Текст книги "Черный трибунал"

Немного посидев без движений, словно давая ему освоиться в ее глубинах, Кристина принялась двигаться по его бедрам, обняв Савелия руками за шею и явно испытывая наслаждение от этих движений. Сначала двигалась медленно, как бы растягивая удовольствие, но вскоре, потеряв контроль, стала ускорять свои движения, их темп становился все быстрее и быстрее…

– О-о! Я сейчас приплыву, Боренька!.. Да!.. Да!.. Еще!.. Еще!.. Вот оно!.. Я плыву!.. О-о-о! Господи!.. – В экстазе Кристина стала подпрыгивать на нем, все убыстряя и убыстряя ритм.

Наконец девушка пролилась своим нектаром и в изнеможении прижалась лицом к плечу Савелия. Но вскоре очнулась, сделала несколько плавных движений, после чего соскользнула вниз:

– Мне было так хорошо, что мне захотелось отблагодарить твоего приятеля… Только не думай, я не с каждым смогла бы ЭТО сделать, – тут же заметила она, нежно лаская его все твердеющую и твердеющую плоть, потом с надеждой добавила:

– Поверь, я правду говорю…

– Верю… – кивнул Савелий, затем ласково прикоснулся рукой к ее затылку и осторожно нажал: ее ласковые руки действовали столь возбуждающе, что терпеть уже не было сил, а разговоры начинали раздражать…

Кристина действительно хотела еще что-то сказать, но его приятель, ткнувшись в ее влажные губы, заставил раскрыть рот и протиснулся до самого упора. Савелий проделал это столь деликатно, что девушка сама двинулась ему навстречу, словно желая проглотить его, а ее пальчики принялись нежно ласкать его яички. Действия девушки были столь профессиональны, что трудно было. поверить в ее слова о жесткой избирательности…

Но Савелию в этот момент было совершенно все равно: им уже полностью завладела страсть обладания. Он закрыл глаза и, постанывая от изнеможения, почувствовал, как постепенно отрывается от стула и начинает парить в воздухе.

Ему казалось, что он совершенно перестал чувствовать свое тело и вся его энергетика сосредоточилась в одном месте: месте сотворения жизни. Наконец, напряжение достигло своего апогея, и Савелий громко вскрикнул:

– Да-а-а, Господи!.. Да-а-а!..

Его струя была столь мощной, что девушка едва не захлебнулась от этого потока и с огромным трудом успела сделать один глоток, потом другой…

Когда нервное вздрагивание его плоти постепенно утихло, Кристина нежно подхватила последнюю капельку своим розовым язычком и взглянула на Савелия, i – Ну как тебе ЭТО? Понравилось, только честно? – допрашивала Мышка своего гостя минут пять спустя.

– Конечно, понравилось, – искренне ответил. Савелий. – И конечно, честно… – Он осторожно отстранился от девушки. – Но, Кристина, извини, теперь мне пора бежать… Я тебе или позвоню, или напомню о себе через Интернет.

Поверь, совсем нет времени. Ну а вообще-то я тебе, конечно, благодарен за такой сюрприз… А про твоего Змея скажу, что он полный дурак, что оставил тебя… Я позвоню скоро, обещаю…

На самом деле он вовсе не собирался напоминать Кристине о себе, во всяком случае, пока не вычислит Кобру…

Дальнейшее, как говорится, было делом техники. Несколько дней Савелий наблюдал за подъездом дома Кристины из кабины своей машины. Почему-то он был уверен, что Кобра вот-вот должен появиться здесь. И на этот раз интуиция его не подвела: киллер появился на пятый день ожидания.

Кобра подъехал на такси и остановился не у подъезда Кристины, а на углу дома, и поэтому Савелий увидел его лишь в тот момент, когда Кобра вышел из машины и стал осматриваться вокруг.

«Осторожный, гад! – промелькнуло в голове Савелия. – Действительно Кобра…»

Чтобы случайно не попасться на глаза убийце, Савелий стал медленно опускаться с сиденья вниз. Возможно, это было ошибкой и Кобра успел заметить его маневр, а может быть, это была с его стороны обычная осторожность, тем не менее Кобра вдруг замедлил шаг, остановился, словно раздумывая о чем-то, и, продолжая бросать по сторонам пронзительные взгляды, решительно направился к соседнему подъезду.

Черт бы побрал этого хитрого подонка! Неужели он действительно почувствовал угрозу или это чистая профилактика? И как он не догадался проверить все подъезды этого дома? А вдруг тот, в который направился Кобра, окажется проходным? Но Савелий даже и в мыслях не держал взять кого-нибудь себе в помощь.

Напрасно он не послушался Андрюшку Воронова, который предлагал подежурить с ним и в этот день. Савелий отказался не потому, что помощь Воронова ему была не нужна, а потому, что в тот день у дочери друга был день рождения, и Савелий буквально силой отправил его домой, пообещав приехать позже с поздравлениями и подарками.

Опасаясь упустить киллера, Савелий улучил момент, когда тот смотрел в сторону подъезда, быстро выскочил из машины, пригнулся за ней, но дверью хлопать не стал, чтобы Кобра не услышал. От машины до убийцы было метров двадцать, не более, а от того до подъезда не более десяти метров.

Прячась за стоящими машинами, Савелий стал быстро и бесшумно передвигаться короткими перебежками к подъезду. Когда Кобра уже открывал дверь, Савелий успел оказаться метрах в пяти от него. Не успела дверь за ним захлопнуться, как Савелий быстро подскочил и прислушался: через мгновение он услышал хлопанье второй, внутренней двери подъезда. Решив, что Кобра вошел внутрь, Савелий вытащил свой «стечкин» и осторожно приоткрыл дверь.

Тамбур между первой и второй дверями был довольно просторным, но света не было, а войти после дневного солнечного света в полумрак все равно что оказаться слепым. В голове промелькнула мысль, что он сам наверняка воспользовался бы этим обстоятельством. И в следующее мгновение сильный удар по руке выбил у него оружие.

«Надо же, попался!» – мелькнуло в сознании Савелия, и тут же он сделал шаг в сторону, понимая, что следующее действие противника должно быть направлено лично против него: сначала избавиться от угрозы оружия, потом заняться и самим его владельцем.

Он оказался прав: Кобра, выбив у него пистолет, действительно попытался нанести удар ножом в шею Савелия и промахнулся из-за его неожиданного рывка в сторону. Однако Савелий все еще не видел противника, а тот его отлично видел.

Следующий удар ножа был направлен точно в грудь Савелия. Вполне возможно, что это оказался бы последний бой в его жизни: нож направлялся точно в сердце, но его спасла записная книжка. Скользнув по ней, лезвие ткнулось в ребро и вошло внутрь. Савелий дернулся, холодное хрупкое лезвие со звоном сломалось в районе ручки.

То ли глаза Савелия успели привыкнуть к темноте, то ли боль от ранения обострила его ощущения, но в следующее мгновение он сбил с ног своего противника своим коронным, двойным ударом маваши.

Удар ногой наотмашь пришелся Кобре точно по носу, а это одна из самых болезненных точек у человека. Киллер громко вскрикнул, его откинуло на стенку, глухо стукнулась о нее голова, и он медленно сполз на кафельный пол.

Превозмогая боль и шатаясь, Савелий подошел к бесчувственному телу противника, вытащил из его брюк ремень, связал за спиной ему руки, потом подхватил за плечи и поволок к своей машине. Прохожие никак не реагировали на странную парочку, и только одна старушка, не заметив связанных рук, одобрительно поцокала языком:

– Правильно, настоящий товарищ никогда не бросит своего друга в беде…

Сидящие с ней рядом на скамейке товарки с лицами, ставшими от времени похожими на печеные яблочки, заулыбались. Вдруг одна из них всплеснула руками и затараторила, заставив Савелия на миг оглянуться. То, что он услышал, на несколько секунд буквально парализовало его, но он заставил себя двинуться дальше, тряхнув головой, – он не мог поверить в услышанный бред, но и подумать у него не было времени.

– И вот, Матрена, мне Никитишна сказала, что эту… Кристинку-то из сорок второй, на пустыре зарезали! Во жуть какая! Говорит, сразу в реанимацию повезли, а уж поздно. Жалко девку, хорошая девка была… Медсестра вроде. Так замуж-то и не вышла, все в больничке своей горбатилась. Можа, на фатеру хто позарился? Одна ить жила-то.

– Да ты что, Кузьминишна! Хто ж из-за кварте-ры-то человека жизни лишит? Это каким же извергом надо быть!

– Ну, не знаю, што да как… Знаю, что Никитишна врать не станет. В обчим, не вернуть Кристинку-то. Был человек – и нет человека…

Затащив Кобру на заднее сиденье, Савелий на всякий случай связал еще и шнурки его ботинок между собой. Затем снял с себя ремень, сделал из него петлю и накинул на шею Кобре, а конец закрепил к ручке дверцы: если Кобра очнется и попытается освободиться, то петля затянется еще туже. И только после этого, усевшись за руль, Савелий достал мобильник и быстро набрал номер Богомолова.

– Константин Иванович, я… взял… Кобру! – прерывистым голосом выдавил он, услыхав голос генерала.

– Что с тобой, Савелий? – встревожился тот.

– Я… ранен…

– Где ты?

– В машине… адрес… Куста… – Договорить он не успел, потому что потерял сознание.

Его голова уткнулась в руль, но мобильник остался в руке включенным…

– Савелий! – выкрикнул Богомолов, но трубка молчала, хотя в ней и слышались какие-то звуки.

Понимая, что с Бешеным неладно: хорошо еще, если он только потерял сознание, а если и того хуже? – генерал быстро связался со своими спецами, вызвал их к себе со сканером. Не прошло и десяти минут, а генерал вместе с несколькими сотрудниками и «скорой помощью» уже мчались к Кустанаевской улице.

Пеленгаторы не ошиблись: машина Савелия стояла в том самом месте, которое они и засекли…

– А знаешь, крестник, – сказал Богомолов, когда навестил Савелия в окружном военном госпитале на следующий день, – профессор, делавший тебе операцию, сказал, что ты родился в рубашке…

– В ночной? – чуть слышно прошептал Савелий.

– Надо же, он еще шутит! – изумился генерал. – Между прочим, шутник мой дорогой, нож этой сволочи задел твое правое предсердие, и если бы лезвие не сломалось, перекрыв кровотечение, ты бы был сейчас на том свете!

– Все там будем… рано или… поздно… – сразу погрустнев, сказал Савелий, вспоминая свой визит к Кристине и их неожиданную бурную молодую страсть.

Вспомнил голубой пеньюарчик, запах духов «Шанель», ее бесстыжие ласки… Неужели старушки не врали и Кристину действительно кто-то зарезал? Ох, сейчас нельзя обо всем этом думать – и так голова раскалывается. Да и кем она была для него? Так, случайная знакомая, которой он вдруг понравился. Не объяснялся же он ей в любви, в конце-то концов, – у него есть настоящая любимая, которая, правда, так далеко сейчас.

«Ладно, со временем разберусь, – подумал он. – Я же совсем ничего об этой Мышке не знаю. Жалко, все равно жалко, если ее больше нет на свете».

И опять сказал вслух:

– Все там будем… рано или поздно…

– Лучше поздно! – подытожил генерал. – А ты помолчал бы лучше, дружочек: профессор сказал, что тебе нельзя сейчас много разговаривать… И вообще, сказал, чтобы к тебе никого не пускали.

– А вы?

– Я – генерал! – Богомолов хитро усмехнулся. – А за дверью Воронов стоит…

– Так что же вы… – встрепенулся Савелий и тут же сморщился от боли.

– Да лежи ты спокойно, неугомонный! – недовольно прикрикнул генерал. – Увидишь своего братца! Ты лучше скажи: куда хочешь отправиться на отдых? Наше руководство решило: за поимку столь опасного преступника оплатить целый месяц твоего отдыха в любой точке земного шара, – торжественно произнес он, затем хитро подмигнул и добавил:

– На двоих…

– В таком случае остров Кипр…

– Вот и хорошо: там мне тоже нравится! – согласно кивнул Богомолов. – Как только профессор разрешит, звони своей Веронике Остроумовой и дуйте отдыхать! Она где сейчас, в Америке?

– Сегодня прилетает… из Англии! Если позвонит, не говорите… что я… ранен, хорошо?

– Договорились! Ладно, пойду, пожалуй, а то мне Воронов всю печенку проест! Выздоравливай, крестник!

– Мухтар постарается…

Глава вторая
Кипрское вино

Месяц любви… Много это или мало? Для кого как… Иной пресыщенный красотками-фотомоделями «новый русский», наверное, ухмыльнулся бы, услышав такой вопрос. Зачем посвящать целый месяц своего драгоценного времени одной женщине, когда можно за эти же тридцать дней осчастливить своим вниманием двух, трех, а то и больше длинноногих девиц, столь падких на вечнозеленые американские банкноты.

И все-таки секс – это одно, а любовь – что-то совсем другое. Это когда тебя переполняет счастье при виде любимого человека, когда ты не только не устаешь от разговоров с ним, но и готов бесконечно длить эти беседы, когда обычная постель словно по волшебству превращается в усыпанное лепестками роз любовное ложе, когда, в конце концов, ты не можешь насытиться ласками и прекрасным телом любимого человека. Да, если ты по-настоящему влюблен, тогда и месяц любви пролетит незаметно.

Обычно сдержанный и напряженный, Савелий с трудом уговорил себя расслабиться после истории с Коброй и Кристиной. Он уже знал, что девушку на самом деле убили и что делом занимается один его знакомый, очень серьезный следователь. Он сообщил Савелию, что убийц ищут и что в деле замешана одна крупная риэлторская контора. Короче, следствие ведется, ну а Говоркову все сообщат, когда он вернется из отпуска. Так что пусть он летит в жаркие страны и спокойно себе отдыхает…

«Отдыхать так отдыхать, – решил он, – и к тому же у Вероники как раз окно между ее выставками и учебой. Когда нам еще выпадет возможность побыть целый месяц вдвоем?»

Савелий улыбнулся и с глубокой нежностью посмотрел на девушку, которая спала рядом с ним в кресле авиалайнера. Ровно и монотонно гудели моторы.

Иссиня-черные волосы Вероники красиво рассыпались по обивке кресла. Даже во сне она была прекрасна. Савелий заботливо задернул шторку иллюминатора, чтобы на лицо любимой не падал солнечный свет, и стал вспоминать ее рассказ о выставке в престижнейшей лондонской галерее Хейуарда.

Теперь, как понял Савелий, Вероника рисовала какие-то геометрические фигуры в стиле оп-арт, и самое интересное – ее работы произвели в Англии настоящий фурор. У нее сразу же купили пять картин по три тысячи фунтов за каждую. Несомненно, Вероника добилась успеха в своем деле. Кстати, она очень помогла своим родителям деньгами и рассказывала, что ее мать даже заплакала от счастья и гордости за свою дочь.

«Приятно, – думал Савелий, – когда твоя девушка не только красива, но еще добра, умна и талантлива».

Конечно, в жизни Савелия были очень разные женщины и все они были по-своему замечательны. Но сейчас он, кажется, действительно не на шутку влюбился. Ему было очень приятно наблюдать, как внимательно слушает Вероника каждое его слово, какими по-детски восторженными глазами смотрит на него, как ласково называет его Савушкой. Да, они не просто нравились друг другу. Кажется, это была любовь, возможно, самая большая в жизни бойца-одиночки Савелия Говоркова…

Прилетев в Айа-Напу, Савелий и Вероника получили свой багаж и вскоре уже переступали порог четырехзвездочной гостиницы «Адаме Бич». Над Кипром вставала огромная луна.

– Ну как, нравится? – спросил Савелий, бегло осмотрев скорее по привычке, чем по необходимости, просторный гостиничный номер.

Включил торшер.

– Савушка, милый, да мне бы и в шалаше с тобой было хорошо. А тут просто здорово. Пойду приму душ с дороги. – Вероника поцеловала Савелия в губы, одарив его при этом призывным взглядом вдруг потемневших от желания глаз, и, рассмеявшись, упорхнула в ванную.

Савелий достал из сумки купленную в аэропорту бутылку красного кипрского вина, открыл и разлил вино по бокалам, прислушиваясь к плеску воды. И только он сделал первый глоток. Вероника позвала его голосом, в котором угадывалась дрожь волнения:

– Савушка… Иди сюда ко мне. Чего же ты ждешь?

Савелий распахнул дверь и увидел свою красавицу во всем великолепии ее наготы: идеальной формы груди, безукоризненно стройное тело, темный треугольник волос внизу живота, а главное – эти зовущие, горящие страстью, сумасшедшие глаза.

– Ну, иди же ко мне… Савушка, любимый… – тихо проговорила девушка и неожиданно стыдливо потупилась.

У Савелия закружилась голова, в висках застучало, он шагнул к Веронике под теплые струи воды и обнял ее. Опустился перед ней на колени и медленно, отводя своими сильными руками ее слабые руки, стал целовать ее бедра, живот.

Вероника застонала от наслаждения. Ее била мелкая дрожь. Савелий поднялся и стал целовать ее груди, слегка покусывая напрягшиеся острые соски. Наконец их губы слились в поцелуе. Вероника, сдаваясь его мощному напору, повернулась к Савелию спиной.

Он принялся целовать ее розовые ушки, жадно гладя ее груди и живот.

Потом вдруг подхватил ее на руки и осторожно, боясь уронить драгоценную ношу, понес девушку в комнату, где в мягком полумраке их ждали белеющие простыни огромной двуспальной кровати. Савелий хотел погасить свет, потянулся было к торшеру, но Вероника слабо запротестовала:

– Не надо, Савушка… Я хочу видеть всего тебя… Видеть твое тело, твои сумасшедшие голубые глаза, в которых мне хочется просто утонуть…

Савелий лег с ней рядом. Девушка начала покрывать все его тело поцелуями – в глаза, в губы, в ключицы, скользя ниже и ниже. Вот она с необыкновенной нежностью коснулась губами его шрама на животе, а вот уже осторожно провела язычком по его раскаленной и сладко набухшей плоти.

По телу Савелия прошла судорога. В гостиничном номере воцарилось молчание. И когда наконец настал МОМЕНТ ИСТИНЫ, когда случилось ЭТО, Савелий, совершенно не в силах больше сдерживаться, громко застонал и заметался на кровати, но Вероника никак не хотела его отпускать и молча приняла в себя все его естество.

Немного отдохнув и утолив жажду терпким, сейчас особенно приятным кипрским вином, влюбленные снова потянулись друг к другу.

– Как ты делаешь ЭТО, Ника, – шептал Савелий, – Господи, я просто потрясен!

– Ах, Савушка, я так тебя люблю, – шептала Вероника, – я готова с тобой на все… Понимаешь, на ВСЕ… Чего бы ты еще хотел?! А хочешь, вот так попробуем? Если действительно хочешь, конечно…

Он лежал навзничь, а она осторожно уселась сначала ему на живот, потом приподнялась над ним, рукой ввела в себя остолбеневшую плоть и заявила:

– Если тебе интересно, сообщаю – это моя любимая поза. Поза «наездницы»…

И тут она начала буквально «объезжать» его, гарцевать на нем. Видимо, эта поза устраивала ее больше всех остальных – Вероника вскрикивала, стонала, потом замерла, очевидно испытав оргазм. И с громким стоном повалилась на грудь Савелия, не слезая с него. Потом, не говоря ни слова, вынула его неугомонного приятеля из влагалища, осторожно ввела его в свою попочку и стала опускаться на него, впуская все глубже и глубже…

«Вот это да», – успел подумать Савелий и тут же с криком выплеснулся своим любовным нектаром…

Так они и не сомкнули глаз до самого рассвета, и утомленные, и освеженные любовной битвой.

Уснули только под утро. Савелий, чувствуя счастливую легкость во всем теле, подумал, засыпая:

«Да… Если я – мастер боевых искусств, то Ника – богиня искусства любви… Ни разу, кажется, до этого я не испытывал ничего подобного. Какая славная… Подумать только – у нас впереди целый месяц. Самый приятный эпизод в моей жизни! Но эпизод ли? Нет, скорее это нечто большее…»

Утром Вероника проснулась одна – Савелия рядом не было. Какое-то время она лежала неподвижно, вспоминая восхитительные подробности прошедшей сказочной ночи, потом тихо рассмеялась и открыла глаза. В дверном замке щелкнул ключ, и на пороге возник ее дорогой Савушка с большой меховой черепахой в руках.

– Доброе утро, – как-то немного застенчиво, словно стесняясь чего-то, проговорил он, – это тебе.

– Какой же ты милый, Савушка! Ну просто прелесть! – Девушка резво соскочила с кровати и обняла любимого. – И черепаха тоже прелесть! И вообще все прекрасно и замечательно! Ой! А что это во рту у черепахи? Это ты положил? – Вероника вынула из меховой пасти с тряпичными ярко-желтыми зубами маленькую коробочку и тут же ее раскрыла.

В лучах солнца ослепительно вспыхнули бриллианты в золотых серьгах.

Вероника замерла, не в силах оторвать взгляд от такой красоты, потом взвизгнула от восторга и кинулась в объятия Савелия.

– Серьги с бриллиантами! Да такие красивые. Они, похоже, антикварные, Савушка! Ты, получается, уже сбегал в ювелирный, чтобы меня порадовать? Вот спасибо! У меня никогда еще таких старинных не было! Какой у тебя превосходный художественный вкус. А можно, я их прямо сейчас примерю, а? Ура-ура-ура!

Савелий скромно стоял и улыбался. Вероника примерила серьги, повертелась в них у зеркала, потом взглянула в окно гостиничного номера:

– Боже, какой чудесный день, Савушка! И как же мы его проведем?

– Как пожелаешь, Ника, – просто сказал Говорков. – Приказывай.

И этот день, и ряд последовавших за ним они провели вместе, почти не отходя друг от друга. Со стороны, наверное, они были похожи на обычных европейских туристов – вели себя скромно, без лишней развязности, присущей вообще-то прибывающим на Кипр «новым русским», – гуляли повсюду, держась за руки, и говорили, говорили. О чем? Обо всем на свете, но главным образом конечно же о своей любви. Вспоминали свою первую встречу, вспоминали о разлуках, радовались тому, что вместе. Савелий хоть немного расслабился.»

Иногда, впрочем, он для поддержания боевой формы делал замысловатые физические упражнения, поднимал тяжести в гостиничном номере, бегал по утрам вдоль линии прибоя.

Он помнил, что отдых однажды закончится и его снова ждут серьезные испытания, ставкой в которых может быть его собственная жизнь.

Савелий часто вспоминал слова своего Учителя:

«ПОМНИ И ВСЕГДА ПОВТОРЯЙ: ТЫ – ВО МНЕ, Я – В ТЕБЕ! ВОССТАНАВЛИВАЯ СИЛЫ, НЕ ЗАБЫВАЙ, ЧТО НАСТАНЕТ ДЕНЬ, КОГДА ТЕБЕ ПОНАДОБЯТСЯ И ВЕСЬ ТВОЙ ДУХ, И ВСЯ ТВОЯ ЭНЕРГИЯ. ГОТОВЬСЯ К ЭТОМУ ДНЮ».

Вероника много рисовала, иногда с самого раннего утра. Тогда они вдвоем уходили на пляж. Савелий загорал, то сидя в шезлонге, то лежа на горячем песке, обмениваясь с любимой ласковыми словами, а Вероника стояла за мольбертом.

Они носили одинаковые белые брюки и майки, оба сильно загорели. Пожив некоторое время в Айа-Напе, они решили перебраться в курортный городок Лимассол, удививший их обилием полупустых, но всегда открытых ресторанчиков. В этом городе они сняли великолепный номер с видом на море и белую песчаную косу, причем сняли в самом дорогом отеле «Четыре сезона».

Они пробовали суп и еще массу причудливейших блюд из осьминогов, различные сорта местных вин. Целовались на скале Афродиты, летали на вертолете над древним городом Пафосом, где, по слухам, когда-то родилось такое занятие, как проституция, бродили меж пальм, олеандров и кактусов. Побывали в аквапарке.

Один раз даже ловили осьминогов, наняв для этого рыбацкую лодку, – правда, почти все время в этой лодке они провели не рыбача, а неистово любя друг друга.

Незаметно пролетели две недели отдыха.

Тем временем выяснилось, что на Кипр, как раз в эти дни, приезжает один очень популярный в России певец, чтобы снять свой новый клип и дать один-единственный концерт. Вероника загорелась желанием побывать на этом концерте. Савелий, вообще-то равнодушно относившийся к любым звездам эстрады – хоть к русским, хоть к западным, – на этот раз, естественно, сделал все возможное, чтобы уважить просьбу своей возлюбленной.

И они неброско, но модно одетые пришли посмотреть на это представление.

Действо происходило у громадного бассейна, наполненного до краев неестественно синей водой. Весь бассейн и вся сцена были увешаны сотнями крохотных фонариков, которые перемигивались в такт негромко звучащей музыке.

Пока играл магнитофон, перед импровизированной сценой суетились люди в синей униформе, подключали какие-то провода, пробовали микрофоны, громко обменивались непонятными репликами:

– Вася, поддай еще реверку… И холла, холла побольше… Отлично!

– Раз, раз… Семнадцать… Восемнадцать… Во, нормалек… Экраны готовы?

– Через полчаса начинаем. Костя, тут вход на большой джек…

– Да, я знаю. Звук в мониторах прибавьте…

Вероника была уверена, что оделась относительно скромно. На самом деле она была самой красивой здесь и выглядела в этот вечер еще привлекательнее, чем обычно. Затянутая в черное шелковое платье, подчеркивающее соблазнительные формы ее точеной фигурки, сделавшая какую-то немыслимую прическу и надевшая по случаю концерта бриллиантовые серьги – подарок Савелия, – она сидела за столиком, не обращая ни малейшего внимания на жадно-похотливые взгляды и мерзкие причмокивания бритоголовых парней из «новых русских», решивших убежать на время от своих проблем и русских осенних холодов сюда, где пальмы, кактусы и жара.

Толстые «голдовые цепуры» поверх черных маек, малиновые пиджаки да «мобилы» в унизанных перстнями руках четко указывали на социальное положение большинства из них.

«Или банкиры, или бандюги, – думал Говорков, окидывая спокойным пристальным взором голубых глаз собравшихся, – что, впрочем, в наши времена почти одно и то же. Ну и пусть. Конечно, вон тот двухметровый бычок с серьгой в ухе уж очень нагло вылупился на Нику. Но ведь не запретишь же ему смотреть, в самом деле».

– Савушка, что с тобой? – заметив перемену настроения у своего любимого, нежно спросила Вероника. – Не нравятся они тебе, да? Жирные все какие-то… А полстраны без зарплаты голодает. Я газету читала…

– Ладно, пусть сидят себе… Пока… – поморщившись, сказал Говорков и заставил себя улыбнуться девушке.

Вероника вызывающе, на виду у всех, поцеловала его в губы, и поцелуй у них получился долгим и страстным. Она легонько погладила его по руке, словно призывая не нервничать, – на концерт ведь пришли.

Внезапно занавес на сцене разошелся, громко ударили гитары и ударные.

Началось шоу. Вспыхнули цветные огни. Звезда российской эстрады – кудрявый красавец с томными накрашенными глазами, окруженный кордебалетом в удивительных нарядах и павлиньих перьях, – выскочил к микрофону и запел свой самый известный шлягер, простирая руки к бешено аплодирующему залу. Нехитрый мотивчик трогал за душу.

– А здорово поет, – с уважением, перекрикивая грохот музыки, заявил Савелий, который видел в жизни больше трупов и крови, чем эстрадных концертов.

– Я его очень люблю! – крикнула восторженная Вероника и тут же рассмеялась:

– Но тебя больше, Савушка, родной!

Певец разошелся не на шутку. Он уже соскочил со сцены в зал и пошел между столами, умудряясь при этом танцевать и петь в радиомикрофон, не сбивая дыхания. Люди дружно хлопали в ладоши. Вдруг произошло нечто из ряда бон выходящее: тот самый двухметровый амбал с серьгой в ухе, который так нагло разглядывал Веронику, вырвал из рук эстрадной звезды радиомикрофон, вскочил на столик и начал что-то истошно орать.

Все замерли. Пьяный в доску, амбал ревел что-то хрипатым голосом.

Кажется, песню – «Нинка, как картинка, с фраером гребет…». Потом амбал начал неудержимо блевать – и на радиомикрофон, и на окружающих, и даже на смертельно побледневшего певца, который совсем растерялся в этот миг.

– Где же секьюрити? – взвизгнула какая-то дико наштукатуренная старушка в пестром платье, сидевшая неподалеку от Вероники.

Девушка же смотрела в упор на Савелия. Он все правильно понял: какая-то бешеная волна вынесла его из-за столика, он подлетел к пьяному амбалу и каким-то неуловимым ударом в переносицу сбил его с ног, успев выхватить из рук микрофон. Встал в позу «богомола» и быстро осмотрелся по сторонам – все вокруг сидели неподвижно. Амбал ворочался у ног Савелия, изрыгая проклятия:

– Ну все, шибздец тебе… Сука! Ты же мне нос сломал! Гнида… Бля буду, все, тебе не жить!

Дружки амбала – бритоголовые парни с лицами, не облагороженными интеллектом, – вскочили было помочь корешку, но тут же сели обратно на пластмассовые белые стулья.

Савелий успокаивающим жестом поднял вверх обе руки и громко произнес:

– Все в порядке, почтенная публика! Инцидент исчерпан, концерт продолжается! – после чего вручил бледному певцу микрофон.

Савелий уже хотел было удалиться, но тут звезда эстрады начал быстро говорить:

– Старик, спасибо! Не забуду. Как тебя отблагодарить-то?

Савелий подумал и сказал:

– Слушай-ка, поешь ты здорово, признаюсь. Моя подруга очень уж любит твои песни. Может, посвятишь одну специально ей? Зовут Вероникой, мы вон там сидим.

Певец согласно закивал и, спросив еще что-то у Говоркова, побежал за сцену переодеваться. Ну а Савелий, равнодушно перешагнув через тело поверженного им амбала, вернулся к своей девушке. И сразу же пригубил предложенного ему Вероникой красного вина. Друзья амбала еле привели того в чувство, подняли на ноги и куда-то увели. Один из них оглянулся на Говоркова, сверкнув фиксой, и глухо выругался сквозь зубы.

Певец опять вышел на сцену, удачно подшутил над происшествием и потом, уже на полном серьезе, поблагодарил «ветерана афганской войны, который просил не называть его имени, за своевременную помощь». И, как было условлено, посвятил одну из лучших своих песен «очаровательной Веронике, спутнице нашего героя».

Концерт вскоре закончился, причем все второе отделение у сцены дежурили те самые секьюрити, которые неизвестно где шатались во время злополучного инцидента.

Савелий и Вероника возвращались в отель, до которого им оставалось уже шагов пятьсот.

– Ловко ты ему! – восхищалась девушка. – Спасибо за песню, Савушка! И вообще ты у меня самый лучший.

– Да ну, зря я это, – недовольно пробормотал Говорков, – не люблю по пустякам силы расходовать. Но что мне было делать? Нам чуть не испортили праздник…

Они шли по узким переулкам, освещенным несколькими фонарями. И тут кто-то окликнул Савелия на чистом русском языке:

– Эй, мужик, обожди. Разговор есть.

Савелий загородил собой Веронику и повернулся лицом к говорящему, моментально оценив ситуацию. К ним вразвалочку и неторопливо подходили три субъекта явно бандитской наружности. Савелий узнал их – конечно, это были дружки амбала, которому он сломал нос. У одного из них во рту хищно блестела фикса.

– Что надо, ребятки? – спокойно спросил Савелий.

– Ты зачем нашего братана обидел? Самый крутой, что ли? Перед своей телкой в брюликах вые… – Говоривший не успел выругаться, потому что Савелий резко нанес ему страшной силы удар под дых.

Бандит сложился пополам, разевая по-рыбьи рот в попытке глотнуть воздуха.

– Савушка, осторожно! – крикнула Вероника. Но Савелий и так знал, что ему нужно делать. Он выпрыгнул на месте и ловким ударом ноги вышиб у одного из нападавших сверкнувший в свете фонарей нож-выкидуху. Выпрыгнул еще раз и ударил другой ногой бандита в челюсть, да так, что раздался громкий хруст, – бритоголовый отлетел на пару метров и смачно впечатался в стену дома, а затем медленно, словно повидло, сполз на землю.