Текст книги "Дневники няни"

– Нэн, это никоим образом тебя не касается и касаться не должно. И ты совершенно не обязана что-то говорить. Поверь, это не предусмотрено условиями твоей работы.

– А что, если она действительно оставила трусики и миссис N. их найдет? Обнаружить измену мужа подобным способом… Фу! До чего ужасно! О Господи, а если узнает Грейер? Она такая стерва, что не удивлюсь, если специально подсунет их в его комнату!

– Нэн, у тебе крыша поехала? Откуда он узнает, чьи это трусики?

– Она скорее всего носит черные, кружевные «танга», и пусть сейчас он ничего не поймет, в один прекрасный день все же сообразит, и это просто уббббьет его! Бери пальто!

Сара с бокалом вина встречает Джоша в переднем холле.

– Добро пожаловать на Охоту за Трусиками, где мы выдаем сказочные призы, включая наушники и путешествие в чулан с метлами и тряпками. Кто наш первый участник?

– Это я, я! – восклицает Джош, снимая куртку.

Я стою на четвереньках у шкафа для одежды, просматривая карманы пальто и ботинки. Ничего.

– Иисусе, Нэн, это место просто поражает! Чисто гребаный Метрополитен-музей!

– Да, и примерно такой же уютный, – кивает Сара, но я уже мчусь в гостиную, бросая на ходу:

– У нас нет времени толочь воду в ступе! Выбирайте себе комнаты!

– Подойдет любое белье, или на нем должна быть алая буква «А»[44]44
  Намек на роман Н. Готорна «Алая буква». Буква «А» – первая в слове «adulteress» – жена, нарушающая супружескую верность {англ.).


[Закрыть]?

– Лишние очки за прорезь в промежности, а уж если окажутся съедобными, то это самое оно! – объясняет Сара правила игры, в которой я ничего забавного не вижу.

– Ладно! – вступаю я. – Слушайте! Самое главное в нашем деле – методичность. Начнем с комнат, которые используются чаще всего. Там скорее всего и обнаружатся трусики. Джошуа, берешь хозяйскую спальню, гардеробную и кабинет миссис N. Сара Энн!

– Слушаюсь, сэр!

– Тебе кухня, библиотека, комнаты горничных. А за мной гостиная, столовая, кабинет мистера N. и прачечная. Договорились?

– По рукам. Начну отсюда.

Проходя по комнатам, я включаю все лампы, даже верхний свет, который здесь не в ходу. Зато теперь каждый темный уголок дома ярко освещен.

– Нэн, ты не можешь утверждать, что мы не старались, – объявляет Джош, передавая мне сигарету. После трудов праведных мы сидим на лестнице черного хода в обществе мусорных ведер и курим.

– Она, возможно, блефовала, понадеявшись, что ты обязательно расскажешь миссис N. и можно будет заново обставлять дом.

Джош все еще держит фарфорового пекинеса, найденного в процессе поисков.

– Повтори, что ты сказала.

– Не знаю, две, может быть, три тысячи долларов, – покорно повторяет Сара.

– Невероятно! Почему? За что? Скажите, что я упустил в жизни?

Он в сотый раз ошарашенно оглядывает собачку.

– Погодите, я еще что-нибудь добуду.

– Уж лучше поставь это в точности на то место, где брал, – бормочу я, слишком уставшая, чтобы пойти следом и проверить, послушался ли он. – Прости, что заставила тебя потратить целую ночь на дурацкие трусики.

Я гашу сигарету о металлические перила и встаю.

– Эй, – утешает она, обнимая меня за плечи. – Все будет хорошо. Пусть семейка N. сама улаживает свои дела. Не волнуйся, они в полном порядке.

– А Грейер?

– У него есть ты. А у тебя – Г.С.

– Значит, я не осталась с пустыми руками. И то утешение. Храню кассету автоответчика в шкатулке с драгоценностями, а одноразовую ложечку ношу в сумке как сувенир, вот это пока и все.

– Да, да, конечно! Могу я упомянуть об одноразовой ложечке на свадьбе? Пойдем захватим с собой Джоша, а по пути к двери сотрем все отпечатки наших пальцев.

Когда я возвращаюсь домой, автоответчик снова мигает.

– Здравствуйте, няня, это миссис N. Не знаю, улетели ли вы в Париж. Не могу дозвониться вам по сотовому. Придется купить вам новый, с большим роумингом. Я звоню Потому, что мистер N. подарил мне на Рождество неделю в «Золотой двери»[45]45
  Санаторий на минеральных водах в Сан-Маркосе, Калифорния.


[Закрыть]. Ну разве не восхитительно? «Лайфорд кей инн» так ужасен, а я все еще не оправилась от праздников. Ужасно измучилась и поэтому решила лететь на следующей неделе. Мистер N. останется в городе, но я надеюсь, что вы к тому времени вернетесь, чтобы, если понадобится, сообщить ему, что вы свободны. Вечером я буду в своей комнате. Позвоните.

Мой первый порыв – немедленно связаться с ней и посоветовать никогда больше не покидать дом.

– Миссис N.? Это няня.

– Да?

Я глубоко вздыхаю.

– Что вы решили? Сможете?

– Конечно, – бормочу я, радуясь, что она не спрашивает, как обстоят дела с увлажнителями.

– Прекрасно. Значит, увидимся в понедельник: через неделю, начиная с завтрашнего дня. Мой рейс в девять, так что вам следует приехать к семи. Нет, на всякий случай лучше к шести сорока пяти.

Я переворачиваюсь с боку на бок. В восьмой раз за последние четверть часа. Я так устала, что тело словно свинцом налито, но только собираюсь задремать, как по квартире разносится лающий кашель Грейера.

Придвигаю к себе часы и смотрю на светящиеся цифры. Всего 2.36 утра. Иисусе!

Я поправляю матрац, ложусь на спину и смотрю в потолок спальни для гостей. Пытаюсь сообразить, сколько всего часов я спала за последние три ночи, и результат отнюдь не обнадеживает. Я вымоталась до последнего, пытаясь развлечь все более мрачнеющего Грейера, пока не обнаружила, что у него подскочила температура.

Когда я приехала, она встретила меня у лифта со списком в руке. Чемоданы уже лежали в лимузине. Оказалось, она всего лишь хотела «упомянуть», что у Грейера «чуточку болит ухо», что его лекарство в ванной комнате на раковине, и там же телефон педиатра, «если вдруг понадобится». И тут же очередная оплеуха:

– Мы оба хотели бы, чтобы Грейер не торчал все время перед телевизором. Желаю хорошенько повеселиться тут без меня!

Я сразу поняла, что повеселиться нам вряд ли удастся, как только увидела его на полу рядом с игрушечной железной дорогой. Бедняга неохотно вертел в руках товарный вагончик и выглядел ужасно бледным.

– Не знаете, когда мистер N. вернется сегодня? – спросила я вытиравшую пыль Конни.

– Надеюсь, вы захватили с собой пижаму, – ворчит она вместо ответа, неодобрительно покачивая головой.

Я поймала себя на том, что последние дни каждое утро жду прихода Конни: спокойнее, если рядом с тобой кто-то есть, пусть даже этот кто-то с утра до вечера орудует тряпкой и пылесосом. Поскольку температура на улице упорно держится на семи градусах по Фаренгейту[46]46
  Около 2 Г по Цельсию.


[Закрыть], со дня моего прихода мы находимся под домашним арестом. И это можно считать вполне терпимым, мало того, идеальным, если бы только Г.С. не пришлось вернуться в университет на период лекций. Он сказал, я могу водить Грейера наверх, на свидания с Максом, но я не думаю, что у кого-то из нас останутся на это силы. «Небольшая» боль в ухе, может, и прошла, зато кашель усилился.

Думаю, мне не стоит упоминать, что его отец пропал без вести. Первую ночь он вообще не пришел ночевать. Бесчисленные звонки Джастин всего-навсего позволили удостовериться, что в люксе отеля «Четыре времени года» включен автоответчик. Администрация же курорта так ретиво охраняет покой миссис N.. словно я пытаюсь связаться с самой Шарон Стоун.

Сегодня я снова возила Грейера к врачу, но он только посоветовал закончить курс амоксиллина и ждать, пока не станет лучше.

Очередной приступ раздирающего легкие кашля: по-видимому, ему еще хуже, чем вечером. Здесь так темно и страшно, что мне кажется, будто никто и никогда не вернется за нами.

Кутаясь в кашемировый плед, я плетусь к окну. Отодвинув тяжелые шторы из мебельного ситца, впускаю немного света с Парк-авеню и прислоняюсь лбом к холодной раме. К зданию на противоположной стороне подкатывает такси, откуда выбираются парень с девушкой в высоких сапогах и короткой куртке. Пока они идут к дому, она зябко жмется к своему спутнику. Должно быть, замерзла.

Мой лоб быстро леденеет, и я отхожу, потирая его рукой. Штора падает на прежнее место, отсекая свет.

– Няяяяня? – доносится едва слышный хриплый голосок.

– Да, Гровер, иду.

Мой голос эхом отдается в большом помещении. Я шагаю сквозь темноту, освещаемую причудливыми отблесками от фар проезжающих машин. Захожу в комнату Грейера. Меня встречают теплый свет его ночника и мерное жужжание воздушного фильтра. Но при взгляде на Грейера я чувствую, что у меня опускается сердце. Он плох. Очень плох. Дыхание затруднено, и глаза слезятся. Я сажусь на угол кровати.

– Привет, солнышко, я здесь.

Кладу руку ему на лоб. Ладонь обжигает. Стоило мне коснуться его, как тут же он начинает хныкать.

– Все в порядке, Гровер, ты просто сильно заболел, а я знаю, как это паршиво.

Но на самом деле я больше ничего не понимаю. И его кашель меня пугает.

– Сейчас возьму тебя на ручки, Гровер.

Я пытаюсь поднять его. Кашемировый плед падает на пол. Грейер плачет уже по-настоящему. Я лихорадочно пытаюсь сообразить, что делать. Педиатр. «Скорая помощь». Мама.

Несу его к телефону в холле и, прислонив к стенке, набираю номер. Мама берет трубку после второго звонка:

– Ты где? Что случилось?

Мама, объяснять нет времени, но я с Грейером. У него было воспаление среднего уха и кашель, ему велели пить антибиотики, но кашель становится все сильнее, а я не могу дозвониться миссис N., поскольку администратор утверждает, что она провела весь день в чем-то вроде барокамеры, а он дышит все тяжелее, и я не пойму, стоит ли везти его в больницу, потому что температура повышается, а я не спала две ночи, и…

– Дай мне послушать его кашель.

– Что?

– Поднеси трубку к его рту, чтобы я услышала, как он кашляет, – спокойно объясняет мама.

Я подношу трубку к губам Грейера, и он тут же разражается страшным кашлем. Его грудка, прижатая ко мне, сотрясается от напряжения.

– О Боже, ма, не знаю, что…

– Нэн, это круп. У него круп. А ты должна взять себя в руки. Нельзя распускаться. Дыши со мной, вдох…

Я сосредоточиваю внимание на ее голосе, глубоко вдыхая и за себя, и за Грейера.

– …и выдох. Слушай, ничего страшного. У него в груди скопилось много мокроты. Ты сейчас где?

– Парк-авеню, семьсот двадцать один.

– Нет, где именно в квартире?

– В холле.

– У тебя радиотелефон?

– Нет, ей не нравится, как они выглядят.

Грейер снова хнычет, и я панически вздрагиваю.

– Ладно, идите в его ванную и включите душ, теплый, но не слишком горячий. Садись на край ванны и держи малыша на коленях. Дверь закрой, чтобы набралось побольше пара. И оставайся в ванной, пока он не перестанет кашлять. Вот увидишь, пар ему поможет. Температура спадет, и утром он будет здоров. Все обойдется. Позвони через час, хорошо? Я буду ждать.

Мне сразу становится легче от сознания того, что я могу хоть что-то сделать для него.

– Ладно, ма. Я тебя люблю.

Я вешаю трубку и несу мальчика по темным комнатам в Ванную.

– Закрой глазки, Грейер, я включу свет, – предупреждаю я.

Он прячет потное личико у меня на шее. После полной тьмы свет слепит глаза, и мне приходится долго мигать, прежде чем я различаю блестящее серебро крана. Включаю душ, сажусь на край ванны и устраиваю Грейера на коленях. Когда вода доходит до ног, он начинает плакать.

– Знаю, милый. Знаю. Но нам придется сидеть, пока чудесный пар не вылечит твою грудку. Хочешь, чтобы я спела?

Но он прижимается ко мне, рыдает и кашляет. Постепенно пар заволакивает яркий кафель, которым выложены стены.

– Я хочу… мамуууууу…

Он дрожит от усилий выговорить последнее слово, похоже, даже не замечая, что я здесь. Мои пижамные штаны промокли. Я прижимаюсь лбом к его лбу и медленно покачиваюсь. Слезы тревоги и усталости капают из глаз и падают ему на волосы.

– О, Гров, я тоже очень хочу свою маму…

Солнечные лучи пробиваются сквозь жалюзи. В окружении плюшевых игрушек Гровера мы дружно жуем тосты с корицей.

– Скажи еще раз, няня. Скажи: «тост с курицей».

Я смеюсь и нежно тычу пальцем в его животик. Глаза у него ясные и блестящие, и я едва не падаю в обморок от облегчения, увидев 36, 8 градусов на термометре.

– Нет, Грейер, корица. Повторяй за мной.

– Лучше назвать это «женский тост». Повторяй за мной.

Его рука рассеянно гладит меня по голове, отчего по всему ковру разлетаются крошки.

– Вот сумасшедший ребенок! «Женский тост»? А что дальше? «Мужские яйца»?

Гровер заливается смехом.

– Ага! Мужские яйца! Я такой голодный, няня! Просто умираю. Можно мне яиц… мужских яиц?

Я ползу к нему, хватаю его тарелку и встаю.

– Привет! Привет! Мамочка дома!

Я застываю. Грейер смотрит на меня и, как обрадованный щенок, слетает с кровати и встречает ее у двери.

– Привет. Почему это у тебя все лицо в крошках?

Отчитав его, она оборачивается ко мне. Я вижу комнату ее глазами. На полу валяются подушки, одеяла, мокрые полотенца: после того как Грейер наконец заснул в шесть утра, я без сил рухнула рядом.

– Грейер очень сильно заболел. Прошлой ночью мы не спали…

– Да? А по мне, он прекрасно выглядит, если не считать крошек, которыми он весь усыпан. Грейер, иди в ванную и умойся, чтобы я смогла показать тебе твой подарок.

Широко раскрыв глаза, он поворачивается ко мне, но послушно исчезает в ванной. Удивительно, что он вообще может туда входить после всего, что было!

– Разве он не принимал лекарств?

– Да, разумеется, но осталось еще два дня. А вот кашлял он ужасно. Я пыталась вам дозвониться.

Она раздраженно кривит губы.

– Няня, по-моему, мы обсуждали, где полагается есть Грейеру. Можете идти, я сама всем займусь.

Я стараюсь улыбнуться:

– Хорошо, пойду переоденусь.

Прохожу мимо нее с тарелкой в руке, едва узнавая квартиру, наполненную солнечным светом. Запихиваю как попало вещи в сумку, надеваю джинсы и свитер и, в порыве возмущения, оставляю постель незастеленной.

– Пока! – окликаю я, открывая дверь, и слышу, как босые ножки Грейера шлепают по мрамору. Он мигом подскакивает ко мне в своей пижаме и слишком большой для него ковбойской шляпе.

– Пока, няня.

Он раскидывает ручонки, и я крепко обнимаю его, пораженная переменами к лучшему. Всего несколько часов, а он уже совершенно свободно дышит!

– Миссис N.! Врач велел ему принимать антибиотики еще два дня, так что…

С другого конца холла появляется миссис N.

– Но у нас сегодня куча дел! Нужно подстричься и ехать в «Барнис», выбирать подарок для папочки. Пойдем, Грейер, пора одеваться. До свидания, няня.

Намек понят. Нужно убираться.

Он идет за ней в свою спальню, а я, постояв немного, беру сумку, едва преодолевая соблазн положить упаковку таблеток рядом с ее сотовым.

– Пока, партнер.

Я тихо закрываю за собой дверь.

Глава 6
ЛЮБОВЬ В СТИЛЕ ПАРК-АВЕНЮ

Сердцем ликуя и радуясь, вверх побежала старушка,

Весть принести госпоже, что желанный супруг возвратился.

Были от радости тверже колена ее и проворней ноги[47]47
  Пер. В. Жуковского.


[Закрыть]

Гомер. Одиссея

Нажимаю клавишу «backspace» и наблюдаю, как мой пятый вариант вводного предложения стирается буква за буквой. Жан Пьяже… Что сказать, что сказать?

Я откидываюсь на спинку, перекатывая голову по истертой коже, и смотрю, как серые тучи медленно плывут над крышами особняков на другой стороне улицы. Джордж игриво цапает лапкой мою свисающую руку.

– «Пьяже», – громко повторяю я, ожидая, пока меня посетит вдохновение, и шевелю пальцами, чтобы подбодрить Джорджа. Звонит телефон, но я не беру трубку. Пусть автоответчик потрудится. Либо это миссис N., которой не терпится проверить, осталась ли во мне еще кровь, которую она не успела высосать, либо матушка, горящая желанием прояснить ситуацию.

«Привет, это Чарлин и Нэн. Оставьте сообщение».

– Эй, труженица! Я только хотел…

Комнату наполняет мой любимый голос, и я мгновенно хватаю трубку:

– Привет.

– Эй, что ты делаешь дома во вторник, да еще в час сорок три?

– А с чего это ты вздумал мне звонить из Гааавааада, во вторник, да еще в час сорок три?

Я отталкиваюсь в кресле и обвожу ногами в носках большие круги на полу.

– Я первый спросил.

– Видишь ли, миссис N. заказала на Валентинов день места в «Жан Жорж», а они то ли что-то перепутали, то ли просто не записали ее имени, поэтому она немедленно отослала меня домой со списком четырехзвездочных ресторанов и с требованием немедленно позвонить по всем номерам и добиться столика.

Я оглядываюсь на рюкзачок, где лежит сложенный список.

– Почему бы ей не позвонить самой?

– Я давно перестала задавать подобные вопросы.

– Так куда ты их определила?

Никуда! Валентинов день завтра. По-моему, она не понимает, что столики резервируются не менее чем за месяц и что она уже заставила меня провести четырнадцатое января, воскресенье, огромное ей спасибо, с телефонной трубкой в руках. Но все равно я смогла достать им столик только на десять вечера, да и то пришлось для этого поклясться администратору здоровьем моего первенца, что к одиннадцати они уберутся. Не пойдет-с! Повезет, если они получат кабинку в «Бургер кинг»[48]48
  Ресторан быстрого питания, конкурент «Макдоналдса».


[Закрыть].

Я представляю, как миссис N. рассеянно обмакивает в кетчуп соломинки жареного картофеля, пока он читает деловой раздел в газете.

– Так ты нашла трусики?!

– Нет.

– Ты, должно быть, облачишься в траур, когда мы перестанем обсуждать чужие трусики, верно? – смеется он.

– Собственно говоря, – перебиваю я, – вчера у нас была ложная тревога, и ваша покорная служанка в нерассуждающеи панике быстренько нырнула в волшебный плащ Снупи[49]49
  Персонаж комикса «Арахисовые орешки», симпатичный большеголовый щенок, расхаживающий на задних лапах.


[Закрыть].

– Они совсем не обязательно черные. Тебе следует мыслить шире: они могут оказаться пастельными, или с тигровым рисунком, или прозрачными…

– Вот видишь! Ты слишком увлекаешься подобными темами! – упрекаю я.

– А чем ты занимаешься, когда не резервируешь столики и не охотишься за трусиками?

– Пытаюсь написать статью о Жане Пьяже.

– Ах да, Жан.

– Как, ты о нем не слышал? И они еще называют эту груду кирпича «Лигой плюща»!

– Не просто «Лига плюща», даагаая, а «ЛИГА ПЛЮЩА», – поправляет он, намеренно утрируя аристократический выговор.

– Верно. Так вот, он, если так можно выразиться, отец-основатель науки, называемой детской психологией. Я пишу реферат по его теории эгоцентризма: о том, что дети видят физический мир исключительно в собственной, крайне ограниченной перспективе.

– Очень похоже на твою хозяйку.

– Да, и что интересно, она даже не может сама вымыть голову. Тема, вероятно, достойная изучения. Уф! Я впала в полнейшую прострацию. Неожиданно свалившаяся роскошь в виде свободного дня вызывает у меня ложное ощущение, что можно вволю побездельничать. А вот на это как раз нет совершенно времени. Но хватит обо мне: чему я обязана удовольствием неожиданного звонка?

Телефон громко пищит, заглушая его.

– …насчет этой интернатуры. Сегодня выступал один парень и говорил потрясающие вещи. Он…

БИИИИП.

– …Военные преступления в Хорватии. Гаагский трибунал собирается судить военных преступников…

БИИИП. И автоответчик не может меня защитить.

– Прости, не подождешь секунду?

Я нажимаю мигающую кнопку и замираю.

– Няня! Я так рада, что застала вас!

Голос миссис N. возвращает меня к действительности.

– Я подумываю о «Петросяне», потому что там в основном подают икру, а большинство людей ожидают в этом случае полного ужина. Но я на все согласна. Вы уже звонили им? Вам следует позвонить им в первую очередь. Вы можете связаться с ними прямо сейчас?

– Да. На другом канале у меня «Цирк», поэтому…

– О! Замечательно. Посмотрим! Если они предложат дежурные блюда, соглашайтесь!

– Обязательно. Я дам вам знать.

– Подождите! Няня! Только не говорите сразу о дежурных блюдах, узнайте у них, может, есть что-то получше, а уж если нет, спрашивайте о дежурных.

– Обязательно. Позвоню вам, как только что-то найду.

– Хорошо. На сотовый тоже можете звонить.

Я чувствую, что она намеревается в который раз дать мне номер своего сотового.

– Договорились. Ваши номера у меня перед глазами.

До свидания.

Я переключаюсь на Г.С.

– Извини, на чем мы остановились? Что-то насчет преступников…

Я ложусь на постель и пристраиваю Джорджа у себя на животе.

– Да, так вот я думаю добиваться интернатуры в Гааге на это лето. После лекций о конфликте в Хорватии неплохо бы познакомиться с этой историей поближе, верно? Суметь что-то сделать. Понимаю, претендентов и без меня достаточно, но попробовать стоит.

Умереть не встать.

– Я просто в обмороке.

– Рад это слышать.

Следует многозначительная пауза.

– Во всяком случае, как только лекции закончатся, я позвоню и все расскажу.

– А вот эта часть мне особенно нравится.

– Хреново, что тебе приходится работать в Валентинов день. Я предпочел бы куда-нибудь с тобой пойти.

– Да, но ведь это не я еду в Канкан на весенние каникулы!

– Брось, как я мог предположить, что встречу тебя?

– Даже не пытайся оправдаться своим полным отсутствием интуиции!

Несмотря на бесчисленные телефонные звонки, дальше того, что было на ступеньках музея, мы пока не продвинулись. Сначала у нас были экзамены, потом болезнь Грейера – не слишком сексуальная обстановка. Два уик-энда назад он приехал на ночь, но у Чарлин отменили полеты и пришлось готовить романтический ужин на четверых. Я подумывала приехать к нему, но у него в комнате еще три человека, а я отказываюсь проводить первую ночь с ним а) под вопли Мэрилина Мэнсона, несущиеся из-за стены в три часа ночи, и б) наблюдать, как утром они варят кофе, используя в качестве фильтра свое нижнее белье. Подобные вещи меня убивают. БИИИП.

– Черт! Прости, еще минуту.

Я нажимаю кнопку и готовлюсь к очередному раунду.

– Алло?

– Ну что? Дежурные блюда? – нетерпеливо спрашивает она.

– Что? Нет… э… я еще не выяснила.

– «Петросян»?

– Нет, «Цирк». Сообщу, как только дозвонюсь.

– Хорошо, но помните, не начинайте с дежурных блюд. Может, стоит попробовать «21»? Вдруг у них что-то есть? Значит, потом «21». Нет, сначала «Петросян», а потом «21». Да, это идет третьим номером.

– Прекрасно. Начнем с «Цирка».

– Да-да. Позвоните сразу же, как только что-то прояснится.

– Пока.

Глубокий вздох. Щелчок.

– Пусть теперь ждет. И я немного передохну.

– Рад слышать. Ладно, нужно бежать на лекцию. Слушай, к апрелю я точно приеду на несколько дней. И мы что-нибудь придумаем. Удачи с Жаном.

– Эй, – успеваю крикнуть я, прежде чем он отключается, – Гаага – это потрясно!

– А я думаю, что это ты потрясная! Позвоню позже. Бай!

– Бай.

Я вешаю трубку, и Джордж немедленно спрыгивает с моего живота на пол.

Телефон снова звонит. Я смотрю на автоответчик. «…Чарлин и Нэн. Пожалуйста, оставьте сообщение.

Это твоя мать. Ты можешь не узнать меня, поскольку сейчас не два часа ночи и на твоих коленях не сидит задыхающийся ребенок, но заверяю тебя, это я самая. Слушай, цветочек, сегодня, завтра или через неделю, но мы должны поговорить. А пока я оставляю тебе два мудрых слова, относящихся к твоей работе: «совсем неладно». Я очень тебя люблю. Пока».

Да, кстати, о работе. Что делать с ресторанами?

– Бабушка!

– Да, дорогая!

– Мне нужен столик на двоих в Валентинов день, в любом месте, где не стелют бумажные скатерти. Что ты можешь сделать для меня?

– Вижу, ты сразу берешь быка за рога. Нельзя ли начать с чего-нибудь попроще, вроде разрешения носить драгоценности короны?

– Ба, это мать Грейера. Длинная история, но она будет донимать меня, пока я не найду ей столик.

– Особа с наушниками? Она не заслуживает крошек с твоей тарелки!

– Знаю, но не можешь ли ты взмахнуть для меня своей волшебной палочкой?

– Хм-м… позвони Морису в «Лютецию» и скажи, что на следующей неделе я пришлю ему рецепт сладкой ватрушки.

– Ты моя надежда и опора, ба.

– Нет, дорогая, всего лишь старая женщина. Я тебя люблю.

– И я тебя.

Еще один звонок, и назад, к маленьким эгоцентрикам.

Город охватила Валентинова лихорадка. Я то и дело отмечаю новые признаки этой болезни по пути в салон Элизабет Арден, где ждет меня бабушка. С тех пор как в январе сняли последние рождественские декорации, во всех витринах обыгрывается Валентинова тема. Даже в хозяйственном магазине выставлено красное сиденье для унитаза. В прошлые феврали я бы с досадой ждала в длинной очереди мужчин и женщин, покупающих устрицы (шампанское), кондомы, в то время как мне приходилось платить только за грейпфрут (пиво), бумажные салфетки и жить дальше. В этом году на мою долю приходится одно лишь терпение.

Это первый Валентинов день, когда я не одинока. Однако, следуя привычной традиции, когда быть-одной-в-та-кой-день-просто-стыд-и-срам, мы с Сарой послали друг другу постеры из «Тайгер бит»[50]50
  Популярный молодежный журнал.


[Закрыть], и я сопровождаю бабушку на наш ежегодный праздник тела.

– Дорогая, правило номер один от святого Валентина, – наставляет она, пока мы пьем нашу лимонную воду и восхищаемся отлакированными ноготками на ногах, – «Куда важнее проявить к себе немного любви, чем иметь мужчину, который подарит тебе что-то не того цвета и размера».

– Спасибо за педикюр, ба.

– Не за что, дорогая. Пойду наверх делать маску из морских водорослей. Будем надеяться, что на этот раз они про меня не забудут. Им следовало бы прикреплять таймеры на руки клиентам. Представляешь, какая-то бедная уборщица находит тебя, покрытую морскими водорослями и обернутую клеенкой! Правило номер два: «Никогда не соглашайся на последний в этот день сеанс. Тебя обязательно бросят одну».

Я рассыпаюсь в благодарностях, собираю вещи, прощаюсь с ней и иду на любовное свидание со своим поклонником из детского сада. В полдень он выбегает во двор, держа большое кривоватое сердце, разбрызгивающее шлейф красных блесток.

– Что это у тебя, приятель?

– Валентинка. Я сам сделал ее. Можешь взять.

Я беру сердце и отдаю ему коробочку с соком, которую все это время согревала в кармане. Пока он устраивается в коляске, я разглядываю сердце, по-видимому, предназначенное для миссис N.

– Миссис Баттерс мне все написала. Я говорил слова, а она писала. Прочти, няня, прочти.

Я лишаюсь дара речи.

Я ЛЮБЛЮ НЯНЮ. ОТ ГРЕЙЕРА АДДИСОНА N.

– Угу. Так я и сказал.

– Какая прелесть! Спасибо, Гровер, – бормочу я, шмыгая носом.

– Можешь подержать его, – предлагает он, вцепившись в коробку с соком.

– Знаешь что? Я лучше положу его в карманчик коляски, чтобы оно не помялось. У нас сегодня особый день.

Несмотря на то что сегодня один из самых холодных дней года, мне даны строгие указания привести Грейера домой только после урока французского. Поэтому я принимаю судьбоносное решение отправиться на ленч в «Калифорния пицца китчен», а потом на Третью авеню, посмотреть новый мультик. Я боялась, что он испугается темноты, но Грейер поет и аплодирует в продолжение всего фильма.

– Это было так смешно, няня! Так смешно! – твердит он, пока я застегиваю пряжки ремешков коляски, и по пути к учительнице французского мы всю дорогу мурлычем главную мелодию.

Оставив его у мадам Максим делать валентинки, я перебегаю Мэдисон и влетаю в «Барниз» за какой-нибудь безделушкой для Г.С.

– Чем могу помочь? – полуспрашивает-полуцедит знакомая блондинистая стерва за прилавком. Век ей гореть в аду за то, что обвинила Сару в краже тонального крема, который та пыталась вернуть.

– Нет, спасибо. Просто смотрю.

Я подхожу к другому продавцу, высокому евразийцу в дорогой на вид черной сорочке.

– Привет, я ищу сувенир для моего бойфренда.

Мне нравится, как звучит это слово. Бойфренд, бой-френд, бойфренд. Да, у меня ужасно умный бойфренд. Мой бойфренд не любит шерстяных носков. Кстати, мой бойфренд к тому же работает в Гааге.

– О'кей, какую парфюмерию он предпочитает?

Да, действительно, какую?

– О, не знаю. От него хорошо пахнет. Он бреется. Может, крем для бритья?

Он показывает мне кремы, более, на мой взгляд, подходящие для начинающей модели.

– Э… в самом деле? Карандаш для губ? Видите ли, он играет в лакросс…

Покачивая головой, он показывает мне еще более эзотерические кремы и лосьоны, известные, по-видимому, только посвященным.

– Я не хотела бы намекать, что у него что-то не в порядке, знаете… дать понять, что с ним что-то неладно. Он не нуждается ни в чем подобном.

Я наконец выбираю бритву из нержавеющей стали и наблюдаю, как ее заворачивают в ярко-красную бумагу и обвязывают черную коробочку красным бантом. Parfait[51]51
  Идеально (фр.).


[Закрыть].

Я приветствую Грейера за дверью классной комнаты.

– Bonsoir, monsier N. Comment 9a va?[52]52
  Добрый вечер, месье N. Как поживаете? (фр.)


[Закрыть]

– С;а va tres bien. Merci beaucoup. Et vous?[53]53
  Очень хорошо. А вы? (фр.)


[Закрыть] – спрашивает он, помахивая своими волшебными пальцами.

– Oui, oui, tres bien[54]54
  Да, да, очень хорошо (фр.).


[Закрыть].

Максим высовывается из двери классной комнаты и дружелюбно кивает:

– Грейер прекрасно выучил глаголы. Но если у вас найдется время повторять каждую неделю список существительных, это было бы замечательно. Вдруг вы или ваш муж…

– Я не его мать.

– Ah? Mon Dieu! Je m'exuse![55]55
  Вот как? Бог мой! Прошу прощения! (фр.)


[Закрыть]

– Non, non, pas de problem! [56]56
  Ничего страшного (фр.).


[Закрыть]

– Alors[57]57
  Ну (фр.).


[Закрыть], до следующей недели, Грейер.

Я стараюсь идти как можно быстрее, потому что по Парк-авеню разгуливает ледяной ветер.

– Как только поднимемся наверх, – объявляю я в лифте, присев на корточки, чтобы развязать его шарф, – намажем тебе щеки вазелином. Они обветрились.

– Ладно. Что мы будем делать сегодня вечером? О, давай полетаем?

Я несколько раз ставила его к себе на ноги, и мы «летали» по комнате.

– Только после ванны, – предупреждаю я, вкатывая ходунок в холл. – Что желаете на ужин?

Пока мы вешаем пальто, появляется миссис N. в вечернем красном платье до пола и бигуди на «липучках». Очевидно, мы застали ее в самый разгар подготовки к романтическому ужину с мистером N.

– Привет, друзья. Хорошо провели время?

– С Валентиновым днем, мамочка! – радостно орет Грейер.

– И тебя тоже. Поосторожнее с мамочкиным платьем! Пила!

– Вы такая красивая, – бормочу я, снимая сапоги.

– Вы так считаете?

Она растерянно смотрит на свою талию.

– У меня еще есть немного времени: самолет мистера N. прибывает из Чикаго только через полчаса. Не могли бы вы мне помочь?

– Разумеется. Только сначала нужно приготовить ужин. По-моему, Грейер проголодался.

– Ах да… почему бы вам не заказать что-нибудь на дом? Деньги в ящике.

Вот это да!

– Здорово! Грейер, идем, поможешь мне выбрать.

На такие случаи у меня в прачечной спрятаны меню из различных ресторанчиков, доставляющих еду на дом.

– Пицца! Хочу пиццу. Пожааааалуйста, няня!

Я только брови поднимаю. Ну и негодник! Не могу же я упомянуть в присутствии его матери, что мы уже ели пиццу на ленч и он прекрасно это помнит!

– Вот и хорошо. Закажите пиццу, включите ему видео и приходите мне помочь, – приказывает она, удаляясь.

– Ха-ха-ха, пицца! Няня, мы будем есть пиццу! – смеется он, бурно аплодируя, еще не веря такой удаче.

– Миссис N.! – окликаю я, толкая дверь.

– Я здесь, – отзывается она из гардеробной. Она уже стоит в другом красном платье до пола, а сзади висит третье.

– О Боже, какая красота!

На этом бретельки пошире, а юбка отделана аппликациями из бархатных листьев. Цвет поразительно гармонирует с ее густыми черными волосами.

Она смотрит в зеркало и качает головой:

– Нет, не то.

Я присматриваюсь к ней и только сейчас понимаю, что никогда не видела ее обнаженных рук и шеи. Она выглядит как балерина – миниатюрная, но мускулистая. И бюста у нее совсем нет, платье висит мешком.