Текст книги "Прививка от ничего (сборник)"

Давай вот как

Я никогда не любил автосервис. См. «Спиной к миру».

А в то время, о котором я повествую, ещё и не всегда хватало денег на такие «необязательные» траты. Поэтому, хоть я и не дока во всех этих железяках, часто приходилось разбираться самому.

Нет, иногда я всё же приезжал в автосервис. А «сервисы» в легендарном московском районе Солнцево были сплошь родом с Кавказа. Я люблю этот колорит.

Как-то раз я приехал с жалобой на неработающий поворотник. Лампочки целы, контакты в норме, а он – не мигает. Меня встретил огромный, небритый грузин. Я изложил суть проблемы, и он сразу же замахал на меня руками:

– Как не работает?!? Включи!!!

Я люблю этот колорит. Но ещё больше люблю нормальный сервис.

В этот раз проблему было не изложить в двух словах. Мой «Бобик» – десятилетняя пятая модель «Жигулей» с трудной судьбой – просто не хотел заводиться. Ещё недавно я колесил по городу, останавливался, вновь ехал… А теперь – стартер грустно крутил нечто безжизненное, несколько дней назад именовавшееся двигателем.

Я позвонил Михалычу. Во-первых, он разбирался в подкапотном пространстве гораздо лучше меня. Хотя бы потому, что его «шестёрка», лишённая большей части проводков и трубочек, исправно ездила. Он гордо называл это «оптимизацией». Во-вторых, вдвоём всё же веселее. Радость победы будет удвоена, а горечь поражения поделится на два.

На этот случай у нас существовало специальное выражение:

– А скажи мне, Михалыч… Какие у тебя планы на сегодняшний вечер? – промурлыкал я в трубку, а Михалыч уже знал, что надо прибыть с тросом, инструментами, «крокодилами» и прочим автомобильным добром.

Когда он приехал, осенние сумерки пытались затопить мой тихий, почти подмосковный райончик. Деревья нехотя роняли листву, народ возвращался с работы домой, не забывая присесть на скамейки с вечерней порцией пива.

– Давай вот как, – сказал Михалыч. – Сходим сейчас в магазин, возьмем бутылку, ведь потом всё равно нужно будет отметить победу.

Возразить было нечего. Да и не хотелось.

Мы купили бутылку и сели в машину.

– Давай вот как, – сказал Михалыч…

Я достал из «бардачка» два пластиковых стаканчика. Потом немного подумал и сбегал домой. Жена почти не удивилась, что для починки автомобиля требуется миска квашеной капусты.

Мы выпили. Закурили. Миска и стаканчики прекрасно поместились на торпеде «пятёрки». Почему она и нравится мне больше, чем «шестёрка».

– Ну, давай ещё по пятьдесят и идём чинить, – заявил Михалыч.

Почти стемнело. Двор постепенно замирал. В этой первой вечерней тишине, свидетельствующей об окончании трудного рабочего дня, мы выпили.

Михалыч дожевал капусту и попытался сделать серьёзное лицо авторемонтника:

– Ну, ладно, заводи, – сказал он.

Я повернул ключ в замке зажигания. Притихший двор прорезали звуки бодрого жигулёвского движка.

– Ну и всё! – заявил Михалыч. – Давай вот как…

Работа – не волк

Поговорка «работа не волк, в лес не убежит» в постсоветское время быстро превратилась в угрожающее «работа не волк, вылетит – не поймаешь». Несмотря на это, а может быть и благодаря этому, я успел овладеть множеством профессий. Хотя у меня такое впечатление, что это профессии «овладевали» мной…

За пятнадцать лет я успел побывать:

– сторожем,

– курьером,

– грузчиком,

– спекулянтом,

– продавцом ночного ларька,

– продавцом компьютеров,

– озеленителем садово-паркового хозяйства,

– монтажником пути узкоколейной железной дороги,

– монтажником-высотником,

– рабочим на стройке загородного дома,

– штукатуром,

– работником склада,

– оператором базы данных,

– верстальщиком сайтов,

– журналистом,

– редактором,

– писателем,

– копирайтером,

– директором по маркетингу,

– творческим директором.

При этом в каждой работе – своя девальвация ценностей.

Когда я начинал работать сторожем в магазине коллекционного хрусталя, я боялся даже ходить мимо этой сверкающей красоты. Когда я увольнялся, мы со сменщиком играли в торговом зале в бейсбол.

Когда я приехал на территорию ТЭЦ, и мне показали трубы на высоте 10 метров, которые нам предстояло оборачивать стекловатой и жестью, внутри что-то оборвалось. Дул ветер. Впервые надев альпинистскую обвязку, я не мог сделать ни шага без страховки. Когда я увольнялся, мы поднялись на 10 метров с бутылкой водки и танцевали на этих трубах.

Именно из-за девальвации ценностей я меняю работу каждые два года.

Идея ми

Праздновался мой «день» рождения.

Мой «день» рождения расположен среди множественных государственных праздников, поэтому отмечается с 1 по 10 мая. За это время он медленно преодолевает все фазы обычного однодневного торжества: приходят первые гости, кого-то ждут, кто-то опаздывает, кто-то сдаёт первым… Кто-то решил приударить за кем-то, кто-то ушёл… Всё, как в нормальном дне рождения, только растянуто на десять дней.

Я проснулся в пять часов утра. По стеклу крался первый луч. Сухость во рту и сердцебиение зачеркивали всякую надежду уснуть снова. Я стал думать. Предметы в комнате казались незнакомыми. Не так ли и вся наша жизнь? Ты думаешь, что понимаешь её. Но вдруг обнаруживаешь, что твои представления – всего лишь представления древних о громе как небесной каре. Мне тридцать лет. Я не понимаю, что было вчера. Куда там рассуждать обо всей жизни!

Я с трудом повернул голову. Рядом с кроватью, на кое-как постеленном матрасе спал мой друг. Он был накрыт длинным осенним пальто. Пальто в мае не добавляет ясности к картине мироздания. Наверное, именно поэтому я долго смотрел на него. На пальто, ну и, в какой-то степени, на мироздание. Но от этого взгляда друг проснулся.

Увидев на тумбочке стакан с прозрачной жидкостью, он с надеждой спросил:

– Вода?

Этот простой вопрос, ворвавшийся в мои нелёгкие рассуждения, вызвал неадекватную реакцию:

– Нет! Это идея воды! – уверенно сказал я.

В тот момент это казалось мне очевидным. Когда в таком состоянии человек смотрит на стакан с прозрачной жидкостью, он настолько мечтает увидеть там воду, что, даже если стакан пуст, можно смело утверждать, что он несёт в себе идею воды. Я бы даже сказал, что стакан всегда несёт в себе идею воды. Но иногда он несёт идею водки.

Однако данный тезис ничуть друга не смутил. Он полностью согласился со мной и предложил побеседовать об этом. Наверное, именно поэтому через некоторое время я дал ему прозвище «Невозмутимый как».

Мы пошли на кухню.

Перцовка из кофейных чашечек шла хорошо. На некоторое время установился тепловой баланс между лучом на окне и внутренними ощущениями. Элегантно прихлёбывая, мы вели беседу о том, чем вещь отличается от идеи вещи. Беседовали долго – 0,5 или 0,7 литра…

Чувствуя, что заходим в онтологический тупик, я предложил проиллюстрировать примером:

– Хорошо, – сказал я. – Чем камертон отличается от идеи камертона?

– Элементарно! – воскликнул он. – Камертон издаёт «ми». А идея камертона – идею «ми»!

Никогда ещё я не спал так спокойно и умиротворённо, как в это утро.

Дело труба

С шурином мы начали ремонты одновременно.

Я как временно безработный – своими руками. Он как время от времени посещающий работу – с помощью бригады из союзных республик.

Шёл август 1998 года. К счастью, сбережения у нас были в долларах.

Впрочем, я всё-таки успел совершить одну глупость. Купил предмет интерьера российского производства. На следующий день он, естественно, сделался почти вдвое «дешевле». Это меня очень расстроило. Тогда я стал по вечерам заказывать бытовую технику, фиксировать цену в рублях, а разменивал доллары и расплачивался за покупки утром. Так мне единственный раз в жизни довелось в прямом смысле слова «искупить свою вину».

Итак, я с азартом красил, клеил обои, забивал гвозди. Шурин с ленцой следил за тем, как-то же самое делают дородные женщины в грязных футболках и трениках с отвисшими коленками. Шурин всё делал с ленцой, даже ел. Что полностью поощрялось его женой Анной.

Аня – настоящая женщина. Образец и пример для подражания. До сих пор, когда при мне говорят «женская логика», я представляю себе именно Анну.

Особенно мне нравится, как она спорит. В качестве аргумента ею может быть принято любое высказывание, произнесенное уверенным тоном. Даже не имеющее отношения к спору. Чем шурин, естественно, вовсю пользуется:

– Дима, почему ты не купил масла?! (произносится нервно, громко, как любое н а чало с е мейного скандала)

– Ань, я шёл именно за маслом. Я уже переходил дорогу. Но на перекрёстке «Понтиак» врезался в «Ягуар». Выскочили мужики, хотели тащить меня свидетелем. Я еле убежал. Полчаса прятался в парадной… (произносится медленно, уверенно, с ленцой)

– Ну слава богу! (произносится с облегчением)

Другой вариант:

– Дима, почему ты не купил масла?! (произносится на повышенных тонах)

– Потому что сегодня заходил Воронин… Я задержался из-за этого на работе… У него, представляешь, мама купила кухонный комбайн, но при первом включении произошло короткое замыкание, и вырубился весь свет… Теперь Воронину надо ехать в Коломну, чтобы разбираться с электричеством и этим комбайном (произносится медленно, уверенно, с ленцой)

– Ааааа! Понятно. Что за комбайн-то? (произносится с облегчением)

Ремонты наши были закончены, настало время хвастаться.

Мы с женой пришли к Димке. Как и положено, долго цокали языками и восхищались. Меня же всё время смущала вытяжка на кухне. Она висела одной своей частью над плитой, а другой – над холодильником, стоящим рядом. Поводом для такого расположения служила газовая труба, крадущаяся вдоль стены ровно посередине плиты. А вот причину, похоже, понимал только я. Лень! Потому любые вопросы были бессмысленны, и я молчал, но со страхом ждал ответного визита.

Шурин с ленцой вошёл в дверь нашей квартиры. Не спеша разделся, пока Аня восхищалась обоями в коридоре. Восхищений было намного больше, чем самих обоев. Поскольку коридор был весьма примечательных размеров: 1,62×1,70. Когда я покупал для него линолеум, меня спросили:

– У вас такой большой туалет?

Шурин сразу пошёл в комнату, поскольку там был накрыт стол с закуской и выпивкой. Аня (то ли из солидарности, то ли из любопытства) прошла на кухню. Именно оттуда и раздался истошный вопль:

– Димааааааааааааааааааа!

Я понял, что Анна увидела вытяжку. Точно такая же вытяжка висела над точно такой же плитой, за которой точно так же шла газовая труба. Дима лениво поплёлся на кухню…

– Димаааааааааааааааааа! – это было уже не начало семейного скандала, а самая его кульминация. – Ты же говорил, что нельзя вытяжку посередине повесить, потому что труба… А у них висит!..

– Аня! – фыркнул шурин, явно расстроенный необходимостью объяснять элементарные вещи. – Ну у них же ДРУГАЯ труба!

В поисках Команданте

Революция.

1. Быстрое и глубокое изменение основных устоев политического, социального и культурного порядка, произведённое с преодолением сопротивления целых общественных групп.

2. Глубокое качественное преобразование в какой-л. области, ведущее к коренному обновлению и усовершенствованию чего-л.

(Толково-словообразовательный словарь русского языка)

Значит, именно этим словом можно охарактеризовать то, что происходило с Денисом по вечерам. И касалось это не мифических «чего-л.» или «кого-л.», а его самого. Каким ещё словом можно назвать мгновенное превращение успешного топ-менеджера средних лет, спрятанного в дорогом костюме, в хулиганистого подростка, завсегдатая дискотек?

Именно эта ежевечерняя революция, в ходе которой безупречный дресс-код сменяется футболкой, штанами-шароварами и расшнурованными кроссовками, позволяет не сойти с ума многим представителям российского среднего класса. Именно она позволяет сбросить оковы странной бизнес-логики, по восемь-десять часов господствующей в головах вполне нормальных людей. И – хотя бы несколько часов побыть самим собой. Или – «кем-л.» другим, это уже не столь важно, иначе придётся всерьёз отвечать на вопрос «кто ты?» А это, обычно, приводит к запою.

Итак, по вечерам Денис превращался в вождя своей маленькой революции, в Команданте Че, биографию которого прекрасно знал. Рушились оковы костюма и галстука, их место занимала футболка с изображением Че Гевары. В московском клубе «Че» у Дениса был неограниченный кредит и персональное спальное место, на случай революционного привала. Ром лился рекой, на барной стойке отплясывали полуобнажённые девицы.

CUBA LIBRE!

HASTA LA VICTORIA SIEMPRE!

На мой день рождения Денис ехал с тайным революционным поручением – найти только что открывшийся в Питере клуб «Че» и осмотреться. Дислокацию было поручено выяснить мне.

Я долго рылся в интернете, нашёл адрес клуба, но даже не записал его. Он казался слишком простым для коренного петербуржца, чтобы записывать.

Чёрный берет Дениса выдавал его даже в толпе Московского вокзала. Команданте прибыл в город отнюдь не инкогнито. Мы обнялись и пошли к ближайшему бару. Потом – к бару, ближайшему к тому ближайшему. Потом ещё и ещё. Потом, помню, пили на островах, потом – на месте дуэли А. С. Пушкина. Он, по мнению Дениса, тоже был революционером.

К вечеру третьего дня Денис спросил:

– Ну что, где тут у вас клуб «Че»?

Я порылся во всех уголках революционно настроенной памяти, но адреса не нашёл. Отыскалась только странная цепочка ассоциаций: «Че – Центр – П». Видимо, имелась в виду какая-то улица в центре города, название которой начиналось на букву «П». Ну не Пушкинская же!

Признаваться в том, что не справился с революционным поручением, совсем не хотелось. И я брякнул первое, что пришло в уже утомлённую классовой борьбой голову:

– На улице Плеханова…

Денис надел берет и ушёл.

Это повторялось каждый вечер. Каждый вечер Денис брал такси и называл улицу революционера Плеханова, которую уже давно переименовали. Каждый вечер таксисты отвозили его на Казанскую, где, конечно, не обнаруживалось никакого «Че». А только контрреволюционный ресторан «Тиньков». Каждый вечер Денис возвращался злым и недоумевающим. Я же молчал, как партизан.

На четвёртый раз Денис вернулся довольным и пьяным. Впрочем, «вернулся» – не совсем то слово. Точнее, его вернули. Вернул таксист, притащив из машины прямо к двери моей квартиры. В полумраке лестничной клетки прозвучали последние в тот вечер слова Команданте:

– Полтавская улица, Пол-тав-ска-я!

Почерк

Мы сидели в тесной комнатке общежития.

Комнатой это можно было назвать с трудом, поскольку её высота была едва ли не больше, чем длина и ширина. Эдакая коробка для людей. Произведение сталинской архитектуры, выражающее ничтожность человека. По иронии судьбы, именно в таком доме располагалось общежитие Литературного института.

По этому поводу мой однокурсник говорил:

– Надо ещё во ВГИК поступить! У них общежитие хорошее…

Институт дал очень многое. И дело не в обычной программе «филфака», которую можно изучить за год, а именно в общении с «коллегами по цеху». Безвестными однокурсниками, именитыми преподавателями… К третьему году понимаешь, что в каждой из этих групп есть гении и бездарности. Учишься признавать то, что вне тебя, разбирать чужой почерк и любить его, как свой, если не больше.

Эти уроки преподавались даже не в стенах института, а в клетушках-комнатушках общежития.

Итак, мы сидели в тесной…

Кто-то играл на гитаре, кто-то разговаривал, когда зашла наша однокурсница:

– Ребята, тут моя подруга просила посмотреть её стихи…

В руках Наташи покачивалась увесистая и весьма потрёпанная тетрадь. Формат не обещал ничего хорошего. Однако уставшие от творчества друг друга литераторы взялись за дело с необычайным рвением. Тетрадь пошла по кругу.

Наконец очередь дошла до меня. Я бережно держал листки, исписанные аккуратным девичьим почерком. Без единой помарки. Что настораживало.

Стихи были достаточно беззащитными. Красной нитью тянулась ненависть к любимому, который что-то не так сделал. Образы казались куцыми, форма – заимствованной. Хорошо, конечно, что человек много читает. Какое-то четверостишие напомнило даже Мандельштама. Что я тут же и записал карандашиком на полях.

Следующим читал Воронин. Он кряхтел, вздыхал и строил гримасы. Потом дошёл до моих пометок и с удивлением спросил:

– А это что такое?

– Мандельштам, – назидательно сказал я.

– А-а-а-а, – протянул Воронин в нависшей тишине. – То-то я смотрю почерк другой!..

Ужин

Вечер опускается на город, как одеяло.

Мы брели по его мягким, тёплым складкам, попивая пиво. Планов у нас не было.

Я не люблю строить планы на вечер. Мы весь день это делаем, записываем что-то в ежедневники, успеваем, смотрим на часы… Можно хотя бы вечер провести без планов?

Первая бутылка пива, купленная прямо напротив офиса, заканчивается обычно рядом с местом дуэли Пушкина. К счастью, его адепты предусмотрительно воздвигли невдалеке магазин. Дабы каждый знаток русской поэзии мог почтить память гения. Что мы, собственно, и сделали.

Дальнейшая часть пути к моему дому – сплошная проза. Урбанистический пейзаж, состоящий из стройки, заброшенного проектного института, троллейбусного парка, автостоянок, уродливых домов-кораблей… Как такое переносить без пива?

Итак, всего за три бутылки пенного напитка мы оказались около дома. Расходиться не хотелось. В неподвижном воздухе июльского вечера висела недосказанность. И вдруг я вспомнил, что дома оставался коньяк. Такое редчайшее событие нельзя было оставить без внимания. Мы поднялись в квартиру.

Пить коньяк в тишине – глупо. Тем более, когда на полках валяется куча дисков, а стоваттные колонки только и ждут своего часа. Мы включили джаз, поставили на стол бутылку, рюмки и принялись нарезать сыр…

Жена зашла в квартиру незаметно. Собственно, первым свидетельством её присутствия стал радостный возглас:

– О! Мальчики ужин готовят!..

За окном чуть шелохнулась ветка. Видимо, от нашего хохота.

Осторожно, двери закрываются

Я возвращался из гостей.

В поздний час московская подземка практически безлюдна. Мерный стук колёс и большие расстояния клонят в сон не хуже, чем поезд дальнего следования.

Однако со сном приходилось бороться. В Москве я жил всего месяц, поэтому мог легко проехать нужную остановку. Это в Питере многолетняя привычка ставила безошибочный внутренний таймер на любой маршрут. Я мог оказаться дома, не помня самого путешествия. В столице же всё было иначе, паутина из ста шестидесяти незнакомых станций заставляла быть начеку.

Я сидел с закрытыми глазами и внимательно слушал объявления. Все они сливались в одно сплошное «осторожнодверизакрываются», и в какой-то момент я, видимо, задремал.

Контакт с внешним миром был снова установлен на фразе: «Следующая станция – Академическая».

Глаза я открывать не стал.

Чего там? За ней – родная «Политехническая», это рядом с моей школой и первым институтом… Там сяду на 50-й троллейбус, двадцать минут – и дома. Родители, наверное, уже спят…

Вторая фраза заставила насторожиться: «Следующая станция – «Ленинский проспект». В Питере она расположена на той же ветке, но в другом её конце. Ничего себе я поспал! Ладно, выйду на «Ленинском», потом обратно до «Техноложки», потом пересадка… И – до «Пионерской». Минут сорок ещё добираться…

Следующая фраза, которую я услышал, заставила не просто открыть глаза, но и вскочить с места. Я несколько раз пробежал по пустому вагону, прежде чем понял, что происходит.

Спокойный и уверенный баритон объявил:

– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – «Шаболовская»!

А такой станции в Питере нет…

Рояль

Загадочный инструмент.

То серьёзен, как фрак, то задирист, как рваная футболка.

Благородные линии, геометрическая гармония чёрных и белых полосок, от прикосновения к которым и рождается звук.

Чёрные

Близился день рождения Юры. Тогда-то впервые и родилась идея купить вскладчину хороший подарок. Не дарить мелочёвку, на которую каждому из нас в отдельности хватило бы скудных студенческих средств, а скинуться на один большой сюрприз.

Юра – певец и музыкант – всегда мечтал о хорошем инструменте. Не о пианино, а именно о рояле. Это казалось невероятным, но мы решили попробовать.

К счастью, в то время не только студенты испытывали сложности с финансами. Достаточно быстро удалось найти «Бывшего Интеллигентного Человека», желающего расстаться с инструментом за скромное вознаграждение.

В день празднования всё было готово. Грузовик с кабинетным роялем прибыл к Юриной парадной за пятнадцать минут до назначенного срока. Мы легко вытащили его из кузова и донесли до дверей. Оставалось только подняться на четвёртый этаж и эффектно появиться перед именинником.

Проблемы возникли уже на первой лестничной площадке. Рояль оказался слишком велик, с ним нельзя было развернуться. Таким образом, чтобы продолжить путь наверх, необходимо было передать инструмент через достаточно крутые перила на следующий лестничный пролёт. Для этой операции пришлось разделиться, и рояль, таким образом, стал вдвое тяжелее.

Таких виртуозных пассажей предстояло выполнить ещё семь. Оптимизм таял на глазах, а идея подарить инструмент уже не казалось такой удачной.

Минут через сорок в квартире именинника раздался звонок. Юра вышел встречать гостей в белоснежной рубашке и при галстуке. Хотел, наверное, сперва пожурить нас за опоздание, потом пригласить к столу. Однако за дверью его ждала не развесёлая студенческая компания с большими бутылками и маленькими подарками, а грязный, злой однокурсник с двумя ножками от рояля. Вместо подобающих извинений и поздравлений именинник услышал:

– А ты чего тут стоишь? Иди помогать!