Текст книги "Прививка от ничего (сборник)"

Белые

Примерно в то же время наступили сложности с алкоголем. Риск отравиться различными «торговыми марками» добавлял адреналина к и без того весёлому действу. «Любимые» напитки сменялись ежемесячно, поскольку безнадёжно теряли качество и исчезали с прилавков. Информация о том, что можно пить, а что нельзя, менялась со скоростью биржевых котировок. Важностью же обладала куда большей.

Дольше всех, кажется, задержался спирт с чудесным названием «Рояль». Не думаю, что это было связано с качеством. Скорее, радовала низкая цена и возможность творчества. «Рояль» на апельсиновых корках. «Рояль» на кофейных зернах.

– А вы так пьёте или разбавляете? – слышалось не только от рабочих Кировского Завода, но от кандидатов и докторов наук, преподавателей, врачей…

Как-то раз мы сидели с другом на кухне и вкушали очередной водочный бренд. Он быстро закончился, не принеся желанного удовлетворения. Вероятно, в силу большого содержания воды.

– Слушай, – сказал я. – У тебя ж в холодильнике целая бутылка «Рояля». Доставай, а то как-то негостеприимно получается.

– Не могу, – со вздохом ответил он. – Это мамина.

– Спокойно, я договорюсь.

Мама его была воплощением рафинированной интеллигенции. Сотрудник Филармонии, она играла на любых инструментах, изъяснялась на изумительном русском языке, не понимала матерных анекдотов, а при слове «задница» густо краснела.

– Наталья Вадимовна, – начал я издалека. – Вы сегодня репетировать будете?

– Нет, – удивилась она. – А что?

– То есть, рояль Вам не нужен?

– Нет, а в чем дело???

– Эй, – крикнул я уже в сторону кухни. – Мама разрешила! Наливай!..

МОСКВА.net

Вы думаете, когда поезд не спеша вползает на Ленинградский вокзал, – это уже Москва? Вы думаете, что шумная, снующая, гудящая «площадь трёх вокзалов» – это Москва?

Вы думаете, Москва вообще есть?

Тогда пройдите метров пятьсот-семьсот влево от площади. По Краснопрудной, насчитывающей больше рядов, чем на многих заграничных хайвеях… Около метро «Красносельская» поверните снова налево и пройдите ещё метров пятьсот, в сторону Сокольников…

И вы окажетесь там, где машины проезжают один раз в пять минут. Там, где во двориках, среди листвы, сушится бельё. Там, где дородные мамаши зовут домой своих чад резким окриком с балкона. Где мужички играют на скамейке в домино, пока с того же балкона не раздастся тот же голос. Где сосед с его делами едва ли не ближе, чем жена и тёща. Где свадьбы и поминки справляют всем двором…

Идите, и когда над развевающимися простынями вдруг вознесётся звон колоколов соседней церквушки, зажатой пятиэтажками, станет понятно:

МОСКВЫ.net

ПДД

Майк был юношей впечатлительным. Если не сказать – экзальтированным.

Сегодня он мог быть влюблён и счастлив, назавтра – пытался покончить с собой, послезавтра – снова влюблён, но в другую, а ещё через день – впадал в запой от безответной любви.

Профессию Майк выбрал вполне подходящую – журналист. Действительно, умение «вдохновляться» любыми событиями – от войны на ближнем Востоке до постройки нового свинарника в Ленобласти, – возможность принимать их близко к сердцу, как личные, характеризует настоящего профессионала. Наверное, именно поэтому Майка занесло в рекламную журналистику, где факты играют второстепенную роль, а на первый план выходит умение «заразить» читателя своей убеждённостью.

Впрочем, к рекламе у Майка тоже были свои подходы. Я как-то пытался сотрудничать с ним. Содержание статей мы несколько раз обсуждали в баре, потом в чьей-то квартире, где кроме нас присутствовало двое мужчин маргинального вида и примерно пятнадцать женщин, на которых кроме декольте ничего не было… Нужно ли говорить, что продуманная таким образом реклама так и не увидела свет.

Майк привык, что его жизнь состоит из феерических, неправдоподобных историй. И пусть окружающие удивлённо цокают языками – это его реальность, его Правила дорожного движения. Если вообще можно говорить о правилах в применении к такому человеку. С правилами у него были особые отношения.

Однажды Майк возвращался домой пешком. Он сильно задержался в гостях и не успел на метро. Примерно на литр опоздал. Ватные ноги привычно вели его из центра города через Троицкий мост на Петроградскую.

Напротив Петропавловки Майк услышал милицейский свисток. С трудом запеленговав источник сигнала, он разглядел, что сквозь питерские сумерки в его сторону движется постовой с характерным полосатым жезлом. Бредущий пешком Майк не отнёс происходящее на свой счёт и продолжил движение.

Свисток повторился. На этот раз постовой отчаянно махал жезлом. Майк огляделся в поисках автомобиля, которому адресовалась эта выразительная жестикуляция. Но машин вокруг не было. Майк же был искренне убеждён, что он не за рулём, поэтому не может быть объектом задержания автоинспекции. Подумав, он прибавил шаг. Рассерженный постовой бежал к Майку, свистел изо всех сил и потрясал жезлом. Майк ещё раз задумался: если он находится в вертикальном положении, над ним нет крыши, а рядом с ним – двери, значит он не в машине. Отсутствие педалей под ногами и «баранки» с клаксоном дополнительно свидетельствовало о том, что он – не за рулём. Он, Майк, пешком…

В это время подбежал постовой:

– Лейтенант Иващенко. Почему превышаем?

– Я? – пролепетал ошарашенный Майк.

– Ага! Ещё и пьяный, – победно произнёс лейтенант. – Придётся пройти «дыхнуть в трубочку»…

Майк послушно поплёлся за лейтенантом к постовой будке. По пути он успел раз десять пообещать себе никогда больше не пить. Поскольку эта история выходила за грани не только обычной, но и его, Майка, логики.

В постовой будке было тепло. Пока Майк привыкал к яркому свету неоновых ламп, лейтенант достал откуда-то бутылку водки и произнёс уже менее строго:

– Дыхнём в трубочку? А то одному скучно…

Поговорили

Телефонный звонок всегда застаёт врасплох.

То есть, если сидеть напротив телефона и смотреть на него, он никогда не зазвонит. А вот если отвернуться, закурить сигарету и взять в руку чашечку кофе, с наслаждением затянуться и поднести чашку к губам, – обязательно раздастся звонок. Ты вздрагиваешь, сигарета – на полу, кофе – на рубашке. Но вместо того, что хочется сказать в такой момент, ты спокойно произносишь: «Алло!»

Так было и в этот раз. Приятный женский голос произнёс:

– Здравствуйте! Вас беспокоит компания Gullap. Меня зовут Кристина. Мы проводим исследование для одного из наших клиентов. Не согласились бы Вы уделить нам несколько минут и ответить на вопросы?

Исследования компании Gullap я неоднократно использовал в своей работе. Но никогда не участвовал в их создании. Кроме того, Кристина – красивое имя. Для кошки. Короче, я согласился.

Речь шла об известной фирме, выпускающей холодный чай. Тщательно скрывая тот факт, что из всех марок холодного чая мне наиболее симпатичны «Невское оригинальное» и «Хольстен», я тщательно отвечал на вопросы.

– Спасибо, – промурлыкала Кристина. – Может быть, у Вас есть какие-то пожелания, собственные мысли по поводу данной продукции?

– Да, – честно признался я. – Мне кажется, что неотчётливая концепция мерчендайзинга при фонетической схожести марки с названиями конкурентов ведёт к растворению бренда среди других продуктов данной товарной линейки…

Кристина долго молчала. Потом спросила почти шёпотом:

– Простите, а кем Вы работаете?

– Грузчиком, – ответил я.

Потом вспомнил, что на вопросы о благосостоянии в начале разговора ответил весьма положительно, и добавил:

– Элитным грузчиком…

магазIN

– Будьте добры, банку «Невского» и пачку красного «Винстона»!

– «Невское» – бутылку или банку?

– Банку.

– И что ещё? Я прослушала…

«Культурная столица» не всегда является столицей культуры обслуживания. Интересно, эта продавщица хотела бы, чтобы её так же «обслужил» стоматолог?

– Вылечите мне шестёрку снизу…

– Всё, семерку сверху удалил!

Покупая что-то, я всегда учтиво говорю продавцу: «Благодарю Вас!» Или – «Премного благодарен!» Ответы коллекционирую. Первое место прочно удерживает ответ «Угу».

Магазин как средоточие человеческого общения является и средоточием культуры этого общения. Или – беcкультурия, как повезёт. Иногда бывают приятные исключения:

– Будьте добры, банку «Невского» и пачку красного «Винстона»!

– Ой, а сигарет нету. Подождите, я сейчас спрошу в кафе напротив…

Я не успеваю ничего возразить, поскольку нахожусь в оцепенении.

Через три минуты у меня появляется пачка сигарет.

Через десять минут у продавщицы появляется букет цветов.

Впрочем, «отличаются» не только продавцы, но и покупатели.

Мама с мальчиком лет пяти «гуляет» по магазину. Сын ходить спокойно не может и «наматывает» круги недалеко от неё. В какой-то момент, не рассчитав, наступает ей на ногу. Раздаётся истошный вопль мамаши:

– Ну ёб твою! Как я теперь по городу буду ходить в грязных ботинках?

Теперь понятно, что такое культура?

Чуть-чуть

Антирадар – полезная вещь. Однако он не влияет на длину тормозного пути. Поэтому, когда я услышал предупреждающий сигнал, удалось сбросить скорость только до 125 км/ч. В этот самый момент довольный лейтенант уже появился из кустов, небрежно помахивая полосатым жезлом.

«Встреча с прекрасным» была неизбежна.

– Евгений Наумович, Вы ехали чуть-чуть быстрее, чем можно! – вежливо объяснил лейтенант.

– Да, – признался я. – Чуть-чуть.

– Вы должны будете в течение месяца оплатить штраф в любом отделении Сбербанка, – сообщил он.

– А можно оплатить штраф чуть-чуть быстрее?

Когда заветная купюра перекочевала из рук в руки, лейтенант решил дать мне последние напутствия:

– И в дальнейшем, Евгений Наумович, сдерживайте себя. Хотя бы чуть-чуть.

– Сложно. Дорогу хорошую сделали, – попытался оправдаться я.

– Ещё не всю. Вот когда отремонтируют полностью – поедете чуть-чуть быстрее…

Никогда ещё я не выходил из машины ДПС в таком хорошем настроении. И надо-то для этого – всего чуть-чуть…

Feel

Я помню его почти столько же, сколько родителей и себя.

Мы познакомились в детском саду. Я строил не то домик, не то железную дорогу. Хулиган Жуков со своей ватагой разнёс мою постройку, пробегая мимо. Я сжал кулаки. Назревал детский конфликт – беспричинный и жестокий.

И тут появился он и встал рядом со мной, напротив них. Встал – и засмеялся. И они засмеялись. А потом и я тоже.

С тех пор мы дружим.

Мы пошли в одну школу.

Школа – это первая встреча асоциального существа с Системой. И неважно, какой нынче строй на дворе. Школа либо делает из тебя адепта Системы, либо её противника и злейшего врага. Действует она как тот «механический парикмахер» из анекдота:

– Так ведь головы у всех разные!..

– Это только поначалу…

С первого класса стало ясно, что с Системой будут проблемы.

Нет, учились мы хорошо. Только привыкли наказывать людей за глупость, грубость, неуважение к окружающим. Будь то ученик или учитель. Конечно, делали мы это по-детски. Но делали обязательно. Грубияны и паиньки, стукачи и подлизы, антисемиты и прочие «анти» натерпелись от нас «по полной программе». В этот же список попадали учителя, которые пришли в школу только потому, что больше никуда с такими знаниями и интеллектом не берут.

Наши родители посещали школу еженедельно. К среде в наших дневниках уже не было места для письменных замечаний.

Стоит ли говорить, что к шестому классу родителям было предложено перевести нас в другую школу. Мы мешали этому скромному заведению в центре рабочего района творить Людей Системы.

Впрочем, в другой школе всё пошло точно так же. С той лишь разницей, что мы стали старше, а значит – и борьба наша была уже не такой детской.

Последние два года мы учились порознь. Часто встречаясь на безумных и приключенческих пьянках конца восьмидесятых.

Казалось, что по окончании школы мы попадём в какую-то другую жизнь, где нас с нетерпением ждут, где нужны такие бойцы, как мы.

И вдруг, в то лето, когда все поступают в институты и думают об этой новой жизни, он сказал:

– Знаешь, я уезжаю. Женюсь на Машке и уезжаю. Я не хочу, чтобы мои дети росли в говне…

Я ничего не понял. Я думал, что если в кооперативных ларьках продаются значки с неподвластными цензуре надписями, если издают Бродского и Соснору, если поёт Гребенщиков, если компания «Русское Видео» показывает по средам в два часа ночи «Апокалипсис наших дней», «Взвод» и «Башню замка», – то всё идет хорошо. Я ещё не знал, что всё это элементы той же Системы. Новые элементы. Для старых целей.

И он уехал. И писал письма, изобилующие забавными историями.

Например, устроился он работать садовником. Ему по служебной необходимости вручили трактор. Хороший, мощный трактор известного производителя – не то, что наша «Беларусь».

– Сколько может выжать? – деловито спросил он.

– 40 километров в час, – ответили ему.

– Почему так мало при такой мощности?

– А здесь пломбочка стоит на приводе акселератора…

С пломбочкой справились при помощи кусачек, а полиция догоняла трактор в левом ряду автобана на скорости девяносто.

Потом он ушёл в армию. Но не стал шляться с автоматом в одной руке и барышней в другой по центральным улицам города, как делают все местные. Он подал прошение о переводе в действующие войска, в Ливан. И стал там командиром взвода пулемётчиков. «Русского взвода», как его называли, поскольку ребята там были все из Москвы, Петербурга, Новосибирска…

Это был странный взвод. Власти не понимали его и боялись. Двадцать ребят весь день стреляли в людей, которые ничего плохого не сделали для Москвы, Петербурга, Новосибирска. А потом возвращались в расположение части, ставили оружие в угол, брали много водки и напивались. Напивались с ещё большим ожесточением, чем стреляли в тех, за песками…

Не обходилось и без курьёзов. Чего стоит, например, поездка на армейском джипе в «стан противника», произведённая в беспамятном алкогольном опьянении. Пришлось вызывать командование для урегулирования международного конфликта. Потом – десять дней тюрьмы, но это уже другая история. История о том, почему в той тюрьме комфортней, чем в средней питерской «хрущёвке».

За время «крестового похода» – то ли на неверных, то ли за водкой – семья была потеряна.

Я потом слышал, что Машка стала национальным героем. Она работала в больнице медсестрой. И так случилось, что именно в её смену в больницу ворвался террорист с автоматом. А Маша как бывший член сборной России по художественной гимнастике обладала недюжинной силой и не вполне уравновешенным характером. Кроме того, она плохо знала языки. Поэтому на требования террориста «лечь на пол» отреагировала неадекватным: «Чо, блядь? Я те ща устрою!»

Отняла автомат и держала горе-террориста пятнадцать минут до приезда спецназа.

А он… Он вернулся в Россию.

Мы изредка встречаемся.

Он ходит в старенькой камуфляжной форме. Он – в совершенстве знающий 3 языка, искусствоведение, историю Петербурга, Кельтскую культуру – не может найти себе места в этой жизни.

Как-то раз мы пили перцовку. И он сказал мне:

– Знаешь, я навсегда остался на войне.

Понимаете? Не на той, условной, среди песков.

А на этой. Настоящей. На войне, которую я – успешный и обеспеченный – проиграл. Все мы – проиграли.

Задний ход

Майское солнце обманчиво предвещало тёплые выходные.

Щуря глаза и поёживаясь от утренней прохлады, я вытаскивал из гаража всякий хлам, предназначенный для вывоза на дачу. Первый весенний рейс – всегда грузовой.

Я думал о том, какая странная жизнь у вещей.

Сперва они пытаются занять место в комнате. Потом, не пригодившись, перекочёвывают на антресоли. Когда последние заполняются, настаёт генеральная уборка. В результате которой становится ясно, что некоторые предметы пора перевезти в гараж. Позже, когда в гараж уже не въехать, генеральная уборка настаёт и там. В свою очередь находятся вещи, которым не место и в гараже. Тогда они перекочёвывают на дачу. И только не пригодившись там, занимают почётное место на свалке.

В семидесяти километрах от города. В десятках месяцев с тех пор, как стали не нужны. В нескольких годах или десятилетиях от своего появления.

Как это должно быть мучительно – постепенно отдаляться, чувствовать себя изгнанными, раздражающими, ненавистными. Но, почему-то, – не вполне отпущенными. Так автомобиль медленно сдаёт задним ходом – от того места, куда так стремился, так летел ещё совсем недавно.

Я закрыл гараж и сел в машину. Неприятная процедура погрузки была окончена. Впереди – семьдесят километров, солнце, шезлонг на веранде, вино, стрельба из пневматического ружья, баня…

Из гаража напротив задним ходом выезжал Фольксваген Гольф. Я ждал окончания манёвров, даже не поворачивая ключ зажигания. Именно поэтому успел лишь жалобно «бибикнуть» – автомобиль спокойно и уверенно упёрся мне в крыло.

Я вздохнул и открыл дверцу. Из Фольксвагена вышла моложавая, ухоженная женщина, тут же начавшая охать, ахать и недоумевать. Я её почти не слушал, увлечённый собственными мыслями.

Я понимаю, когда в сложной дорожной ситуации, среди плотного потока не успеваешь глянуть в одно из трёх зеркал, надеясь на данные предыдущего осмотра. Или, наоборот, отслеживая зеркала, не видишь манёвр идущей впереди машины. Понимаю, что можно также не видеть перед ней перебегающего пешехода или, что хуже, собаку. Потому пропускаешь аварийное торможение.

Но куда можно смотреть, выезжая задним ходом из гаража? Среди трёх бетонных стен?

(Ради эксперимента попробуйте пройти спиной вперёд по коридору в собственной квартире. Бьюсь об заклад, будет неуютно – захочется оглянуться).

– Барышня, – прервал я продолжающиеся охи и ахи. – У меня к Вам всего один вопрос. Только, пожалуйста, ответьте честно. Мне это очень важно. Куда вы смотрели, когда выезжали из гаража?

Она замялась, опустила глаза и почти прошептала:

– На приборную панель…

Менеджмент Сутра

Утро после дня рождения Аркадия выдалось ясным.

В том смысле, что хмурые лица просыпающихся быстро прояснялись, когда на веранде обнаруживались шесть упаковок баночного пива.

Притихший на ночь дачный участок быстро оживал, наполняясь участниками вчерашних событий. К счастью, мы давно уже миновали тот возраст, когда непременным атрибутом такого утра является философский разговор на тему «что было вчера?» Всем ясно: вчера – было. Что тут ещё спрашивать?

Кстати, на этот раз всё прошло необычно тихо. И я, и Аркадий спокойно потягивали вино. Что очень удивило Никиту, который, глядя прямо на меня, громко спросил:

– Как водку никто не будет? А что – Ехилевский не приехал?

Впрочем, водка не пропала и не испортилась. Да я и не беспокоился.

Когда первое утреннее недоумение организма прошло, родилась мысль затопить баню. Что и было немедленно исполнено. Однако этот шаг сразу «поставил под сомнение» запасы пива на даче. Стало понятно, что его не хватит до отъезда в город. Так в разговоре появилась тема отъезда, электричек, билетов…

Аркадий с Денисом принялись увлеченно обсуждать, какие существуют способы дешёвого или вовсе бесплатного проезда. И тут я сказал глупость:

– Вот интересная картина! Стоят два топ-менеджера, обычно ездящие либо на такси, либо на своих иномарках, и спорят о том, как сэкономить 60 рублей на бедном кондукторе в электричке.

Друзья переглянулись и удивлённо уставились на меня. За ликбез взялся Денис:

– Так правильно! Есть смета поездки. В пиве мы «ужаться» можем? Не можем! Выход? Сокращать транспортные…

Джуси врут!

Я вдруг вспомнил, как одноклассники приносили эти ярко-жёлтые пластиночки жевательной резинки Juicy Fruit…

Они доставались от родителей, побывавших за границей, или в магазине «Берёзка», что одно и то же.

Яркие полоски совсем другой жизни. Они напоминали цветную вставку в чёрно-белый фильм – среди грустной школьной формы и блёклых стен класса. Была зима, сквозь белые рамы виднелся грязный снег и невзрачные стены домов. И вдруг на серой парте появлялась жёлтая полоска.

Мы делили каждую на четверых, но даже такого маленького кусочка было достаточно, чтобы почувствовать ни с чем не сравнимый, незнакомый и пугающий своей силой вкус. Куда там нашей «Клубничной», «Апельсиновой» или квадратику «Ну, погоди»! Даже большая аскорбинка уступала по силе эмоций этим маленьким «Джуси Фрут»…

И вот в порыве ностальгии я решил попробовать. Через четверть века!

К обычному вечернему набору из говяжьей вырезки и бутылки французского вина я добавил ярко-жёлтые пластинки Juicy Fruit. Подумал, что за мясо и вино в те времена тоже шла борьба.

Расплатился карточкой. Сразу за кассами открыл жевательную резинку…

И почувствовал себя глубоко несчастным! Резкий химический вкус продержался не более минуты. Одна из последних сказок, в которые я верил с детства, оказалась выдумкой…

Джуси – врут!