истинной леди.

– Правда, я не слишком сильна в уговорах, зато явилась с дарами, – говорю я, протягивая ему бокал с шампанским.

Он улыбается, делает большой глоток и ставит бокал на зеркальный туалетный столик, рядом со своей задранной ногой. Откладывает кроссворд из «Тайме», который все это время разгадывал, и знаком приглашает меня сесть. Я, в облаке черного шифона, плюхаюсь на мягкий кремовый ковер и пью из своего бокала. Из гостиной доносятся приглушенный смех и оркестровая музыка.

– Па, тебе следует выйти к гостям, поверь, все не так уж плохо. Тот парень, писатель, который приехал из Китая, тоже не надел галстук. Можешь общаться с ним.

Он снимает очки.

– Если уж общаться, так с дочерью. Как дела, фея? Успокоилась?

Новая волна ярости окатывает меня, унося праздничное настроение, владевшее мной почти весь вечер.

– Уф, эта баба! – шиплю я, сразу обмякнув. – Последний месяц я работала по восемьдесят часов в неделю, и ради чего? Не знаешь? Так я скажу! Ради наушников!

Волосы падают мне на глаза, но я, не откидывая их, продолжаю смотреть на сцену, где ряд черных лодочек сменяется многоцветной радугой китайских шлепанцев.

– Ах да, я и забыл! Прошло целых пятнадцать минут с тех пор, как мы в последний раз говорили на эту тему!

– Какую тему? – интересуется мать, проскальзывая в дверь с тарелкой закусок в одной руке и бутылкой шампанского – в другой.

– Могу дать подсказку, – сухо предлагает он, поднимая бокал, – ты носишь их вместо шляпы.

– Боже! Опять?! Хватит, Нэн, сегодня Новый год! Почему бы тебе не отдохнуть?

Она падает в шезлонг, подбирает под себя ноги и отдает отцу тарелку.

Я приподнимаюсь и тянусь к бутылке.

– Ма, я не могу! Не могу забыть об этом! С таким же успехом она могла плюнуть мне в лицо и извалять в грязи! Все знают, что на Рождество полагается солидный бонус. Так было, есть и будет! Иначе с чего бы мне тратить на нее столько времени?! Должна же я получить сверхурочные! Каждый идиот, который на них работал, получил бонус и сумочку! А я…

– Наушники, – доканчивают они хором, пока я наливаю себе очередной бокал.

– Знаете, в чем моя проблема? Я из кожи вон лезу, воспитывая ее сына, пока она просиживает у маникюрши, да еще делаю все, чтобы такое положение выглядело естественным! Все эти истории, которые я рассказываю, все поручения, которые выполняю по первому ее требованию, просто ее развращают. Ей уже кажется, что я живу в этом доме, живу ее интересами. Она забывает, что это всего лишь моя работа. Эта особа твердо убеждена, что позволила мне прийти поиграть с ее сыночком!

Я хватаю тарталетку с икрой с тарелки отца.

– Как по-твоему, ма?

– Думаю, что ты должна поговорить с этой женщиной и расставить все точки над i или сразу уйти. Послушай себя! Вот уже несколько дней ты ни о чем другом говорить не можешь! Терзаешь себя и родных, а ведь кто-то из семьи, кроме твоей бабушки, должен воспользоваться случаем и хотя бы потанцевать!

Она многозначительно смотрит на отца, доедающего последний слоеный пирожок с крабами.

– Я хочу! Хочу расставить точки, но не знаю, с чего начать.

– Как это с чего? Объясни, чем ты недовольна, и добавь: если она хочет, чтобы ты и дальше присматривала за Грейером, кое-что должно измениться.

– Как же, как же! – фыркаю я. – Она спросит, как я провела каникулы, а вместо ответа услышит негодующую тираду! Да она просто даст мне по физиономии!

– Что же, тогда тебе повезет, – вставляет отец. – Ты подашь в суд за оскорбление действием, и никому из нас в жизни больше никогда не придется работать.

Но мама, уже увлеченная темой, не слушая его, летит на всех парах:

– В таком случае просто тепло улыбнись, обними ее за плечи и скажи: «Ну и ну! Похоже, на вас нелегко работать!»

– Мааааа! Ты понятия не имеешь, на кого я работаю. Представить немыслимо, что эту женщину можно обнять! Настоящая Снежная королева!

– Ладно! Будем репетировать! Брось ей норку! – командует мама.

Эти репетиции когда-то легли в основу моего воспитания и помогали мне отточить мастерство общения во всех важных случаях жизни: от собеседований в колледже до разрыва с моим бойфрендом из шестого класса. Отец швыряет мне висящий рядом палантин и разливает шампанское по бокалам.

– Итак, ты миссис N.. а я – ты. Давай!

Я откашливаюсь:

– Рада снова видеть вас, няня. Вы не против взять мои грязные трусики в бассейн? Как раз успеете постирать их, пока Грейер будет плавать. Огромное спасибо, говорят, хлорка просто творит чудеса!

Я плотнее закутываюсь в норку и фальшиво улыбаюсь.

– Я хочу помочь вам, – спокойным, рассудительным тоном отвечает мать. – И помочь Грейеру. Но и мне необходима ваша помощь, иначе я не сумею выполнять работу в полную меру своих способностей. А это означает, что мы вместе должны постараться, чтобы я проводила с вашим сыном ровно столько времени, сколько оговорено условиями.

– Так вы работаете здесь? А мне казалось, мы вас приняли в семью.

В притворной тревоге я подношу ко рту мизинец.

– Что ж, хотя родство с вами – большая честь, но я здесь для того, чтобы ухаживать за Грейером, и если хотите, чтобы у меня оставалась возможность продолжать свое дело, надеюсь, впредь вы будете с большим уважением относиться к моему труду.

Отец аплодирует. Я снова падаю на пол и громко стенаю:

– Это никогда не сработает!

– Нэн, эта женщина не Бог, а всего лишь человек! Тебе необходима мантра. Бери пример с Лао Цзы! Скажи «нет», чтобы сказать «да». Повторяй за мной!

– Я говорю «нет», чтобы сказать «да». Я говорю «нет», чтобы сказать «да», – бормочу я вместе с ней, глядя в потолок, оклеенный обоями в цветочек.

Едва мы достигаем высшей точки накала, как дверь распахивается и в комнату врывается музыка. Лениво повернув голову, я вижу бабушку, щеки которой пламенеют ярче алого атласного платья.

– Дорогие! Очередная бесподобная вечеринка, а мой сын прячется в чулане! Что в пять лет, что в пятьдесят, все одно! Пойдем, потанцуй со мной!

Она подплывает к отцу в облаке духов и целует его в щеку.

– Ну же, именинник, можешь оставить здесь галстук и пояс, но хотя бы раз сплясать с матерью мамбу до того, как часы пробьют двенадцать.

Отец красноречиво закатывает глаза, но шампанское на этот раз сломило его упрямство. Он снимает галстук и встает. Бабушка смотрит на меня, распростертую у ее ног:

– Бери с собой норку и пойдем танцевать буги.

– Прости, что исчезла, ба. Все эти наушники.

– Господи Боже! Если не твой папаша со своим смокингом, значит, ты со своими наушниками! Больше никаких разговоров о предметах туалета до следующего Рождества! Вставай и покажи им, звезда моя, танцпол ждет! – Мама помогает мне подняться и шепчет на ходу: – Скажи «нет», чтобы сказать «да». Видишь, твой па повторяет это даже сейчас.

Уж не помню, сколько танцев и бутылок шампанского спустя я вплываю в хмельном тумане в свою каморку. Едва дверь открывается, как Джордж начинает тереться о мои ноги, и я отношу его в свой угол.

– С Новым годом, Джордж, – мямлю я, пока он нежно мурлычет.

Сегодня утром Чарлин улетела в Азию, и я пьяна от предвкушения трех недель всех маленьких свобод, ожидающих меня. Сбрасывая туфли, я замечаю мигание лампочки автоответчика, которая кажется мне расплывчатым красным пятном.

Миссис N.

– Как по-твоему, Джордж, рискнем?

Я опускаю его на пол и нажимаю кнопку «новые сообщения».

– Привет, это Нэн? То есть это сообщение для Нэн. Если, конечно, номер правильный, – заполняют комнату невнятные звуки голоса Г.С.

– О Господи! – взвизгиваю я, быстро поворачиваясь, чтобы проверить свое отражение в зеркале.

– Правильный. Так что… э… да… звоню, чтобы поздравить с Новым годом. Э… я в Африке. И погоди… который там час? Семь часов… это десять… одиннадцать… двенадцать! Ну… так вот, мы тут всей семьей сейчас направляемся в буш. А пока пьем пиво с проводниками. И это последняя деревня, в которой имеется телефон… Но я только хотел сказать… бьюсь об заклад, неделя у тебя выдалась тяжелая. Видишь… я знал, как много ты работаешь, и хотел, чтобы ты знала… э… э… что я знаю… что ты… много трудишься, вот и все. Э… и желаю счастливого Нового года. О'кей, ладно… надеюсь, это твой автоответчик. Точно. В общем, это все… только хотел, чтобы ты знала. Э… до свидания.

Я в полнейшей эйфории валюсь на постель и попадаю на седьмое небо.

– О Господи! – бормочу я снова в темноте с улыбкой, разлившейся по всей физиономии, и намертво отключаюсь.

Дзинь. Дзинь. Дзинь. Дзиииинь! «Привет, вы звоните Чарлин и Нэн. Пожалуйста, оставьте сообщение после длинного гудка. Биииип».

– Здравствуйте, няня. Надеюсь, вы дома. Уверена, что вы, возможно, дома. Что ж, с Новым годом!

Я приоткрываю один глаз.

– Это миссис N. Надеюсь, вы хорошо отдохнули. Я звоню, потому что…

Иисусе, всего восемь утра!!!

– Понимаете, наши планы изменились. Мистеру N., очевидно, необходимо вылететь в Иллинойс по делам. А я… то есть Грейер… все мы очень этим расстроены. Так или иначе, мы не едем в Аспен, и я хотела справиться, чем вы намереваетесь заниматься до конца месяца.

И это в первый день Нового года?! Я высовываю руку из-под одеяла и принимаюсь нащупывать телефон. Снимаю трубку и швыряю на пол. Ну вот. Я опять отключаюсь.

Дзинь. Дзинь. Дзинь! Дзинь!!!

«Привет, вы звоните Чарлин и Нэн. Пожалуйста, оставьте сообщение после длинного сигнала. Биииип».

– Здравствуйте, Нэн, это миссис N. Я оставляла сообщение утром.

Я приоткрываю один глаз.

– Не знаю, упоминала ли я, но если бы вы могли дать мне знать сегодня…

Иисусе, половина десятого утра!!! В первый день Нового года!

Я снова высовываю руку из-под одеяла и принимаюсь нащупывать телефон, но на этот раз умудряюсь вытащить вилку из розетки. Вставляю ее на место

Дзинь. Дзинь. Дзинь! Дзинь!!!

«Привет, вы звоните Чарлин и Нэн. Пожалуйста, оставьте сообщение после длинного сигнала. Биииип».

– Здравствуйте, няня, это миссис N.

Иисусе! Десять утра! Да что за люди?!

На этот раз фоном к разговору служит тихий плач Грейера. «Не моя проблема… не моя проблема… наушники». Я высовываю руку из-под одеяла и принимаюсь нащупывать автоответчик. Нахожу регулятор громкости.

– Поскольку вы ничего не сказали о своих планах, я подумала…

Аххх, благословенная тишина!

Дзинь. Дзинь. Дзинь! Дзинь!!!

КАКОГО ХРЕНА?!

«О Господи, это мой сотовый! Мой чертов сотовый!»

Дзинь. Дзинь. Дзинь. Дзинь!!!

Аааааааа!

Я встаю с кровати, но не могу найти источник проклятого звона. Что за геморрой?!

Дзинь. Дзинь. Дзинь. Дзинь!!!

Под кроватью! Он под кроватью! Я, так и не сняв вечернее платье, ползу под кровать, где Джордж затеял забивать голы сотовым. Я вытягиваю руку, хватаю исходящую звоном трубку и швыряю в корзину с грязным бельем, наваливая поверх все, что лежит на полу.

Ох… Спать.

Дзинь. Дзинь. Дзинь! Дзинь!!!

Я снова встаю, марширую к корзине, вытаскиваю телефон, иду на кухню, открываю холодильник, бросаю туда телефон и снова засыпаю.

И просыпаюсь пять часов спустя под бдительным оком терпеливого Джорджа, ждущего, пока ему соизволят дать завтрак. Завидев, что я пошевелилась, он наклоняет голову и мяукает.

«Похмелье?» – словно сочувственно спрашивает он. Я босиком, прямо в измятом черном шифоне, топаю на кухню – покормить Джорджа и сварить кофе себе. Открываю морозилку и замечаю зеленый глазок телефона, мигающий из-за корытец со льдом.

«Число звонков: 12», – высвечивается на экране.

Ну и ну!

Я варю кофе и сажусь на постель, чтобы прослушать автоответчик.

«Здравствуйте еще раз. Надеюсь, что я не повторяюсь. Итак, мистер N. решил, что не сумеет поехать в Аспен, а я не желаю оставаться тут одна. Конюх и садовник живут достаточно далеко, и я… чувствую себя очень одиноко. Поэтому я возвращаюсь в город. Во всяком случае, я была бы крайне признательна, если бы вы могли приходить к нам несколько дней в неделю. Как насчет понедельника? Сообщите мне. Здешний номер телефона…»

Я даже не задумываюсь и не повторяю мантру. Просто включаю телефон и набираю номер «Лайфор кей инн».

– Алло?

– Миссис N.? Это няня. Как вы поживаете?

– О Боже, погода здесь просто ужасная! Мистер N. едва успел сыграть партию в гольф, а теперь вот придется забыть и о лыжах. Грейер почти все время сидит взаперти. Они обещали нам няню на целый день, как в прошлом году, но что-то у них не получилось. Не знаю, что мне делать!

Из трубки доносятся диалоги из «Покахонтас»[38]38
  Мультфильм об индейской принцессе, выпущенный компанией Диснея.


[Закрыть].

– Так вы получили мое сообщение?

– Да.

Я сжимаю раскалывающиеся виски большими и указательными пальцами

– По-моему, с вашим телефоном что-то не так. Вам бы следовало вызвать мастера. Я все утро пыталась дозвониться. Но так или иначе, мистер N. сегодня улетает. Я останусь тут до конца недели и вернусь только в понедельник. Наш самолет прилетает в одиннадцать, так что не могли бы вы встретить нас на квартире, в полдень?

– Собственно говоря (наушники!), у меня свои планы, поскольку я не собиралась возвращаться до последнего понедельника месяца.

– Вот как? Не могли бы вы по крайней мере уделить мне неделю-другую?

– Дело в том…

– Минутку.

По-моему, она зажимает рукой микрофон.

– У нас нет другого видео.

Мистер N. что-то неразборчиво бубнит.

– Значит, поставь кассету снова, – шипит она.

– Хм… миссис N.!

– Да?

Я понимаю, что этот разговор может затянуться еще на тридцать шесть часов, если я не «разъясню», как она когда-то сказала, «свою позицию».

– Я послушалась вашего совета насчет Парижа. Так что не смогу быть у вас, пока не приеду. Это… скажем… недели через две, начиная с понедельника. Числа восемнадцатого.

«Нет», чтобы сказать «да».

– Кроме того, перед вашим отъездом у нас не было времени обсудить, сколько я буду получать в этом году.

– То есть?..

– Видите ли, обычно каждый январь мне повышают плату на два доллара. Надеюсь, для вас это проблемы не составит?

Ну… то есть разумеется. Я поговорю с мистером N. Кроме того, буду крайне благодарна, если вы заедете завтра к нам домой – между делом, конечно, – и нальете воды в увлажнители.

– Собственно говоря, я собиралась быть на Вест-Сайда, так что…

– Великолепно! Увидимся через две недели. Но, пожалуйста, дайте знать, не сможете ли начать пораньше.

Джеймс вежливо придерживает мне дверь.

– С Новым годом, Нэнни. Почему вы так быстро вернулись?

Похоже, он очень удивлен моему приходу.

– Миссис N. просила наполнить водой увлажнители.

– Вот как? – лукаво улыбается он.

Первое, что я замечаю, войдя в квартиру, – включенные обогреватели. Я медленно ступаю в тишину, чувствуя себя кем-то вроде воришки. Но не успеваю снять пальто, как из стереосистемы несется голос Эллы Фицджералд, поющей «Сожаления мисс Отис».

Я замираю. Потом робко окликаю:

– Эй, кто там?

Хватаю рюкзак и бреду по стеночке на кухню, надеясь вооружиться ножом. Я слышала о швейцарах подобных домов, пользующихся квартирами в отсутствие жильцов. Распахиваю дверь кухни.

На разделочном столе красуется бутылка «Дом Периньон». На плите шипят сковороды. Что за псих пробрался в квартиру, чтобы стряпать?!

– Еще не готово, – объясняет мужчина с сильным французским акцентом, выходя из ванной горничной и вытирая руки о клетчатые штаны. На нем белый поварской колпак.

– Кто вы? – стараюсь перекричать я музыку и делаю шаг к двери. Он поднимает голову.

– Qui est vous? – повторяет он по-французски мой вопрос и вызывающе подбоченивается.

– Я здесь работаю. Так кто вы?

– Je m' appelle Pierre[39]39
  Меня зовут Пьер (фр.).


[Закрыть]. Ваша хозяйка наняла меня готовить обед.

Он принимается резать укроп. Кухня превратилась в арену бурной деятельности и восхитительных ароматов. Она никогда еще не выглядела такой уютной.

– Почему вы стоите здесь как замороженная рыба? Идите, – приказывает он, взмахнув ножом.

Я покидаю кухню и отправляюсь на поиски миссис N.

Неужели она действительно вернулась? Трудно поверить… Зачем в таком случае звонить няне? Можно подумать, мне больше нечего делать, кроме как создавать микроклимат для ее картин! Если она задумала подобным способом заставить меня работать сегодня, ничего не выйдет! Вероятно, это просто ловушка, чтобы заманить меня сюда. Наверное, подвесила Грейера в сетке над увлажнителем и собирается сбросить его мне на голову, едва я налью воду.

– ОНА СБЕЖАЛА С ЧЕЛОВЕКОМ, КОТОРЫЙ ТАК ДАЛЕКО ЕЕ ЗАВЕЛ… – надрывается стерео, преследуя меня своей музыкой, пока я перехожу из комнаты в комнату.

Что ж, дам ей знать о своем приходе и немедленно уберусь отсюда.

Вот она!

Я едва не выпрыгиваю вон из кожи.

Выплывает из спальни!

Шелковое кимоно небрежно завязано на талии. Изумрудные серьги переливаются в свете ламп. Мое сердце катится в пятки.

Это мисс Чикаго.

– Привет, – говорит она дружелюбно. Совсем как в конференц-зале три недели назад. И скользит мимо меня, к кухне.

– Привет, – лепечу я, топая за ней и на ходу разматывая шарф. Заворачиваю за угол как раз в тот момент, когда она распахивает высокие стеклянные двери в столовую, где уже накрыт романтический ужин на двоих. Гигантский букет пурпурно-черных пионов стоит в кольце горящих свечей. Она перегибается через блестящий стол красного дерева, чтобы поправить серебряный прибор. – Я здесь из-за увлажнителей, – пытаюсь объяснить я.

– Подождите, – просит мисс Чикаго и, подойдя к скрытой в книжном шкафу панели, умело регулирует громкость и высоту тембра. – Ну вот. – Она поворачивается ко мне и мирно улыбается. – Что, вы сказали?

– Увлажнители! Вода испарилась. А картины… могут пострадать, если холст пересохнет. Я должна была только налить воду. Всего один раз. Именно сегодня, потому что в этом случае воды хватит до… не важно. Поэтому я сейчас все сделаю и уйду.

– Спасибо, няня. Уверена, что мистер N. это оценит, да и я тоже.

Она берет с буфета забытый бокал с шампанским. Я встаю на колени, отключаю увлажнитель и тащу его на кухню.

Один за другим я наполняю все десять резервуаров, шлепая в прачечную и обратно, пока Элла перебирает весь свой репертуар, от «Всего одна из тех вещей» до «Почему я не могу вести себя как надо» и «Я всегда верна тебе, дорогой». У меня голова идет кругом. Это не ее дом. Не ее семья. И ко всему прочему вышла она определенно не из своей спальни!

– Вы закончили? – спрашивает она, когда я подключаю последний прибор. – В таком случае не могли бы вы сбегать для меня в магазин?

Я устремляюсь в прихожую и поспешно натягиваю пальто, но она не отстает.

– Пьер забыл купить густой крем. Заранее спасибо.

Она протягивает двадцатку.

Я смотрю на деньги, на маленький зонтик-«лягушку» Грейера в стойке с двумя огромными выпученными глазами, которые выскакивают, как только нажмешь кнопку.

И протягиваю бумажку ей.

– Не могу… видите ли… мне к доктору… И ловлю свое отражение в зеркале.

– Говоря по правде, просто не могу.

Мисс Чикаго продолжает улыбаться, но уже не так дружелюбно.

– В таком случае это вам, – не повышая голоса, продолжает она.

Двери лифта раздвигаются как раз в тот момент, когда она пытается с небрежным видом прислониться к косяку.

Я кладу банкноту на столик в холле. Ее глаза вспыхивают,

– Слушайте, Нэнни, или как вас там! Можете бежать домой и насплетничать хозяйке, что вы нашли меня здесь! Избавите меня от необходимости оставить под подушкой грязные трусики!

Она возвращается в квартиру, и дверь со стуком захлопывается.

– Так и сказала «трусики»? – допытывается Сара на следующий день, пробуя очередной оттенок розовой помады у прилавка «Стайла».

– Слушай, может, поискать их? Я просто чувствую, что должна это сделать!

– Сколько платят тебе эти люди? У тебя есть граница? Я имею в виду ту границу, которую они могут перейти?

Сара сосредоточенно вытягивает губы.

– Слишком яркий?

– Я бы сказала, бабуинов зад.

– Попробуйте сливовые тона, – советует косметолог за прилавком.

Сара тянется к салфетке и начинает сначала.

– Миссис N. возвращается завтра. Я считаю, что просто обязана что-то предпринять, – досадливо объявляю я, облокачиваясь на прилавок.

– То есть уволиться?

– Нет, сделать что-то в реальном мире, где я плачу за квартиру.

– ТУУУУТСИ![40]40
  Милашка!


[Закрыть]

Мы цепенеем и поворачиваемся к крытому портику, где две груды магазинных пакетов окликают Сару школьным прозвищем, рифмующимся с «бутс»[41]41
  Сапоги, ботинки (англ.).


[Закрыть]. Пакеты дружно направляются в нашу сторону и распадаются, обнаружив Александру и Лэнгли, наших однокурсниц по школе Чапина.

Мы с Сарой переглядываемся. В старших классах они жили в общежитии и были преданными фанатками «Дед». Теперь же великанша Александра и коротышка Лэнгли стоят перед нами в дубленках, кашемировых водолазках, увешанные цацками от Картье.

– ТУТС! – восклицают они, и Александра хватает Сару в объятия, едва не треснув ее по голове одним из пакетов. – Туте, как дела? – спрашивает она. – Нашла себе мужчину?

Сара поднимает брови:

– Нет. То есть один был, но…

На ее лбу выступают капли пота, катятся вниз.

– У меня скааааазочный мужчина. Грек. Просто фантастика! На следующей неделе мы летим на Ривьеру, – мурлычет Александра. – Ну а ты как?

Она смотрит на меня.

– Все то же самое. По-прежнему работаю с малышами.

– Ха, – тихо вставляет Лэнгли. – А что собираешься делать в будущем году?

– Надеюсь заняться программой внешкольного обучения. Они разом прищуриваются, словно я неожиданно заговорила на неизвестном языке.

– Сосредоточиться на детском творчестве как способе самовыражения. А может, открою свою школу.

На меня смотрят две пары пустых глаз. Я делаю последнюю попытку доказать… что?

– В моем проекте участвует школа Кэти Ли.

– Вот как? А что насчет тебя? – почти шепчет Саре Лэнгли.

– Собираюсь работать в «Аллюре»[42]42
  Женский журнал, пользующийся огромной популярностью.


[Закрыть].

– О Господи! – визжат они хором.

– Вот это да! Я. Обожаю. «Аллюр», – объявляет Александра.

– Ну а вы чем займетесь? – спрашиваю я.

– Буду всюду ездить за своим мужчиной, – объясняет Александра.

– «Дурью»[43]43
  В оригинале «ganja»; имеется в виду особый сорт конопли, которую курят через кальян, поскольку эффект одурманивания довольно слабый и привыкания не происходит.


[Закрыть], – тихо бормочет Лэнгли.

– Что же, пора бежать! Мама ждет нас в час в «Коте Баск». Ох, Туте!

Александра снова пытается удушить Сару, после чего девицы удаляются к своим салатам из морепродуктов.

– Ну ты и шутница, – говорю я Саре. – «Аллюр»?

– Пошли они! Лучше пойдем съедим-ка что-нибудь шикарное.

Мы решаем, что заслужили роскошный обед с красным вином и пиццей с сыром робиола в ресторане «У Фреда».

– Вот скажи, неужели ты оставила бы свое нижнее белье в чужом доме?

– Нэн! – наставительно заявляет Сара. – Не пойму, какое тебе до этого дело? Миссис N. гоняет тебя в хвост и гриву, а вместо бонуса дарит наушники из меха мертвого животного! Откуда такая преданность?

– Сара, независимо от характера и качеств моей хозяйки, она по-прежнему остается матерью Грейера, а эта женщина занимается сексом с ее мужем и в ее же постели. И в доме Грейера. Меня просто тошнит при мысли об этом. Никто не заслуживает такого! А эта извращенка! Видите ли, хочет, чтобы ее застали! Да что это такое, я вас спрашиваю?

– Ну, если бы мой женатый бойфренд подумывал бросить жену, я, наверное, тоже была бы не прочь, чтобы нас застали на месте преступления!

– Значит, если я все расскажу, мисс Чикаго только выиграет, а миссис N. будет вне себя от горя. Если же промолчу… это слишком унизительно для миссис N.