Текст книги "Центральная Азия: взгляд из Вашингтона, Москвы и Пекина"

2
Россия и Центральная Азия: интересы, политика, перспективы

Дмитрий Тренин

Географически Россия выходит в мир тремя широкими фасадами: западным, обращенным к Европе, Атлантике и Восточному побережью США; восточным, граничащим с Китаем, Кореей, Японией и обращенным к Тихоокеанскому побережью США; наконец, южным, который тянется от Черного моря и Кавказа через Каспий и далее до Центральной Азии. Традиционно россияне рассматривали свою страну как расположенную между Востоком и Западом. В ранний период отечественной истории (с IX по XVI столетие) главные угрозы безопасности страны исходили с востока – от степных кочевников. В течение двух с половиной столетий княжества Северо-Восточной Руси находились под игом монгольских завоевателей, и страна, таким образом, входила в состав азиатской империи. Когда Москва сбросила ордынское иго и восточная угроза ослабла, Россия стала все активнее участвовать в делах Европы и в мышлении российских правителей начал доминировать Запад. Это продолжалось вплоть до окончания периода холодной войны и даже позже – до самого исхода XX столетия.

До самого недавнего времени южный фасад считался частью Востока. Крымское ханство было осколком Золотой Орды; Оттоманская империя была Ближним Востоком; Персия, Афганистан и прилегающие к Индии земли были Средним Востоком; а Китай, Япония, Корея и Монголия – Дальним Востоком. Понятие «востоковедение» до сих пор охватывает исследование стран и народов на огромном пространстве от Кавказа и арабоперсидского мира до Индии, Китая и Японии. Широкое представление о Востоке (или Азии) как о не-Европе возникло в XIX в. Уже в следующем столетии, однако, стало очевидно, что Азия структурируется, что между ее двумя большими регионами – Восточной и Южной Азией, с одной стороны, и Средним Востоком, с другой, имеются существенные различия и рубежом между этими двумя мирами служит граница между Индией и Пакистаном¹. Для политики Москвы становление самостоятельного южного направления сопровождалось тремя потрясениями: афганской войной; чеченской войной и вызовом международного терроризма.

В ретроспективе то, что мы сегодня относим к Югу, было для России источником духовного и культурного вдохновения (Византия и православное христианство); пространством активного соперничества с Оттоманской империей, Персией, Британией и – в более позднее время, в период холодной войны – с Соединенными Штатами; и, наконец, национальной окраиной Российской империи, а затем СССР, с преимущественно мусульманским населением. Это была также территория, относительно которой Россия могла утверждать, со второй половины XIX в., что она выполняет здесь «цивилизаторскую миссию», mission civilisatrice².

Сегодня с точки зрения Москвы Юг выглядит как слоеный пирог. На его внешней периферии находятся Египет, Сирия, Израиль (с Палестинской автономией), Ирак, Саудовская Аравия и государства Персидского залива. Сердцевина Юга состоит из прямых соседей бывшего Советского Союза – Турции, Ирана, Афганистана и Пакистана. Наконец, внутренний круг состоит из постсоветских государств Кавказа и Центральной Азии. Первая группа была в прошлом игровой площадкой геополитического противоборства; сегодня геополитические амбиции ниже, зато появились новые расчеты, связанные с энергетической политикой. Со странами второй группы Россия связаны намного теснее. Игнорировать их невозможно – ни с политической, ни с экономической, ни со стратегической точек зрения. Более того, то, что происходит внутри этих стран, обычно влияет на их непосредственных северных соседей – бывший советский Юг. Появившиеся на месте прежних советских республик новые независимые государства сохраняют тесные отношения с бывшей метрополией.

То, что принято называть Центральной Азией (пять государств: Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркмения и Узбекистан), – это ближайший непосредственный южный сосед России. Сам термин «Центральная Азия», однако, нуждается в некотором уточнении. Ни с культурной, ни с этнополитической точки зрения пять стран региона не являются чем-то единым. С самого начала русской колонизации в 1860-х гг. и до середины 1920-х гг. (до начала советизации) официальным названием этого преимущественно тюркоязычного региона империи было Туркестан. С тех пор и до конца существования СССР эта территория была известна как Средняя Азия и Казахстан. Хотя военные, известные своим консерватизмом, сохраняли наименование Туркестанский военный округ (ТуркВО) до 1991 г., в начале афганской войны им пришлось выделить из его состава отдельный Среднеазиатский округ (САВО)³. Нынешнее наименование, Центральная Азия, стало общепринятым в регионе и в России с 1993 г. Цель переименования, инициаторами которого стали страны региона, была двойственной: подчеркнуть особость региона и сменить невыразительное обозначение «средняя» на более возвышающее «центральная»⁴. Каковы бы ни были достоинства нового наименования для заинтересованных стран, с российской точки зрения самым точным обозначением остается советское, проводящее различие между Казахстаном (единственной страной, с которой Россия имеет здесь границу, а население которой на треть состоит из славян) и четырьмя другими странами, расположенными дальше к югу.

Фактически, однако, термин «Центральная Азия» использовался русскими географами с конца XIX в. для обозначения внутриконтинентальных территорий Туркестана, Афганистана, Западного Китая, Монголии и областей южной Сибири (Алтая, Тувы и Бурятии). Это частично совпадает с концепцией «Внутренняя Азия», предложенной Робертом Легволдом⁵. Согласно Легволду, в регионе, который первоначально был поглощен Монгольской империей Чингисхана, происходит «перестройка». Этот обширный регион протянулся от Монголии и российского Дальнего Востока до Центральной Азии и далее до северного Ирана и Кавказа. С концом Российской и Советской империй старые связи начали восстанавливаться, возникают новые связи, а ислам переживает возрождение. «Россия в качестве Евразии» – это уже история; вперед выдвигаются новые геополитические контуры, и некоторые с очень старыми корнями.

Исторически, Центральная Азия была последним территориальным приобретением царской России. До XIX в. Петербург лишь от случая к случаю проявлял интерес к здешним землям, но затем процесс экспансии пошел быстро. Еще в 1800 г. Туркестан целиком находился вне границ империи, а уже к 1895 г. его поглощение было завершено. Присоединение Центральной Азии происходило в двух основных формах: более или менее мирное завладение (для большей части Казахстана) и военное завоевание (для остальной части, т. е. Средней Азии). Россиян толкали на юг разные мотивы, от желания обуздать хивинцев и других разбойников, занимавшихся похищением российских подданных и обращением их в рабство, и до желания проложить сухопутный путь в Индию (в которой видели рынок сбыта российских промышленных товаров)⁶. Российская экспансия приобрела особую интенсивность после унизительного поражения в Крымской войне (1853–1856). Остановленный в Черном море и на Балканах, Петербург обратился на юг и на восток, где была возможность достичь существенных успехов за короткое время. Бухара, Хива и Коканд – три среднеазиатских ханства, расположенные на территории нынешних Узбекистана, Таджикистана и Киргизии, – были завоеваны в 1860-х и 1870-х гг., причем первые два стали после этого российскими протекторатами, а третий просто аннексирован. Сопротивление туркменских племен было подавлено в 1880-х гг., а в 1890-х к империи был присоединен таджикский Памир, «Крыша мира».

На протяжении всего XIX в. российские ходы на центральноазиатской шахматной доске пристально отслеживались британцами, которые обычно им противодействовали, потому что подозревали Санкт-Петербург (не совсем безосновательно) в тайном намерении вытеснить их из Индии. Русские, со своей стороны, столь же подозрительно следили за действиями британцев. Большая игра двух империй завершилась только в 1907 г., когда Россия присоединилась к англо-французской (и анти-германской) entente cordiale. К этому времени то, что сегодня составляет Центральную Азию, уже находилось в руках России; Персия была разделена на российскую и британскую сферы влияния, а Афганистан являлся более или менее нейтральным буфером между двумя империями. Поскольку Россия заглядывалась на восточный (китайский) Туркестан, известный также как Кашгария, Британия завладела Тибетом. Следует заметить, однако, что, несмотря на всю страсть и горячку Большой игры, с русской точки зрения все это имело второстепенное значение по отношению к всепоглощающей идее захватить черноморские проливы и установить гегемонию России на Балканах, окончательно разрешив, таким образом, «восточный вопрос» в свою пользу.

Характерно, что во второй половине XIX в. Россия обратила свой взор на Центральную Азию, чтобы вознаградить себя за поражение в Крымской войне и продемонстрировать свою способность бросить серьезный вызов британскому владычеству в Индии. России нужна была не столько Индия как таковая; ею двигало жгучее желание ограничить мировую роль Великобритании и добиться от Лондона признания международной значимости России⁷. Трудно удержаться здесь от того, чтобы попытаться провести параллели с началом XXI в.

После Октябрьской революции большевики не только силой оружия объединили ненадолго распавшуюся империю, но и использовали приграничные территории в качестве передовых баз дальнейшего продвижения «идей Октября». Цели московской политики, первоначально упакованные в революционную риторику, вскоре приняли форму традиционных геополитических принципов. В изменившихся условиях советская Центральная Азия стала факелом для разжигания антиколониальных движений в Британской Индии и Афганистане; позднее она служила базой для насаждения промосковских режимов в соседних странах, а также витриной советских достижений для третьего мира, выступая в роли наглядного доказательства универсальной пригодности коммунистической доктрины.

С середины 1950-х гг. СССР начал политику рискованных геополитических маневров на Ближнем Востоке и превратился, наряду с Соединенными Штатами, в главного внешнего участника арабо-израильского конфликта. В надежде запрячь арабский национализм в свою глобальную стратегию Советский Союз вступил в открытое соперничество с Западом – сначала с Францией и Британией, а в конечном итоге с Соединенными Штатами – за контроль над главным нефтепроизводящим регионом мира. Противоборство двух сверхдержав на Ближнем Востоке знало периоды обострений и затишья, но событием, повлиявшим не только на политику, но саму судьбу Советского Союза, стало вторжение в Афганистан, а потом уход из него.

Афганская война (1979–1989) и исламистская революция в Иране 1979 г. сначала привели закосневший советский режим к пониманию важности «религиозного фактора», который он прежде игнорировал, и попыткам воздействовать на него. В предыдущие шестьдесят лет Центральная Азия была для СССР форпостом против западного колониализма и «неоимпериализма»; теперь неожиданно оказалось, что Советский Союз сам оказался уязвим для влияния, исходившего из исламских стран. Исламисты решили, что пришла пора вернуть территории, некогда уступленные российско-советской империи, и сделали ставку на реисламизацию как главный инструмент достижения этой цели.

Михаил Горбачев слишком поздно признал значимость исламского фактора. В 1986 г. он был еще настолько самоуверен, что заменил на посту первого секретаря компартии Казахстана местного ветерана Кунаева на малоизвестного русского аппаратчика Колбина, чем спровоцировал первые за многие десятилетия массовые беспорядки в Алма-Ате. Всего через пять лет, в последние месяцы существования союзного государства, Горбачев собирался предложить новому лидеру Казахстана, этническому казаху Нурсултану Назарбаеву, пост премьер-министра СССР, обновленного и реформированного на основе нового Союзного договора.

Обновленному СССР не суждено было состояться. Перспектива заключения Союзного договора спровоцировала путч ГКЧП, окончательно разваливший страну. Борис Ельцин и его либеральные советники в руководстве Российской Федерации сделали выбор в пользу «малой России», отпустив, таким образом, национальные окраины и предоставив им независимость практически безо всяких условий. Для ориентированных на Запад московских реформаторов Центральная Азия не имела особой ценности и воспринималась скорее как тормоз для задуманных реформ. Они видели смысл в том, чтобы договориться с Украиной и Белоруссией о роспуске Советского Союза и о создании Союза Независимых Государств (СНГ), с ударением на среднем слове, но им даже не пришло в голову пригласить в новое межгосударственное образование страны Центральной Азии. Республики этого региона, стремившиеся к большей автономии, но даже не помышлявшие о полной независимости, неожиданно обнаружили, что крышу общего государства как будто ветром сдуло. Несмотря на то что состав СНГ вскоре был расширен, и они стали его членами, центрально-азиаты почувствовали, что Россия их бросила.

На протяжении XX в. Россия пережила грандиозные изменения в демографии. Когда в 1880 г. она аннексировала Туркестан, его население составляло 3 млн человек⁸. В то время Россия и сама переживала демографический бум, который подталкивал сотни тысяч русских переселенцев перебираться в этот регион. Перепись 1959 г. обнаружила, что в Казахстане проживают только 2,9 млн казахов и 3,7 млн русских, а также украинцы и белорусы⁹. В 1970-х гг., однако, направление миграционных потоков изменилось и этнические русские начали возвращаться в РСФСР. После развала Советского Союза их отъезд превратился в массовый исход. С начала 1990-х гг. этот людской поток пополнили жители Центральной Азии, мечтавшие о работе в России. На фоне резкого падения рождаемости и роста смертности в РФ в целом численность мусульманского населения страны продолжала увеличиваться. Быстро росла и численность населения соседних мусульманских республик СНГ. Демографический навес выглядит еще внушительнее, если учесть, что сегодня один только Пакистан (или Иран вместе с Турцией) превосходит Россию по общей численности населения, а через несколько десятилетий население Узбекистана может составить половину населения РФ.

Можно сказать, что для России наступило «время Юга». Проблемы на этом направлении возникают как вовне, так и внутри страны. Приспосабливаясь к постимперской ситуации, Россия в то же время не может идти по пути создания православного, этнически русского государства. Она должна учитывать как рост своего собственного мусульманского меньшинства, так и реалии исламского возрождения. Главным актуальным источником угрозы безопасности страны на среднесрочную перспективу также является Юг: северокавказские террористы, боевики из Ферганской долины, афганские наркоторговцы и талибы, иранская ракетно-ядерная программа, а также внутренняя нестабильность уже ракетно-ядерного Пакистана.

В Центральной Азии России приходится иметь дело со слабыми и еще не прочными государствами, только недавно получившими независимость. То, что все пятеро выжили в произвольно установленных советской властью границах – несмотря на хаос, вызванный развалом СССР и последующей нестабильностью, – есть небольшое чудо. Эти государства, однако, одновременно являются буфером и мостом между Россией и бурлящим миром ислама. В начале XXI в. Россия уже вступила в длительный и болезненный период освобождения от обязательств имперского периода и установления с соседями связей и отношений, основанных на иных принципах.

В предлагаемой читателю главе мы проанализируем главные интересы России в регионе: политические, экономические, в сфере безопасности и те, которые можно определить как «гуманитарные» (обобщенное название, охватывающее условия жизни русских меньшинств в регионе и роль русской культуры и языка как инструментов «мягкой силы» и влияния). Одновременно мы рассмотрим широкие интересы, связывающие страны Центральной Азии с Россией. Наконец, мы обсудим общий подход России к региону и отдельные направления ее политики; целью этого анализа будет определение групп интересов, продвигающих ту или иную политику на основе того или иного видения ситуации, и, наконец, рассмотрение результирующего взаимодействия игроков.

Политика России в отношении Центральной Азии возникла только после развала СССР; ее основные вехи развития – отказ от имитации интеграции и переход к экономической экспансии в сочетании с «секьюритизацией» и попытками ликвидировать военное присутствие США в регионе. Фоном для этой политики служит базовое отношение политического класса России к Центральной Азии. Степень приоритетности Центральной Азии становится понятной в сравнении с вниманием, уделяемым другим регионам ближнего и дальнего зарубежья. Сходным образом рассматривается политика государств Центральной Азии в отношении России. В последнем разделе анализируются перспективы присутствия и влияния России в Центральной Азии. Сможет ли Россия превратиться в силовой центр, с которым будут считаться сохраняющие номинальную независимость государства Центральной Азии? Сможет ли она достичь осмысленной экономической интеграции с Казахстаном и, возможно, с другими странами? Сможет ли она взять на себя ответственность за безопасность этого уязвимого региона? Есть ли у русского языка и культуры долгосрочное будущее в Центральной Азии? Будут ли новые элиты, подобно своим предшественникам, получать образование и социальные навыки в России? Как Россия будет относиться к другим державам, проявляющим активность в этом регионе, в частности к Соединенным Штатам и Китаю? Обопрется ли она на Китай для сворачивания американского влияния? Преуспеет ли она в поддержании выгодного баланса между Вашингтоном и Пекином для достижения собственного преобладания в регионе? Не получится ли так, что Москва поддастся растущему влиянию КНР и допустит, чтобы Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) стала сердцем новой Евразии от Бреста до Гонконга?

Коротко говоря, главный тезис этой главы в том, что российская политика пребывает в процессе адаптации к постимперской реальности, и результаты этого процесса еще не ясны. Ташкент, Алма-Ата, Душанбе – это и была империя, это и был Советский Союз. России еще предстоит заново определить себя как современную нацию в терминах наступившего XXI в. И то, как Россия решит вопрос о Центральной Азии, будет важной составляющей ответа на этот важнейший вопрос.

Российские интересы в Центральной Азии

Сразу после краткого замешательства, последовавшего за развалом Советского Союза и возникновением Российской Федерации как главного государства-преемника, элиты России поставили перед собой в качестве главной долгосрочной цели восстановление статуса страны как великой державы. С их точки зрения, Россия сможет выжить и процветать в XXI в. только в качестве самостоятельной великой державы. Кремль извлек уроки из своих попыток 1990-х и начала 2000-х гг. интегрироваться в Запад или с Западом, но западные условия были сочтены неприемлемыми. Поэтому у России не осталось иного выхода, кроме как действовать самостоятельно.

Великая держава, однако, не живет в изоляции. Кремль полон решимости превратить Российскую Федерацию в центр или полюс силы, в орбите которого должны оказаться страны СНГ. Руководство России и основная часть российского общества считают новую Восточную Европу (Украину, Белоруссию и Молдавию), Южный Кавказ (Азербайджан, Грузию и Армению) и пять государств Центральной Азии зоной жизненных интересов России. Несмотря на то что Кремль видит в России державу с глобальным, а не только региональным влиянием, именно страны СНГ оказались к началу XXI в. в фокусе внешней политики Москвы.

Россия открыто притязает на главенствующее положение на пространстве бывшего Советского Союза. Но мягкое доминирование не означает повторного объединения. Москва не стремится к восстановлению евразийской сверхдержавы или к созданию еще одного варианта Российской империи: главным делом России будет сама Россия. Скорее, Москва хочет обеспечить благоприятные условия для экономической экспансии на своей бывшей периферии и обеспечения сильного политического влияния России, которое сможет гарантировать лояльность соседей Москве. Общее направление задает идея либеральной империи, введенная в оборот в 2003 г.¹⁰ К 2005 г. Москва окончательно утратила веру в СНГ как в организацию и приняла более гибкий и прагматичный подход. Вместо того чтобы пытаться заставить работать громоздкую конструкцию из двенадцати государств, она решила сосредоточиться на конкретных российских интересах, которые необходимо продвигать и защищать в отдельных странах.

Москва использует несколько инструментов: двусторонние отношения; экономическое объединение, известное как Евразийское экономическое сообщество (ЕврАзЭС); и союз по обеспечению безопасности, преобразованный в Организацию Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Москва достаточно реалистична, чтобы признавать разнообразные связи новых государств с внешним миром. Она понимает неизбежность иностранных инвестиций и экономической конкуренции. Она хочет только того, чтобы в случае конфликта интересов предпочтение отдавалось ей. С российской точки зрения это только справедливо: бывшие союзные республики намного важнее для России, чем для любой другой державы, включая Китай и Соединенные Штаты.

Постсоветская Россия испытала возрождение традиционной геополитики, которая рассматривает Центральную Азию как зону доминирования России¹¹. Однако Москва не может игнорировать тот факт, что Центральная Азия недавно стала зоной соперничества ряда внешних игроков, в том числе соседнего Китая, далекой, но глобально вовлеченной Америки, растущей Индии и стран, религиозно и этнически близких Центральной Азии – таких, как Турция, Иран, Пакистан и Саудовская Аравия.

Выстраиваемой Москвой геополитической конструкции угрожает экспансия НАТО, которая может сделать своими членами Украину и Грузию, и, в несколько меньшей степени, военное присутствие США в странах СНГ. Членство в НАТО совершенно несовместимо с мягким доминированием России, и можно ожидать, что Москва надавит на всевозможные рычаги, чтобы не допустить приема туда Украины, которая и сама расколота по этому вопросу. Помимо военно-политических альянсов, традиционным показателем разграничения сфер влияния является иностранное военное присутствие.

Так, военное вторжение США в Афганистан и размещение американских вооруженных сил в Центральной Азии для поддержки этой операции пошатнуло стратегическое равновесие, возникшее после развала Советского Союза. Не Москва, а Вашингтон стал главным экономическим донором новых государств и гарантом безопасности региона¹².

Неохотно приняв это присутствие вначале (в надежде на более тесное взаимодействие с Соединенными Штатами), позднее Россия изменила свою позицию. После 2004 г. стало все более очевидным, что Москва будет искать возможности выдавить Соединенные Штаты из региона. По сути дела, Москва заявила, что военное присутствие третьей стороны в странах СНГ приемлемо, только если оно отвечает интересам безопасности России, опирается на недвусмысленное разрешение Москвы и проводится в рамках особой миссии с оговоренным приемлемым сроком вывода вооруженных сил. В 2005 г. России удалось использовать напряженную ситуацию в американо-узбекских отношениях для вывода американских ВВС из Узбекистана и стратегической переориентации Ташкента на Москву.

С начала 2000-х гг. центр тяжести российской политики смещался с запада на восток. Соединенные Штаты хоть и остались самыми важными для нее, но существенно отдалились. Европейский союз, расширившийся и втянувший в себя большую часть Европы за пределами СНГ, политически пребывает в замешательстве, а экономически – в застое. Не только Запад озабочен возвышением Индии и Китая. Россияне тоже готовятся использовать открывающиеся возможности, хотя и не могут игнорировать сопутствующие риски.

Глядя из России, рост Китая еще более внушителен, чем это представляется на Западе. Исторически всегда воспринимавшийся как гигант, по основным параметрам мощи и влияния существенно уступавший России, Китай за полтора десятилетия достиг формального равенства с бывшей наставницей и покровительницей, а неформально и перерос ее. Китай присоединился к Соединенным Штатам и странам Европейского союза в качестве одного из трех главных мировых партнеров-контрагентов России.

Сближаясь с Пекином, Москва надеется ослабить американское давление. Ее стратегию можно описать – в духе традиционных китайских стратагем – как сближение с Востоком ради того, чтобы укрепить свои позиции на Западе. В то же самое время Россия не хочет превращаться в сателлит Китая. Она рассчитывает на то, что в обозримом будущем Пекин будет поглощен внутренним развитием и не станет проводить чересчур активную внешнюю политику. Это даст России время для того, чтобы укрепить собственные позиции. К тому времени, когда Китай станет более напористым, Россия сама окрепнет и консолидирует свою зону жизненных интересов.

Центральная Азия является важной областью российско-китайского взаимодействия. Именно с оглядкой на этот регион была создана Шанхайская организация сотрудничества – ШОС. В исходном варианте ШОС можно было бы расшифровать как «Китай в Центральной Азии». Со временем, однако, ее задачи и географический охват расширились. Формальными членами ШОС являются Китай, Россия и четыре центральноазиатских страны (кроме Туркмении); Индия, Пакистан, Иран и Монголия участвуют в качестве наблюдателей. В России некоторые верят, что хотя бы потенциально ШОС может стать противовесом возглавляемому США западному сообществу (Северная Америка, Западная и Центральная Европа, Япония, Австралия, возможно, Индия). Если оба сообщества консолидируются внутренне и будут выступать с координированных позиций на международной арене, то впервые после падения Берлинской стены появится некое подобие глобального геополитического противостояния. Это, однако, лишь один – и далеко не самый вероятный и тем более не оптимальный результат возможного развития. Нетрудно заметить, например, что одна ключевая держава – Индия – стоит одной ногой в обоих сообществах.

Пока непосредственные вызовы геополитическим интересам России идут с юга. Идея исламистских радикалов, что земли, некогда аннексированные Российской империей, а впоследствии вошедшие в состав атеистического Советского Союза, могут быть опять отвоеваны миром ислама и превращены в новый халифат, нашла существенную материальную поддержку в арабском мире и сторонников в Центральной Азии. Режим Талибана в Афганистане был символом этой новой угрозы, но даже с его падением угроза не исчезла.

Россия пребывает в процессе формулирования заново своих интересов на Ближнем и Среднем Востоке (БСВ). У нее есть значительный интерес к Ирану как к региональному партнеру и растущему рынку, но при этом она озабочена иранской ядерной программой и ракетным оружием. Физическое отсутствие России в Афганистане является временным и отчасти компенсируется косвенной вовлеченностью Москвы в афганские дела. Москва не сводит глаз с Пакистана – хронически нестабильной ядерной державы, которой угрожает внутренний исламский экстремизм. Кроме того, Россия стремится активизировать свою роль в рамках Ближневосточного «квартета», занимающегося разрешением палестино-израильского конфликта¹³, и внимательно следит за развитием ситуации в Персидском заливе, в том числе в Саудовской Аравии, способной дестабилизировать весь Ближний и Средний Восток и разрушить мировой рынок энергоносителей. Именно эта перспектива позволила России вскоре после 11 сентября 2001 г. выступить перед Западом в роли жизненно важной энергетической державы. Центральная Азия – это разом и путь, и, если она будет под контролем России, ключевой форпост, делающий возможным реализацию «южной стратегии России».

Таким образом, Центральная Азия стала полем боя в новой, намного более мягкой версии Большой игры – на этот раз между Россией и Соединенными Штатами (открыто) и между Россией и Китаем (скрыто). В середине 2005 г. на саммите ШОС Вашингтон получил предупреждение, что его военное присутствие в регионе обусловлено только толерантностью Китая и России. К концу 2005 г. Узбекистан стал первой страной СНГ, которая покинула американскую орбиту и вновь перешла на российскую. Однако в 2004 и 2005 гг. Москва нервозно отреагировала на чрезвычайно гипотетическую идею о возможном китайском военном присутствии в Киргизии.

В Центральной Азии Россия крайне заинтересована в стабильности новых государств. Стоит им рухнуть и открыть шлюзы хаосу, создастся сокрушительный эффект для России. Можно предположить, что через ее протяженную открытую границу в РФ хлынут массы беженцев и других иммигрантов, прилив которых может возбудить как значительную мусульманскую общину в России, образующую большинство в некоторых субъектах Российской Федерации (один из которых, Башкортостан, отстоит от казахстанской границы всего на 50 км), так и противников иммиграции в РФ.

Российские лидеры явно предпочитают сохранение статус-кво в центральноазиатских государствах любым попыткам опрокинуть тамошние режимы или хотя бы понудить их к изменениям. В этом предпочтении нет ничего от идеологической близости или сентиментальной «солидарности авторитарных режимов». Согласно преобладающему в России официальному пониманию, вряд ли преемниками нынешнего поколения авторитарных лидеров станут просвещенные демократы; вероятнее всего их сменят исламистские радикалы. Считается, что именно религиозный экстремизм является главной опасностью, нависающей над регионом. Что же касается подталкивания своих центральноазиатских партнеров к переменам, российские лидеры опасаются, что подобное давление может только толкнуть регион в объятия Китая.

Россия заинтересована также в том, чтобы страны региона поддерживали достаточно хорошие отношения между собой. Москва знает о произвольном характере буквально всех границ между центральноазиатскими государствами, которые были проведены в 1924–1925 гг. из соображений удобств советизации и централизованного контроля и арбитража Москвы. Российские руководители также превосходно в курсе неравенства центральноазиатских экономик, которые создавались в XX в. как неотъемлемая часть советского народного хозяйства.