Текст книги "Темная магия"

Это стало ясно уже по тому, как она направила белого коня с холма к первым жилищам. Люди расступались, приветствуя и расспрашивая ее, но она, не отвечая, ехала на самую широкую улицу. Воины, следовавшие за ними, были более разговорчивы и поясняли, что захватили Брахта ни Эррхина с двумя чужеземцами. К удивлению Каландрилла, никто не выказал явного недружелюбия. Люди просто смотрели на пленников, разговаривая и сопровождая процессию к центру поселения.

Джехенне уже поджидала их там, где кибитки расположились по обеим сторонам реки, вблизи центральной площади. Она соскочила с лошади, бросила поводья первому, кто оказался рядом, и повернулась к двум поджидавшим ее мужчинам неопределенного возраста, стоявшим чуть в стороне. Каландрилл догадался, что это драхоманны. В их волосы, свободно ниспадавшие на плечи, были вплетены раковины и перья, а лица были выкрашены синей и белой краской. Вместо туник на них были длинные кожаные халаты без рукавов. Улыбаясь, они с почтением поклонились Джехенне, похвалившей их за помощь в поиске троих путников. Каландрилл собрался было крикнуть, чтобы они прибегли к своим оккультным талантам и убедились в их предназначении, но тут в ребра ему кто-то ткнул луком. Ему приказали спешиться. Он подчинился, и в следующее мгновение кольцо воинов отделило его от говорящих с духами. Поскольку руки воинов угрожающе лежали на эфесах мечей, ему оставалось только стоять и нервно дожидаться решения своей участи.

Когда лошадей увели, круг расступился, и он вновь увидел Джехенне и драхоманнов, которые уходили, шлепая по воде, и ему оставалось только надеяться, что позже они все-таки им помогут. Джехенне поманила пленников, и тут же кто-то подтолкнул их вперед. Она коварно улыбалась.

– Идите, вы, наверное, проголодались! – Она махнула рукой в сторону ближайшей, самой большой кибитки. – Как добрая хозяйка, я должна предложить вам поесть.

Она явно издевалась. Брахт невесело улыбнулся, Катя нахмурилась. Каландрилл, снедаемый страхом и любопытством, последовал за Джехенне, поднимавшейся по ступенькам в повозку. Она вдруг остановилась и добавила:

– Пожалуй, будет лучше, если вы оставите оружие здесь.

Им пришлось отстегнуть мечи и передать их бдительным стражам.

Поднявшись по лестнице, они попали в некое подобие прихожей. Двое мужчин откинули кожаный полог. Обстановка оказалась намного богаче, чем можно было бы предположить по внешнему виду кибитки. Толстый ковер покрывал пол, тут и там были разбросаны яркие подушки, стены завешаны бледно-желтой материей, похожей на шелк. С потолка свешивались ароматические шарики, распространявшие сладкий запах. Посередине стоял низкий круглый стол из темного красного дерева с кувшином и кружками. Джехенне пригласила их сесть на подушки и резким голосом отдала распоряжения – воины тут же сняли секции крыши, и в помещение ворвался солнечный свет. Джехенне скрылась за второй шелковистой занавеской, и в тот короткий момент, когда она поднималась и опускалась, Каландрилл разглядел спальные покои, выдержанные в пастельных тонах и не менее роскошные, чем гостиная. Каландрилл осмотрелся. Прямо перед ним стояли двое мужчин и женщина, у выхода находились еще двое. Хорошо вооруженные, они стояли молча, с непроницаемыми лицами. Через несколько мгновений вернулась Джехенне без меча и туники; красная сорочка плотно облегала ее стройное тело. Она с удовольствием опустилась на подушки.

– Я устала, – улыбнулась она и с леденящей любезностью предложила: – Выпейте со мной вина.

Она сделала жест, и мужчина тут же наполнил их чаши. Какую бы она ни уготовила им судьбу, Каландрилл был уверен, что травить их она не будет, и сделал несколько глотков, пробуя терпкое вино.

– Твои друзья понимают нас? – спросила она Брахта.

Каландрилл понимает, Катя – нет.

– В таком случае будем говорить на энвахе, – заявила Джехенне, – чтобы всем было понятно. Так ты говорил о выкупе…

– Четыре тысячи варров, – подтвердил Брахт.

– Ты меня жестоко оскорбил, – возразила Джехенне.

– Я прошу прощения. И предлагаю четыре тысячи варров в качестве выкупа за то, что сделал.

Брахт говорил серьезно. Джехенне размышляла над его предложением. Хотя, скорее, подумал Каландрилл, она просто играет с кернийцем, да и с ними всеми – тоже. Что-то в ней наводило Каландрилла на мысль, что она знает больше, чем говорит.

– Я объявила цену твоему отцу, – наконец сказала Джехенне. – Я просила немного, а он только усугубил нанесенное мне оскорбление.

– Он не хочет, чтобы меня распяли, – возразил Брахт. – Думаю, его нельзя за это винить.

– Пожалуй, – согласилась Джехенне. – Но ты… тебя винить есть за что.

– Истинно, – согласился Брахт. – Но ведь ты можешь и благодарить судьбу за то, что она оберегла тебя от плохого мужа.

– А ты плохой муж? – Зеленые глаза на мгновение задержались на Кате. – Когда-то ты так не думал. А может, просто у тебя изменились вкусы?

У Брахта было такое выражение, что ответа не понадобилось. Джехенне усмехнулась.

– Неужели четырех тысяч варров недостаточно, чтобы смягчить твой гнев?

– А как насчет и денег, и сведения счетов одновременно?

– На такое способен только тот, в ком нет чести. Но я уверен, ты знаешь, что такое честь. Если ты возьмешь выкуп и отомстишь, то чем ты лучше самого обыкновенного бандита с большой дороги?

– Я кетомана ни Ларрхынов. – На мгновение маска приличия слетела с ее лица, и голос зазвучал резко, а глаза заблестели опасным огнем. – Мое слово здесь – закон.

– Ничуть в этом не сомневаюсь, – согласился Брахт. – Но все же… это было бы бесчестно.

Каландрилл понял, что Брахт говорит все это не только для Джехенне, но и для остальных лыкардов, пытаясь завоевать их симпатию, если не ради себя, то хотя бы ради своих товарищей. Каландрилл ждал ответа Джехенне, мучительно пытаясь найти способ, как помочь Брахту.

– Возможно, – пробормотала Джехенне, вновь надевая маску приличия. – Что-то в этом есть. Но ты поступил совсем бесчестно.

– Вот и наказывай меня, – сказал Брахт. – А их отпусти. И забери выкуп за их жизни.

Катя резко вздохнула. Краем глаза Каландрилл увидел, как она напряглась. Сам он изо всех сил пытался держать себя в руках и неотрывно смотрел на Джехенне. Она вновь улыбнулась.

– А разве руки их не обагрены кровью лыкардов? – спросила она.

– На нас напали, – быстро ответил Брахт. – Мы не искали ссоры, но твои люди набросились на нас и не оставили нам выбора.

– Вы на наших пастбищах, – ответила она. – Что им оставалось делать, как не преследовать вас?

– Схватка была честной, – настаивал Брахт. – Их было семеро против нас троих. Уж что-что, а это можно утрясти с помощью выкупа.

Джехенне восседала чуть в стороне от своих людей, и Каландрилл быстро переводил взгляд с нее на них. Лица у них оставались каменными, но Каландрилл понимал, что Брахт пытается склонить их на свою сторону, чтобы они хоть как-то повлияли на свою предводительницу.

– Пожалуй, – согласилась Джехенне. – Но ты до сих пор не ответил на мой вопрос: что ты делаешь на моих пастбищах?

Брахт на мгновение заколебался, затем повернулся к Каландриллу, словно задавая беззвучный вопрос. Каландрилл кивнул.

– Мы гонимся за одним человеком, – начал Брахт. – Полукровка из ни Брхынов по имени Давен Тирас.

Джехенне кивнула, и Каландрилл разглядел в ее глазах явную насмешку. Ему чуть не стало плохо. Она ожидала этого ответа. Он пристально посмотрел на нее, пытаясь понять, что она скрывает.

– Почему? – прямо спросила она.

Брахт вновь помолчал, словно взвешивая, стоит ли раскрывать карты. Каландрилл все понял, и ему стало не по себе.

– Она все знает, – сказал он, и Джехенне тут же посмотрела на него прищуренными глазами.

– Что я знаю? – ледяным голосом поинтересовалась она, жестом приказывая Брахту помолчать. – Нет, пусть говорит тот, кто поставлен вне закона.

Каландрилл проглотил вино, не чувствуя его вкуса. Увиливать от прямого ответа не было смысла. Если они начнут отпираться, то это может стоить им жизни. Он вспомнил, как осуждали тех, кто переселяется в чужое тело, Гарт и Кыфан. Может, и для лыкардов это будет отвратительно? Он поставил кружку и, взвешивая каждое слово, сказал:

– Давен Тирас – гхаран-эвур, в него вселился колдун по имени Рхыфамун. Рхыфамун намерен пробудить Безумного бога. Мы хотим ему помешать.

– Ага, – намеренно тихо произнесла Джехенне, подтвердив наихудшие подозрения Каландрилла. – Так вы скачете по моим землям, горя желанием уберечь нас от Фарна?

– Истинно! – не сдержавшись, яростно воскликнул он. – Если ты нам помешаешь, то обречешь мир на хаос.

– Так что мне следует вас отпустить? И тебя, и Катю, и Брахта?

– Истинно.

Джехенне рассмеялась.

– Малоубедительно, – пробормотала она. – Давен Тирас предупреждал меня, что у тебя язык без костей.

– Ты знаешь его? – спросил Брахт настолько резко, словно заправлял здесь всем он, а не эта женщина.

Джехенне сердито посмотрела на него.

– Да, я его знаю, – сказала она. – Ведь он отчасти лыкард.

– Он гхаран-эвур! – заскрежетал зубами Брахт. – Его тело – оболочка, используемая другим человеком. Во имя Ахрда, Джехенне! Только помоги ему, и ты обречешь свою душу на вечные муки!

– Твои попытки избежать своей участи очень неуклюжи – с презрением сказала она. – Давен Тирас меня об этом предупреждал.

– Ахрд! – простонал Брахт. – Он обманул тебя.

– Как когда-то обманул меня ты, – возразила она.

– Пусть те, кто говорит с духами, подвергнут нас испытанию, – предложил Каландрилл. – И ты узнаешь истину.

– И об этом он меня предупреждал, – заметила Джехенне. – Он сказал, что в тебе есть нечто от мага и ты можешь обмануть говорящих с духами. Так что на это не рассчитывайте. Они мне подсказали, где вас найти. Их дело сделано. Теперь мой черед.

Каландрилл застонал – надежды его разбились в прах. Едва теплившийся в нем слабый огонек надежды был залит хитростью Рхыфамуна. Колдун продумал все на несколько ходов вперед и оставил после себя не только дохлых волков. Он пользуется истиной и жаждой мести, овладевшей Джехенне, в своих собственных интересах.

– Да она ослепла! – донесся до него голос Брахта. – Ахрд! Послушай, женщина, если тебе нужна кровь, упейся моей. Но отпусти их!

– И взять за их жизни твой выкуп? – Джехенне вновь стала любезной. – Твою жизнь и четыре тысячи варров за их свободу?

– Истинно! – подтвердил Брахт.

– Нет! – воскликнула Катя впервые за весь разговор и даже привстала. Лыкарды тут же схватились за эфесы. Она вновь опустилась на подушку, но в голосе ее все еще звучало возмущение. Она с ненавистью смотрела на Джехенне. – Послушай! То, что говорят тебе Брахт и Каландрилл, истина! Я – из Вану. Святые отцы моей родины отправили меня к ним, чтобы вместе мы привезли «Заветную книгу» в Вану, где она будет уничтожена. Предсказатели и колдуны – все, как один, говорят, что это под силу сделать только троим. Так что, убив Брахта, ты отдашь победу в руки Рхыфамуна. Убей Брахта, и вся кровь мира будет на твоих руках!

Джехенне насмешливо подняла брови.

– Какое красноречие, – заметила она. – Только объясни, что такое «Заветная книга»?

Вместо Кати ответил Каландрилл:

– Это старинная книга, в которой указано, где почивает Фарн, изгнанный Первыми Богами. Рхыфамун обладает заклинаниями, способными пробудить Безумного бога. А книга поможет ему отыскать опочивальню Фарна.

– Понятно. – Презрение так и сочилось из Джехенне. – Магическая книга, переселенец в чужое тело, святые отцы из какой-то там страны, лежащей за Боррхун-Маджем, и святая троица, мчащаяся на выручку мира… Совсем как в песнях бардов. Много романтики, но никакого смысла.

– Пусть те, кто разговаривает с духами, подвергнут нас испытанию, – вновь попросил Каландрилл с отчаянием в голосе. – Пусть они определят, кто говорит истину.

– И позволить тебе обмануть их? – Джехенне покачала головой. – Нет, думаю, я сама в этом разберусь.

Каландрилл посмотрел ей в глаза и понял, что надежды не осталось. Глаза ее были холодны. И если в них еще и поблескивало какое-то чувство, то это была только жажда мести. Все остальное, кроме страстного желания отомстить Брахту за нанесенное оскорбление, было для нее второстепенным. Она обезумела от гордыни и стала лучшим подарком для Рхыфамуна. Каландрилл посмотрел на других лыкардов. Он слишком мало знал людей Куан-на'Фора, чтобы по лицам, бесстрастным и холодным, прочитать их мысли. Но все же в глазах некоторых он разглядел – ему очень хотелось в это верить – тень сомнения.

– Неужели ты настолько страшишься правды? – спросил он, понимая, что хватается за соломинку. – Ты боишься, что говорящие с духами лишат тебя возможности отомстить?

Рука Джехенне взметнулась, и ему пришлось увертываться от содержимого ее кружки. Он утер лицо, ругая себя за то, что лишь подбросил дров в костер. Будь на ней меч, вместо вина плоти его коснулась бы сталь, в этом он не сомневался. Он молча смотрел на Джехенне. Ей стоило огромного труда взять себя в руки.

– Я еще подумаю, что с вами делать. Но не возлагайте надежд на глупые фантазии. – Голос ее резал, как самый острый клинок. Она с яростью посмотрела на Брахта. – А я то надеялась, что ты будешь мужествен, Брахт ни Эррхин, и не станешь прикрываться столь явной ложью.

– То, что ты слышишь, чистая правда, – спокойно возразил Брахт. – Ложью были пропитаны слова Рхыфамуна. Но у тебя нет ни ушей, способных услышать истину, ни глаз – разглядеть верный путь.

Губы Джехенне растянулись в широкой улыбке, и Каландрилл тут же представил себе кошку, играющую с пойманной мышью и наслаждающуюся ее страданиями.

– Путь-то я как раз вижу, – сказала она. – И ведет он к дереву, к которому ты будешь прибит гвоздями. И птицы будут выклевывать тебе глаза, а собаки править тризну на твоей плоти. Ты обречен, Брахт ни Эррхин, и утром ты будешь распят.

Брахт кивнул с каменным лицом, лишая ее возможности насладиться созерцанием отчаяния.

– А мои товарищи? – спросил он. – Возьмешь ли ты выкуп за их жизни?

– Это я решу поутру, – ответила Джехенне, поворачиваясь к своим сородичам. – Уведите их.

Глава шестнадцатая

Из роскошной кибитки, принадлежавшей Джехенне, их перевели в другую, меньших размеров и скромнее, но вполне удобную, хотя здесь и пахло кожей и смазанным металлом, словно, она часто использовалась для перевозки этих вещей. Покрыта она была крепко сшитыми шкурами, без окон, без дверей, если не считать единственного полога, который был немедленно за ними зашнурован. На деревянном полу тут и там были разбросаны простые подушки. Брахт выглянул через щелку в пологе и сообщил, что перед кибиткой двое охранников. По всей видимости, с другой стороны кибитки их тоже охраняли. Пленники оказались в затхлом сумраке, и им ничего не оставалось делать, как растянуться на подушках и проклинать судьбу.

– Он все продумал, – горько сетовал Каландрилл. – Вселившись в Давена Тираса, он использует жаждущую мести Джехенне.

– Истинно, – согласился Брахт. – Но где он сейчас? Здесь его, скорее всего, нет. Будь он здесь, не преминул бы позлорадствовать.

– Какое это теперь имеет значение? – спросила Катя. – Мы обречены.

Голос у нее был хриплым, словно она с трудом сдерживала слезы и ярость. Брахт нежно погладил ее по щеке и сказал:

– Надеюсь, только я. Может, вам с Каландриллом еще удастся отсюда выбраться.

– Что? – В Катином голосе прозвучало недоверие. – Она безумна. Она понимает, что нас объединяет, и только за одно это готова меня убить. А Каландрилла за то, что он твой друг.

– Будем надеяться, что это не так, – задумчиво произнес Брахт. – Ее претензии ко мне обоснованны. А против вас она может выдвинуть только одно: убийство семи воинов. Но за это я предлагаю выкуп. По законам Куан-на'Фора, решение о выкупе должны принимать родственники убитых.

Катя застонала и, опустив голову, так что льняные волосы скрыли ее лицо, глухо сказала:

– А ты думаешь, они нас отпустят? И ты хочешь, чтобы мы скакали дальше, оставив тебя пригвожденным к дереву?

– Да, – сказал Брахт. – Как договорились.

Плечи ее задрожали, и до Каландрилла донесся звук, который он и не узнал сразу: он и не подозревал, что Катя может всхлипывать. Он был совершенно к этому не готов. Брахт обнял ее за плечи и привлек к себе, и она уткнулась лицом ему в грудь, даже не пытаясь вырываться из объятий кернийца. Он гладил ее по голове.

– Рхыфамуна здесь нет, не то бы мы его увидели, – успокаивал ее в полутьме Брахт. – Отсюда следует, что он идет дальше. Значит, вы должны за ним гнаться. Послушай, – сказал он, поднимая ее лицо за подбородок, – Джехенне пригвоздит меня к дереву, в этом не может быть никаких сомнений. Но не забывай, что ни одному человеку не суждено жить вечно, а ты должна исполнить свой долг. Ты до сих пор не позволяла чувству встать у нас на пути, так не делай этого сейчас. Надеюсь, я посеял достаточно сомнений среди ни Ларрхынов, и Джехенне будет вынуждена принять выкуп за ваши жизни, или ее положение, как вождя, будет поколеблено. А в моих переметных сумках – свободный проезд по другим землям Куан-на'Фора. Постарайтесь узнать, где Рхыфамун. Если вам это не удастся, отправляйтесь прямо в Куан-на'Дру. Ищите поддержки Ахрда. Но вы должны ехать вперед, иначе все, чего мы до сих пор добились, и все то, что есть между нами, пропадет втуне.

Он был полон решимости, и Катя, поколебавшись, кивнула. Он очень осторожно смахнул что-то с ее лица, и в полумраке Каландриллу показалось, что это слезинки. Через мгновение Катя вздохнула, выпрямилась и, словно стыдясь собственной слабости, высвободилась из объятий Брахта. Но далеко отстраняться не стала. Приведя себя в порядок, она откинулась на стену кибитки, прижимаясь плечом к Брахту.

И тут Каландриллу пришла в голову мысль, очень сомнительная на первый взгляд, но он все же решил, что должен поделиться ею с товарищами.

– Решение принимает единолично Джехенне? – спросил он.

– Она стоит во главе клана, – пояснил Брахт. – Она избрана кетоманой.

– А говорящие с духами имеют какой-нибудь вес?

– Имеют, но не в такого рода делах. Да и то если только она их попросит. Я понимаю, куда ты клонишь, но ты слышал, что заявила Джехенне: она не намерена прибегать к их услугам. Рхыфамун и об этом позаботился.

– Она сказала, что он предупреждал ее обо мне, – нахмурившись, продолжал Каландрилл, не желая терять последнюю надежду. – Но он ничего не говорил ей ни о тебе, ни о Кате.

– Какое это имеет значение? – спросил Брахт. – Мое преступление известно, в этом деле слово Джехенне последнее. Будь в Кате кровь клана, тогда она еще могла бы потребовать испытания. Но, будучи вануйкой, она такого права лишена.

– Да проклянут его боги! – прорычал Каландрилл. – Он все предусмотрел, он перекрыл нам все пути.

– Возможно, боги на самом деле его проклинают! – с кривой усмешкой произнес Брахт. – Но борьбу с ним они оставили нам. Или вам. С завтрашнего дня.

– Сам же говоришь: пока мы живы, есть надежда, – возразил Каландрилл. – А мы пока живы.

– Истинно, – хмуро буркнул Брахт. – Но я тоже, бывает, ошибаюсь.

– Значит, у нас нет ни малейшей надежды на испытание говорящими с духами? – не сдавался Каландрилл. – Ни малейшей?

– Если Джехенне этого не захочет – а она этого не захочет, – то ни малейшей, – подтвердил Брахт.

– Но что-то надо делать.

– Надо, только я не знаю что. – Брахт пожал плечами и вздохнул. – Рхыфамун очень умело расставил ловушки, друг.

Каландрилл заскрежетал зубами.

– А испытание клинком? Этого потребовать мы тоже не можем?

– В моем случае – нет, – сказал Брахт. – Вы еще можете попробовать. Но опять же, поскольку вы не из Куан-на'Фора, Джехенне имеет право отказать вам. К тому же у тебя плечо еще не зажило.

– Но я-то здорова, – вступила в разговор Катя. – Могу ли я вызвать ее на поединок?

– Если родственники убитых воинов примут выкуп, в этом не будет необходимости, – сказал Брахт. – Если же они откажут или Джехенне попытается навязать им свою волю, тогда ты можешь этого потребовать. Но принять вызов или отклонить его – решать только Джехенне. В моем же случае это вообще исключено.

– А если она откажется, что тогда? – спросил Каландрилл.

Брахт ответил не сразу.

– Она прикажет убить вас, – тихо сказал он. – По обычаю лыкарды обезглавливают своих обидчиков.

Уж лучше так, чем быть распятым, подумал Каландрилл.

– Где же Молодые боги? – с отчаянием в голосе пробормотал он. – Бураш и Дере уже помогли нам. Почему же Ахрд не хочет внести свою лепту?

– Будем молиться, чтобы он вспомнил о нас, – сказал Брахт. – Но, боюсь, мне не услышать, как он откликнется на наши молитвы.

– Трое, – едва слышно пробормотала Катя. – Речь всегда шла о троих. Если мы будем разъединены, как сможем победить?

Ни Брахт, ни Каландрилл не смогли ответить на этот вопрос. Рхыфамун загнал их в тупик. Умрет Брахт один с наступлением утра, или они погибнут все, теперь это уже не имело значения – им все равно не победить мага. Каландрилл застонал и со злости даже стукнулся затылком о кожаные стены кибитки; глядя в полумрак, он лихорадочно искал выхода из положения.

Но прежде, чем он пришел к какому-то выводу, им принесли пищу. Подала ее лыкардка, не проронившая при этом ни слова, ее охраняли двое воинов с обнаженными мечами, столь же неразговорчивые, как и она. И даже когда Брахт поинтересовался, было ли передано его предложение о выкупе семьям погибших, они ничего не ответили и не обратили внимания на его ругательства. Женщина поставила между пленниками корзину, скользнула взглядом по их лицам, спряталась за меченосцами, и троица вышла из кибитки и зашнуровала за собой полог.

Стемнело. Почти ничего не различая перед собой, потеряв всякую надежду, узники на ощупь стали копаться в корзине.

– Свет хотя бы могли дать, – посетовал Каландрилл.

– И позволить нам поджечь кибитку? – Брахт покачал головой, хотя никто этого не увидел. – Это слишком рискованно, друг мой.

– Будь у меня хоть один шанс, я бы весь лагерь их подожгла, – сердито сказала Катя.

– Клан здесь ни при чем, – пробормотал Брахт. – Все дело в Джехенне.

– Но они же идут за ней, – резко возразила девушка. – Они ей подчиняются.

– Так принято в Куан-на'Форе, – сказал Брахт. – Они обязаны, если она не идет против законов племени.

Катя фыркнула. Каландрилл, вытаскивая из корзины окорок, заметил:

– Однако кормят они нас неплохо.

Окорок оказался очень вкусным, и они передавали его друг другу, отрывая куски оленины зубами. В корзине также были овощи, сыр и даже фляга терпкого вина. Эта роскошь поначалу даже удивила Каландрилла, но потом он решил, что таков, видимо, обычай лыкардов. Чем лучше будет чувствовать себя обреченный на смерть, тем дольше промучается он на дереве. При этой мысли пища потеряла всякий вкус, и Каландрилл жевал чисто механически. Из них троих, подумал он, Брахт самый спокойный, хотя его и ожидает самая неприятная участь. У Каландрилла и у Кати еще оставалась надежда на спасение, а вот Брахт однозначно обречен. И все же он был совершенно спокоен. Каландрилл восхищался его мужеством. За думами о друге он совсем забыл о том, что ждет его.

Брахт же думал прежде всего о товарищах и, когда они поели, подошел к пологу и потребовал, чтобы им разрешили выйти по нужде. Вновь Каландрилл был удивлен странной вежливостью лыкардов, ибо они тут же вывели их из кибитки, хотя под стражей и поодиночке, и препроводили в покрытые шкурами отхожие места на окраине кибиточного городка.

Каландриллу, конечно, было неприятно исполнять свои потребности под охраной бдительных стражей, но он не стал отказываться от возможности повнимательнее присмотреться к стану.

В лагере тут и там горели костры. Самый большой полыхал в центре. Вокруг него сидели люди и явно о чем-то спорили. Голоса их долетали до Каландрилла приглушенно, но ему показалось, что они звучат сердито. А однажды он даже увидел, как Джехенне вскочила на ноги и, яростно жестикулируя, что-то кричала говорящим с духами. Что это означало, он понять не мог, да и Брахт не сумел ничего объяснить, когда Каландрилл, вернувшись в кибитку, рассказал о сцене. Но он надеждой в голосе предположил, что лыкарды обсуждают его предложение о выкупе.

Им оставалось только сказать друг другу последнее прости, однако ни у кого не поворачивался язык. Они все еще надеялись на чудо. Спор доносился до них очень отдаленно, как шум бегущего вдали табуна. Так что очень скоро узники приготовились спать.

Каландрилл тактично улегся около полога, как можно дальше от друзей. Он решил дать им возможность попрощаться более интимным образом, ибо Катя, которая до сих пор держалась от кернийца подальше, сейчас улеглась рядом с ним, и рука в серебристой кольчуге обняла черную кожу доспехов Брахта. Каландрилл повернулся к ним спиной, закрыл глаза, желая только, чтобы уши его ничего не слышали. Но уши отказывались ему подчиниться, и, как юноша ни. прятал голову под подушкой, он не мог не слышать обрывки их нежного разговора.

– Я не хочу тебя терять, – говорила Катя.

– Ты пока меня не потеряла, – отвечал ей Брахт.

Послышался шум ворочающихся тел, кибитка заскрипела, и Каландрилл почувствовал, что краснеет. Он перестал дышать.

– Мы дали обет, – произнес Брахт, и Каландрилл был потрясен чувством, прозвучавшим в его голосе.

– Но мы же тогда не могли знать, – зашептала Катя.

– Но обет есть обет. – твердо прошептал Брахт. – А мы тогда сказали: «До тех пор, пока „Заветная книга“ не будет уничтожена…»

– Это значит – никогда, – вздохнула Катя.

– Если так будет угодно Ахрду. Но обет есть обет, и я не хочу, чтобы ты была обесчещена.

– Честь! – уже громче сказала Катя, но тут же опять понизила голос: – Неужели это так важно?

– Да, – тихо, но твердо сказал Брахт. – Честь есть у тебя и у меня, и я не хочу идти на смерть обесчещенным. И еще я не хочу, чтобы ты отказывалась по простой прихоти от своей судьбы.

Ответа Кати Каландрилл не расслышал, ибо вовремя нашел еще одну подушку. Ему стало жарко и душно. Он даже подумал, что разочарует Джехенне, задохнувшись раньше срока. Но вдруг он услышал Катин смех и похмыкивания Брахта. Кибитка уже не скрипела. Баррикаду из подушек кто-то потряс, и до его горящих ушей долетел голос Брахта:

– Мы ничего не скрываем, Каландрилл. Не прячься от нас.

Он с облегчением сбросил с себя подушки, с удовольствием глотнул свежего воздуха и тут заметил в занесенной руке кернийца еще одну подушку и, улыбнувшись, запросил пощады.

– Я подумал, – начал он, – я подумал…

– Понятно, – сказал Брахт. – Ты очень тактичный человек.

– А Брахт – человек чести, так что можешь спать спокойно, – закончила Катя.

И в голосе ее прозвучали любовь и уважение, словно она пела гимн своему избраннику. Засыпая, Каландрилл пытался представить себя на месте Брахта. А буду ли я когда-нибудь в подобном положении? – подумал он, когда уже сон, как умелый вор, отобрал у него явь.

Утром он удивился, что спал, а не провел ночь в бдении подле обреченного на смерть товарища или в размышлениях о своей собственной судьбе. Он спал и проснулся только на рассвете от грубых голосов лыкардов. Когда он открыл глаза, то увидел стража, манившего его к себе.

Их вновь поодиночке отвели на реку умыться, и он все присматривался к пробуждающемуся стану. Солнце, едва поднявшись над горизонтом, предвещало яркий день. Утренняя дымка еще цеплялась за землю между кибитками, где бегали дети, а вдоль реки умывались люди. Когда его вновь привели в кибитку, там уже их ждала еще одна корзина с хлебом и фруктами, сыром и кувшином воды.

Позавтракав, узники сидели в ожидании решения своей судьбы.

Когда рассвет перетек в утро, полог кибитки откинулся и их вывели на улицу. С дюжину воинов окружили узников и отвели в центр поселения, где их уже дожидались Джехенне, драхоманны, стоявшие чуть позади предводительницы, и небольшая группа лыкардов, мужчин и женщин. Все были серьезны. Они, словно по ранжиру стояли на площади, образованной кибитками. Остальные – как показалось Каландриллу, все население становища – в молчании наблюдали за ними с расстояния.

– Родственники погибших, – пробормотал Брахт, кивая в сторону тех, кто стоял ближе всех к Джехенне. – Было бы неплохо, если б она позволила мне сказать пару слов.

Эскорт остановился, пропуская узников вперед. Джехенне долго в молчании рассматривала их. Под лучами солнца рыжие волосы ее горели огнем; бляхи, украшавшие кожаное одеяние, переливались. Левая рука небрежно лежала на эфесе меча, правая была сжата в кулак. В глазах ее поблескивало леденящее кровь злорадство, на губах играла хищная улыбка.

– Суд свершился, – провозгласила она наконец, медленно, словно упиваясь каждым словом, как гурман во время пира. – За оскорбление, нанесенное мне, за убийство лыкардов, за то, что ступил он на пастбища наши, Брахт ни Эррхин приговаривается к смерти.

Она замолчала. Молчал народ. Даже лошади присмирели. Где-то закаркала ворона.

Не сводя глаз с лица Брахта, словно выискивая малейший намек на страх, она продолжила:

– Отсюда тебя уведут и распнут. – Она подняла правую руку и раскрыла кулак, в котором блеснули гвозди – длинные, острые, с большими плоскими шляпками. – Вот чем ты будешь пригвожден к древу Ахрда – и да судит тебя бог! Возжелает он, и гвозди сии не удержатся в древе, и тогда ты свободен. Если же ты виновен, висеть тебе на них до тех пор, пока не освободит тебя от мучений смерть, и кости твои будут доказательством твоей вины. Таков приговор.

Брахт резко выдохнул сквозь сжатые зубы, но лицо его оставалось бесстрастным, и ни тени страха не промелькнуло в его глазах, хотя смуглая кожа кернийца слегка побледнела. Он лишь склонил голову и, глядя ей в глаза, спросил:

– А мои товарищи? Как насчет выкупа?

Джехенне поджала губы и прищурила глаза, явно разозленная спокойствием жертвы. У Каландрилла засосало под ложечкой, по коже побежали мурашки – то ли от восхищения товарищем, то ли от страха за свою собственную жизнь. Он распрямил плечи, решив быть столь же твердым, как и Брахт. Краем глаза он отметил, что Катя с гордым видом смотрит на Джехенне горящими от гнева глазами.

– Твое предложение принято, – произнесла Джехенне низким, пульсирующим от едва сдерживаемой ярости голосом. Она вновь сжала гвозди в кулак так крепко, что костяшки пальцев побелели. – Сначала они насладятся видом висящего на дереве Брахта ни Эррхина, а потом мы отпустим их на все четыре стороны. Но стоит им ступить на мои пастбища вновь, как их постигнет та же участь, что и тебя!

Лицо ее исказилось хищной улыбкой. Она взмахнула рукой, и Брахту принесли его переметные сумки. Керниец вытащил кошель с деньгами и передал его ближайшему шаману. Говорящий с духами развязал тесемки и высыпал в ладонь своего товарища переливающиеся на солнце монеты, а затем торжественно объявил: