Электронная библиотека » Евгений Чириков » » онлайн чтение - страница 26

Текст книги "Отчий дом"


  • Текст добавлен: 24 июня 2019, 13:20


Автор книги: Евгений Чириков


Жанр: Русская классика, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 26 (всего у книги 50 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Глава IX

Наташа получила «предложение», родители дали согласие, и отчий дом закипел в радостной суматохе. Весть об этом событии быстро разнеслась по соседям, по всему уезду и долетела до столицы дворянства, Симбирска. Зазвенели колокольчики: гости потянулись с разных сторон – узнать, правда ли, а кстати взглянуть на столичную знаменитость… «Хорошего бобра» убили Кудышевы! Все дворянские невесты чуть только не плакали от зависти…

«Бабушкин штат» сделался именинником, и со стороны казалось, что вся жизнь сосредоточилась теперь в старом доме с побеленными колоннами. Все прочие штаты как-то притихли и стушевались перед радостным семейным событием в отчем доме, и никто не интересовался, что происходит там…

А между тем в «акушеркином штате» под радостную суматоху семейного события обделывались свои «конспиративные дела». Там появился свой знаменитый гость, которого зря никому не показывали и о пребывании которого знали только немногие избранные. Подруга жизни Владимира Ильича Ульянова, «товарищ Крупская». Она была командирована «главной швейцарской квартирой» в Россию, привезла транспорт «Искры», успела побывать в главных «штабах» Москвы и Петербурга с конспиративными поручениями «Центра» и, желая повидаться с родными «Ильича», оказалась в Симбирской губернии. На сей случай ей было дано Дмитрием Николаевичем поручение повидаться с Марьей Ивановной и передать ей письмо в Никудышевку. Конечно, неожиданная гостья была принята Марьей Ивановной как родная, тем более что они знали друг друга еще по Сибири, хотя всегда стояли на разных «платформах», соответственно платформам своих мужей. Впрочем, Марья Ивановна, давно уже разлучившаяся с мужем, стала утрачивать программное чутье, и марксисты-победители немало уже засорили ее идеологическую чистоту. Поэтому партийная враждебность сибирской жизни потускнела, тем более что по редким письмам Дмитрия Марья Ивановна начинала понимать, что Дмитрий склоняется на сторону марксистов и дружит с Ильичом. Душевные разговоры с гостьей подтвердили эту догадку Марьи Ивановны, и она совершенно растерялась и сразу утратила всю свою недавнюю прямолинейность в рассуждениях о благе человечества и русского народа.

«Товарищ Крупская» по внешности своей была однотипной с акушеркой Марьей Ивановной без ее, однако, миловидности. Держалась так же, по-мужски, и причесывалась по-мужски, с рядом посередине, и кофточки с ремешком носила. Широколицая, с воловьими глазами, она говорила так, словно всегда сердилась на того, с кем говорила, и фанатическое упрямство сквозило и в ее неподвижном взоре, и в тоне басовитого голоса, и в отрывистом жесте руки, которой она словно подчеркивала свои слова. Мужа своего в разговоре она именовала «Ильичом», которым была пропитана, как губка водой, и, как граммофонная пластинка, одним и тем же тоном и неизменно повторяла, как заводная игрушка, отрывки из напетых на эту пластинку Ильичом мотивов. За три дня тайного пребывания этой гостьи в Никудышевке из «бабушкиного штата» только один Пенхержевский под условием абсолютной тайны удостоился конспиративного свидания и беседы с «товарищем Крупской». Такого доверия он удостоился по той причине, что в прошлом году после впервые отпразднованного харьковскими рабочими Первого мая, осложненного сильным избиением толпы казаками и конной полицией, взял на себя защиту трех изувеченных рабочих и предъявил иск правительству, по вине чинов которого они утратили трудоспособность. Этого было вполне достаточно, чтобы помимо «друга революции» произвести Пенхержевского в звание «друга рабочего класса» и потому единомышленника «марксистской интеллигенции».

Марья Ивановна, поймавшая в парке одиноко блуждавшего Адама Брониславовича, взяв с него клятву молчания, открыла ему секрет и передала желание «товарища Крупской» повидаться и поговорить с ним.

– Приходите, когда все улягутся спать. Из вашей комнаты – дверь в парк, и никто не подумает, что вы у меня. Пусть этого никто не узнает!.. Даже Павел Николаевич! Моя гостья сделает доклад о том, что делается в главном центре, в Швейцарии… Не смущайтесь, что в моем флигеле не будет огня: это вовсе не значит, что мы спим. Мы занавешиваем окна… Мы считаем вас другом и потому…

– Благодарю за доверие… но обижен за своего друга, Павла Николаевича.

– Гусь свинье не товарищ!.. Так ждем… Есть последний номер «Искры»…

Марья Ивановна подозрительно огляделась по сторонам и метнулась с липовой аллеи в кусты, между которыми крутилась малоторная тропинка. Исчезла.

Пенхержевский с мефистофельской улыбочкой проводил взором Марью Ивановну, потом весело засмеялся. Не успел спросить, за кого же эта особа принимает его: за свинью или гуся? Неосторожное обращение с пословицами…

Сперва Пенхержевский решил не идти. Разошлись сегодня раньше обыкновенного, и к полуночи главный дом погрузился в темное молчание. Пенхержевскому не спалось. Он знал, что его ждут, и теперь испытывал такое ощущение, точно кто-то дергал незримые ниточки, протянувшиеся из левого флигеля к его мозгу. Беспокоило это и раздражало. И вдруг осторожный стук в окошко! Точно ошпаренный, вскинулся в постели: а вдруг эта дуреха сама явилась под окошечко? Увидит кто-нибудь из прислуги – черт знает что подумают… Чтобы поскорее оборвать грозившую опасность, Пенхержевский покашлял и тихо промычал:

– Слышу. Иду.

Нехотя, но проворно оделся и вышел в парк. Оттуда калиткой прошел во двор. Залаяла цепная собака, но поджидавший на дворе Костя Гаврилов поласкал пса и повел Пенхержевского в левый флигель.

– Это вы стучали в мое окно?

– Я.

Старая-старая и такая знакомая картинка! Пенхержевский сразу вспомнил Петербург, Васильевский остров, конспиративное сборище и своего друга Пилсудского, попавшего на каторгу по процессу второго «Первого марта» в 1887 году. Напряженно серьезные лица, облака дыма, поблескивающий на столе самовар и молчание, свидетельствующее о значительности момента. И сразу бросается в глаза, так сказать, гвоздь сборища – «товарищ Крупская». Окна завешены одеялами. Лампа под зеленым абажуром освещает только небольшую окружность на столе, оставляя в полутьме все углы, по которым восседают нахмуренные участники, а «товарищ Крупская» – под лампой, с выражением ответственности на лице, торжественно надутом. К ней, конечно, прежде всего и подошел Пенхержевский.

– Пенхержевский! – мягко и певуче произнес он, протягивая руку.

– Крупская!

Остальным общий кивок головой. Тут супруги Гавриловы, Костя Гаврилов, Ольга Ивановна, Марья Ивановна и Скворешников с длинным, как фабричная труба, чубуком дымящейся трубки в губах. Единственный седой человек и держится независимо и, пожалуй, даже невнимательно к центральной фигуре собрания. Сразу видно, что его, старого воробья, на мякине не проведешь…

Поговорили полушепотом о том о сем, и басовитый голос товарища Крупской спросил:

– Можно начинать?

Молчание. Покашливание. Шелест бумажных листочков.

Докладчица обвела сердитым взором все углы с попрятавшимися слушателями и начала:

– Если в восьмидесятых годах еще можно было мечтать о свержении самодержавия и переходе к социализму при помощи одной интеллигенции и ее героев, то теперь всякому умному человеку ясно: такая борьба безнадежна…

Крупская рассказала, как четверо эмигрантов: Плеханов, Аксельрод, Засулич и Дейч – объявили себя последователями Маркса, а пролетариат – единственной революционной силой.

– Революция восторжествует как движение рабочих или совсем не восторжествует!

Скворешников бросил из угла сердитую поправку:

– Я заявил себя марксистом в России совершенно независимо от группы Плеханова!

– Разговоры потом!

Крупская продолжала излагать краткую историю рабочего движения, причем разделила ее на два периода: до Ильича и после побега за границу Ильича.

В первом периоде, до Ильича, наши социал-демократы погрязли в «экономизме».

– Политическая борьба – дело буржуазии, рабочие должны вести лишь экономическую борьбу с капиталистами! – говорили они, и наша партия плелась в хвосте буржуазной демократии, а рабочие пропитывались мещанским эгоизмом. Экономизм и профессионализм укорачивали жертвенность класса во имя будущей социальной революции. Нашему рабочему движению грозила опасность, подобно немецкой социал-демократии, превратиться в никому не страшную домашнюю скотину буржуазного парламента…

За четверть часа Крупская исчерпала первый скверный период, а после небольшого перерыва приступила ко второму периоду, с Ильичом. Введением к этому периоду были попутные личные воспоминания о том, как они с Ильичом соскоблили с Карла Маркса ту ученую буржуазность, в которой некогда обвинял его Бакунин, и открыли в нем истинное лицо революционера, указующего не эволюционный, а революционный путь борьбы.

И вот бежавший в Швейцарию Ильич начинает вытаскивать увязший в болоте экономизма воз нашего социализма на новый единственно правильный путь: политической борьбы с самодержавием и экономической с капиталистами. Если ждать, когда эволюция придвинет исторический момент к социалистическому перевороту, то это значит – ломать дурака или играть в дурачки с буржуазией. Сроки пришли, надо делать социальную революцию…

Ильич вступил в редакцию «Искры» и начал там воевать с экономистами. Плеханов уже побежден: признал необходимость политической борьбы, хотя и называет Ильича «бунтарем». Мартов тоже побежден. Другие упираются, но будут побеждены. Необходимы стачки, демонстрации с кровью, массовой террор, восстания… Пути революции поливаются кровью, и глупо думать, что мы идем вперед, когда топчемся на месте…

Потом – Ильич, Ильич, Ильич… Думает так-то, сказал то-то, убежден в том-то… Многие из членов Петербургского и Московского комитетов согласны с Ильичом… Сейчас не революционная крепость, а идеологический монастырь. Ильич все это переделает по-своему. Надо раздувать революционную искру, чтобы Россия вспыхнула сперва политическим, а потом и социальным пожаром. Если в России невозможно еще создать социалистический строй, то можно разжечь социальное пожарище, и зарево его поднимет пролетариат культурных стран. Для этого опыта время назрело: озлоблен рабочий класс, озлоблено крестьянство, либеральная интеллигенция. Тишина – перед грозой. По всем горизонтам сверкают уже молнии… и только слепые этого не видят.

Кончила. Продолжительное молчание. Покашливание. Переглядка. Скворешников заметно взволнован и раздражен. Трубка гаснет, и он поминутно чиркает спичками. Вот, как паровоз, стал он ходить, выбрасывая из ноздрей клубы дыма. Нагоняет пары, сейчас пустит на полный ход свою идеологическую мельницу.

– Гм! Гм! Что касается первой части доклада, исторической, то я должен внести существенные поправки. Товарищ Крупская упустила из виду или, вернее сказать, не заметила из-за спины своего гениального супруга вашего марксистского органа «Рабочее дело»… На его знамени было начертано: политическая борьба постольку, поскольку того требует борьба экономическая. Совершенно правильная, самим Марксом обоснованная позиция. Буржуазный политический строй, как бы он ни назывался: самодержавием, конституционной монархией или республикой, – не может изменить рабского положения и эксплуатации рабочего класса. На кой же черт, позвольте спросить, вмешиваться рабочему в буржуазную политику и таскать из огня каштаны голыми руками для либеральной буржуазии? Это – интеллигентщина с ее народовольческой отрыжкой!.. Если у Плеханова с товарищами была экономика без политики, то ваш гениальный супруг Владимир Ильич готовит нам политику без экономики, а вместо социальной революции – бунт! Вы говорите о том, что ваш гениальный супруг при вашей помощи открыл Америку, узрел в чистом виде революционное лицо Маркса? А я вам скажу, что Владимир Ильич подло насилует Маркса, делая из него прикладное искусство – делать революцию! Мы этого не позволим!

Пронесся шепот негодования. Это зашипели из угла Костя Гаврилов и Ольга Ивановна, а Крупская возвысила голос:

– Я требую от товарища Скворешникова, чтобы он взял обратно употребленное им прилагательное – «подлый». Это оскорбление отсутствующего товарища Ильича!

Ольга Ивановна и Костя Гаврилов присоединились к Крупской и тоже потребовали. Скворешников уперся. Супруги Гавриловы остались загадочно-молчаливыми, но на их лицах играла радость. Марья Ивановна предложила Скворешникову извиниться перед Крупской.

– Во-первых, вы употребили прилагательное «подлый», а во-вторых, прилагательное – «гениальный»… Вы несколько раз подчеркнули: «ваш гениальный супруг»…

– В первый раз слышу, чтобы прилагательное «гениальный» было оскорбительным!

Крупская покраснела от злости:

– При чем тут «супруг»? Гениальный супруг? В данном случае я говорила об Ильиче не как о своем муже, а как о товарище Ленине, как о вожде нашей партии…

Скворешников уперся:

– Тогда надо вообще выкинуть из языка прилагательные! При всем своем почтении к вождю и его супруге, я никем не уполномочен на такую чистку русского языка…

Назрел скандал. В комнате запахло «третейским судом». Предчувствуя это и не желая попасть в будущие судьи, Пенхержевский начал тушить ссору своими домашними средствами, без пожарных. Мягким бархатным голосом, который всегда звучал очень убедительно, Пенхержевский стал логически и юридически разбирать состав преступления Скворешникова: слово «подлый» было употреблено как прилагательное к слову «насилие».

– Я не думаю, чтобы кто-нибудь из присутствующих пожелал бы вступиться за честь и достоинство насилия. Нет такого прилагательного, которое могло бы оскорбить насилие! Поэтому я не понимаю, почему употребленное оппонентом выражение – «подлое насилие» – показалось личным оскорблением… Что касается прилагательного «гениальный», то тут я не вижу оснований обижаться. Мадам… товарищ Крупская говорила здесь о том, что товарищ Ленин сделал такое открытие, изучая Карла Маркса, которое достойно гениальности, тем более что это открытие дало возможность товарищу Ленину силу и возможность спасти застрявший в болоте экономизма социализм, а потому некоторым образом повернуть колесо истории. Это по силам только гениальному человеку. И этот человек – ваш супруг! Если вы считаете оскорбительным слово «супруг», тогда другое дело, но я этого не думаю… Можно оскорбиться за слово «насилие», но тут вопрос в толковании Карла Маркса и его теории… Если товарищ Скворешников и сказал о насилии, то понимать его нужно лишь в научном смысле…

– Я это доказывал и снова могу доказать! – прохрипел из угла Скворешников. – Товарищ Ленин употребляет Карла Маркса как орудие для производства бунта и переворота, то есть устраивает именно те «преждевременные социальные роды», которые Карл Маркс отвергает! Я называю это гнусным насилием! Это чистейшее бунтарство, а не марксизм.

– Может быть, есть желающие высказаться? Товарищ Скворешников говорил уже достаточно, – вставила растерянная Марья Ивановна.

Выступил Сашенькин муж, старший Гаврилов:

– С чувством приятного изумления мы, социалисты-революционеры, выслушали доклад товарища Крупской, – начал он далеко не приятным и не радостным тоном. – Нам приятно и радостно, что господа марксисты признали, наконец, политический фактор борьбы если не более, то столь же важным, как и экономический. Но политический фактор упирается в борьбу с самодержавием, с которым мы всегда боролись и продолжаем бороться. Мы весьма польщены признанием нашей тактики: стачки, демонстрации, террор, народное восстание – все это открыто вовсе не марксистами… Но мы не только обрадованы, но еще изумлены: если неомарксизм товарища Ленина включает все эти средства в тактику своей борьбы, то на каком основании товарищ Ленин продолжает называть нас, социалистов-революционеров, идеологами мелкой буржуазии, предателями социализма, социал-патриотами и т. д.?

Крупская пожала плечами, нахмурилась:

– Что вы, с неба свалились? Опять с азбуки начинать. Хорошо, скажу вкратце. Мы ставим социальную революцию своей основной цепью, революцию в планетарном масштабе, средствами только рабочего класса, а вы гонитесь за политическим переворотом в России, который нужен буржуазии. Ваши мечты не выходят за решетку русского национального курятника…

– Ого!

– Да-с! Вы скрытые националисты, а мы чистейшие интернационалисты. Вы смотрите на революцию, как на свое русское предприятие, смотрите со своей русской колокольни и танцуете от русской печки, на которой спит ваш Илья Муромец, русский мужичок, мелкий буржуйчик и хозяйчик. Ваша основная цель – буржуазное мещанство.

– Ого!

– Да-с! Вы хотите, чтобы у каждого русского мужичка была курица в супе… Из мелкого буржуйчика вы стремитесь сделать маленько покрупнее. Вы подменяете всемирную социальную революцию своей национальной и патриотической. Вот почему товарищ Ильич и называет вас социал-предателями и социал-патриотами. У вас на первом плане – родина, отечество, а социализмом вы только прикрываете, как фиговым листочком, свою буржуазность! Вы продали свое первородство за национально-патриотическую похлебку! Вы, как и вообще вся наша интеллигенция, – только категория капиталистического строя, а мы, марксисты, вожди рабочего класса, который единственно призван свершить социальную революцию… Вот и вся азбука… Вы стараетесь свергнуть самодержавие, чтобы на его месте устроить буржуазный парламент, а мы сметем самодержавие на пути к всемирной революции… Если мы и признаем террор, то лишь в массовом объеме, а не в геройских выходках против генералов, полицмейстеров и жандармских полковников. Не буржуазный парламент, а диктатура пролетариата! Понятно теперь? У вас – отечество, а не человечество. У вас родина, а у нас – весь мир, наша родина всюду, где светят звезды! Вот это и есть интернационализм, который требуется от подлинного социалиста…

Старший Гаврилов задыхался от злости. Сашенька чуть не плакала от обиды. Марья Ивановна окончательно растерялась, не зная, кого поддерживать, и тщетно искала мысленно таких слов, чтобы на чем-нибудь помирить враждующие стороны. Зато ликовали физиономии Кости Гаврилова и Ольги Ивановны, восхищенно пожиравших глазами подругу своего кумира Ленина.

– Что же ты молчишь? – злобным шепотом спросила мужа Сашенька.

Тот покашлял, но не сразу бросился на обидчицу. У него было такое ощущение, будто Крупская все время хлестала его плюхами по лицу, а плюх было так много, что он терялся, с которой из них начинать. Поэтому утратил обычную уверенность и, начав возражать, долго скакал заячьими петлями, свидетельствовавшими о страшной взволнованности и растерянности. Сашенька подала ему стакан воды, он жадно проглотил ее и пошел ровнее, без галопа, как хороший рысак:

– На каком основании вы присвоили себе монополию на интернационализм? Надо условиться, что мы понимаем под этим словом. Вы толкуете интернационализм как антинационализм. Но я укажу на вождей немецкой и французской социал-демократии Бебеля и Жореса. Эти, несомненно, социалисты понимают интернационализм, как и мы, а именно: как сотрудничество всех национальностей в творчестве на благо всего человечества, как обмен всяческими национальными достижениями, а вовсе не как национальную кастрацию. Национальная стихия для человека – как вода для рыбы, в ней он наилучшим образом приспособлен для всяческого творчества. По своей национальности я – русский, и в России я наиболее приспособлен к творчеству на всех путях, в том числе и на социальном. Я не знаю ни английского, ни французского языка, не знаю, допустим, ни истории, ни нравов и обычаев этих народов, – пошлите меня к этим народам, и я окажусь там совершенно бесполезным как для окружающих, так и для себя самого. Если национальность есть зло, то почему же вы сами стоите за национальное самоопределение народов?

– Это необходимый временный компромисс… с буржуазными предрассудками…

– Необходимый, однако? Временный! На сколько тысячелетий, позвольте узнать? До того момента, когда все человечество заговорит на общем волапюке? Те же Бебель и Жорес признали полную совместимость социалистических убеждений с долгом социалиста защищать свою национальную независимость… Значит, Бебель и Жорес, по Ленину, буржуи? Отлично, тогда и мы согласны называться буржуями! Далее… Мы танцуем от русской печки, на которой спит Илья Муромец. А вы танцуете от Марксовой печки, которую только еще строите, но ваш Маркс танцевал только от английской печки! Короче: необходимо каждому народу танцевать от своей национальной печки.

– Одним словом – вы националист и русский патриот, о чем я и говорила!

– Такой же, как вожди Второго Интернационала, ваши же Бебель и Жорес!

– Вот поэтому-то Ильич и говорит, что пора сбросить грязное белье Второго Интернационала, в котором царствует буржуазный социализм, и создать новый, Третий Интернационал…

– С вашим супругом во главе?

– Опять «супруг»! – с отчаянием произнесла Марья Ивановна, и все дружно захохотали.

– Есть еще желающие?

Скворешников постучал чубуком трубки:

– Прошу слова!

На сей раз приятная для Марьи Ивановны неожиданность: Скворешников оказался на стороне еще раз обиженной «супругом» Крупской. Он стал доказывать, что давно пора сдать в архив на хранение все эти национализмы и патриотизмы, потому что все это – буржуазные надстройки и баррикады на путях к социализму:

– Я утверждал это значительно раньше товарища Ленина. Я всегда повторял, что национализм и патриотизм – категории старого мира, несовместимые с грядущим социализмом. Это был компромисс, в котором ныне уже нет ни необходимости, ни смысла. Очень жаль, что товарищ Ленин приписывает это открытие себе… Я писал об этом еще в 80-х годах. – Скворешников злобно покосился на супругов Гавриловых и продолжал: – Да и на что нужна эта национальность, когда капитализм ломает все перегородки между народами, и в недалеком будущем человечество разделится только на две нации: одна очень много кушает и мало работает и другая – очень мало кушает и очень много работает!

Все, кроме Пенхержевского, дружно захохотали, а Пенхержевский, посмотрев на часы, встал и начал одинаково любезно со всеми прощаться:

– Чрезвычайно интересно, но, к сожалению, поздно уже…

Докладчице он сказал:

– Я чрезвычайно рад счастливому случаю познакомиться с вами. Прошу засвидетельствовать мое почтение вашему супругу! Я во многом пока с ним не согласен, но это неважно: все дороги ведут в Рим!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации