Текст книги "Да победит разум!"

Как мы видели, контроль над вооружением, как и требование неуязвимого сдерживания, для того чтобы быть действенным, требует от нас и наших оппонентов высочайшей рациональности, как будто это игра. Один из ведущих теоретиков контроля над вооружением, Томас Шеллинг, говорит об этом так:

«Угрозы и ответы на угрозы, контрудары и ответные контрудары, ограниченная война, гонка вооружений, балансирование на краю пропасти, неожиданное нападение, доверчивость и обман – все это можно рассматривать как хладнокровные и продуманные, или как эмоционально окрашенные действия. Предполагая, что в развитие теории было бы полезно рассматривать их как обдуманную деятельность, все же нельзя утверждать, будто они на самом деле могут быть полностью хладнокровно обдуманными. Скорее, можно утверждать, что следование рациональному поведению будет продуктивным при разработке системной теории. Если поведение действительно является хладнокровным, адекватным и рациональным, то создать подлинную адекватную теорию станет легче, чем в противном случае. Если мы рассматриваем достигнутые нами результаты как вехи в дальнейшем приближении к реальности, а не как полностью адекватную теорию, то нам надо иметь средства защиты от наихудших результатов взятой теории»[220]220
  См. Thomas C. Schelling, The Strategy of Conflict, Harvard University Press, Cambridge, 1960, p. 16. Киссинджер и Кан цитируют Шеллинга и отсылают своих читателей к его анализу, построенному на теории игр.


[Закрыть].

Далее Шеллинг описывает, как можно анализировать контроль над вооружениями и стратегические акции с точки зрения игровых моделей, хотя и признает, что существуют различия между играми и реальными ситуациями. Но даже с этими оговорками Шеллинг и другие стратеги, мыслящие в понятиях теории игр, не пытаются приспособить теорию к реальности, а просто отбрасывают ее. Аналогия с играми основана на фундаментальной ошибке смешивания природы игр и природы ядерной войны. В самой природе игры заложено, что каждый игрок при всем своем стремлении к победе должен быть готов смириться с поражением; проигрыш, и в этом суть игры, – это легко переносимое событие, которое ничем не угрожает существованию игрока. Интрига игры заключается как раз в возможности проигрыша без страха перед тем, что он окажется сокрушительным. Если бы я поставил все свое будущее на исход броска кости или поворот диска рулетки, то я был бы не игроком, а отчаявшимся человеком.

По этой самой причине теория игр может удовлетворяться расчетами, основанными на правдоподобности, вероятности и разумных предположениях. В вопросах жизни и смерти, будь то медицина или мировая политика, на предположения полагаться нельзя, потому что последствия могут оказаться очень серьезными. Предпосылки здесь кардинально отличаются от исходных условий игры именно тем, что проигрыш (в данном случае разрушительная война) является неприемлемым, и теория игр здесь неприложима.

Но даже в маловероятном случае, когда продолжение гонки вооружений, контролируемой или нет, может предотвратить ядерную войну в течение следующих двадцати пяти лет, то каким будет будущий социальный характер человека в биполярном или многополярном до зубов вооруженном мире, где независимо от сложности разнообразных проблем каждого данного общества все живут под прицелом ракет, слыша жужжание соединенных с ними приборов; живут, имея под рукой портативные радиометры и сейсмографы, гоняясь за технократическим совершенством (которое позволяет на время заглушить грызущий, но бессильный страх) и непрерывно ожидая механического холокоста?

Длительная жизнь в условиях постоянной угрозы уничтожения производит определенные психологические эффекты у большинства человеческих существ – пугливость, враждебность, черствость, ожесточение, а в результате – безразличие ко всем ценностям, которые мы почитаем. Такие условия сделают нас варварами, хотя и оснащенными самыми совершенными машинами. Если мы серьезно утверждаем, что наша цель – сохранение свободы (то есть предотвращение подчинения индивида всемогущему государству), то мы должны признать, что эта свобода будет утрачена, независимо от эффективности стратегии сдерживания.

Сходные идеи высказывает Чарльз Осгуд[221]221
  Чарльз Осгуд (1916–1991) – американский психолог. – Примеч. ред.


[Закрыть]. «Я пришел к тому печальному выводу, – пишет Осгуд, – что мы не сможем удерживать благоприятные позиции в этой гонке, не отказавшись как можно быстрее от привычного образа жизни. Лишь тогда мы окажемся в состоянии переключить энергию нашего народа на военные приготовления, направить помыслы молодого поколения на физические тренировки, а также решиться на отказ от демократических процедур и демократического правления»[222]222
  A Case for Graduated Unilateral Disengagement, Bulletin of the Atomic Scientists, April 1960, pp. 127 ff.


[Закрыть].

Джордж Кеннан высказал свои идеи о результатах продолжения гонки вооружений в лекции, прочитанной по BBC. Кеннан констатирует:

«…На какую жизнь хотят обречь нас эти приверженцы гонки вооружений? Технологические реалии этого соперничества постоянно и непрерывно меняются – от месяца к месяцу, от года к году. Обречены ли мы, как затравленные звери, бежать в поисках спасения от одного средства защиты к другому, каждое из которых дороже предыдущего и подвергает нас все большему унижению; обречены ли мы сегодня зарываться в землю, завтра оставлять в запустении наши города, а на третий день окружать себя все более изощренными средствами электронной защиты, озабоченные лишь продлением жизни, жертвуя при этом ценностями, без которых не стоит и жить? Если бы я думал, что это самое лучшее будущее, уготованное для нас, то испытал бы большое искушение присоединиться к тем, кто говорит: „Давайте вообще откажемся от всего этого оружия, давайте оставим нашу безопасность на милость Божью и положимся на нашу чистую совесть и на отпущенную нам меру здравого смысла и человечности, каковых не лишены и наши противники; по крайней мере, мы будем ходить, как подобает людям, с высоко поднятой головой – столько, сколько нам будет, вообще, отпущено ходить“. Мы не должны забывать, что это настоящая, непридуманная ситуация, в которой имеют честь и счастье жить сегодня многие народы мира, и хоть я и не хочу сказать, что они сейчас находятся в большей безопасности, чем мы, только потому, что не обладают этим оружием, я все же признаю, что они находятся в лучшем положении, чем то, в каком окажемся мы, если полностью подчинимся негативной силе гонки вооружений, к чему столь многие хотят нас принудить.

Начало понимания этой устрашающей проблемы покоится на осознании того, что оружие массового уничтожения – это стерильное, беспощадное, не оставляющее надежды оружие, которое в течение недолгого времени может служить суррогатом ответа на некоторые вызовы и не слишком надежным щитом от страшного катаклизма, но ни при каких условиях не может служить целям конструктивной и обнадеживающей внешней политики. В конце концов, конечная цель всякой политической деятельности – это влияние на глубинные убеждения людей; на это не способна атомная бомба. Самоубийственная природа оружия массового поражения делает его непригодным как для осуществления дипломатических санкций, так и для заключения союзов. Это оружие не является полезным средством укрепления политических устремлений; не является оно и оружием, которое можно без страха поднять для защиты друзей. Не может быть никаких разумных отношений между таким оружием и нормальными объектами национальной политики. Оборонительная позиция, построенная на оружии, самоубийственном по своей сути, может в долгосрочной перспективе привести к параличу национальной политики, к подрыву существующих союзов и загнать нас еще глубже в трясину нескончаемой гонки вооружений»[223]223
  George F. Kennan, Russia, The Atom and the West, Harper & Bros., New York, 1957, 1958, pp. 54–55.


[Закрыть].

Подведем итог: это верно, что невообразимо трудно достичь цели всеобщего контролируемого разоружения; возможно, что эта цель нереалистична и недостижима, как говорят ее противники. Однако еще более нереалистичным представляется желание верить, будто стратегия взаимных угроз все более и более разрушительным оружием может в долгосрочной перспективе предотвратить ядерную войну, и что общество, идущее такой дорогой, сможет сохранить свой демократический характер. В человеческой природе есть нечто глубоко иррациональное, из-за чего мы склонны искать легких и быстрых решений, так как боимся трудностей фундаментальных и реальных решений. Тем не менее в индивидуальной и общественной жизни господствует логика фактов, и именно она определяет реальность, а не логика выдачи желаемого за действительное.

2. Американо-русский союз, направленный против Китая и колониальных народов

Для тех, кто следил за моей аргументацией о консервативной природе русской политической системы и об угрозе для России, так же как и для Соединенных Штатов, со стороны азиатских, африканских и латиноамериканских революций, ведомых Китаем, не вызовет недоумения предложение еще одного пути к миру, способного благоприятно изменить международную обстановку. Почему Советский Союз и Соединенные Штаты не могут заключить военный и политический союз, заставить китайское правительство (под угрозой применения ядерного оружия) принять курс на разоружение, не дать малым странам (тоже, при необходимости, силой) получить в руки термоядерное оружие и подчинить мир русско-американскому господству? (Неважно, как будет называться это господство – мировым правительством, объединенными нациями или как-то еще.) Эта идея пришлась бы по вкусу некоторым военным и политическим лидерам и в Советском Союзе, и в Соединенных Штатах, потому что это очень консервативная идея; она оставляет власть в руках военных групп и не требует никаких радикальных изменений системы правления ни в СССР, ни в США. Тем не менее я считаю такое решение в высшей степени нежелательным и, что еще важнее, практически невозможным. Оно нежелательно, потому что будет означать установление наиболее реакционной мировой диктатуры, осуществляемой двумя самыми мощными державами. Такая диктатура будет в состоянии обуздать все революционные движения среди азиатских, африканских и латиноамериканских народов, а значит, будет вынуждена построить диктаторскую полицейскую систему для того, чтобы остановить исторический процесс; но остановить его силой в долгосрочной исторической перспективе невозможно. Такая система сможет ненадолго уберечь мир от ядерной войны, но потребует мощнейшего вооружения Советского Союза и Соединенных Штатов, что едва ли будет способствовать предотвращению войны, когда между союзниками начнутся трения и возникнут противоречия, а союз даст трещину из-за утраты доверия.

Едва ли есть необходимость обсуждать достоинства и недостатки такого нового «Священного союза», потому что он совершенно неприемлем для Советского Союза. Не потому, что Советскому Союзу будет трудно резко изменить свою идеологическую позицию так, чтобы при этом не дала трещину система власти. Это можно было бы обосновать, обвинив китайских коммунистов в предательстве идеалов коммунизма и т. д., и доказать, что союз с «миролюбивыми» кругами Соединенных Штатов предпочтительнее союза с «авантюристическими элементами» Китая, которые хотят развязать войну с целью установления китайской гегемонии в мире; принять такой курс было бы нетрудно, ничего невозможного в таком повороте нет. Однако причина, по которой советско-американский «Священный союз» кажется невозможным, лежит не в плоскости идеологии, а в сфере чистой политики. Несмотря на то что Советский Союз сейчас сталкивается с растущей угрозой со стороны Китая, позиция СССР в отношениях с Западом укрепляется благодаря существованию Китая и силе освободительных движений колониальных народов. Если Советский Союз откажется от своей роли союзника Китая и вдохновителя надежд колониальных народов, то он окажется один на один с единым американо-западноевропейским альянсом без всякой поддержки. Советскому Союзу придется опасаться нападения новых «союзников» после устранения китайской угрозы и разоружения колониальных народов. По этим причинам становится совершенно ясно, что такой союз абсолютно неприемлем для русских, а значит, он не может служить возможной альтернативой достижения прочного мира. Окончание холодной войны может облегчить зависимость России от ее китайского союзника, но все попытки расколоть две державы и разрушить их союз будут отвергнуты русскими просто из инстинкта самосохранения.

3. Возможные пути достижения мира

Если верно, что гонка вооружений, контролируемая или нет, с большой вероятностью приведет к термоядерной войне (и даже если «устойчивое сдерживание» позволит ее предотвратить, то гонка приведет к возникновению милитаризованных, запуганных и диктаторских обществ), то первым условием сохранения мира и демократии является всеобщее контролируемое разоружение. Это утверждение сохранит свою истинность даже в том случае, если единственными обладателями ядерного оружия останутся Соединенные Штаты, Британия, Франция и Советский Союз. Никто, однако, не сомневается в том, что и большое число других стран – Китай, Германия, Индия, Израиль и другие – смогут в ближайшем будущем производить ядерное оружие, а это еще в большей степени уменьшит возможность сохранения мира.

Обсуждая опасность того, что скоро «-надцатая страна» получит в свое распоряжение атомное оружие, многие часто забывают одну важную вещь. Малые страны, такие как Израиль или Швеция, могут, конечно, использовать свое ядерное оружие случайно или из-за безрассудства своих лидеров, но едва ли они сделают ядерное оружие частью своей политики. Гораздо большая опасность кроется в приобретении ядерного оружия такими великими и крупными странами, как Китай, Германия или Япония, так как эти страны, подобно другим членам «ядерного клуба», будут использовать атомное оружие в качестве средства для осуществления своих политических амбиций. Таким образом, угроза развязывания ядерной войны значительно усилится в результате взаимных угроз в контексте общей политической стратегии.

Как же можно помешать таким странам овладеть ядерным оружием? Советский Союз пока не передал это оружие Китаю, и Германия пока тоже лишена этого оружия. Но, принимая во внимание курс, который мы проводим в Германии, вполне возможно, что немцы скоро получат атомное оружие как члены НАТО, а может быть, и независимо от этого. Если это произойдет, то русские не смогут и, возможно, не захотят сдерживать стремление Китая к обладанию ядерным оружием, что автоматически приведет к ядерному вооружению Японии.

Конечно, можно допустить, что Соединенные Штаты и Советский Союз смогут воспрепятствовать ядерному вооружению этих стран за счет экономического или даже военного давления. Но это будет означать создание направленного против Китая (или Германии) русско-американского альянса, вероятность которого очень низка, как об этом было сказано выше. Представляется, что единственный способ предотвратить спираль распространения ядерного оружия заключается в глобальном разоружении, в котором должны принять участие все великие державы.

Такова идея разоружения, предложенная Хрущевым; кажется, он ясно видит альтернативу: либо всеобщее разоружение, либо ускорение гонки вооружений между Соединенными Штатами и Советским Союзом, плюс ядерное вооружение таких стран, как Германия, Китай и Япония. Жаль, что до сих пор реакция Запада на эти предложения остается прохладной. Запад прямо не отвергает идею всеобщего разоружения, но никогда не принимал ее полностью в качестве практической и достижимой цели. Русские, в свою очередь, не соглашаются на инспекцию, чтобы не утратить свои военные секреты, а значит, и вытекающие преимущества; а именно, они не хотят менять секретность на ограниченный «контроль над вооружениями», который, по сути, является лишь немного завуалированной формой продолжения гонки вооружений. (На последней Пагуошской конференции[224]224
  Пагуошское движение ученых – движение ученых, выступающих за мир, разоружение и международную безопасность, за предотвращение мировой термоядерной войны и научное сотрудничество. Пагуошское движение зародилось в 1955 году, когда 11 всемирно известных ученых, в том числе А. Эйнштейн, Ф. Жолио-Кюри, Б. Рассел, М. Борн и др., выступили с манифестом, в котором призвали созвать конференцию против использования ядерной энергии в военных целях. Движение получило название от канадского местечка Пагуош, где 7–10 июля 1957 года состоялась первая конференция. В тексте упоминается 6-я конференция, проходившая в Москве в декабре 1960 года. – Примеч. ред.


[Закрыть], проведенной в Москве, американские ученые предложили следующий компромисс: полномочия инспекций должны расти по мере продвижения темпов разоружения, и русские согласились, что такой поход может служить подходящей основой для дальнейших обсуждений.)

В сложившейся ситуации очень важно задаться вопросом, почему Запад пока не имеет желания всерьез рассматривать всеобщее разоружение. Один из стандартных ответов – русские отказываются от инспекций – не выдерживает критики, ввиду того, что русские все время говорят, что готовы допустить инспекции, если Запад примет всеобщее разоружение как конкретную и непосредственную цель; по меньшей мере, мы должны согласиться на переговоры, чтобы понять, насколько серьезно они говорят об инспекциях. Я, однако, не стал бы рекомендовать вести поверхностные и небрежные переговоры, проникнутые подозрительностью и сопровождающиеся требованиями железных гарантий на каждом этапе. Я уверен, что односторонние инициативы, касающиеся разоружения, необходимо выдвигать тогда, когда возможны откровенные и искренние переговоры. (Некоторые из таких односторонних шагов были детально очерчены Чарлзом Осгудом в «Bulletin of Atomic Scientists», Vol. 16, No. 4, и мною в: «Daedalus», Vol. 89, No. 4.) Более того, мы должны осознать, что не существует абсолютно надежных инспекций, но риск системы инспекций ниже, нежели риск, связанный с продолжением гонки вооружений. Рассматривая все «за» и «против» введения системы инспекций, мы должны также учитывать их вклад в создание атмосферы доверия и законности происходящего. Если и мы, и русские придем к формальному соблюдению соглашений о принятых правилах, то каким бы формальным ни было это соблюдение, оно стало бы препятствием к нарушению правил после достижения договоренностей и возродило бы надежды на мир и законность. Неужели мы не так отчетливо, как русские, видим опасности мира, вооруженного атомными ракетами, или мы захвачены своей убежденностью в том, что русские всерьез стремятся к мировому господству, и не можем поверить в их искренность? Или дело в нашей боязни не справиться с экономическими последствиями разоружения для нашей политической и хозяйственной системы? Или, быть может, причина кроется в том, что армия, противодействующая разоружению, набрала уже такую силу, что может противодействовать всем попыткам разоружения?[225]225
  См. заявление Гаррисона Брауна и Джеймса Реала, Community of Fear, Center for the Study of Democratic Institutions, Santa Barbara, 1960, p. 26.


[Закрыть]

Поскольку речь идет о вопросе жизни и смерти для Соединенных Штатов и всего остального мира, постольку представляется очень важным исследовать не только пороки и недостатки позиции России, но и причины, по которым мы отказываемся серьезно рассматривать возможность полного разоружения.

Даже если признать, что всеобщее разоружение необходимо для сохранения мира и свободы, то как вообще возможно разоружение, пока длится холодная война? Как сможет любая из двух сторон всерьез обсуждать разоружение, если подозревает, что другая сторона желает ее уничтожить? Ответ ясен: никакое политическое взаимопонимание невозможно и неосуществимо до тех пор, пока существует угроза взаимного уничтожения, и в то же время разоружение невозможно до тех пор, пока не будет достигнуто политическое взаимопонимание. Бессмысленно спрашивать, что должно быть сначала; обе проблемы надо решать одновременно, и можно ожидать, что в поисках способа разрешить политическую проблему будет легче найти путь к решению проблемы разоружения, и наоборот.

Уолтер Миллис[226]226
  Уолтер Миллис (1899–1968) – американский писатель и публицист, колумнист газеты New York Herald Tribune в 1924–1954 годах. – Примеч. ред.


[Закрыть] очень кратко и четко сформулировал эту же проблему. «Советский Союз, – пишет он, – кровно заинтересован в разоружении. Он, вероятно, хочет разоружения для того, чтобы облегчить бремя внутренних экономических проблем; возможно, он не меньше чем Запад стремится избежать ядерной угрозы; но он также заинтересован в извлечении политических выгод из „разоружения“ в текущем международном контексте. Настоящий западный ответ на советскую позицию по разоружению, как мне представляется, должен заключаться не в ссылках на недоверие, а в том, чтобы спросить у Советского Союза, каким он видит продолжение силового противостояния на предлагаемых им условиях. Я также уверен в том, что и Советскому Союзу стоило бы задать Западу тот же вопрос. Ни у одного из противостоящих современных центров силы пока нет готового ответа, однако обе стороны очень хотели бы его получить. Если ответ будет получен, то мировая проблема будет решена. Если нет, то, вероятно, большинство из нас погибнет от ядерного взрыва или от лучевой болезни, а выжившие будут влачить жалкое существование на ставшем абсолютно негостеприимным земном шаре»[227]227
  Walter Millis, Permanent Peace, Center for the Study od Democratic Institutions, Santa Barbara, 1961, p. 31. (Курсив мой. – Э. Ф.)


[Закрыть].

Сейчас я попытаюсь ответить на вопрос Миллиса о том, как может проходить силовое противостояние между Соединенными Штатами и Советским Союзом в условиях разоружения.

Первое условие для достижения политического взаимопонимания – прекращение истеричных и иррациональных заблуждений, которыми пропитано мнение двух сторон друг о друге. Как я уже пытался показать, Советский Союз – это консервативное, тоталитарное и управленческое государство, а вовсе не революционное, стремящееся к мировому господству; Хрущев не является последователем Маркса или Ленина, и утверждает он это только потому, что вынужден это делать в своем нынешнем положении. У нас же давно отсутствует капиталистическая система, основанная на частной инициативе, свободной конкуренции, минимальном вмешательстве государства. Мы в настоящее время представляем собой такое же бюрократическое индустриальное общество.

Создается такое впечатление, что Восток и Запад взаимодействуют, опираясь не на реальное положение дел, а на ярлыки, которые они навешивают друг на друга. Разрыв этого дурного шаблона явится началом реалистичного взаимопонимания. Следующим шагом будет осознание того, что между двумя блоками не существует значимых экономических и даже политических конфликтов, которые могли бы стать причиной полномасштабной войны; единственная причина, которая может повлечь за собой войну, – это страх, порождаемый гонкой вооружений и идеологическими различиями.

Тогда что может стать реалистической основой американо-российского взаимопонимания? Ответ очень прост. Основой может стать признание статус-кво, взаимное согласие не нарушать установившееся политическое равновесие сил между двумя блоками.

Прежде всего это означает, что Запад должен оказаться от попыток изменить ситуацию с русскими владениями и сферами влияния в Восточной Европе, а Советский Союз должен сделать то же самое в отношении Запада. Не вызывает никакого сомнения, что Советский Союз овладел контролем над своими сателлитами силой, в результате победоносной войны. Вполне возможно, что путем давления и переговоров можно было спасти некоторые из этих стран от советского господства в конце последней войны, но сейчас все это представляется пустыми и праздными фантазиями.

Очевидно, что Советский Союз не откажется от того, чем владеет сейчас, без войны. Ни одна великая держава на пике своего могущества – будь то держава коммунистическая или капиталистическая – не способна на это[228]228
  Пример Великобритании, отказавшейся от Индии, не является исключением: дряхлеющая империя отказалась от Индии, находясь под властью не столь имперских и более объективно мыслящих лейбористов. С другой стороны, сравните эту ситуацию с поведением британцев во время суэцкой авантюры, голландцев в Индонезии, французов в Алжире и бельгийцев в Конго.


[Закрыть]. Ни один русский политический деятель, который решится на такое, долго у власти не удержится; идея «освобождения» в ходе войны, в которой их страны будут опустошены, едва ли вдохновляет правительства сателлитов, и такая война явно не входит в их намерения. Кроме того, судя по нескольким мятежам и восстаниям, эти сателлиты являются самым слабым звеном русской системы; советские лидеры очень чувствительны к любой прямой или косвенной угрозе с их стороны. Отсюда следует, что наша позиция непризнания нынешних русских владений – один из факторов, препятствующих взаимопониманию. В то же время наша позиция не приводит к большей свободе для жителей стран-сателлитов и, более того, только мешает их либерализации. Реальные события показали, что русские лидеры никогда не позволят своим сателлитам покинуть советскую орбиту, особенно в вопросах внешней политики, но при этом, на фоне ослабления напряженности в отношениях между блоками, готовы позволить некоторую независимость во внутренних делах.

Именно в таком ключе надо понимать вопрос Берлина. Нет никаких признаков того, что русские хотят включить Западный Берлин в Восточную зону; однако они жизненно заинтересованы в стабилизации положения в Восточной Германии. Дипломатический гамбит Хрущева нацелен на то, чтобы использовать свои преимущества в вопросе по Берлину и принудить Запад смириться с советским присутствием в Восточной Германии, где Запад может создать Советскому Союзу массу проблем. Ключ к решению берлинской проблемы лежит в полном признании русских сателлитов, включая Восточную Германию, в обмен на полную гарантию независимого существования Берлина как части западного мира.

Что стоит на пути признания русских владений в Восточной Европе? Здесь мы сталкиваемся с парадоксами и иррациональностью политического мышления. С одной стороны, совершенно очевидно, и это признают все пишущие на эту тему авторы, что Запад не имеет намерений силой освобождать советских сателлитов; более того, есть все основания полагать, что Запад не хочет даже антикоммунистической революции в Восточной Германии, так как это повлечет необходимость либо направлять помощь повстанцам, рискуя началом мировой войны, либо занять унизительную позицию, признав свое бессилие в этом вопросе. Но почему тогда Запад не желает формально и официально признать существующее статус-кво? Или почему русских не устраивает признание его Америкой де-факто? Почему русские настаивают на формальных, обязывающих соглашениях, например на заключении мирного договора?

Ответ на оба вопроса заключается в одном и том же – существование динамично развивающейся и склонной к экспансии Германии. Русские считают, что это Западная Германия угрожает западной области их сферы интересов, и что политика Соединенных Штатов является угрожающей в той мере, в какой они поддерживают устремления Германии. В предыдущей главе я попытался показать, что этот страх перед германской агрессией отнюдь не беспочвенный. Даже если опасности нет сегодня, она может возникнуть завтра.

Большинство жителей Восточной Германии живут в условиях нежелательного для них режима, и этот режим невыносим для всех, кто привержен идеалам политической свободы; решение примириться с продолжением коммунистического правления в Восточной Германии по-настоящему тяжко для тех, кто ценит свободу. (Это не так тяжело для тех, кто легко бы примирился и с антирусской диктатурой.) Но если взглянуть на проблему реалистично, то остается только один ответ: необходимо смириться с тем, что более важна цель избежать войны, чем «освободить» Восточную Германию. Ирония заключается в том, что на самом деле такой альтернативы не существует, так как реальный выбор – это выбор между коммунистической или полностью разрушенной Восточной Германией.

Идеологический аргумент зиждется на таких вопросах, как национальные чувства немцев, которые желают объединения. Разве не настало время для того, чтобы усомниться в шиболете[229]229
  Шиболет – библейское выражение, в переносном смысле обозначающее характерную речевую особенность, по которой можно опознать группу людей. – Примеч. ред.


[Закрыть] «германского национального единства»? Германское единство началось всего девяносто лет назад при Бисмарке, но даже Бисмарк намеренно оставил за пределами своего нового государства Австрию и предпочел не объединять всех немцев. С другой стороны, на требовании объединения всех немцев строились агрессивные устремления Гитлера. Если так необходимо объединить Восточную Германию с Западной, то почему бы не включить в состав единого государства еще и Австрию, Тироль, Судеты, Эльзас, Силезию, Восточную Пруссию? Разве не следуем мы при этом тем же курсом, каким следовали Англия и Франция с 1933 по 1938 год, когда они согласились с требованием Гитлера включить все немецкоязычные народы в состав одного государства, отказываясь понимать, что эти националистические требования были лишь идеологической подготовкой к агрессивной войне?

Западногерманское правительство отлично понимает, что объединение Германии невозможно без войны. Но оно продолжает выдвигать это требование, пользуясь им для поддержания националистических настроений и препятствуя политическому взаимопониманию между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Из-за того, что мы одержимы идеей русской угрозы и, таким образом, идеей необходимости усиления Германии, мы склонны поддерживать германскую политику, которая в долгосрочной перспективе делает политическое урегулирование с Россией невозможным, а следовательно, ставит под сомнение и возможность сохранения мира.

Мы должны постараться освободиться от чисто идеологических клише. Если «отдельное государство [Восточная Германия] выступает против германского национального „чувства“[230]230
  Henry A. Kissinger, The Necessity for Choice, Harper & Bros., New York, 1960, p. 131.


[Закрыть], то почему мы должны подстраиваться под это „национальное чувство“, тем более что оно в достаточной мере искусственно? Почему „мы не можем предать право германского народа на решение его собственной судьбы в не столь отдаленном будущем“?»[231]231
  Там же, с. 144.


[Закрыть] Из-за нашей одержимости мнимым стремлением русских к мировому господству (а может, из-за множества американо-германских финансовых интересов) мы принимаем требования Западной Германии и тем самым делаем невозможным урегулирование отношений с Россией. Некоторые говорят о том, что делать уступки Советскому Союзу – это то же самое, что повторять политику умиротворения Гитлера. Я же считаю, что если уж кому-то угодно проводить аналогию с политикой умиротворения нацистской Германии, то эта аналогия касается нашего нынешнего умиротворения Германии Аденауэра.

В принципе французская и британская политика в отношении Гитлера с 1933 по 1938 год не была чужда идее отвлечь Гитлера от Запада и направить его на Восток. Те, кто подобно Черчиллю выступал против умиротворения Гитлера, понимали, что он не удовлетворится экспансией на Восток. Сегодня, когда вся наша внешняя политика основана на идее о том, что мы должны военными средствами защищаться от русской угрозы, мы снова умиротворяем Германию. Мы уступаем ее растущим требованиям вооружений и позволяем Аденауэру так сильно влиять на нашу политику, что мирные договоренности с Советским Союзом становятся весьма затруднительными. Есть определенные причины полагать, что скоро Германия станет настолько сильной, что многие американские политические и военные лидеры будут думать, что уже слишком поздно и мы не сможем ее остановить, даже если захотим. Неужели мы действительно настолько наивны, что видим только сегодняшнюю Германию, но не способны видеть Германию завтрашнюю, рождению которой мы так усердно способствуем?

Что касается взаимного признания существующего статус-кво в Европе, то я считаю, что надо безоговорочно принять существующее положение и пресечь дальнейшее вооружение Германии.

В этой связи давайте снова вернемся к политике в отношении Берлина. Стало избитым клише говорить о бескомпромиссной и агрессивной позиции Хрущева в этом вопросе. Рассмотрим факты. Хрущев требует, чтобы Западный Берлин стал вольным городом; он заявил о готовности согласиться с контролем над городом со стороны ООН или со стороны четырехсторонней администрации, но сам город должен оставаться независимым и свободным. Он никогда не требовал включения Западного Берлина в состав Восточной Германии. Как я уже говорил выше, его требования были явно направлены на то, чтобы заставить Запад признать Восточную Германию и прекратить перевооружение Западной Германии. Понимая, что обе эти цели недостижимы, он готов удовлетвориться сохранением переходного периода и минимальными уступками со стороны Запада.