Текст книги "Блудный брат"

6

Крабин разговаривал по телефону, но разговор явно не занимал полностью всех его мыслей – видимо, он выслушивал брюзжание начальника. Едва мы перешагнули порог комиссариата, как он заметил нас через стекло и широким жестом пригласил в свой аквариум. Прежде чем мы успели войти, он положил трубку и открыл дверцу холодильника.

– Чего-нибудь освежающего? – спросил он. – Кока, джус, легкое пиво?

– Без прилагательных, – попросил я, усаживаясь на стул и закуривая.

– Сок, если можно, – впервые обратился к Крабину Будда.

Получив каждый по банке, мы оба почти одновременно щелкнули крышками. Услышав звук льющейся в горло жидкости, пахнущей словно трюм корабля для перевозки фруктов, я почувствовал, как мой пищевод судорожно сжался, выбросив небольшую, к счастью, порцию желудочного сока. Я залил ее пивом. Некоторое время внутри меня шла острая борьба, я предложил перемирие, и мне даже удалось настоять на своих условиях – желудочный сок отступил, а я отставил в сторону пиво.

– Ну, теперь мы можем спокойно поговорить… – Полицейский замолчал, хмуря брови. – А собственно, о чем?

– Я ищу Джереми Красински, – вежливо сказал я.

– А… ну да, да… – «вспомнил» он. – Что ж, к счастью, он меня больше не интересует. Знаете, бывают такие ничего не представляющие собой личности, которые всю жизнь ждут своего великого мгновения. И никогда не дожидаются.

– Не знаю никого, кто бы дождался. – Я заметил, что моя рука нарушает перемирие, потянувшись к банке, и с интересом стал ждать реакции желудка. Тот, похоже, прозевал момент, и пиво полилось в пищевод. – Дело не в том, чтобы дождаться такого дня, а в том, чтобы вообще его ждать.

Некоторое время Крабин переваривал мой ответ. Затем полез одной рукой в карман, а другую протянул к консоли и ткнул пальцем в загоревшийся сигнал вызова.

– С такой философией, наверное, легче жить? – спросил он, закуривая от обычной одноразовой зажигалки из ядовито-оранжевого пластика.

– Легче ждать. – Я сменил тему. – Красински, может быть, и не слишком высокого полета птица, но вы его хоть как-то знаете…

– А, это из-за жены, – пояснил Крабин. – За последние трое суток мы сумели кое-что выяснить у соседей. А вы? – Он посмотрел на меня, затем перевел взгляд на Будду.

– Я… – по-идиотски заикнулся Будда, совсем как ученик, которого вызвали отвечать как раз в тот момент, когда он разглядывал открытые коленки подружки с соседней парты. Крабин тут же посмотрел на него внимательнее. Будда окончательно сломался. Я даже не пытался прийти ему на помощь. – Я заказчик…

– Мистер Гамильтон ищет Красински по причине самого тривиального долга, выражающегося пятизначной суммой.

– Гм? Я был уверен, что вы из одной фирмы, – укоризненно сказал Крабин.

– Прошу прощения. Мне следовало представить его раньше. – Я поднял обе руки, призывая небеса в свидетели своей доброй воли. – Просто сама ситуация застигла меня несколько врасплох, прежде чем я успел выяснить, что и как, дело уже дошло до освобождения заложников. Кстати, а они вообще были?

– Где там! Как я и предполагал – наивная ученица юбственного мужа. Возможно, эта глупая идея пришла в голову ему, а когда он от нее сбежал, она решила идею реализовать. Точно я еще не знаю. Хотите ее видеть?

Мне не требовалось обладать слухом директора Лакала, чтобы понять, что это предложение относится только ко мне. Я кивнул.

– Мистер Гамильтон меня подождет, – сказал я, глядя на Будду. – Жди меня в ближайшем баре направо от комиссариата.

Он с готовностью вскочил и, не прощаясь, выбежал из стеклянного кабинета, хозяин которого задумчиво молчал, закусив нижнюю губу. Я стряхнул пепел, поковырялся кончиком сигареты в пепельнице, собрав ее содержимое в изящный конус, затянулся и снова подправил форму кучки пепла, а Крабин продолжал молчать. Я старался не совершать резких движений и дышать тихо – опыт научил меня, что из подобного оцепенения выходят либо с какой-то информацией на устах, либо без нее. Я докурил сигарету. Крабин, не оценив моего самопожертвования, встал и предложил:

– Ну, пошли к ней.

Мы прошли через помещение, полное полицейских, в штатском и в форме, и почти каждый тащил кого-то за собой. Ощущение было такое, будто после вынужденного перерыва все бросились ловить преступников, наверстывая упущенное. Ругательства и угрозы перемежались приказами и вопросами: «Садись, приятель!», «Выверни карманы!», «Аэточье?», «Откуда это у тебя?», «Не твое собачье дело!», «Где мой адвокат?».

– Довольствуетесь стопроцентной раскрываемостью или хотите добиться большего? – Я догнал продирающегося сквозь толпу Крабина.

Он повернулся ко мне и широко улыбнулся, явно радуясь тому впечатлению, которое произвело на меня увиденное.

– Неплохо, а?.. – Он ударился плечом о спину слегка возвышавшегося над толпой парня с черными, стянутыми в несколько конских хвостов волосами. Тот резко обернулся, Крабин тоже. – Прошу прощения, – бросил он и двинулся в обход опоздавшего на несколько поколений хиппи.

– Ах ты дерьмо… – начал было парень, но не успел ни договорить, ни сделать что-либо еще.

Правая рука Крабина метнулась вперед и вверх, словно молния. Я подумал, что он ударит растопыренными пальцами в глаза нахалу, но прежде чем моя мысль успела сформироваться до конца, детектив применил довольно оригинальный прием – средний и безымянный пальцы вонзились в нижние веки, мизинец и указательный погрузились в щеки, вынуждая хиппи раскрыть рот, но большой палец, упиравшийся снизу в мягкую часть подбородка, удерживал рот жертвы полуоткрытым. Крабин приблизил лицо к вытаращенным глазам ошеломленного парня.

– Да, согласен, тут грязно, – процедил он. – Но только потому, что нам приходится держать тут всякие отбросы вроде тебя. Иначе здесь было бы чисто, мило и приятно. Даже ты, вонючий помет, постригся бы и помылся, прежде чем являться к нам на беседу. И все было бы просто прекрасно! – Он на секунду сильнее надавил всеми пятью пальцами, резко встряхнул хиппи и отпустил его лицо.

– Я буду жаловаться, – прохрипел парень, потирая глаза рукавом обшитой густой бахромой куртки. – Я приду с адвокатом…

Крабин, который уже успел сделать шаг вперед, остановился и повернулся к плачущей жертве.

– Попробуй, – коротко сказал он и пошел дальше, а я вынужден был мысленно признать, что никогда не слышал лучшего исполнения классической угрозы-приказа-обещания-предложения. Я наверняка бы не воспользовался советом Крабина; мускулистый хиппи тоже не был похож на идиота, он даже не стал бросать угрозы в спину победителю, что в общем-то было обычным делом для таких, как он. Неожиданно у меня возникло непреодолимое желание повторить прием Крабина. Я был выше его, и пальцы мои наверняка были Длиннее, но я трусливо отказался от шанса потренироваться на живой модели. Что ж, в конце концов, всегда остается зеркало…

Крабин уже стоял возле решетки, отделявшей помещение полицейского участка от той его незаменимой составляющей, которая называется изолятором. Он держал цифровой ключ возле щели замка и ждал меня. Я махнул рукой – мол, уже иду, и ускорил шаг. Крабин вставил ключ в щель и сразу же выдернул. Невидимые магниты выпустили из своих объятий засовы, и решетка с мягким щелчком открылась. Пройдя несколько шагов по коридору, мы остановились перед дверью, кажется, перед второй, считая от решетки. Крабин посмотрел на меня, и мне снова показалось, будто он хочет мне что-то сказать, но он снова промолчал. Открыв дверь камеры, он вошел первым. Я шагнул следом. Жена Красински, бывшая служащая полиции и неудачливая – к счастью, прежде всего для себя самой – похитительница детей, сидела на койке, обхватив руками колени и всем своим видом изображая раскаяние. Густые волосы полностью заслоняли лицо, а когда она подняла голову, я понял, что мне хотел сказать Крабин. Глаза! Маленькие и посаженные столь близко друг от друга, что она могла бы обоими смотреть в телескоп. Я в жизни не видел столько злобы в чертах лица. Похоже, она постоянно злилась на весь мир, не исключая самой себя. Одна из тех, которые страстно любят читать руководства по сексологии как для женщин, так и для мужчин, и лишь затем, чтобы случайно не воспользоваться содержащимися в них советами. Она окинула взглядом Крабина, затем долго рассматривала меня, но я не ощутил ничего похожего на гордость или благодарность, скорее легкий страх, что эта женщина могла бы оказаться моей знакомой.

– Оуэн Йитс… Мадлен Красински, – представил нас Крабин. – Мистер Йитс хотел бы поговорить с вашим мужем.

– Где мой адвокат?

– Не знаю, ведь вы ему звонили?

– Ничего не скажу, пока он не приедет.

– Конечно, у вас есть такое право, но я задал вопрос, совершенно не относящийся к вашему делу, так что вы могли бы нам помочь.

– Я жду адвоката! Крабин тихо вздохнул.

– Я буду помнить о вашей готовности к сотрудничеству…

– Я хочу адвоката.

– … а также о том, что вы затрудняете следствие, – закончил он.

– Где адвокат?!

– Ладно, пошли. Поговорю с ней, когда она будет уже в тюрьме штата. – Я шагнул к двери и закончил, уже через плечо: – У меня там есть знакомые надзиратели, они могут заставить говорить даже тюремный матрас.

Я вышел, внимательно прислушиваясь, но Мадлен вновь включила пленку с требованием адвоката. Крабин вышел из камеры, кипя от ярости. Если бы дверь можно было закрыть вручную, он показал бы всему миру, что такое по-настоящему хлопнуть дверью.

– Вот сука, а? – сказал Крабин, не пытаясь говорить тише. Я кивнул. – Господи, да у нее глаза горят от злобы, этот твой Красински, видимо, немалый идиот, если впустил в свой дом эту дрянь.

Я пожал плечами:

– Красински я не знаю, я его только ищу. Но – тут я с тобой согласен – эта дамочка добавила несколько колоритных черточек к портрету Джереми.

Мы вернулись в зал комиссариата. Крабин показал на свой кабинет, но мне уже нечего было там делать, о чем я и сказал Крабину.

– Оставь свои координаты, чтобы по причине прирожденной лени я не забыл сообщить тебе о чем-нибудь важном.

– Буду благодарен, – ответил я. Достав из кармана бумажник, а из него визитку с магнитной полосой, я вставил ее в ближайший телефонный аппарат. – Ясно, что в твою лень я абсолютно не верю. – Я вынул визитку, пожал руку Крабину и вышел.

7

Сперва я полтора часа искал Будду и ждал его, а потом мы двое суток мотались по городу, пытаясь отыскать хоть какой-то след, оставшийся после Юра Хоб-бера, но не нашли ни единого – казалось, будто кто-то уничтожил все, что свидетельствовало о его пребывании в этом мире. Мы вернулись домой.

8

Я уже час приводил в порядок заметки, которые собирался развернуть в повесть, причем настолько для меня интересную, что я впервые намеревался отказаться от Оуэна Йитса в качестве главного героя. Откровенно говоря, должен признаться, что причиной тому был прежде всего мой недавний гость из Европы, принесший мне странный привет из прошлого века; другое дело, что свою идею я вынашивал больше года, и она уже начинала требовать решительных действий. Именно поэтому я разделил экран на две части, в одной я набрасывал план интриги, и это шло у меня медленно, на другую же половину я переносил сценки, фрагменты диалогов, описания героев, обрывки пейзажей и прочее, из чего в конечном счете должна была возникнуть Повесть. Собственно, я только что в очередной раз сохранил текст на диске и сидел, довольный собой, прихлебывая кофе и глядя на экран. За окном слышались голоса Пимы и Будды, разговаривавших, насколько я мог понять, о способах пересадки сирени на дикую разновидность чего-то там. Потом хлопнула калитка, радостно залаяла Феба, и кажется, даже пискнул кто-то из ее щенков. Вернулся Фил. Я затушил сигарету и подошел к окну. Фил как раз спрыгнул с колен матери, ткнул пальцем в бок Будду и помчался за Фебой, но остановился на полушаге, когда Пима открыла рот.

– А! – увидел он выражение лица матери. – Ладно, не буду бегать, но знаешь, что было, когда мы возвращались из школы? Керсой высовывался в окно все время, ага? И мистер Ингольт, знаешь, тот толстый шофер, который все время фыркает носом, а когда Но-эми как-то раз хотела…

– Фил?

– Ага, ну да, так вот… Мистер Ингольт сказал Кер-сою, чтобы он не высовывался, но Керсой не послушался, тогда мистер Ингольт так по-своему фыркнул, остановил автобус и рассказал про одного мальчика, это было неделю назад в новостях… – Он начал отдирать зубами заусенец на указательном пальце левой руки, присел и пальцем другой руки потрогал валявшуюся на дорожке гусеницу, потом поменял руки и сунул палец в рот. Одновременно он продолжал говорить, не отрывая взгляда от неба, крон деревьев, крыши, пролетающих птиц и насекомых. – Почему вы никогда не разрешаете мне смотреть ночные новости? Ой, извини, я уже кончаю, а может, ты видела? Там было про мальчика, который все время высовывался, и один раз он встретил другого мальчика, который тоже высовывался, и они ехали навстречу друг другу, и ударились головами, и вроде там была куча трупов. А мистер Ингольт…

Я спрятался за стену, чтобы они не слышали моего смеха, но видел широко раскрытые глаза Пимы и ее умоляюще протянутые руки.

– А знаешь, как зовут глухих баранов? – прервал Фила Будда.

– Мистер Ингольт… – Фил замер с открытым ртом. – Глухих баранов? Не знаю…

– ГЛУУУХИИИЕ БАРРРАААНЫ! – неожиданно взревел Будда. Пима подпрыгнула, а Феба вскочила и побежала к щенкам.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся мой сын. Отбросив мысль о том, чтобы отправиться за дом, он медленно вернулся к Пиме, поцеловал ее в щеку и посмотрел на Будду. – Подшучу над Джимом. – Он покачал головой и вдруг, что-то вспомнив, галопом помчался прочь, но тут же снова остановился в шаге от угла дома. – Мам? Думаешь, я не знаю, что мистер Ингольт над нами шутил? Он исчез из поля зрения. Феба снова радостно залаяла. Я покачал головой и вернулся к клавиатуре, но вдохновение или желание работать, а может быть, и то и другое меня покинули. Тупо посмотрев на устало моргающий курсором экран, я махнул рукой, взял термос с кофе и пошел вниз. Пима и Будда разбросали на столике бирюльки, новейшее развлечение, откопанное откуда-то из древних времен – «расслабляет, стимулирует выделение адреналина в малых дозах, успокаивает нервы, развивает реакцию и пространственное воображение», одним словом, универсальное средство, – и вглядывались в бесформенную груду палисандровых палочек, Будда – напряженно, Пима – с молитвенным выражением на лице, словно говоря: «Господи, сделай так, чтобы я случайно чего-нибудь не задела!» Я подошел к ним походкой человека, ступающего босиком по хрустальным бокалам.

– Знаете, – прошептал я, – в новостях передавали, какой-то мальчик высунулся из окна поезда и ударился головой о девочку, которая тоже высовывалась из окна?..

– Не из поезда… – пробормотала сквозь зубы Пима, поглощенная извлечением бирюльки из кучки, – а из автомобиля. И не о девочку, а о другого мальчика… – Она подняла голову и посмотрела на меня так, словно на носу у меня болтались искусственные крокодильи челюсти. Будда громко захохотал, пошатнулся и свалился со стула, толкнув столик, бирюльки загрохотали по полу. – Есть такое слово «идиотичность»? – Я пожал плечами. – Как мне еще сказать: «Твой идиотизм меня убивает»?

– Гм… Может, так: «Я люблю тебя за то, что ты такой», – предложил я.

Я выдержал ее долгий взгляд и когда уже начал беспокоиться, она встала и спокойно сказала:

– Я люблю тебя за то, что ты такой.

Я привлек ее к себе и поцеловал. Откуда-то снизу, с газона, послышалось тихое: «Это переходит все границы…», сбоку же донесся понимающий голос Фила:

– Так я и зна-ал…

Я подхватил Пиму на руки. Будда поднялся с земли и приставил стул к столику.

– Что там этот шельмец знал?

– Это его постоянная реакция на поцелуи в фильмах. – Я чмокнул Пиму в шею и поставил на землю. Она машинально поправила прическу, и я с удивлением отметил, что она покраснела – хотелось надеяться, что от радости. – Когда-то Пима ему сказала, что в поцелуях нет ничего плохого, что мы тоже целуемся, в ответ на что услышали, что по-настоящему взрослые не целуются, только в кино, и долго не хотел менять своего мнения.

– Ха! Я тогда был маленький, но теперь уже знаю!.. – крикнуло наше сокровище, выбегая из-за угла.

– Ну ты у нас все знаешь! – хором воскликнули мы, включая Будду.

– Ага! Поиграем?

– Зачем спрашиваешь – ведь ты все знаешь? – хитро спросил Будда.

– Я не спрашиваю, – гордо выкрикнул наш отпрыск. – Я вас информирую.

Мы играли до обеда. Потом я взял Фебу на поводок, и мы пошли с Буддой прогуляться в ближайшем парке. Собака, казалось, не помнила о том, что меньше недели назад родила троих щенков, и требовала покидать ей палку, но я позволил лишь немного ее поносить и поздороваться с несколькими породистыми знакомыми. Будда молчал, а я даже не думал, лишь воспринимал окружающий мир – желтеющую зелень, крики детей и возгласы матерей и нянь, лай собак и радостный скулеж, перемежающийся предупреждающим ворчанием. Я не думал ни о чем.

– И что будем делать дальше? – спросил Будда после часа размышлений.

– Честно тебе скажу – не знаю.

– У тебя нет доступа к данным полиции? ЦБР? Ведь как-то же ты распутываешь свои загадки?

«Глупость, – подумал я, – это единственное, что другие люди не пытаются у нас отобрать, даже если им недостает собственной». Я с трудом удержался от того, чтобы не высказать вслух суть своего социофилософского открытия.

– То, что знает полиция, давно знаю и я, что касается ЦБР, то как раз сейчас моих знакомых нет в городе, а я не собираюсь вламываться в их реестры со столь тривиальным делом. А что касается третьего вопроса… – я подержал палку на уровне плеча, чтобы дать Фебе возможность хотя бы несколько раз подпрыгнуть, – то почти всегда кто-то подсказывает мне ответы и достаточные улики. На это я рассчитываю и в данном случае.

– Все это слова… – Будда пнул валявшийся на дорожке каштан, Феба рванулась вперед, словно лошадь на старте, шарообразный плод, подскакивая, скатился на газон и замаскировался среди нескольких десятков килограммов таких же плодов. Феба недоверчиво посмотрела на груду каштанов, а затем начала осторожно искать свой. – Скажи честно, у тебя есть какая-то идея или нет?

– Единственная наша идея – Красински.

– Да, только если эта… Как там ее зовут?

– Мадлен, я тебе уже говорил.

– Может быть. – Он махнул рукой. – Я забыл, впрочем, неважно. Если Мадлен упрется и не треснет?

– Расколется, – машинально поправил я и тут же сообразил, что меня поймали в любимую ловушку. Я махнул рукой и продолжил: – Тогда придется еще раз подумать… – Я увидел зарождающийся на его лице протест и предупредил взрыв, подняв руку. – Погоди, что-то мне говорит, что наш новый знакомый, детектив Крабин, был несколько обижен отказом Мадлен. Могу поспорить, что он сейчас активно ее обрабатывает. Такой уж это тип – профессиональный и дотошный, подобного рода мелочи его раздражают. И он отдает себе отчет в том, что ее муж действительно нам нужен. Как поступает в такой ситуации настоящий профессионал?

– Но… Меня это тоже раздражает, я имею в виду ожидание. Как сказал кто-то умный, ожидание дает неплохие результаты исключительно в торговле антиквариатом.

У меня было хорошее настроение, и я мог, как мне казалось, до бесконечности терпеливо объяснять смысл своих поступков. Я причмокнул, подзывая Фебу, которая в растерянности стояла над грудой каштанов, наконец она схватила первый попавшийся и побежала к нам. Через несколько шагов ей стало стыдно, она выплюнула каштан и отвела взгляд.

– Раздражаться мы начнем через несколько дней, нужно дать судьбе какое-то время – не могу же я от нее требовать, чтобы она занималась исключительно моими делами.

Он искоса посмотрел на меня, расправил плечи и глубоко вздохнул, оглядываясь по сторонам.

– У меня постоянно создается впечатление, будто ты считаешь меня идиотом.

– Ну, ты же знаешь, почему так мало тех, с кем я могу сотрудничать, – я поступаю так, как считаю необходимым, в соответствии с какими-то разумными для меня предпосылками, а если таковых нет, то поступаю, может быть, и неразумно, но опять-таки так, как чувствую. Я не умею и не хочу объяснять собственные поступки. По этой причине большинство людей полагает, что я считаю их идиотами. А интуицию объяснить невозможно.

Он снова вздохнул. Я едва не сделал то же самое. Феба опередила нас, пустила струйку на какое-то важное место, огляделась, не бежит ли к ней кто-нибудь, кому тоже хочется обозначить здесь свое присутствие, и, видя, что угрозы нет, подбежала к нам и с надеждой посмотрела в глаза.

– Возвращаемся, – решил я. – У нее свои обязанности.

Какое-то мгновение мне казалось, что Будда возразит, выскажет презрение к собакам и потребует от меня достойной человека позиции, но он то ли совладал со своим возмущением, то ли мне лишь казалось, что он не любит Фебу. Что же касается Фебы, то она наверняка не испытывала к нему теплых чувств, делая вид, что его не существует в ее мире. Его появление пришлось как раз на тот момент, когда ее мир сузился до щенков.

– Ты в самом деле не можешь ничего придумать?

– Слушай, мне кажется, что ты знаешь, чего от меня хочешь, и пытаешься меня к этому подтолкнуть. Причем делаешь это крайне примитивно – молчишь, когда я делаю то, что ты одобряешь, и начинаешь ныть, когда я сворачиваю с намеченного тобой пути. Как раз тот случай, чтобы ты мне рассказал, в чем, собственно, дело…

– Откуда это тебе пришло в голову?

– Из Нэшвилла! – иронически буркнул я и со всей силы пнул каштан. – Брось! – рявкнул я Фебе. Она слегка расслабилась и с интересом посмотрела на меня. – Пошли домой, – сказал я ей. – Дома подумаем, хочется ли мне еще играть твоими картами, ибо что-то мне кажется, что они крапленые. Я говорю серьезно. – Феба внимательно смотрела на меня, пытаясь по интонациям голоса понять, что я имею в виду. Я наклонился и на ходу погладил ее по загривку: – Естественно, я не тебе.

Я выпрямился и посмотрел на Будду. Он шел, глядя на серый потрескавшийся асфальт аллеи, стиснув зубы. Если бы я искал доказательства в подтверждение своих подозрений, то именно в этот момент отказался бы от их поисков. Я облегченно вздохнул и осторожно замедлил шаг. Будда, не замечая этого, продолжал идти вперед. Найдя в кармане сигареты и стараясь не шуршать оберткой, я закурил. Будда опережал нас с Фебой на два шага, направляясь прямо к развилке из трех аллей. На маленькой площадке танцевали в тишине две пары в наушниках – словно я смотрел фильм с выключенным звуком. Кто-то из танцоров шаркнул подошвой по асфальту. Будда поднял голову и нервно огляделся по сторонам.

– Ну что ты так разозлился? – мрачно буркнул он. – Дашь мне еще немного времени? У меня есть своя теория, но я не хочу тебя в нее втягивать. Знаешь, она достаточно головоломная. Если ты до этого не додумаешься, то я с тобой поделюсь, а если сам придешь к тем же выводам, то это уже будет кое-что. Хорошо?

– Сколько?

– Немного. Ты же сам признался, что оказался в тупике. Долго ждать нет смысла, может быть, два дня?

Может быть, это и мания величия, но я подумал – подожду пару дней, пусть. Наверняка кто-то где-то решит, что не может оставить Оуэна Йитса без данных. Было бы нечестно исключить меня из игры лишь из-за отсутствия каких-то сведений. Множество людей существуют вообще ничего не зная, им это не мешает, но почему именно я должен быть жертвой?

Я остановился, пропуская кружащуюся в танце пару. Девушка успела мне подмигнуть. Я не успел.

– Оле! – воскликнул я. – Ладно. Пошли домой.