Текст книги "Прививка от ничего (сборник)"

Из пункта, А в пункт Б

Время встречи изменить нельзя

– Да чего тут ехать? – нервно приговаривал Михалыч. – Восемь часов и мы в Питере.

Мы ждали мою жену уже полтора часа.

Заправленные машины стояли около офиса. Авто Михалыча более напоминало грузовое – наш друг Аркадий захватил с собой тысячу необходимых вещей, бутерброды, огурцы и даже девушку. Как будто мы собирались ехать в какую-то глушь, где нет ни кафе, ни девушек. Впрочем, мой автомобиль тоже нельзя было назвать свободным – весь гардероб супруги сопровождал её в поездках любой длительности.

Когда в залитой солнцем, пыльной перспективе столичного проспекта появилась моя жена, всем стало понятно, почему она не могла приехать раньше. Как можно начинать такое путешествие с неидеальным макияжем и кое-как уложенной чёлкой? В какую муку превратились бы сотни километров пути, если бы тушь для ресниц легла неровно. Причём в муку не только для жены, но и для окружающих. Именно поэтому вместо традиционных для такой ситуации извинений, кажется, даже вместо приветствия, мы услышали:

– Ну, мальчики? Чего стоим? Я готова!

Начало пути

Итак, через полтора часа мы тронулись. И сразу же попали в пробку, потому что последний рабочий день многотрудной недели подходил к концу, столица выдвигалась на дачи… А в пробке моё авто сразу же выказало явное нежелание путешествовать. Двигатель стал чихать и глохнуть.

Тут я впервые оценил захваченные с собой рации:

– Полет-2, я Полет-4! Михалыч, держись ближе к обочине, могу встать…

Скоро рации заговорили снова:

– Полет-4, я Полет-2! Жека, выползаем на разделительную, а то все выходные тут проведём…

На разделительной, действительно, машины двигались быстрее. Рации бодрым голосом Михалыча хвалили единственно верное тактическое решение. Вдруг голос стал озабоченным:

– Полет-4, я Полет-2! Упёрся в гаишную машину, снова уходим на обочину…

Не прошло и двух часов, как мы вырвались на свободное пространство Ленинградского шоссе.

Расставание с мечтой

Только мы набрали крейсерскую скорость, раздался громкий хлопок, машину стало мотать из стороны в сторону. Едва удержав руль, я осторожно съехал на обочину. Взорвавшееся колесо после трудного торможения напоминало старенькое боа.

Домкрат глубоко зарывался в песок, не давая поднять машину. Пришлось откатить её на другое место. Потом ещё раз. И ещё раз…

Жена по моему поручению бродила вокруг в поисках какой-нибудь доски, которая могла бы создать подобие твёрдой почвы. Проезжающие в это время оценивали макияж супруги. Мой же состоял из чёрных полосок грязи, украшенных стразами пота.

Прошёл ещё час. После короткого совещания мы решили, что идея уйти с работы чуть пораньше и за один вечер доехать до Питера потерпела фиаско. Добраться до сколь-нибудь цивилизованного места на середине пути и заночевать – таков был наш новый план.

Вышний Волочёк

Единственная гостиница этого города расположена на его единственной улице. Наверное, улица там не одна… Но эта – единственная в понимании жителя любой из столиц.

Закинув вещи в номера, мы спустились в кафе. Такие заведения обычно больше напоминают кухню в типовом блочном доме. Пара столов, накрытых скатертями в красную клетку, обязательно декорируется полевыми цветами в пластмассовых стаканах. Салфетки выдаются по требованию, о зубочистках лучше не спрашивать. Зато цены не просто радуют, а приятно изумляют. Договорённость не пить на трассе была прервана возгласом Аркадия:

– И две бутылки водки, пожалуйста!

Впрочем, это позволило после трудного дня быстро забыться почти здоровым сном.

Утро

Невозможно понять, когда наступает утро в таких вот городках. Но когда ты просыпаешься, становится ясно, что день в самом разгаре.

Мы позавтракали и спустились к машинам. Завелись. Точнее, Михалыч завёлся. Я же тупо поворачивал ключ.

– У! – сказал Михалыч. – Открывай капот.

Купленные перед поездкой высоковольтные провода представляли собой печальную картину. При попытке снять провод со свечи он просто рвался.

Вы когда-нибудь пробовали найти магазин запчастей ясным субботним утром в Вышнем Волочке? И не пробуйте!

Потеряв всего полтора часа, мы снова двинулись в путь.

Новгород Великий

Тем не менее, впереди было ещё много времени, и мы решили осмотреть красоты древнего Новгорода.

Развалины средневековых сооружений отличаются от современных городских стен отсутствием рекламы. И кое-где – более ухоженным видом. Поэтому новгородский кремль нас не впечатлил, и мы решили осмотреть ближайший к нему ресторан.

Обед всегда положительно влияет на настроение путешественников. Если, конечно, на глазах у двух водителей никто не заказывает 150 граммов водки к борщу… Этого мы не могли простить Аркадию ещё год.

Впрочем, следующие несколько часов я думал совсем о другом…

Наугад

От Новгорода до Питера примерно 170 километров. С учетом неплохой дороги это расстояние преодолевается за два часа. Конечно, при условии нормальной погоды.

Нельзя сказать, что пошёл дождь. Скорее, он упал – плотным, тяжёлым потоком, в котором нельзя было разобрать отдельных капель. Пробежав десяток метров, мы вымокли до нитки.

Я завёл двигатель и включил дворники. Нервно дёрнувшись пару раз, они предательски замерли. Предохранитель был в порядке. Я открыл капот и попробовал замкнуть схему без реле – при таком дожде меня вполне устраивал постоянный режим работы стеклоочистителя. Дворники, как бы издеваясь, дёрнулись ещё раз и замерли навсегда.

Лобовое напоминало стекло в туалете плацкартного вагона – сквозь мутную пелену с трудом угадывался силуэт впереди идущей машины и два её габаритных огня. Я взял рацию:

– Полет-2, я Полет-4! Михалыч, иду за твоими габаритами, скорость 40.

Последний бросок

Наверное, я напоминал храброго лётчика, идущего на таран. Вцепившись руками в руль, я почти прижался к лобовому, чтобы видеть две заветные красные точки – единственное, что я мог разглядеть на дороге. Сначала начали болеть глаза, потом – поясница. Всё же, на таран идут несколько секунд, а не два часа.

За 50 километров до города нас обогнал двухэтажный туристический автобус. Огромный белый красавец шёл сотню, переливаясь огнями по всему периметру. Такой шанс нельзя было упускать. И я рванул за ним.

– Полет, бля, четыре! – заверещала рация. – Ты куда?

– Спокойно, Полет-2. Осталось недолго.

Когда мы въехали в город, я уже не мог реагировать на сигналы светофоров. Тем более что красные огоньки вызывали у меня только положительные эмоции. Деликатные питерцы пропускали сумасшедшую колонну с московскими номерами.

Подъехали к дому. Я заглушил двигатель, почти лег в водительском кресле и закрыл глаза. Я бы, наверное, уснул, если бы не решительный голос Аркадия:

– Водки! Стакан!

Всё-таки, хорошо, что он столько взял с собой в дорогу.

Вместо послесловия

Утром мы купили пива и пошли гулять в парк. Среди многочисленных аттракционов были столь любимые детьми электромобили.

– Михалыч! – сказал я. – Надо сделать то, о чем я думал всю дорогу… Иначе у меня возникнет комплекс.

Мы уселись в тесных автомобильчиках. Как только аттракцион заработал, я разогнался и со всего размаха влетел в Михалыча сзади. От неожиданности он чуть не выпал из кресла. Потом обернулся и виновато сказал:

– Извини. Я габариты забыл включить…

Окончательное позиционирование

Это может показаться странным, но в СССР существовал вполне приличный брендинг. Одним из примеров крепкого (в прямом и переносном смысле) бренда могут служить папиросы «Беломорканал». Сейчас, конечно, образ этих легендарных «палочек здоровья» несколько растворился в непрерывном потоке импорта, рекламных субститутов (типа сигарет «Флагман») и просто попыток сделать новый российский бренд. Но до сих пор, когда я вижу прилично одетого человека с «Беломором» в зубах, я многое могу сказать о его характере, эстетических взглядах, миросозерцании и других сторонах многогранной натуры.

Находясь во власти подобных нелёгких размышлений, я решил купить «Беломор». Когда-то я его очень любил. Было удобно курить его на работе, когда главным становится время и частота перекуров. Было приятно курить его на вечеринках, когда на первый план выходит философское понятие «крепости» всего сущего. Более того, экономия на «повседневном» куреве позволяла тешить эстетические чувства, покупая вечерами «баснословно» дорогие импортные сигареты.

Впрочем, те времена, о которых я вспомнил, были провалом бренда «Беломор». Финансово окрепшие личности были готовы курить хоть женские, но дорогие сигареты. В начале девяностых даже зажигалка могла служить предметом социальной идентификации. И вот тут я торжествовал. Дело в том, что друг привез мне из США зажигалку Zippo. В СССР в то время даже подделки ещё не появились. Zippo можно было увидеть только в фильмах – рядом с мотоциклами, полногрудыми красавицами и стрельбой из револьверов. Поэтому я с радостью откликался на пренебрежительное: «Эй, парень, дай прикурить!» Перекладывая «Беломорину» из одного уголка рта в другой, я доставал Zippo и с умилением смотрел, как дорогая сигарета, так и не исполнив своего предназначения, падает в грязь из удивлённых, «финансово окрепших» губ.

Так вот, я решил купить «Беломор». Шесть рублей – слишком мало для такого бренда. Мне кажется, это не соответствует концепции. Знакомая продавщица подняла на меня удивлённые глаза, поскольку прекрасно знала, что я курю красный «Винстон». Я почувствовал необходимость объясниться. Точнее, я почувствовал, что от моих слов, от моих действий зависит эта самая концепция – позиционирование бренда «Беломор». И я с уверенностью произнёс:

– Пачку «Беломора» и четыре бутылки «Гиннеса», пожалуйста…

Анфас и профиль

Когда на вопрос жены «где ты был всю ночь?» тупо отвечаешь «у Даши» – значит, день не задался.

Страшно болела голова. Внутри всего организма росла исполинская новогодняя ёлка. Видимо, уже наряженная. Накануне я заехал на корпоративный праздник в знакомую фирму. А сегодня, 30 декабря, мы уезжали большой компанией в дом отдыха.

Крики жены я прервал спокойным: «Отстань, мне ещё за руль». И проследовал в душ.

Положение было тяжёлым. Вчерашний вечер вспоминался с трудом, а сегодня предстояло кружить по Москве, собирая всю компанию с пожитками. Пиво светило только поздно вечером. До выезда оставался час.

Грузить в машину ящики со спиртным, глотая слюну, – работа, требующая самоотречения. Водку в дом отдыха решили не брать – сделать подарок жёнам. Поэтому машина быстро заполнилась виски, джином, текилой, абсентом и маленьким пузырьком спирта в медицинских целях. Никакой водки!

Из Москвы выехали часов в шесть, когда повалил тяжёлый, мохнатый снег. Он красиво летел прямо навстречу машине. Чёрная мгла неосвещённой трассы, в которой кружились мириады снежинок, напоминала звёздное небо. И оно было так близко!

Я ехал и думал о сложившейся ситуации. Если смотреть правде в глаза, как бы анфас, то я был неправ. Не предупредил, что мы всей компанией едем к Даше, продолжать праздник. А если повернуть ситуацию как бы в профиль, то получается, что с Дашей ничего и не было. Значит, на меня зря орали. А я сейчас веду машину, хотя мне плохо. И вообще, я имел право «оторваться» после беспрерывной, изматывающей работы.

Мои нелёгкие рассуждения прервал звонок Дениса:

– Выходи вперёд, у меня свет отрубило, вообще дороги не вижу…

Я пошёл первой машиной, периодически теряя «створ» незнакомой трассы, засыпаемой снегом. Теперь «звёздное небо» оказалось прямо передо мной. Это было одновременно красиво и страшно. Было так завораживающе, что я бросил свои рассуждения про анфас и профиль.

Оставалось ещё километров десять, когда правый дворник слетел с поводка и исчез в снежном водовороте. Как мы добрались почти на ощупь, не знает никто. Нужно было разгрузить машины, отогнать их на стоянку и только тогда припасть губами к вожделенной банке пива. Счёт шёл уже на минуты.

Полуторатонный Фольксваген Дениса деловито рыл снег, как собака на прогулке. Мы толкнули его на несколько метров вперёд, но он и там продолжал выбрасывать фонтаны снега из-под колёс, не двигаясь с места. То же самое повторилось и через десять метров, и через пятьдесят… До стоянки машину пришлось нести почти на руках.

Отдышавшись, я решил спросить:

– Диня, а что у тебя за резина?

Денис гордо поднял голову, чтобы описать все достоинства своих шин:

– Спортивные, низкий профиль, – и потом добавил уже менее уверенно, – летние, лысые…

Перелом

Мы играли в волейбол по средам, после работы.

Это не было «большим спортом», максимум – физкультурой. Но в основном – приятным развлечением приятной компании. На два часа менеджеры, сисадмины и сетевики, руководители отделов и их подчинённые превращались просто в игроков. В эти 2 часа можно было зло сказать генеральному директору:

– Саша, блин, что ты творишь? Страховать нападающего кто будет?

И он виновато опускал голову.

После волейбола – час сауны. В ней тоже люди не делятся на руководителей и подчинённых.

В общем, эти спортивно-оздоровительные среды были неплохим тим-билдингом. Происходил какой-то перелом в отношениях, все становились доброжелательными и лёгкими.

Я был очень увлечён волейболом, иногда забывая, что люди пришли развеяться, а не поставить рекорд. Иногда даже покрикивал на партнёров. За что, видимо, и был наказан…

Мы разыгрывали с Аркадием сложную комбинацию у сетки. Мне предстояло «взлететь» рядом с ним, в строго определённом месте, а ему – отдать точный пас прямо мне в руку. В теории это выглядит очень красиво – быстрая комбинация, мгновенный удар… Но практика нас подвела. Нет, мяч я забил. Но приземлился частично на кроссовок Аркадия. Нога подвернулась. Мне показалось, что хруст был слышен по всему залу. В глазах потемнело, и я оказался на полу.

Как меня вели в раздевалку, помню смутно. У кого-то очень кстати оказалась с собой бутылочка коньяка. Минут через пятнадцать я уже пришёл в себя. Оделся и, почти не наступая на травмированную ногу, заковылял на улицу. Ни о каком метро не могло быть и речи – нужно было ловить машину.

Я вспоминал другие травмы – свои и чужие. В принципе, с ногой не могло случиться ничего страшного. Вот когда я в юности повредил колено – это было ужасно. А голеностоп что? Вон, Аркадий на гипс надевал мои кроссовки, на три размера больше своих, и бегал за выпивкой. А мама вообще с переломом ноги убирала квартиру.

Пока я так себя успокаивал, показался проспект. Машин в 11 часов вечера было очень мало. Редкие легковушки не останавливались возле молодого человека, стоящего на одной ноге. Действительно, чего ожидать от человека на двух ногах – вполне понятно. А человек на одной ноге – всегда подозрителен.

Я уже стал терять надежду, когда возле меня затормозил новенький красный Ferrari. Я даже подумал, что он просто припарковался, водитель сейчас пойдёт по делам, совершенно не замечая меня. Но стекло медленно опустилось и в полумраке роскошного салона послышалось заветное «Тебе куда?»

Я назвал другой конец Москвы. Возражений не последовало. Я насторожился. Денег у меня с собой было немного. Поэтому хотелось уточнить стоимость поездки заранее. И я задал какой-то неловкий вопрос:

– А сколько надо денег?

Водитель Ferrari вздохнул и скептически посмотрел на меня. Потом наклонился к открытому стеклу и доверительно сообщил:

– Сколько мне нужно денег, у тебя никогда не было и не будет. Поэтому садись – и поехали.

В голове у меня тоже произошёл перелом.

40 рублей и спекуляция

Через два месяца после окончания школы я оказался студентом Политехнического института. Зачем мне это нужно, стало непонятным уже через три года. А пока – почти весь наш класс просто перекочевал в соседнее здание. Ещё и стипендия полагалась.

Стипендия была небольшая – 40 рублей. Однажды мы с другом любезно согласились отнести стипендию заболевшей однокурснице. Но донесли только до ресторана. Взяли горячее. От салатов пришлось отказаться, что позволило заказать два по 100 коньяка. Кстати, друг потом на этой однокурснице женился. Хотя я бы так не переживал из-за сорока рублей.

Стипендию повышали вслед за инфляцией. На неё всегда можно было купить ровно одну бутылку коньяка. Мы пытались подрабатывать, разгружали вагоны, но разбогатеть всё равно не удавалось. И тогда мы с приятелем решили стать спекулянтами.

Заняв 40 долларов у знакомой, мы отстояли огромную очередь и купили ящик портвейна. Встали около метро и принялись спекулировать.

Две бутылки пришлось отдать милиции. Ещё две – местным хулиганам. Две бутылки мы выпили – первую от холода, вторую от огорчения. Продать удалось только одну – старенькой бабушке. И вдруг стало так стыдно и одиноко… Шёл снег, кружились ненужные снежинки. Близился Новый год. Мы переглянулись и пошли домой допивать остатки злосчастного ящика. Ещё и друзей позвали.

А 40 долларов так и не отдали. Знакомая собралась эмигрировать в Америку – обидеть американца такой мелочью мы не могли.

Любовь к животным

Наверное, я люблю собак. Потому что точно не люблю собаководов.

Я не понимаю, каким запасом лишней жизненной энергии надо располагать, чтобы каждый день, вне зависимости от погоды и самочувствия бродить полчаса по улице. Собаководы объясняют свою привязанность всегда одинаково: «Ну она же так меня любит! Самозабвенно, преданно… Радуется, когда я прихожу». Конечно! Собаке же не говорят, что приезжает тёща, поэтому надо идти в магазин, хотя по телевизору показывают футбол. Собаке не говорят, что надо встать из любимого дачного гамака и идти делать новый компост, хотя она только что открыла бутылочку холодного пива. При таком раскладе я, может быть, тоже любил бы людей и радовался их приходу, как собака.

Но главное, что в своей любви к питомцам собаководы умудряются раздвигать даже границы приличия. Между собой они совершенно спокойно обсуждают за столом, какой стул был у собачки на утренней прогулке. И совершенно не расстраиваются, если этот стул случился раньше прогулки, прямо в коридоре. Главное, чтобы он был хорошим. На мои вопросы, не желают ли они за ужином обсудить и мой стул, для чего я даже готов доставить им радость прямо в коридоре, – собаководы снисходительно улыбаются. Становится понятно, что я не причастен к какому-то таинству, не знаю простых, но очень важных вещей об этом мире…

Поэтому я собаководам не доверяю. А собак (как существ, вынужденных с ними общаться), наверное, люблю.

Именно поэтому во дворах я езжу очень медленно и особенно аккуратно. Собаководы, занятые беседами о рационе питания и особенностях дрессуры, часто отпускают своих питомцев и те кидаются буквально под колёса. Чего никак не хотят учитывать владельцы «шестёрок» и «восьмёрок». Они рады разогнаться до 50−60 километров в час и «почувствовать» скорость… Других шансов сделать это у них не имеется. А в маленьком закрытом пространстве двора они чувствуют себя пилотами Формулы-1. В то время как мой 136-сильный двигатель позволяет «почувствовать» скорость и за его пределами.

Так вот, я медленно и осторожно выезжал из двора, когда с диким лаем прямо под колёса кинулась левретка. (Или лИвретка? Даже не знаю, как это правильно пишется. Однако, слово точно больше, чем собака). Я ударил по педали тормоза. Новенькие шины намертво вцепились в асфальт. Машина послушно кивнула носом.

Собака выскочила из-под бампера и продолжала истерично облаивать открытое окно автомобиля, исходя на пену.

Подошедшая хозяйка поспешила меня успокоить:

– Не бойтесь! Она не кусается…

М-ебель

Когда квартиру покидают хамоватые рабочие, кажется, что всё самое страшное уже позади… Остаётся лишь разобраться с мебелью и насладиться свершёнными переменами.

И тут «на сцене» появляются производители и поставщики вышеозначенной мебели, к которым накопилось множество вопросов.

Почему в кухонный гарнитур стоимостью 2000 долларов нельзя без моего участия приклеить резиновые амортизаторы дверей за 23 рубля 50 копеек?

Услуга «бесплатная доставка до подъезда» адресована бомжам?

В мебели для прихожей крючки располагаются исключительно на двух уровнях: примерно 110−120 см и 170−180 см. Значит ли это, что ребёнок примерно с десяти до шестнадцати лет должен ходить, не снимая пальто?

Полки для обуви бывают исключительно двух типов: полностью закрытые и полностью открытые. Значит ли это, что люди делятся на тех, кому стыдно за свою обувь, и тех, кто ею гордится?

Что значит «диван с функцией сна»?

И, наконец, главный вопрос. Полки для обуви не предполагают места для женских, даже невысоких сапог. Значит ли это, что женщина в высоких сапогах на каблуке должна сразу идти к кровати? С «функцией сна» или без?

Конечно, ответов на эти вопросы не найдётся. Но сам их список полностью объясняет, почему в неоновых вывесках «Мебель» так часто не горит первая буква.