Текст книги "Эхо далекой войны"

– Николя, это, конечно, приятно, что пока всё спокойно и ты приезжаешь на побывки, но что будет потом?

– Потом – то же самое! – уверенно заявил брат. – И не спорь со мной. Лучше расскажи, как твои дела?

– Спасибо, всё хорошо, работаю. Мне платят уже двадцать франков в день, плюс питание.

– Очень мало! Твой хозяин, этот Адам, эксплуатирует тебя!

– Николя, не говори чепуху. Неужели лучше безработным, которых никто не эксплуатирует?

– Безработных тоже эксплуатируют! – убеждённо возразил брат. – В том числе этот твой Адам! Безработицей запугивают тех, кто трудится, как ты!

– Моя работа совсем не тяжела, – недовольно поджала губы девушка. – И платят неплохо. По-твоему, господин Миклер должен разориться, чтобы платить мне?

– Не разорится, капиталист проклятый!

Жюльетт рассердилась:

– Николя, мы с тобой не согласимся! Я не вижу ничего дурного в том, чтобы работать, когда за это хорошо платят!

Брат посмотрел с любопытством:

– А что за работа у тебя?

Девушка неопределённо пожала плечами:

– Печатаю разные бумаги. Получаю и отправляю почту. Встречаю гостей, когда хозяин не может.

– Зачем он приглашает гостей, если не может их встретить?

Сестра посмотрела укоризненно:

– Николя! Вчера приехал врач из Варшавы, еврей! Он добирался через четыре границы! Он рассказал страшные вещи о том, что происходит в Польше!

– Жюльетт, какое нам дело до поляков и евреев?

Девушка ахнула:

– Николя, как ты можешь так говорить?! А вдруг завтра беда случится с нами? Тогда другие скажут: какое нам дело до французов?

– С нами ничего не случится. Надо только порвать с англичанами, пока они не уберут из Адмиралтейства этого психа Черчилля, который топит немецкие суда, и всё будет хорошо.

– Ты не слышал, что говорит немецкое радио?

– Нет. А зачем? Это ты у нас понимаешь немецкий. И к чему тебе их передачи, если ты считаешь немцев врагами?

– Я не всех немцев считаю врагами, – глухо возразила Жюльетт. – Но Гитлер и его подручные нам враги. Они открыто говорят, что хотят захватить Францию. Если мы ничего не сделаем, случится худшее, чем в тысяча восемьсот семидесятом.

– Не случится, только не надо злить немцев.

– Николя, я тебя не понимаю! Если они пойдут на Париж, ты воткнёшь штык в землю?

– Нет, тогда и будем воевать. А сейчас, когда немцы сидят в своих траншеях и мирно курят, я первый в них не выстрелю.

– Зачем же ждать, когда беда нагрянет?

– Почему она должна нагрянуть? Вот смотри: когда Германия вошла в Польшу, наше правительство объявило войну. Уверяли, что опасность грозит нам, говорили всё то же, что и ты теперь. Однако Польша давно уже немецкая, а нас никто не трогает. Надо заключить мир и отпустить солдат по домам, вот и всё.

Жюльетт покачала головой. Она не знала, что возразить брату, но чувствовала, что он в чём-то ошибается. А главное – отовсюду нависало ощущение надвигающейся страшной беды.

Жюли

Девушка дремала в своей камере, когда дверь отрылась:

– Мадмуазель, на выход!

Она нехотя встала и вышла. Конвоир пропустил её вперёд, и они двинулись по коридору. Вот и дверь в комнату следователя. Ну что – опять будет уверять, что оберегает таким способом, или придумает что-нибудь поинтереснее? А его жена – нашла синюю тетрадь? Почему от неё никаких вестей? Хотя – как она свяжется без его разрешения…

Конвоир открыл дверь в кабинет следователя:

– Заходите!

Жюли не сдержала удивлённое восклицание: в кабинете находился другой человек! Не муж Валентины!

– Простите, сударь…

– Вы ожидали увидеть инспектора Ламеля? – сухо произнёс полицейский. – Он ранен, я временно замещаю его. Меня зовут Клод Лярош.

Жюли внимательно посмотрела на собеседника:

– Он ранен? Опасно? Я могу знать, как это произошло?

– Садитесь, мадмуазель. Он получил ранение, когда заглянул к вам домой.

Девушка вздрогнула:

– Как? Там находился преступник?

– Да, и не один. Благодаря нашему коллеге и его жене Валентине, оба преступника задержаны.

– Они хотели убить меня?

– Возможно, – кивнул Лярош.

– Вы не знаете, Валентина нашла синюю тетрадь?

– Что за синяя тетрадь? – вскинулся полицейский.

Жюли сообразила, что сболтнула лишнее, и прикусила язык.

– Синяя тетрадь с кулинарными рецептами. Некоторые из них разработаны мною лично, и я бы не хотела, чтобы они попали в руки посторонних.

Лярош моментально поскучнел:

– Ну, о синей тетради поговорите с мадам Ламель. Я вызвал вас, мадмуазель, чтобы сообщить, что с вас сняты подозрения. Нами обнаружено орудие преступления, на нём нет ваших отпечатков пальцев, зато имеются отпечатки человека, убившего также господина Перена. Вы свободны.

– Благодарю вас, сударь. Я могу идти? Мне вернут мои вещи?

– Да, разумеется.

Жюли кивнула и облегчённо вздохнула. Свобода – это уже хорошо, а с остальным можно разобраться потом.

Париж, март 1940 года

Жюльетт долго колебалась, но в конце концов решила, что вопрос слишком серьёзный, и улучила момент, когда Жаклин шла домой одна.

– Привет, Жаклин! Ты не очень спешишь?

– Как тебе сказать… Если хочешь о чём-то поговорить, может, лучше завтра, на работе?

– Не хочу я на работе. Нельзя, чтобы нас слышали посторонние.

Жаклин замедлила шаг:

– Ну, тогда давай, поговорим сейчас.

– Ты уверена в нашем хозяине?

– В Лео?

– Нет, в Адаме.

– Ну… Не знаю, вроде, хороший человек. А что?

Жюльетт подошла вплотную к подруге, оглянулась, чтобы убедиться, что никого из посторонних поблизости нет, и прошептала:

– Мне кажется, он шпион!

Подруга вздрогнула:

– Что? Шпион? Почему?

– Говори тише! Мне всё время приходится печатать документы на немецком! А сегодня я покупала билет для проезда в Голландию!

– Ну, Голландия – не Германия, а документы… Мало ли для чего они нужны. Если бы Адам был немецким шпионом, он бы обошёлся без твоей помощи. А что в документах?

– В том-то и дело, что всякая чепуха. Например, сегодня было такое: «Тётя Эльза заболела, приехать не сможет». У Адама есть тётя по имени Эльза? А билеты я покупала до Амхема, это рядом с немецкой границей.

– Ну, Голландия вся рядом с немецкой границей, – вздохнула Жаклин и задумалась. После продолжительной паузы добавила:

– В общем, конечно, странно.

– Вот-вот, очень странно! Знаешь, что я хочу сделать? Улучить момент, когда Адам будет один, и сказать ему всё это в лицо. А ты будь рядом – на случай, если он вдруг захочет меня прикончить: позовёшь людей. И посмотрим, что он скажет.

Жаклин неуверенно кивнула:

– Ладно, давай, попробуем. Только если окажется, что он не шпион, неудобно будет ужасно, к тому же он уволит тебя. Так что будь с ним повежливее, пожалуйста, и не устраивай скандал.

– Я буду очень вежлива и тиха, обещаю тебе.

Назавтра, когда Адам вернулся к обеду, Жюльетт улучила момент, подала знак подруге и вошла к хозяину в комнату.

– Извините, сударь! – заговорила она не без колебаний. – Мне странны некоторые вещи.

– Что именно, Жюльетт? – насторожился вдруг Адам.

Этот ответ и побудил девушку решиться: невиновный человек вряд ли придал бы значение таким безобидным словам служанки.

– У вас много друзей из Германии. Вы часто ездите в города, расположенные возле немецкой границы. Среди документов на немецком, которые я печатаю, много откровенной чепухи. Ведь у вас нет тёти Эльзы, верно? А также дяди Томаса, кузена Ганса и тёти Берты?

По лицу Адама пробежала тень, оно окаменело, зрачки сузились – всего лишь на миг, но и его хватило Жюльетт, чтобы заметить и укрепиться в своих подозрениях. Теперь главное – не позволить хозяину напасть внезапно. И, надо надеяться, Жаклин не оплошает.

Через секунду Адам выглядел уже полностью спокойным. Он помолчал немного и сказал:

– Жюльетт, отдаю должное твоей проницательности. Ты заподозрила, что я немецкий шпион, не так ли? Ты не так уж далека от истины, я, в некотором роде, действительно, шпион. Только не передаю секретные сведения в Германию, а помогаю немецким и польским евреям бежать во Францию и другие страны.

Девушке стало не по себе, не такого ответа она ожидала. Спасение невинных людей от гибели – самое благородное и достойное занятие, какое только возможно на свете, и вознаграждать за него нелепыми подозрениями не только глупо, но и дурно.

– Простите меня, сударь…

– Ничего, – улыбнулся Адам. – Спасибо, что предупредила меня. Ведь и немцы, на глаза которым попадутся мои сообщения, могут проверить, есть ли у меня тётя Эльза. А это куда хуже, чем если бы меня стала проверять французская контрразведка.

Жюльетт почувствовала, что её лицо пылает огнём. Надо же, как опозорилась… Провалиться бы сквозь землю…

– А ещё, Жюльетт, – продолжал Адам, – раз уж я тебе открылся, не хочешь ли помочь мне и убедиться, что я не лгу?

– О, сударь…

– Завтра мне нужно снова переправить важное сообщение в Германию, – невозмутимо продолжал Адам. – Повезёшь его ты. Оно должно попасть к сотруднику советской торговой миссии в Берлине. В нём будут адреса еврейских семей, которым нужно помочь выехать – закодированные, разумеется. Ну что – согласна?

– Да, сударь, – пролепетала Жюльетт.

– Вот и отлично. Заказывай билет до Амхема. Оттуда поедешь в Берлин.

Жюли

Едва выйдя за порог полицейского управления, девушка схватилась за мобильный телефон:

– Алло, Валентина? Говорит Жюли…

– Жюли, здравствуйте! – прервал её радостный женский голос. – Я так рада вас слышать! Где вы сейчас? Мне нужно срочно встретиться с вами!

Девушка посмотрела адрес ближайшего дома и назвала собеседнице.

– Пожалуйста, не уходите никуда оттуда! Я сейчас приеду!

Действительно, Валя не заставила себя ждать – её чёрный «Ягуар» появился через десять минут. Молодая женщина, сидевшая за рулём, ободряюще улыбнулась Жюли, и задняя правая дверца приглашающе открылась. Недолго думая, девушка села назад. Оказалось, что рядом с ней молодая, стройная, высокая брюнетка, и Жюли с немым вопросом посмотрела на неё.

– Меня зовут Надя Леман! – улыбнулась брюнетка. – Как ваши дела, Жюли?

– Спасибо, хорошо.

Автомобиль тронулся с места.

– Жюли, прежде всего, – заговорила Валентина. – Та причина, по которой моему мужу пришлось на время упрятать вас за решётку, никуда не исчезла. Вы по-прежнему в опасности. Против вас действует целая преступная сеть.

– Спасибо, я это поняла, – вздохнула девушка. – Надеюсь, вы мне не предлагаете и дальше прятаться в каталажке?

– Никоим образом. Просто давайте продумаем, где вам лучше находиться. Ваша квартира плохо защищена от взломщиков. Установить стальную дверь и решётки на окнах потребует время, да и это не даст полной уверенности. Моя подруга Надя предлагает вам временно поселиться у неё, пока проблему не удастся разрешить. Добавлю, что Надя, как и я, частный детектив. Мы нередко ведём дела вместе.

Жюли с сомнением посмотрела на Надю:

– У вас такая большая квартира?

– Примерно как три ваших, – улыбнулась Надя. – Сказать правду, я к этому не стремилась, просто купила когда-то первое, что под руку попалось. Да и отец меня приучил к просторному жилью.

Жюли замолчала, раздумывая над предложением, и Валя продолжила:

– Теперь вот что, Жюли: я нашла синюю тетрадь и сейчас читаю её. Извините за вопрос: а вы сами её читали?

– Начала, но не дошла и до середины.

– Я спрашиваю потому, что если бы вы прочитали её, вряд ли заказали бы мне поиск вашего жениха. Судя по всему, он в отъезде.

– Что? – вскинулась Жюли. – Куда он уехал?

– Можно, я пока не отвечу на этот вопрос? Я сама не вполне уверена. Мне бы не хотелось спешить с выводом, пока не прочитаю всё до конца, а ещё проверю кое-что. И всё же думаю, что моё предположение верно.

Жюли пожала плечами:

– Ладно, коли так. Вы свою работу честно выполнили. К тому же, благодаря вам, меня выпустили из-за решётки.

Машина подъехала к большому дому.

– Вот мы и на месте! – объявила Надя. – Знаете, девочки, у меня предложение: давайте сядем втроём и спокойно прочтём эту таинственную синюю тетрадь! Чтобы действовать в дальнейшем в полном ведении того, что в ней написано.

– Согласна! – поддержала Жюли.

– Хорошо, – кивнула Валя. – Только тогда давайте поедем ко мне. Потому что мне скоро нужно кормить Аннет.

Берлин, март 1940 года.

Жюльетт чувствовала себя не в своей тарелке. Всё началось с фальшивого паспорта, согласно которому она превратилась в Эжени Марне, уроженку Женевы и гражданку Швейцарии. Разумеется, ехать по своему настоящему паспорту она не могла, ведь Франция и Германия в состоянии войны, зато немецким она уже овладела достаточно, чтобы изображать швейцарку французского происхождения. И всё же было неприятно – казалось, вот-вот кто-нибудь её разоблачит.

Однако все эти неприятные эмоции отошли на задний план, как только поезд пересёк границу между Нидерландами и Германией. Жюльетт с изумлением вытаращилась на парней с красными нарукавниками с изогнутым крестом, свастикой, походивших больше на манекены, механизмы, нежели на людей. Море высокомерия, презрительные взгляды, которыми они удостаивали девушку – всё это могло взбесить кого угодно. Однако Жюльетт сказала себе: «Спокойно! Сегодня ты разведчица! Ты сама захотела этого – проверила Адама. Вот и хлебни того, что приходится терпеть ему и его друзьям, когда они появляются в этой обезумевшей стране. Заодно полюбуйся на тех, с кем должен воевать твой брат».

Однако и это было ещё не всё. Едва девушка сошла с поезда в Берлине и сделала несколько шагов, её заставила остановиться марширующая колонна. Мальчишки не старше пятнадцати лет, ещё более похожие на кукол, чем тот нацист, которого Жюльетт впервые увидела в поезде. Тотчас пришла другая мысль: этим людям, способным превратить детей в машины, бесполезно предлагать мир и дружбу. Их нужно взять за шиворот и отправить в психиатрическую клинику, только там им место. И опять сердце сжалось в предчувствии скорой беды, которую принесут в прекрасную Францию человекообразные механизмы и оболваненные ими мальчишки.

Какая это улица? Да, та самая, которая нужна. Вот и аптека, которую называл Адам. В аптеке никого из посетителей? Да, только девушка-аптекарша. Очень хорошо, но нельзя расслабляться.

– Добрый день, фрёйлен! Скажите, у вас есть вот такое лекарство от мышечной боли?

Отдать аптекарше записку-пароль.

– Сожалею, это лекарство у нас только по рецептам. Но вы можете пройти в соседнюю клинику, доктор Майер вам даст рецепт в течение пяти минут.

Итак, отзыв на пароль получен. Теперь можно переходить к главному:

– Извините, я не знаю доктора Майера. А никто из этих людей не может выписать мне рецепт?

Аптекарша внимательно смотрит на список, который дал Адам.

– Возможно, один из этих людей, действительно, имеет право выдать вам рецепт, но я должна проверить. А пока могу порекомендовать вам другое лекарство того же назначения, оно выдаётся без рецепта.

– Да, спасибо, это мне подходит.

Интересно, что бы я делала, если бы здесь находились посетители? Кто-то из них мог бы заинтересоваться, почему я оставила аптекарше список. Надо будет подумать об этом, поговорить с Адамом, а пока просто забрать лекарство. Что там, внутри? Не знаю, и открывать не следует – передам как есть Адаму.

Вот моё первое задание и выполнено. Вернее, выполнена та его часть, которая относилась к Германии. Интересно, как я себе представляла встречу с советским представителем? Рядом остановится чёрная посольская машина с советским флагом и мне предложат туда сесть? И как только я бы вышла из этой машины, меня бы арестовали люди-машины с изогнутыми крестами на нарукавниках… Нет уж, лучше безобидный визит в аптеку.

А теперь куда – в гостиницу? Адам сказал, что уж если ехать в Берлин, то хоть на три дня, чтобы у пограничников, которые будут проверять мои документы, не возникли подозрения. Так что теперь – в гостиницу? Наверное, да. Пешком прогуляюсь, пожалуй. Посмотрю Берлин. Надо же, если бы не люди-машины, очень красивый город был бы. Остальные люди, которые спешат куда-то по своим делам, выглядят вполне приличными. Мало чем отличаются от наших парижан. А действительно, разве они должны чем-нибудь отличаться?

Что это? У пожилой женщины на груди жёлтая шестиконечная звезда. Что это значит? Звезда Давида… Эта женщина – еврейка? Зачем она надела эту звезду, если здесь ненавидят евреев? Не могу удержаться, спрошу её:

– Фрау, почему у вас на одежде эта звезда?

Женщина смотрит на меня измученным взглядом. В её глазах – безмолвная невыразимая мука. Прежде чем женщина отвечает мне, рядом останавливается человек с изогнутым крестом на нарукавнике:

– Фрёйлен, вы иностранка? В нашей стране евреи обязаны носить этот поганый знак, чтобы их не путали с людьми.

Я молча отшатываюсь. Если кто-то здесь безосновательно считает себя человеком, то не эта несчастная женщина, а мерзавец со свастикой. Он внимательно смотрит на меня:

– Ваши документы, фрёйлен!

Жюльетт, внимание! Сейчас ты не Жюльетт, а Эжени Марне, не ошибись!

– Вы живёте в Лозанне, фрёйлен?

– Не в Лозанне, а в Женеве. Там написано.

– А по каким делам приехали в Берлин?

– Просто хочу посмотреть город.

– Кто вы по профессии?

– Горничная. Сейчас я в отпуске.

– Как зовут вашего хозяина?

Я отвечаю, он спрашивает снова и снова. Могу только оценить проницательность Адама, который заставил меня выучить всю ту чепуху, которую я сейчас произношу. Механический человек отдаёт мне мой паспорт:

– Желаю вам приятно провести время в нашем замечательном городе, фрёйлен, только советую поменьше общаться с недочеловеками.

Господи, что за тон?! Таким тоном у нас на Монмартре девушка отшивает не в меру навязчивого ухажёра. Однако его совет – поменьше общаться с недочеловеками, то есть мерзавцами со свастикой – очень разумен. Хоть бы никогда не видеть вас, ходячие машины…

– Благодарю вас, господин.

Теперь пойду, пожалуй, в гостиницу. Хватит с меня здешней экзотики.

Андрей

Дмитрий Кольцов возвращался домой, когда дорогу ему перегородила пара ухмыляющихся бритоголовых. В руках они держали стальные прутья.

– Ну что, «Антифа», конец тебе? Где твой братан? А сучка вчерашняя? Осмелел, без охраны ходишь?!

Дима попятился назад, но путь к отступлению оказался отрезан тремя другими нацистами. И ещё четверо появились из соседнего подъезда…

Андрей тихо вышел из засады. Теперь важно, чтобы ни один поганец не смылся.

– Привет, молодые люди! У вас вопросы к этому парню? Может, я отвечу?

Нацисты обернулись недовольно:

– А ты кто такой? Тоже хочешь получить?

– Чего получить-то? Не говори загадками.

– Чего надо, того и получишь, – с угрозой в голосе произнёс самый высокий. Трое бритоголовых направились к Андрею, остальные обступили Диму. Андрей, улыбаясь, подпустил нацистов поближе.

– Что это у тебя тут? – задал он старинный вопрос, ткнув ближайшему противнику под нос. Тот не обманулся, отвернулся, попытался схватить Кароля за руку, но Андрей тотчас выкрутил ему запястье:

– Есть проблема, парень?

Двое сразу набросились на Андрея – и покатились наземь. Третий стоял теперь с вывернутой за спину рукой, пытался брыкаться и яростно ругался. Остальные нацисты, забыв про Диму, бросились на нового противника.

– Стоять – милиция! – зычно провозгласил Зелинский, выскочив из-за угла. Нацисты остановились как вкопанные, а затем, обнаружив, что противников всего двое, бросились врассыпную. Однако чуть в стороне их уже поджидали две милицейские машины. Через десять секунд все нападающие оказались погружены в автомобили.

– Недурной улов! – проворчал Зелинский. – Ну-с, молодой человек, – обратился он к Диме, – проедемте с нами. Протокол составим.

Дима кивнул и сел в машину Зелинского. Место рядом с ним занял Кароль.

– Дима, ты узнал кого-нибудь из этих орлов?

– Да, по крайней мере трое вчерашних.

– А раньше ты их видел?

– Не знаю, – пожал плечами молодой человек.

– Откуда они тебя знают? Ты ходишь на демонстрации «Антифа»?

– Да, был несколько раз.

– Дрался?

– С нацистами? Было. Но, кажется, не с этими.

– Искатель приключений, – вздохнул Зелинский, не отрывая взгляд от дороги.

– Я за справедливость, – буркнул Дима.

– Они так же считают, – отозвался Кароль.

– А вы?

– Я скорее соглашусь с тобой. Но, видишь ли, это всего лишь моё мнение.

– Спасибо, всё-таки приятно, – вздохнул брат Виктора. Машина затормозила, и они прошли в помещение.

На подступах к Дюнкерку, май 1940 года

– Танки впереди! Огонь!

Николя выстрелил почти не целясь, и немецкий танк, угрожающе шевеливший стволом орудия, занялся пламенем. Но его сосед развернул башню, выпалил, и машину, в которой находился Николя с товарищами, тряхнуло близким взрывом. Не успел экипаж выпустить ответный снаряд, как ствол соседнего танка вздрогнул от выстрела, и ещё один враг загорелся факелом.

Снова гром пальбы орудий, рокот гусениц, залпы, шарахающие откуда-то сзади, удары взрывов, запах горелого пороха, чьи-то далёкие крики, бешеная тряска сноровистой машины, бегущие и падающие впереди солдаты в сером, чёрный дым, заволакивающий синее майское небо…

Тишина наступила, когда Николя и не надеялся. Его танк остановился… Соседние тоже… Где-то вдали потрескивали одиночные выстрелы… Справа, слева, позади полыхали не менее двух десятков немецких танков, а на земле лежали вражеские солдаты.

– Привал! Отдыхай, танкист! – скорее прочитал по губам, чем услышал голос командира, лейтенанта Анжело Жанвье. Кивнул, упёрся руками в башню, подтянул ноги, спустился с брони на землю – и не удержался, рухнул. Не он один, вся рота садилась, ложилась, падала сейчас на землю. Три часа боя с немецкими танками… Откуда это дерьмо вылезло? Всего несколько дней назад было тихо, спокойно, казалось, так война и закончится, не начавшись. Вдруг – ночная тревога, грохот, взрывы, рёв самолётов, падающие фугасы, кровь товарищей… И вот, среди всеобщей паники, растерянности, неразберихи – внезапно грянувший приказ о наступлении, в лоб прорвавшимся немцам, удар, которого те не ожидали, дрогнули, отступили… И ясно, что на этом война отнюдь не закончится, только начинается, а всё-таки – победа, самая первая…

Олег

Майор Зелинский скучающе посмотрел на первого из задержанных бритоголовых, вошедшего в его кабинет.

– Так, гражданин подозреваемый. Ваша фамилия, имя, отчество!

– Да что я сделал-то? – плаксиво возмутился парень. Если верить паспорту – шестнадцать лет паршивцу.

– Отвечайте на вопрос, – пробубнил майор, углубляясь в бумажки и прикидываясь полным бревном.

– Товарищ майор! – парень был на грани рыданий, а впрочем, скорее притворялся. – Я не хотел!

Зелинский бесстрастно поднял взгляд и молча уставился на задержанного, будто говоря: «Вас тут много, а я один».

– Лиморенко Виктор Павлович, – прохныкал бритоголовый.

– Присаживайтесь, гражданин Лиморенко, – бесцветным голосом произнёс майор, словно только теперь заметил, что парень стоит.

– Спасибо, – подросток сел, втянув голову в плечи, и уставился на Зелинского, словно приговорённый на палача, готовящего топор.

– Расскажите, при каких обстоятельствах вы совершили нападение на Кольцова Дмитрия Александровича и нанесли ему телесные повреждения.

Парень перестал хныкать, его глаза забегали.

– Так ведь я…

Майор снова уставился на допрашиваемого, стараясь не мигать.

– Он первый…

– Что – первый?

Снова пауза.

– Смелее, смелее, гражданин Лиморенко! Вы хотели сказать, что гражданин Кольцов первый на вас напал? Или я неправильно понял?

Скинхед облизнул губы:

– Да мы просто прогуливались…

– Вы где прописаны?

Парень, заикаясь, назвал адрес, указанный в паспорте.

– И каким ветром вас занесло к дому, где проживает Кольцов?

Зелинский сделал себе мысленное замечание: слишком эмоционально сказано, нужно вести себя спокойнее.

– Мы… это… гуляли…

– И что дальше было?

– Ну… он, это… подошёл.

– Гражданин Лиморенко, не заставляйте меня вытаскивать из вас по одному слову. Почему вы его ударили?

– Не я!

– А кто?

Парень открыл было рот, чтобы ответить, но тут же запнулся. Зелинский понял, что скинхед не хочет выдавать своих.

– Что же, гражданин Лиморенко, так и запишем, – отечески произнёс майор. – Назвать зачинщика нападения отказываетесь. Может, это всё-таки вы и были?

– Пишите что хотите, – неожиданно глухо заговорил парень. – Ничего вам больше не скажу.

От неожиданности Олег чуть вздрогнул.

– Смотри, какой партизан выискался! Впятером на одного нападать не страшно? А правду сказать – кишка тонка?

– Ничего вы мне не сделаете, – уже совершенно спокойно заявил Лиморенко. – Я несовершеннолетний.

На этот раз Зелинский нашёл что возразить.

– Вы, гражданин Лиморенко, уголовный кодекс читали? Там вовсе не сказано, что возраст освобождает вас от ответственности. У вас больше шансов на снисходительность – да, но на безнаказанность не надейтесь. У Кольцова сломано ребро, многочисленные кровоподтёки и ссадины.

– Вы не сможете доказать, что это сделал я!

– Вы вместе сделали, – невозмутимо парировал Зелинский. – То, что напали большой группой, не только не снимает с вас ответственность, но напротив, отягощает вину.

Лиморенко вздрогнул:

– Это что – вы меня засадить хотите?

– Это решит суд, – невозмутимо ответил майор, видя, что его метод даёт первые плоды. – Но вы всё ещё можете дать показания. Если хотите, конечно.

– Хочу, – неуверенно пробормотал Лиморенко. – Первым ударил Шурка Яценко. Этот, как его, Витька дал сдачи, и тогда…

– Тогда вы его повалили и принялись бить, – невозмутимо заполнил паузу Зелинский. – Так или нет?

Лиморенко неуверенно кивнул и отвернулся.

– А сегодня вы намеревались его добить? Такой силой собрались.

– Я не хотел, – пробормотал парень. Зелинский вздохнул:

– Что же, гражданин Лиморенко. Идите пока. Только сначала подпишите свои показания, и ещё – вам нельзя покидать Москву.

Таня Кароль

Татьяна Кароль, по случаю хорошей погоды одетая в белое лёгкое платье, короткую курточку и полусапожки, прогуливалась с девочками неподалёку от дома, когда зазвонил мобильный телефон.

– Алло!

– Эй, стерва! Посоветуй своему мужу не совать свой длинный еврейский нос в чужие дела, не то твоим детям отольётся!

От неожиданности Таня чуть не выронила аппарат, но вовремя взяла себя в руки и включила запись.

– Кто вы такой?

– Не твоё дело, кто я! Ангел-Мститель!

– Чего вам от нас нужно?

– Я разве непонятно выразился? Не смейте лезть не в своё собачье дело! Иначе пеняйте на себя!

И неизвестный респондент отключился – Таня поняла, что он опасается, что его местоположение определят.

Вечером, когда Андрей вернулся домой, Таня дала ему прослушать запись. Муж покачал головой:

– У меня сейчас несколько дел, по которым подозреваемые могли бы проявить подобную нервозность, но всё это странно. Или этот человек слишком плохо знает нас, думает, что может безнаказанно шантажировать, или за этим звонком кроется нечто иное.

Таня недовольно поджала губы:

– Что – иное? Мне бы очень хотелось, чтобы ты выяснил, кто этот негодяй.

– Выясню, – кивнул муж. – Упоминание моего якобы еврейского носа может означать, что этот деятель связан с нацистами, которых я сейчас трясу, но не исключено, что это для отвода глаз. Только, Танечка, пожалуйста, не принимай это близко к сердцу!

– Я не принимаю, – вздохнула Таня, стараясь убедить себя, что это действительно так. – Я знаю, что о самых серьёзных угрозах никто заранее не предупреждает, а шантажом и вымогательством занимаются скорее любители блефа. Но неприятно.

Вопреки собственным призывам, а может, чтобы успокоить жену, Андрей сразу связался с Зелинским и переслал ему запись разговора. Майор попросил подать заявление и пообещал сделать всё возможное.

На подступах к Дюнкерку, май 1940 года

– Внимание – воздух!

На этот возглас все среагировали моментально – выскочили из танков и бросились в ближайшие траншеи, только что захваченные у немцев. Не прошло и пяти секунд, как сверху нависли самолёты с крестами на крыльях. Засвистели бомбы – немцы целили в обездвиженные французские танки. Разрыв, ещё, ещё – мимо… Но вот с очередного захода немец сбросил бомбу точно позади башни одного из танков – и машину словно разорвало. Затрещали пулемёты: лётчики несомненно заметили спрятавшихся людей и теперь пытались поразить их.

– Огонь по самолётам! Иначе они перебьют нас!

Едва слушая беспорядочные команды, Николя схватил чью-то винтовку и принялся стрелять вверх – почти не целясь, в кабину нависающего стервятника: уж если погибать, так хоть запомниться бошам… Но вот самолёт странно дрогнул – и ушёл в сторону, вихляя, чуть не теряя управление. Следом за ним унеслись и другие немецкие самолёты. Солдата охватила на мгновение радость: попал в проклятого, прогнал остальных. Восторг мигом угас, едва Николя бросил взгляд на танки: все до единого горели, у нескольких сорваны башни… Вот почему улетели боши – сделали то, зачем явились…

Почему же наших нет? По радио говорили – сбивают бошей десятками. Так почему бросили без прикрытия своих танкистов и пехотинцев?

Олег

Как только открылась дверь, он внимательно посмотрел на вошедшего: Александр Семёнович Яценко, девяносто первого года рождения. На него как зачинщика нападения на Кольцова показали трое скинхедов. Имеет два задержания за хулиганство, был подозреваемым в убийстве гражданина Вьетнама. Здоровенный парень, обрит наголо, на руках татуировка. На левой – ковбой на коне, с девушкой, на правой – чёрт.

– Присаживайтесь, гражданин Яценко.

– И то, присяду, в ногах правды нет! – ухмыльнулся парень и занял место на стуле, постукивая каблуками по полу.

– Почему вы напали на Кольцова?

– Это он на меня первый напал. Оскорбил, толкнул, плюнул, ударил, я только защищался.

– Что вы делали возле его дома – гуляли?

– Вот видите, всё знаете, так зачем спрашиваете?

Олег указал на изображение чёрта:

– Почему ничего не написано?

– А разве нужно написать?

– А как же?! Вы зачем татуировку делали?

– Это мои тараканы, вас не касаются.

– Да, конечно. А если вам тот же вопрос в тюрьме зададут – так же ответите?

– В тюрьме? – удивился парень. – С чего вдруг?

– Нанесение менее тяжких телесных повреждений гражданину Кольцову…

– Менее тяжких, чем что? – съехидничал арестант.

– Чем такие, за которые дают до десяти лет заключения, – ответил майор, злясь всё больше.

– Что?! – заорал Яценко и вскочил с места. – Какие ещё десять лет?

– Статья сто одиннадцать. Но я же сказал, ваш вариант несколько другой.

– Какой?

– Полагаю, статья сто двенадцать – до трёх лет лишения свободы. В любом случае, это решит суд.

– Вы что, с ума сошли? Ну, подрались мы с Кольцовым. Что такого? За что три года? А его почему не посадите?

– Вы охотились за ним, – холодно ответил Зелинский. – Полагаю, вы собирались его убить.

– Вы не сможете это доказать!

– Зато телесные повреждения, причинённые ему вами и вашими друзьями, уже доказаны.

Яценко вдруг сник:

– Товарищ майор, что же мне делать?

– Вы моего совета спрашиваете? Наверное, имеет смысл изложить своё объяснение случившегося, всё равно придётся, и чем раньше, тем лучше. Только про прогулки не надо, это может рассердить судью.