Текст книги "Да победит разум!"

V. Китайская проблема

Будущий историк может, вероятно, решить, что самым выдающимся событием XX века стала китайская революция. Эта революция отмечает решительный поворот исторического тренда, господствовавшего на протяжении нескольких сотен лет. Китай так же как и другие страны Азии и Африки подвергался сильному политическому угнетению и экономической эксплуатации со стороны могущественных европейских держав; теперь Китай не только претендует на роль «великой державы» – он строит свою индустрию, хотя и ценой насилия над человеческой индивидуальностью и тяжелых материальных жертв, к которым принуждают крестьян – основную массу китайского населения.

Китайская революция имеет такое большое историческое значение, потому что представляет в данный момент самым отчетливый пример всемирного движения, а именно колониальной революции. Развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки – «новый мир» XX века – имеют общие черты, которые можно выразить формулой: национализм (политическая независимость) плюс индустриализация. Стремление к быстрой индустриализации является в большой мере стремлением, мотивированным экономически, но не только. Здесь присутствует и психологическая составляющая; индустриализация так долго была привилегией западных стран – символом их власти, что промышленная независимость стала целью колониальных стран и по психологическим причинам.

С точки зрения истории китайская революция знаменует конец западного колониализма и начало индустриализации во всем остальном мире. В то время как большинство других слаборазвитых стран разделяет цели Китая, решающее значение имеет вопрос о том, будут ли китайские методы усвоены в будущем этими странами.

Первостепенную историческую роль играет одно китайское «открытие», которое представляет собой реальную угрозу ценностям гуманистической традиции. Это открытие заключается в том, что бедная страна с недостаточным материальным капиталом может воспользоваться другой формой капитала, а именно «человеческим капиталом», путем централизованной организации и направления в нужное русло физической энергии, страстей и мыслей многочисленного населения[136]136
  Этот пункт был наиболее отчетливо выражен Доаком Барнеттом в книге «Коммунистический Китай и Азия» (Communist China and Asia), написанной для Совета международных отношений. Помимо книги Барнетта, среди многих важных сочинений в настоящей книге использованы следующие источники: Benjamin Schwartz, Chinese Communism and the Rise of Mao, Harvard University Press, Cambridge, 1952; John K. Fairbank, The United States and China, Harvard University Press, new ed., Cambridge, 1958; Guy Wint, Common Sense about China, The Macmillan Co., New York, 1960. В дополнение можно указать многочисленные статьи из журналов Foreign Affairs и The China Quarterly, многие из которых цитируются в тексте.


[Закрыть]. Это тотально организованное «человеческое сырье» может заменить значительную нехватку материальных ресурсов. История знает примеры попыток мобилизации и направления физической и умственной энергии в единое русло. Так строились египетские пирамиды, так маршировали нацистские армии, так трудились русские рабочие. Но ни одна из этих предыдущих попыток не достигала той степени тщательности и тотальности, какой стараются достичь китайские лидеры. Китайская система, кажется, в неслыханной степени преуспела в создании ощущения и даже, пожалуй, твердого убеждения в том, что значительная часть народа, если не большинство, приносят жертвы добровольно и даже с радостью.

О том, как китайцам удалось этого достичь, историки будут спорить еще много десятилетий. Но уже сейчас можно выделить основные аспекты китайского метода. Во-первых, китайские лидеры используют марксистскую идеологию, как они ее понимают, в качестве интеллектуальной системы отсчета. Это дает им в руки учение, доктрину или, лучше сказать, догму, образующую ядро, на котором строятся мышление и планирование. Эта догма не подлежит сомнению. Догма поддерживается мифологизированными образами Маркса, Энгельса, Ленина и превращенного в идола Мао Цзэдуна, а также успехами Советского Союза. Этот «теоретический» аспект китайской системы укладывается в старую парадигму, согласно которой знание является самым ценным качеством и ключевым элементом бюрократической системы, которая управляла Китаем до революции 1911 года. Коммунистические лидеры – это новые мандарины; они знают «книгу» и обосновывают свою власть ссылками на нее.

Однако к мандаринской и конфуцианской традиции были добавлены и новые элементы; они представляют собой причудливую смесь религиозной страсти, русских методов выбивания признания и самооговора и самых передовых психологических методов убеждения. Псевдорелигиозная составляющая сама по себе очень сложна. Несколько упрощая, китайцы говорят следующее: каждый человек представляет собой продукт своей среды и своего окружения, и значит, человека можно изменить, если изменить это окружение. Тех, кто не поддается такому изменению, надо устранять[137]137
  См. Jerome Chên, Writers and Artists Confer, The China Quarterly, October-December 1960, pp., 76 ff. and Benjamin Schwartz, Totalitarian Consolidation and the Chinese Model, The China Quarterly, January-March 1960, pp. 18 ff.


[Закрыть].

Первая часть этой формулы заимствована из просветительской философии XVIII века, согласно которой окружающая среда – это единственный фактор, формирующий разницу в характерах, убеждениях, добродетельности и порочности. К этой формуле добавлены некоторые положения из учения католической церкви: хотя большинство людей может спастись с помощью церкви (по китайской формуле под влиянием нового окружения), те, кто не может быть обращен, погибают. Правда, китайский метод, в отличие от других форм диктатуры и коммунизма, не начинает с применения насилия; китайская система убеждает, и это убеждение зиждется не столько на разуме, сколько на эмоциях, на чувстве вины, отчуждения, на желании воссоединиться с группой – партией и общиной, но не с семьей, как это было прежде.

Это не означает, что китайские лидеры отказались от применения силы; силу применяют и в процессе убеждения. Но есть и коренное отличие между китайским и сталинским методами. Сталин желал ликвидировать все опасные элементы, а китайцы хотят их «просветить». Никогда русские не предпринимали таких титанических усилий для управления умами и страстями людей, как это делали китайцы; никогда психологический метод «убеждения» (индивидуального и общественного промывания мозгов) не был более универсальным, более тщательным и, прямо скажем, более успешным.

Основной чертой китайского коммунизма, в двух словах, является умелое возрождение религии китайскими лидерами. Конечно, это религия без бога, но, в конце концов, ни даосизм, ни конфуцианство не имели в своих системах теистической концепции божества. Новая китайская религия сосредоточена вокруг строгой нравственности, которая сама по себе не покажется чуждой западному наблюдателю. Главными пороками считаются гордыня, лживость, эгоизм; их надо заменить смирением, скромностью и бескорыстным служением народу. Эта новая религия имеет множество ответвлений. Она влияет на политические взгляды человека, на его личные привычки, на его философию; в любой сфере жизни есть «правильное» и «неправильное», «доброе» и «злое». Путем «реформы мышления», воспитания, образования и переобучения индивида заставляют увидеть «зло» в самом себе, а помимо этого индивида учат, как достичь «добра». Человека убеждают освободиться от «грязи» и «очиститься». Мысли и чувства, отвлекающие от высоких морально-политических целей, подлежат искоренению, ради которого человек должен не жалеть своих сил[138]138
  Превосходное описание этого процесса можно найти у Р. Лифтона: Robert J. Lifton, Thought Reform and the Psychology of Totalism, W. W. Norton, New York, 1961.


[Закрыть].

Эта система тотальной обработки настолько же эффективна и ужасна, насколько и вездесуща. Она являет собой полную противоположность ценностям индивидуализма и свободного критического мышления, любимым цветам в саду западной культуры. Надо заметить, что было бы наивностью забывать о том, что такой контроль мышления был обычным делом во многих религиях, и такой метод идеологической обработки существовал во многих и многих культурах.

Эти и другие свойства китайского коммунизма можно по-настоящему понять только при рассмотрении его феномена в целом и только после этого сравнить его с русской советской системой.

Во-первых, китайская революция – это в первую очередь крестьянская революция, а не пролетарская. Этот факт красноречиво говорит о том, что это не была революция в марксистском понимании этого слова. Китайским лидерам пришлось немало потрудиться для того, чтобы отыскать теоретическую формулу, позволившую бы сгладить это явное противоречие, но здесь нет возможности заниматься их рассуждениями[139]139
  См. прекрасный разбор этого вопроса в обсуждении маоизма двумя специалистами Б. Шварцем и К. Виттфогелем в The China Quarterly.


[Закрыть]. Революция взяла курс на коллективизацию в аграрном секторе, и кульминацией этого курса стало создание коммун в 1958 году.

Для того чтобы оценить сельскохозяйственные проблемы Китая, следует вспомнить, что в США сельскохозяйственные угодья занимают 570 тысяч квадратных миль при населении 180 миллионов человек, а в Китае – всего 425 тысяч квадратных миль сельхозугодий при населении около 650 или 700 миллионов человек[140]140
  Эти данные взяты из: John K. Fairbank, l. c., p. 17.


[Закрыть]. Несмотря на то что пока нет особых надежд на увеличение площади сельхозугодий, есть, как отмечает Фэрбэнк[141]141
  Джон Кинг Фэрбэнк (1907–1991) – крупнейший американский китаист, переводчик, историк. – Примеч. ред.


[Закрыть], реальная возможность увеличить производство продовольствия за счет усовершенствования ирригации и применения удобрений, в том числе неорганических. (Здесь надо заметить, что часть американских излишков продовольствия, за хранение которых мы платим больше, чем стоит вся экономическая помощь азиатским странам, могла бы быть передана Китаю на условиях дешевого долгосрочного кредита.)

Помимо дефицита пахотных земель Китай страдает от примитивности своего сельского хозяйства. Это можно проиллюстрировать следующими цифрами: в США для того чтобы засеять пшеницей один акр пашни и собрать с него урожай, требуется 1,2 человеко-дня, а в Китае для этого же требуется 26 человеко-дней[142]142
  John K. Fairbank, l. c., p. 26.


[Закрыть]. За годы первой пятилетки коллективизация увеличила годовой прирост производительности труда в сельском хозяйстве не более чем на 2,65 %, что немногим больше прироста населения – на 2,2 %[143]143
  Cho-Ming Li, Economic Development, The First Decade, Part II, The China Quarterly, January-March 1960.


[Закрыть]. (Официальная китайская статистика утверждает, что ежегодный рост продукции составил 3,7 %.) Относительная скудость сельскохозяйственной базы Китая еще усугубляется тем, что Китай экспортирует значительную долю сельскохозяйственной продукции для покрытия расходов на индустриализацию. Это приводит к недоеданию среди китайских крестьян. Однако есть основания считать, что Китай сможет добиться лучшего снабжения населения продовольствием, когда промышленность начнет производить трактора, удобрения и ирригационную технику, и покупать продовольствие в других странах, в частности, в Юго-Восточной Азии.

Имея это в виду, китайское правительство сосредоточило все свои усилия на индустриализации страны. Пока результаты поистине впечатляют, даже если не вполне доверять официальным китайским данным. Недавняя оценка валового национального продукта Китая, произведенного за период с 1950 по 1957 год, «предпринятая Уильямом Холлистером, который использовал официальные статистические данные и данные независимых наблюдателей, свидетельствует о ежегодных темпах роста 8,6 % в сравнении с 1952-м и 7,4 % в сравнении с 1953 годом»[144]144
  Cho-Ming Li, l. c., цитата из работы Холлистера China’s Gross National Product a Social Account 1950–1957, The Free Press, Glencoe, III, 1958, p. 2.


[Закрыть].

Эти цифры, которыми оперирует и Барнетт, впечатляют особенно сильно в сравнении с темпами роста экономики в других азиатских странах, в частности в Индии, которая приступила к выполнению своего пятилетнего плана в условиях, практически не отличающихся от китайских. Темпы экономического роста в Индии за период с 1950–1951 по 1955–1956 годы (первый пятилетний план) составили всего 3,3 % (по другим источникам 4 %[145]145
  Wilfred Malenbaum, «India and China, Contrasts in Development Performance», American Economic Review, vol. 49, June 1959, pp. 284–309; цитируется по: Barnett, l. c., p. 45.


[Закрыть]), то есть половину или даже меньше от темпов китайского роста[146]146
  См. Cho-Ming Li, l. c., p. 37; там же взяты и данные по Японии.


[Закрыть]. Едва ли стоит подчеркивать, что если такое развитие продолжится в прежнем темпе, то китайский пример окажется настолько привлекательным для Индии и других слаборазвитых стран, что их население с радостью станет платить цену принудительной регламентации и утраты свободы в обмен на экономические улучшения, надежду и удовлетворение национальной гордости. Интересно сравнить китайские и индийские показатели с показателями Японии, где ежегодный прирост валового национального продукта составлял 4,6 % в период с 1898 по 1914 год, 4,9 % с 1914 по 1936 год, в то время как с 1956 по 1959 год национальный доход, по некоторым оценкам, ежегодно увеличивался на 8,6 %[147]147
  По данным таблицы VI–I на странице 45 в книге: Jerome B. Cohen, Japan ’s Postwar Economy, Indiana University Press, Bloomington, 1958. Цитата приведена по Барнетту, l. c., p. 45.


[Закрыть]. Как справедливо замечает по этому поводу Барнетт:

«Достижения Японии показывают, что некоммунистическая страна может осуществить быстрый экономический прогресс, не прибегая к тоталитарным методам; но Япония не является слаборазвитой страной, и при сравнении с другими слаборазвитыми странами Азии и Китаем это обстоятельство приобретает особое значение»[148]148
  A. D. Barnett, l. c., p. 45.


[Закрыть].

С промышленным развитием Китая тесно связан рост его военной мощи. Нет нужды говорить, что Китай не испытывает недостатка в людских резервах[149]149
  Помимо регулярной армии, Китай располагает ополчением, численность которого может быть доведена до 120 миллионов дисциплинированных и прошедших элементарное военное обучение бойцов – мужчин и женщин. См. Ralph L. Powell, «Everyone a Soldier», Foreign Affairs, Jct. 1960.


[Закрыть], причем весьма дисциплинированных, исполненных национальной гордости и фанатизма. Кроме того, Китай способен производить все больше и больше собственного вооружения и военного оснащения. Данные, конечно, весьма ненадежны, но, вероятно, в течение ближайших нескольких лет Китай сможет производить собственное атомное и термоядерное оружие.

Главной задачей американской внешней политики является не только понимание природы китайского коммунистического режима, но и оценка его отличия от России, а также оценка возможности конфликта между двумя режимами, обусловленного этим отличием. До недавнего времени Советскую Россию и коммунистический Китай считали едва ли не братьями-близнецами. (Такой подход часто обнаруживается в прессе и в высказываниях недостаточно информированных политиков.) Обманчивость такого отношения к Советскому Союзу и Китаю обусловлена тем, что они декларируют одну и ту же идеологическую систему и являются политическими союзниками. Для тех, кто не в состоянии видеть разницу между идеологиями и фактами, это означает, что эти две системы более или менее идентичны. Правда, однако, заключается в том, что реальное положение вещей в обеих системах сильно разнится, несмотря на идеологическое сходство.

Советский Союз эволюционировал из государства рабочих и крестьян в государство политически консервативного промышленного менеджеризма. Советская Россия – последняя из великих европейских держав, построивших индустриальное общество, в настоящее время находится в процессе становления в качестве богатейшего и наиболее могущественного государства в мире, основанного на принципе «иметь». Советская идеология все еще официально руководствуется идеями революции, марксизма и т. д., но эта идеология все в большей степени изнашивается, теряя влияние на умы и души народа. Идеология общества, основанного на равенстве, братстве и отсутствии классов, на идее отмирания государства, все сильнее приходит в противоречие с реалиями общества, построенного на жестком классовом расслоении.

Коммунистический Китай, во всяком случае пока, – это страна, живущая подобно другим слаборазвитым странам по принципу «не иметь»; уровень жизни китайского народа в 20 раз ниже уровня жизни, типичного для промышленно развитых стран. Европейцы презрительно относились к Китаю на протяжении более ста лет. (Стоит отметить, что Сталин тоже с презрением относился к китайцам.) Теперь же они пробуждаются под руководством одаренных, решительных и не коррумпированных вождей, тех самых вождей, которые начали революцию и победили. Эти люди настроены националистически, они горды и очень чувствительны к любым проявлениям неуважения со стороны Запада. Они решили превратить Китай в мощное индустриальное государство и стать одной из ведущих мировых держав. Пока в Китае мало коррупции.

Концепция коммунизма, взятая на вооружение китайскими лидерами, радикально противоречит марксизму. В то время как Маркс рассматривал коммунизм как систему, нацеленную на равенство и развертывание всех сил и способностей индивида, китайские коммунисты пытаются превратить индивидов в неразличимых и безликих членов коллектива; китайские лидеры подавляют индивидуальность, принося ее в жертву обществу. Вполне последовательно они считают, что их система «коммун», в которые организовано подавляющее большинство китайцев, является шагом в направлении воплощения коммунизма в реальность. Они создают новую форму религии – причудливую смесь идеологии Просвещения, смешанной с культивированием чувства стыда и вины. Эта система не только противоречит тому, что думал Маркс о социализме (или, если угодно, о коммунизме), но в равной степени отличается и от русского промышленного менеджеризма. Будет лишь небольшим преувеличением сказать, что китайцы – «синие муравьи», как их часто называют в России, – так же чужды современной Росси, как и сама Россия была чужда Западу в 1917–1920 годах[150]150
  См. G. F. Hudson, «Mao, Marx and Moscow», Foreign Affairs, July 1959: «аналогию следует проводить не с хрущевской Россией, а с Россией конца двадцатых годов» (с. 565).


[Закрыть].

Несмотря на то что Советская Россия и Китай были и до сих пор остаются союзниками, которых объединяет противостояние с Западом и общая идеология, в настоящее время мы наблюдаем усиливающийся раскол между ними. Конфликт обусловлен несколькими факторами, и самый главный заключается в том, что Россия принадлежит к богатому миру Запада, а Китай является частью бедного сектора, который охватывает народы Азии, Африки и Латинской Америки. Этот конфликт имеет совершенно иную природу, нежели конфликт между Россией и Западом. Последний представляет собой противостояние двух блоков, между которыми в экономическом отношении намного больше общего, чем между Россией и Китаем. Китай, в своих усилиях стать лидером антиколониальной революции и принести коммунизм в Индию, Индонезию, на Ближний Восток и в Латинскую Америку, представляет для Советского Союза большую потенциальную угрозу, чем для Соединенных Штатов. Если Китай захочет расширить свою территорию за счет захвата новых земель, то скудно заселенная Сибирь представит для него больший интерес, нежели густонаселенные регионы Южной и Юго-Восточной Азии.

Помимо потенциальной угрозы в качестве лидера антиколониальной революции, Китай создает для Советского Союза еще одну опасность, угрожая его положению лидера коммунистического мира. Китайские коммунисты, придя к власти, заявили, что их революция являет собой «классический пример» и модель для других подобных революций в Азии и других слаборазвитых странах. Начав эксперимент с коммунами, китайские лидеры объявили, что русские отстали от них на пути к коммунистическому обществу. Китай сегодня – это общество, изо всех сил рвущееся к индустриализации, а Россия становится богатым обществом, стремящимся развиваться и сохранять то, что у нее есть.

История отношений Китая и России прошла множество фаз, но обсуждать их здесь нет возможности.

С 1920–1921 годов, когда надежды на революцию в Европе угасли, важной частью коммунистической повестки дня стала надежда на революции в Азии. Однако даже тогда в стане коммунистов существовал конфликт. Ленин думал о поддержке китайской буржуазии и союзе с ней в ее борьбе против западных держав, в то время как индиец Рой подчеркивал необходимость рабоче-крестьянской революции против собственной, местной буржуазии[151]151
  См. подробное изложение этого вопроса в книге: E. H. Carr, The Bolshevik Revolution 1917–1923, The Macmillan Co., New York, 1953, Vol. III, p. 254 ff. См. также дискуссию К. Виттфогеля и Б. Шварца в The China Quarterly.


[Закрыть].

Важно при этом помнить, что победа китайской революции была полностью китайским свершением, при почти полном отсутствии поддержки со стороны России. Сталин поддерживал Гоминьдан и правительство Чан Кайши, и есть все основания считать, что его вполне устраивала слабость Гоминьдана[152]152
  См. G. Windt, l. c., p. 96. Кроме того, проблема китайско-русских отношений подробно рассмотрена в работе: Boorman, Eckstein, Mosley, Schwartz, Moscow-Peking Axis, опубликованной для Совета по международным отношениям издательством Harper & Bros., New York, 1957.


[Закрыть]. Это следует из того факта, что в Ялте Сталину удалось восстановить права России на Маньчжурию, а после войны он сумел принудить Гоминьдан к уступке суверенитета для Внешней Монголии[153]153
  Внешняя Монголия – регион в составе империи Цин, противопоставлялся Внутренней Монголии. Термин часто используется в Китайской Республике (Тайвань) по отношению к государству Монголия; Внутренняя Монголия – современный автономный регион в составе КНР. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Когда войска Гоминьдана оставили Нанкин[154]154
  Нанкин – бывшая столица Китая. – Примеч. ред.


[Закрыть], Сталин приказал советскому послу покинуть город вместе с правительством Чан Кайши, в то время как другие послы остались в Нанкине дожидаться коммунистов. Даже после успешного завершения коммунистической революции экономическая помощь России была крайне ограниченной. Практически все инвестиции в китайскую экономику осуществлялись за счет внутренних запасов, а финансовая помощь со стороны Советского Союза была незначительной[155]155
  См. Cho-Ming Li, l. c., pp. 38–39 and A. D. Barnett, l. c., pp. 47. См. также: Louis Fischer, Russia, America and the World, Harper & Bros., New York, 1960, Chapter IV.


[Закрыть]. С 1950 по 1956 год Советский Союз обещал техническое и финансовое содействие в осуществлении 211 проектов. Финансовая помощь заключалась в кредитах, а не в безвозмездной помощи; этих кредитов едва хватило на треть финансируемых Россией проектов, а в период с 1952 по 1957 год суммы советских кредитов составила всего 3 % от всех государственных инвестиций[156]156
  Данные взяты из: Cho-Ming Li, l. c., pp. 38–39.


[Закрыть].

Тем не менее техническое содействие со стороны России в форме присылки специалистов имело очень важное значение, и Китаю едва бы удалось выполнить задания первого пятилетнего плана без этой поддержки. Однако при оценке технической помощи не следует забывать то, что писал Чжоу Эньлай в октябре 1959 года: «Советский Союз направил своим восточноевропейским сателлитам более 10 800 специалистов, а в Китай – немногим более полутора тысяч»[157]157
  Цитируется по: Cho-Ming Li, l. c., pp. 38–39.


[Закрыть] и, более того, большинство русских специалистов покинули Китай в 1960 году.

Двусмысленность русско-китайских отношений переросла в открытый антагонизм только после 1959 года, хотя элементы конфликта существовали и периодически упоминались и раньше. Главные противоречия заключались в следующих вопросах: 1) мирное сосуществование с Западом, 2) мирные методы достижения победы коммунизма в разных странах, 3) атомное вооружение Китая, 4) какой путь, русский или китайский, считать правильным для достижения коммунизма[158]158
  См. помимо уже упомянутых работ: Zbigniew K. Brzezinski, Patterns and Limits of the Sino-Soviet Dispute, Problems of Communism, September-October, 1960, pp. 1–7; Donald S. Zagoria, Strains in the Sino-Soviet Alliance, Problems of Communism, May-June, 1960, pp. 1–11; G. F. Hudson, «Mao, Marx and Moscow», Foreign Affairs, July 1959, pp. 561–572; «Peking on Coexistence», Foreign Affairs, July 1960, pp. 676–687; A. M. Halpern, Communist China and Peaceful Coexistence, The China Quarterly, July-September 1960, pp. 16–31. Еще на эту тему: H. Boorman et al., Moscow-Peking Axis (эта работа была написана до важных изменений, происшедших в 1958 году), цитированная ранее, и Frank N. Trager, Marxism in South-East Asia, Stanford University Press, Stanford, 1959. См. также интересную статью Сиднея Ленса о русско-китайских расхождениях по вопросам коммунистического движения в статье: Real Story Behind India’s Border Dispute with China, опубликованной в Chicago Daily News, Dec. 9, 1959.


[Закрыть].

Главным с точки зрения западной международной политики был, несомненно, конфликт между русской позицией в пользу сосуществования и китайской политикой, которая была готова рискнуть возможной войной. Этот конфликт вспыхнул во время визита Хрущева в Пекин по случаю десятилетия китайской революции в 1959 году, если мы поверим убедительному анализу Э. Гальперна.

Хотя речи во время празднования были полны призывами к мирному сосуществованию, Хрущев покинул Пекин, даже не подписав с Мао обычного коммюнике о дружбе. Что же произошло? «Мы должны допустить, – пишет Гальперн, – что Хрущев по прибытии в Пекин поставил китайских лидеров в известность о том, что он удовлетворен урегулированием отношений с Западом и что он намерен вступить с ним в серьезные переговоры. Вероятно, он попытался диктовать китайцам пределы возможного вооружения. Определенно также, что Хрущев потребовал от китайцев более умеренного стиля поведения на международной арене и изменения политики. Вероятно, он уверял китайских товарищей, что не станет пренебрегать их интересами, но в то же время попросил их несколько умерить свои аппетиты»[159]159
  A. M. Halpern, l. c., p. 26. См. несколько иную версию в статье: Richard Löwenthal «Diplomacy and revolution. The Dialectics of a Dispute», The China Quarterly, January-March 1961, p. 186.


[Закрыть].

После довольно долгих размышлений, как представляется, китайцы согласились, что их метод ведения дел в Южной и Юго-Восточной Азии успехом не увенчался, но относительно политики в отношении Запада (и других упомянутых выше проблем) их отношение стало еще жестче. Китайцы приняли на вооружение тезис о неизбежном и перманентном конфликте между двумя лагерями и утверждали, что «миролюбивые жесты» американцев есть не что иное, как дымовая завеса, скрывающая стремление Америки к мировому господству. Русская позиция была сжато изложена в двух пунктах самим Хрущевым:

«Давайте не будем подходить к этому делу по-коммерчески и не будем подсчитывать потери той или другой стороны. Война станет величайшим бедствием для всех народов мира».

«Представьте, что произойдет, когда бомбы начнут взрываться над городами. Эти бомбы не станут различать коммунистов и антикоммунистов… Нет, все живое сгорит в пожаре ядерных взрывов».

«Только неразумный человек может в наши дни не бояться войны»[160]160
  Выдержки из трех речей Хрущева: во время выступлений перед индийским парламентом 11 февраля 1960 года, перед членами французского Совета мира, 22 марта 1960 года и во Владивостоке, 8 октября 1960 года. Цитируется по: Donald S. Zagoria, l. c., (курсив мой, Э.Ф.)


[Закрыть].

С другой стороны, вот позиция Китая, высказанная Мао Цзэдуном: «Если империалисты будут настаивать на развязывании следующей войны, то мы не должны ее бояться… За Первой мировой войной последовало рождение Советского Союза с населением 200 миллионов человек. Вторая мировая война породила социалистический лагерь с общим населением 900 миллионов человек. Если империалисты развяжут третью мировую войну, то к социализму обратятся еще сотни миллионов человек»[161]161
  Yu Chao-Li, Red Flag, March 30, 1960, цитировано в: Zagoria, l. c., p. 3. См. также статью в «Роте Фане» за 15 апреля 1960 года, где выдерживается та же линия, приведенная в статье «Peking and Coexistence», Foreign Affairs, July 1960, pp. 676–687.


[Закрыть].

При рассмотрении разницы в подходах русских и китайцев к вопросу войны и мира возникают два вопроса. Во-первых, действительно ли эта разница реальна, или, как полагают некоторые, Хрущев просто использует «умеренный» подход для того, чтобы улучшить свои позиции на предстоящей встрече в верхах. Учитывая длительный и интенсивный идеологический спор между двумя блоками, спор, завершившийся после трех недель переговоров компромиссным решением, практически полностью устроившим Хрущева и принятым в заявлении 81 коммунистической партии в Москве в 1960 году, нет смысла считать, будто китайцы могли отказаться от своей твердой идеологической оппозиции, если бы знали или могли допустить, что Хрущев делал это, исходя из краткосрочных тактических соображений. Говорить же о том, что вся китайская оппозиция является частью хитроумного, спланированного заговора, призванного убедить мир в серьезности намерений Хрущева, могут только люди, страдающие параноидным мышлением.

Другой вопрос заключается в том, почему китайцы занимают такую позицию относительно термоядерной войны, которой они боятся намного меньше, чем русские. Одно очевидное соображение уже было упомянуто. При отсутствии централизации населения и при его огромной численности, китайцы, вероятно, считают, что их система будет разрушена в меньшей степени, чем Советский Союз или Соединенные Штаты, и поэтому в послевоенном мире Китай останется самой мощной державой. Каковы бы ни были, однако, взгляды китайцев, нельзя забывать, что китайцы охвачены поистине религиозным пылом, чего нельзя сказать о русских. Действительно ли такие рассуждения означают, что китайцы хотят войны и что они неизменно придерживались и придерживаются откровенно агрессивного курса, – это другой вопрос, который мы рассмотрим немного позже.

В вопросе о мирных методах в борьбе за коммунизм разница между русскими и китайцами так же сильна, как и в вопросе о мирном сосуществовании. Процитированная выше статья (из «Роте Фане» за 15 апреля 1960 года) утверждает, что освобождение рабочих и крестьян «может осуществиться только под грохот революции, а не под трескотню реформизма». Югославские лидеры, в отношении которых китайцы употребляют эпитет «ревизионисты», стали в их глазах исчадием ада и средоточием мирового ревизионизма. Правда, югославы являются аллегорией истинного врага, Хрущева, которого нельзя открыто назвать ревизионистом. Позиция же Хрущева отчетливо выражена в процитированном выше заявлении 81 коммунистической партии, где особо подчеркивается необходимость мирного экономического соревнования между двумя системами и нежелательность революционной деятельности[162]162
  См. стр. 95–96.


[Закрыть].

На самом деле конфликт между линиями китайской и русской коммунистических партий ни в коем случае не ограничивается проблемой отношений с промышленно развитыми странами (эта проблема носит теоретический характер и в принципе оторвана от реальности). Конфликт обретает гораздо большую остроту, когда вопрос касается политики в отношении слаборазвитых стран. Весьма вероятно, что прекращение коммунистического наступления в Ираке летом 1959 года состоялось благодаря давлению Хрущева, вопреки намерениям Китая; еще более показательными стали события в Алжире. В своем докладе Верховному Совету в октябре 1959 года Хрущев изменил свое прежнее отрицательное отношение к плану де Голля и выступил в защиту американских предложений по прекращению огня, в то время как китайцы считали план де Голля «трюком от начала и до конца»[163]163
  Цитата взята из: D. S. Zagoria, l. c., p. 8. См. также всю дискуссию, откуда взята приведенная цитата.


[Закрыть].

В конечном счете китайско-русский конфликт касается лидерства внутри коммунистического движения. Китайские руководители утверждают, что их модель коммунизма является решительным шагом вперед в направлении истинного коммунизма, а Мао Цзэдун – ведущий теоретик коммунистического лагеря, но русские с такими утверждениями, конечно, не согласны[164]164
  Это несогласие выражается зачастую такими формулировками: По случаю дня рождения Мао в 1958 году Хрущев поздравил его, отметив «верность великим идеям марксизма-ленинизма», в то время как китайское радио утверждало, что «мы должны изучать марксизм-ленинизм так же хорошо, как идеологию Мао Цзэдуна», откуда следует, что идеи Мао имеют для китайцев более важное значение (цитируется по: D. S. Zagoria, l. c., pp. 3–4).


[Закрыть]. Этот конфликт, естественно, никоим образом не вытекает из чьей-либо личной ревности. Речь идет об очень важном вопросе: кто станет лидером всех слаборазвитых стран и, в частности, коммунистических партий этих стран – Советский Союз или коммунистический Китай. Разница между русским и китайским коммунизмом вполне реальна. Россия представляет собой государство консервативного промышленного менеджеризма и поддерживает антиколониальные революции ради усиления своих собственных международных позиций в мире, всегда ставя во главу угла обеспечение собственной безопасности и возможности урегулирования спорных вопросов с западным блоком. Китай со своими идеями, противоречащими идеям марксистского социализма, пока охвачен религиозной верой в уравнительный тип массового общества, и эта вера базируется на отчаянной надежде, что коммуны являются коротким путем к новой форме общества, и на неверии в то, что капитализм может отказаться от своего намерения уничтожить коммунистические страны.

Русско-китайский антагонизм со всей очевидностью проявляется не только в конфликтах, касающихся сосуществования или мирного перехода к социализму, но и во многих практических вопросах внешней политики. В дополнение к уже упомянутым можно добавить, что Хрущев выразил свое сожаление по поводу агрессивного поведения Пекина в пограничном конфликте с Индией. Было также серьезное соперничество между Россией и Китаем во влиянии не только на коммунистические партии по всему миру, но также в таких стратегических точках, как Конго, Алжир и Куба, где китайцы старались побудить местных лидеров к более агрессивной политике, в то время как русские оказывали, скорее, сдерживающее влияние, в то же время проявляя достаточную «жесткость» в отношении Запада, чтобы не проиграть китайцам и не утратить влияние.

Однако наиболее важным представляется нежелание России снабдить Китай атомным оружием. Есть свидетельства того, что китайцы давят на Россию, требуя предоставить им ядерное оружие, но Россия отклоняет эти требования[165]165
  См. обсуждение этой темы в: D. S. Zagoria, l. c., pp. 9–10.


[Закрыть]. Восточная Германия[166]166
  Восточная Германия и Албания – это коммунистические режимы, настроенные весьма дружественно к Пекину, хотя и вынужденные следовать в фарватере Москвы.


[Закрыть] и Китай требуют от России атомного оружия на случай, если Запад предоставит такое оружие Западной Германии. Хрущев, со своей стороны, в письме в Европейскую федерацию ядерного разоружения, опубликованном ТАСС 18 марта 1959 года, подчеркнул нежелательность расширения «так называемого ядерного клуба» и предостерег Соединенные Штаты от передачи ядерного оружия их союзникам, что может запустить «цепную реакцию распространения атомного оружия по всему миру»[167]167
  Цитируется по: D. S. Zagoria, l. c., p. 10.


[Закрыть].

Надо рассмотреть еще одну проблему, потому что она имеет фундаментальную важность для реалистической оценки будущего китайской политики. Проблема заключается в том, не указывает ли агрессивность китайской политической позиции на стремление к территориальной экспансии, а значит, к войне.

Учитывая избыток населения и низкую производительность сельского хозяйства, можно, конечно, предположить, что по экономическим причинам Китай действительно может решиться на территориальную экспансию. Такая экспансия может быть направлена либо в направлении скудно заселенной Внешней Монголии, либо в направлении Сибири, либо в направлении густонаселенной Юго-Восточной Азии с ее сказочными источниками риса, нефти, каучука и т. д. Несмотря на то, что в один прекрасный день агрессивный Китай действительно может взять курс на территориальные захваты, есть много причин, по которым китайское руководство едва ли предпочтет этот путь. Экспансия в сторону Сибири сделает Советский Союз врагом Китая и приведет к созданию антикитайского советско-американского союза, который может стать смертельно опасным для Китая. Что же касается экспансии в юго-восточном направлении, которую можно было бы осуществить при скрытой или явной поддержке русских, то в такой экспансии нет никакой экономической целесообразности. Это правда, что Китаю нужно сырье, которое добывают в Юго-Восточной Азии, но главная цель не в том, чтобы захватить страны, богатые нефтью, каучуком и т. д., а в возможности свободно торговать с ними по приемлемым и честным ценам.