Текст книги "Миссия в Ташкент"

Мандич говорил на немецком, русском и сербском языках, но не знал английского. Предполагая, что ему придется долго путешествовать через Индию и морем, он решил, что было бы полезно изучить и английский язык, поэтому я давал ему уроки английского. Мы подошли к будущему времени «Я буду», «Вы будете», «Он, она, оно будет», «Мы будем», «Они будут». В русском и большинстве других языков указание на будущее время – аналог английского «will» – меняется с человеком и даже в некоторых случаях вместе с полом субъекта. Мандич запротестовал «Вы сказали I will/, но вы также сказали "you will' и 'he will'! Нет ли здесь какой-то ошибки?». Я сказал «Нет. Язык именно так прост». «Я могу выучить такой язык в несколько дней», – ответил он. И он это сделал! Я думаю, что люди, чей родной язык является малораспространенным языком, обычно воспитываются в двуязычной атмосфере, заставляющей их изучать еще и один из главных мировых языков. Такие люди сравнительно легко овладевают третьим или четвертым языком.

Поверхность пустыни, по которой мы путешествовали, была неровной, скорее напоминавшей застывшие волны штормового моря. Большой частью она была покрыта маленьким кустарником, по-русски называемым саксаул, который являлся превосходным топливом, в котором у нас никогда не было недостатка. В некоторых местах дождевая вода собиралась каптажем[103]103
  Каптаж – водосборная галерея или иное сооружение для перехвата подземных вод и вывода их на поверхность. (Примечание переводчика).


[Закрыть] в маленький ручеек, который у жителей этих мест носил название как. Вода в таких местах была глинистая, но без вкуса соли, и мы всегда были рады набрать немного такой глинистой воды в этих местах. Одним из доводов, убедивших меня отказаться от первоначального плана медленного путешествия на верблюдах и рискнуть поехать на лошадях, были сказанные нам слова, что у колодцев мы встретим людей, которые продадут нам немного еды для нас и корм для лошадей. До сих пор мы не встретили абсолютно никого, и бывало так, что у наших бедных лошадей, от которых, в конечном счете, зависела наша жизнь, не было никакой травы для корма вообще в течение четырех дней, и только очень немного зерна и соленой воды. Погода стояла сухой, холодной, ветреной и пыльной. Вода в колодцах на нашем пути была чрезвычайно соленой, и иногда даже наши лошади отказывались ее пить, хотя они, надо полагать, испытывали ужасную жажду.

Эти длинные, безводные переходы тяжело отражались на Зипе. В моих путешествиях в Арабистане и по Памиру в Туркестане он выучился, когда уставал, впрыгивать с земли на мое колено, когда я сидел на лошади. Это беспокоило лошадь, но потом она привыкла к этому. Бегущий рядом с моей лошадью Зип, просящий взять его на лошадь, доставлял немало развлечений моим товарищам по путешествию, ни у одного из которых не было большого опыта собаководства.

В степи было множество тушканчиков – крыс с длинными задними ногами и длинными хвостами. Было также множество панцирей черепах, лежащих повсюду, но сами эти животные зимовали, и мы не видели ни одной живой особи. Эта пустыня практически непроходима летом из-за высокой температуры и нехватки воды. Мне также сказали, что она кишит ядовитыми скорпионами, которые могут ужалить человека, спящего прямо на земле, как были вынуждены поступать и мы.

У туркменов есть любопытный, и, с нашей точки зрения, вредный и бессмысленный обычай, для возникновения которого должна быть, конечно, какая-то причина. После того как они попоят лошадь в пустыне, они заставляют, хлеща ее, скакать галопом по кругу с максимально возможной скоростью в течение нескольких минут. Они говорят, что, если они так не сделают, вода повредит лошади. Я не проделывал ничего такого со своей лошадью и не нанес ей никакого вреда. В некотором отношении и туркмены, и тибетцы, и другие народы, зависящие от лошадей больше чем мы теперь, обращаются со своими лошадьми так, как мы бы не одобрили. Однажды я показал одному бахтиярцу с гор в юго-западной Персии фотографию годовалового жеребенка, проданного за десять тысяч гиней. Цена ошеломила его, и он спросил меня, что этот конь мог делать. Я сказал, что он мог пройти короткое расстояние, скажем несколько миль, быстрее, чем большинство других лошадей, несущих легкий вес. Он будет зарабатывать деньги в стойле, будет использоваться как племенной жеребец. Все это показалось ему довольно бесполезным. У него была своя собственная лошадь, которая несла его сто семьдесят миль два дня с большим количеством веса. Именно такая лошадь ему была нужна.

Когда мы путешествовали по степи, нам рассказали о туркмене, разыскиваемом за убийство, который, как полагали, находился где-то в этих местах. Я сказал, что должно быть совсем не трудно его поймать, достаточно было устроить засаду у колодца, куда он должен был приехать за водой. Ничуть не бывало он приучил свою лошадь есть бараний жир! В таком случае животное могло обходиться без воды в течение нескольких недель!

Где-то в полдень 28 декабря Мандич сломался. Он несколько дней страдал от болей в спине, но не говорил об этом. Теперь он сказал, что он не может ехать дальше. Я подсчитал, что мы находимся на расстоянии в сто шестьдесят верст от Оксуса и сто двадцать от Мургаба. Трудно было найти худшее место в пустыне на нашем пути для такого несчастного случая, впрочем, и долина Мургаба, контролируемая большевиками, вряд ли могла являться местом нашего приюта и отдыха. Я сказал, что он должен ехать, а мы попробуем ехать помедленнее и сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь ему. Он в ответ заявил, чтобы мы ехали, а он останется и умрет здесь один. Тогда его жена начала рыдать. Некоторые члены нашей группы стали мне говорить «Оставьте его, мы должны ехать, у нас нет ни еды, ни воды, и мы все умрем, если задержимся». Я сказал, что этого не будет. Но тут одному из наших проводников в голову пришла замечательная идея. Одна из наших запасных лошадей была иноходцем[104]104
  Иноходец – лошадь, у которой основным, естественным аллюром, то есть видом ее движения, является иноходь. Иноходцы проявляют меньшую тяговую силу, чем на рыси, поэтому мало пригодны для работы в упряжи с большим грузом и используются для езды в легких экипажах. Иноходцы очень ценятся при езде верхом на большие расстояния, так как иноходь удобна для всадника. (Примечание переводчика).


[Закрыть] и могла двигаться более спокойным для всадника ходом. Мы разгрузили эту лошадь, положили на нее седло Мандича, и Мандич затем сел на нее. Он вздохнул с облегчением и сказал, что это совсем другое дело, и на такой лошади он готов всегда ездить!

Вскоре после этого мы подъехали к каким-то брошенным хижинам. Стены их были сделаны из веток саксаула, и к нашей радости щели в стенах от ветра были заткнуты пучками травы. Мы повыдергивали ее и дали нашим лошадям, умирающим от голода. Каждой лошади досталось немного, но съели они ее с жадностью. Если у нас случались задержки в пути, как например, во время водопоя у колодцев или как в случае задержки с Мандичем, мы обычно компенсировали их, проезжая еще несколько миль после захода солнца, если могли разобрать дорогу. В этот день в сумерках мы потеряли дорогу и вынуждены были остановиться.

На следующее утро наши проводники признались, что они совсем потеряли дорогу. Я подсчитал, что мы были приблизительно в восьмидесяти верстах или пятидесяти милях от реки Мургаб. Долину реки или скорее полосу возделываемой земли вдоль реки контролировали и охраняли большевики; наши проводники знали людей из одного поселка, где они надеялись получить помощь и продовольствие. Было сомнительно, что мы сможем ехать по компасному азимуту, так как лошади не смогли бы проделать такой долгий путь без воды. Они были изнурены нашим долгим путешествием с очень скудным кормом, а последний раз они пили в полдень предыдущего дня. При этом шанс проехать таким образом случайно мимо колодца был настолько призрачным, что он мог быть исключен. Но даже если бы все эти трудности были бы преодолены, большая, уставшая и измученная жаждой группа людей, спешащая к реке, возможно, при этом, безо всякой надлежащей предосторожности, становилась легкой добычей наших большевистских врагов.

Ситуация, конечно, была серьезной. Тогда один из туркмен, бывших с нами, сказал, что он мог бы найти колодец, но в стороне от направления нашего маршрута. Мы согласились, чтобы он повел нас. После трехчасового, скорее безнадежного путешествия, он сказал, что он все еще надеется, но думает, что до колодца должен быть еще часа три езды. В конце этих трех часов он оценил необходимое время для поиска колодца еще в два часа, но он совершенно не был уверен в том, что мы вообще его найдем! В любом случае, как он сказал, если мы не встретим людей у колодца, то не сможем добраться до воды, так как он слишком глубокий. В силу своей неопытности, я не испугался этого. Со всеми веревками и ремнями из упряжи тридцати лошадей мы, так или иначе, добрались бы до этой воды. В глубине моего сознания, однако, таился страх, что, чтобы напоить такую большую группу людей и животных, потребуется так много времени, что первые ее получившие захотят снова пить до того, как успеют напиться последние.

Сразу после того, как нам пообещали еще два часа дальнейшего пути, мы внезапно вышли к колодцу с хижиной и стадом овец около него. Мы были спасены, и можете только себе представить наше ликование. Это место называлось Юр Чилик. В самом деле, было удачно, что мы встретили здесь людей, иначе мы бы все умерли от жажды. Как оказалось, колодец был глубиной семьсот пятьдесят футов[105]105
  750 футов составляет 228,6 метра (Примечание переводчика).


[Закрыть], что мы измерили шагами по длине веревки, и у нас не было никаких шансов добраться до воды. Сама веревка такой длины была слишком тяжела, чтобы перевозить ее на лошади. Колодец был зацементирован по краям и давал необычное эхо. Вода поднималась в большом кожаном мешке, веревку, перекинутую через шкив, тянули два верблюда. Каждую порцию воды верблюды вытягивали девять минут. Задача подъема воды в маленьком ведерке руками с целью напоить тридцать лошадей была бы совершенно безнадежной. Вода из этого и нашего следующего глубокого колодца была чудесной, кристально прозрачной и без всякого вкуса соли. До этого нам приходилось все время, начиная с момента отъезда из Бухары, за исключением времени, проведенном в Бурдалыке, пить солоноватую и грязную воду.

Какое же невероятное терпение и непоколебимость должны были проявить люди, копавшие на такой неимоверной глубине колодец в этой пустыне. Какие чувства должен был испытывать человек, спустившийся на глубину более семисот футов и не обнаруживший ни капли воды! Я думаю, что в определенных местах в пустыне обязательно должны были быть колодцы с водой, иначе эта пустыня становилась просто непроходимой, и поэтому, возможно, там копали колодец просто до тех пор, пока не находили воду! Мне рассказывали, что колодцы северо-восточнее Красноводска, восточнее Каспийского моря, были даже значительно глубже, чем этот.

Люди у этого колодца сказали нам, что нам придется еще раз сделать остановку у подобного глубокого колодца, прежде чем мы доберемся до реки Мургаб. Этот колодец был приблизительно в тридцати пяти верстах или двадцати трех милях отсюда. Мы провели здесь весь этот день и следующее утро, кушая, отдыхая и ухаживая за лошадьми, о которых мы мало заботились в течение нескольких последних дней в пустыне. На шомполах наших винтовок мы сделали гигантские шашлыки, как делал Питер Флеминг во время своего путешествия по Китаю. Мы ели этот шашлык с восхитительным горячим хлебом, испеченным для нас туркменами. Этот хлеб скорее походил на индийский чупатти, но толщиной он был в два дюйма и в два фута шириной.

Во время нашей стоянки у колодца мы видели, как один человек ушел со стадом в три тысячи овец. У него было три верблюда, осел и собака. Как предполагалось, он будет отсутствовать двадцать дней, в течение которых и он, и осел, и собака будут пить воду, которую несут на себе верблюды, в то время как овцы и верблюды никакой воды не получат, кроме, возможно, дождевой воды из лужи. Они смогут обходиться без воды в течение двадцати дней. Я задавался вопросом, о чем может думать человек, находящийся в полном одиночестве в течение двадцати дней, как этот пастух! У него нет с собой никаких книг, да он и не умеет читать. Через двадцать дней этот человек должен будет вернуться к колодцу, хорошенько напоить всех своих животных, и затем снова уйти в пустыню, как и раньше. Овцы были те самые, от которых получают каракуль. Каракуль это не шкуры неродившихся ягнят, а шкуры ягнят, убитых почти сразу после рождения. Я, подумав, решил, что именно нехватка воды и очень трудные условия жизни овец заставляют овечью шерсть завиваться мелкой смушкой, что и придает ей такую ценность! Хайдер Ходжа рассказывал мне, что этих овец завозили на Кавказ и даже в Канаду, но в тех местах ягнята рождались с шерстью без завитков, а потому не представляли никакой ценности.

В целях охраны туркмены держат больших, свирепых собак, подрубая им уши, подобно тому, как тибетцы поступают со своими длинношерстыми мастиффами. Еще туркмены держат своего рода борзых, с которыми они охотятся на газелей. Они могут поймать таким способом газель только в определенное время года, когда животные находятся в плохом состоянии. Охотники, туркмены сказали мне, что, когда газели хорошо упитаны, собаки могут настичь их, но они не могут вонзить в добычу свои зубы! По разным причинам верблюдов здесь кормили насильно шариками из муки, смешанной с другими ингредиентами, заталкивая этот корм прямо им в горло. Мне кажется, что это весьма неприятный и, очевидно, довольно опасный для человека процесс.

Мы покинули наш гостеприимный колодец в час пополудни 30 декабря. В одном месте мы нашли заросли растущей травы и остановились, чтобы нарвать ее для корма нашим лошадям вечером.

Вечером мы добрались до колодца, похожего на Юр Чилик, он назывался Хумли. Он был глубиной шестьсот футов[106]106
  600 футов = 182,88 метра (Примечание переводчика).


[Закрыть], и верблюдам требовалось семь с половиной минут, чтобы достать кожаный мешок восхитительной воды. По прибытию мы узнали, что четверо русских отбыли сегодня утром в Бурдалык. Мы были почти уверены, что у них должно было быть сообщение для нас из Мешхеда, и поэтому сразу послали им вдогонку человека, чтобы разузнать, кто они, и, если понадобится, вернуть их. Весь следующий день мы их ждали.

Я хотел добыть экземпляр газели (Gazella subgutturosa) в этом редко посещаемом месте. По сведениям, полученным у Юр Чилика, их должно было быть много около этого колодца, и, кроме того, одна из них была больна. Вообще, очень редко можно увидеть больных диких животных. Я пошел на поиски и вскоре увидел, что больное животное погибло. Я взял себе рога, и ныне они находятся в Бомбейском Общественном Музее Естествознания. Я отправился дальше, надеясь подстрелить одну газель, и вскоре увидел трех газелей, но они были очень дики и пугливы, и мне не удалось их подстрелить. Туркмены называют этих газелей сайгаками или джейранами.

Днем вернулись русские. Оказалось, что это были люди, которых я послал из Бухары 22 октября и 12 ноября и которые привезли письмо от генерала Маллесона, предписывающее мне вернуться в Мешхед. Один из этих посыльных прибыл в Мешхед 16 ноября и сказал мне, что генерал послал мне письмо в Бухару на следующий день, 17 ноября. Как сейчас выяснилось,

8 декабря Казначей спросил Азизова, туркмена из Хивы, путешествовавшего сейчас со мной, умеет ли он читать по-английски, а пару дней спустя с тем же вопросом он обратился к одному из моих русских компаньонов с аналогичным вопросом. Они оба ответили, что не знают английского, но что в Бухаре сейчас находится английский офицер, который мог бы это сделать. Казначей сказал, что не будет этого делать. Я не сомневаюсь, что эти глупые бухарские министры перехватили присланные мне письма, надеясь узнать их содержание. Эта неспособность доверять своим проверенным друзьям, как показали эти случаи с сообщениями и подарками, преподнесенными моим двум индийским солдатам, и неспособность избежать искушения поинтриговать были не менее раздражающими от того, что были ожидаемыми. Впрочем, de mortuis…[107]107
  Начало латинского выражения De mortuis aut bene aut nihil —
  О мертвых или хорошо, или ничего. (Примечание переводчика).


[Закрыть], эти люди – Казначей, Куш Беги и многие другие несколько месяцев спустя были расстреляны большевиками.

Я услышал от этих четверых русских очень хорошие отзывы о британских силах в Мешхеде, они были восхищены увиденным там обмундированием и рационом питания индийских солдат. Они сами были там одеты и снабжены всем необходимым для этой своей поездки в Бухару, что они рассматривали в качестве очень щедрого жеста.

Той ночью выпал снег, и было очень холодно под нашим войлоком. Новогоднее утро 1920 года выдалось холодным и ветреным, шел снег. Возможность нашего передвижения в создавшихся условиях выглядела настолько бесперспективной, что мы остались здесь на весь день.

В течение следующей ночи погода прояснилась, но все еще было очень холодно, а толщина снега была около пяти дюймов[108]108
  5 дюймов = 12,7 см (Примечание перводчика).


[Закрыть], и мы вышли в дорогу позже обычного.

Глава XXIII
Через Мургаб

На следующее утро, проехав около двадцати миль, на значительном расстоянии от нас мы увидели быстро скачущего одинокого всадника. Это был первый человек, которого мы увидели в степи, за исключением людей, встретившихся нам у последних двух колодцев. Мы не придали этому случаю большого значения и через короткое время забыли о нем. Вскоре после этого в поле нашего зрения оказался колодец, около которого мы увидели людей. Казалось, что они готовились к обороне, поскольку мы заметили в их руках винтовки. Мои русские товарищи по путешествию хотели сразу атаковать их – и ничего хорошего это нам не сулило, было безумием пытаться без прикрытия с нашими семью винтовками выбить из зданий вооруженных мужчин, не имея никакой надежды на нормальный уход для раненных, и имея в качестве альтернативы, если бы нам не удалось силой захватить это место, плен или смерть от жажды.

Я взял с собой одного туркмена и подошел к колодцу на расстояние, достаточное чтобы докричаться до людей там, и передал им, что мы не собираемся причинять им вред, но мы должны получить воду. Затем мы обнаружили старика, который, по-видимому, в окрестностях колодца собирал хворост на топливо, и объяснили положение дел ему, и сказали, что если понадобиться, то мы готовы решить вопрос оружием, но лучше бы этого было не делать. Мы не рассказывали ему, как плохо мы были вооружены, и он должен был быть уверен, что у каждого из нас есть винтовка. Он вернулся к своим товарищам и, как мы могли видеть, стал объяснять создавшуюся ситуацию людям у колодца, которые затем стали сигнализировать нам, чтобы мы подошли. Это мы делали осторожно. У колодца мы обнаружили две комнаты, и были рады этому пристанищу. Компания у колодца состояла из двух отъявленных разбойников, трех или четырех их приятелей и странного, подозрительного субъекта в персидском платье. Все они были достаточно вооружены, чтобы не подпустить нас к воде в случае вооруженного конфликта между нами. Мы договорились с ними, что займем одну комнату, а они другую, и, что в любом случае мы не вмешиваемся в дела друг друга.

Спустя некоторое время, Калби Мохаммад, наш солдат хазареец, сказал, указывая на перса «Я знаю этого человека, его зовут Саид Мохаммед, но он также известен как Ишан, и он хорошо известен в Мешхеде своей дурной репутацией». Это было на редкость удивительным совпадением и, как оказалось, очень удачным для нас. Я отозвал в сторону главаря шайки туркменских разбойников и спросил, кто этот человек. Он ответил «Я никогда его не видел прежде. Он появился за несколько минут до вас и сказал нам, что вы собираетесь напасть на колодец. Он перс».

«В таком случае, – сказал я, – я не нарушу своего слова, если я займусь им».

«Нет, конечно, – ответил он, – вы можете делать с ним все, что угодно».

После этого я подошел к этому человеку и сказал, что я намереваюсь его арестовать на эту ночь. Он начал протестовать, но сделать ничего не мог. Мы его обыскали, разоружили и связали. Мы договорились по очереди нести караул, чтобы следить за нашим арестантом и нашими лихими соседями по пристанищу у колодца. Они сделали то же самое, установив наблюдение за нами. Мы бросили жребий и составили график несения караула, и мне выпало время дежурства в самом конце ночи прямо перед рассветом, которое я провел, наблюдая за их часовым, в то время как он наблюдал за мной!

Утром я объяснил персу, что мы должны будем взять его с собой. Когда он понял, что мы говорим серьезно, он не стал возражать. Однако мы все равно связали его ноги под его лошадью, и ее вел один из наших людей. Чего мы боялись, и в чем потом позже мы были почти уверены, это то, что он был шпионом, посланным большевиками, для наблюдения и сообщений о таких группах, как наша, чтобы можно было подготовить нам надлежащий прием у какого-нибудь колодца. Отчаянное положение отряда, подобного нашему, можно было легко понять, если при достижении колодца мы обнаруживали его занятым врагами, подготовившимися к встрече с нами. Мы не могли никак укрыться от их огня, и мы должны были бы сразу получить воду или погибнуть.

Третьего января мы проехали около шестнадцати верст, когда мы оказались достаточно близко к реке Мургаб, чтобы озаботиться принятием специальных мер предосторожности. По пути мы встретили трех туркмен со стадом овец, а также проехали колодец. Колодцы, естественно, были более многочисленными в окрестностях реки. Вскоре мы остановились и послали вперед человека, чтобы подготовить нашу переправу. Я взобрался на пригорок и смог увидеть реку и некоторые здания. Наш человек вернулся с едой для нас и наших лошадей. Покормив лошадей, мы сами что-то поели и около восьми часов вечера тронулись в дорогу. Мы двигались в темноте и в половине десятого достигли берега реки. Река была шириной приблизительно в двадцать ярдов с крутыми берегами. Мы находились около железной фабричной дымовой трубы. Нашим проводникам-туркменам она была известна как «машина». Они рассказали нам, что это был механизм для подъема воды, и установлен он был одним богатым баем. Мы находились около поселка Сары Язы. Здесь была одна лодка в рабочем состоянии, которая перетягивалась проводным буксиром от одного берега до другого. Лодка была слишком маленькой, чтобы взять на борт лошадь, и лошади переправлялись вплавь по две или три за один раз, удерживаемые и ведомые людьми в лодке. Переправа заняла у нас приблизительно полтора часа. Мы старались не шуметь, как только это было возможно, поскольку опасались большевиков, патрулировавших железнодорожную линию, однако мы произвели достаточный шум, чтобы потревожить фазана, усаживавшегося на насест над нашими головами, который стал громко кричать. Человек, организовавший для нас переправу, превзошел все наши лучшие ожидания, и я поэтому заплатил ему двенадцать тысяч рублей.

Через три версты от реки мы подъехали к железнодорожной ветке Кушка – Мерв. Была яркая лунная ночь, и при свете Луны я смог прочитать цифры на телеграфном столбе у того места, где мы пересекали железнодорожную линию – 167/12/12. Мы путешествовали затем до двух часов ночи, и к этому времени мы снова оказались у колодца в пустыне и остановились здесь на ночной отдых. Перед тем как лечь спать, мы открыли сумки с едой, которую мы купили предыдущим вечером у туркмен, и обнаружили, что еды нам дали очень мало, и оказалось, что у нас осталось только шестнадцать чупатти на двадцать пять человек на четыре дня. Я могу только предположить, что люди, поставлявшие нам еду, воспользовались темнотой и нашей непростительной беспечностью в силу нашей озабоченностью опасностями и прочими проблемами, чтобы обвесить нас. Мы поровну разделили шестнадцать чупатти и легли спать голодными.

На следующее утро мы встали в половине девятого и оказались в очень плотном и холодном тумане. Позже он рассеялся, и мы увидели, к своему страху и разочарованию, что, хотя после пересечения реки мы и проехали достаточно большое расстояние, мы все еще были достаточно близко к реке и могли видеть деревья, растущие вдоль реки. Всегда оставалась возможность, что большевики могли услышать, как мы переправлялись, и послать за нами вдогонку людей. Я был уверен, что обязанность нашего персидского арестанта в том и состояла, чтобы предупреждать большевиков о подходах таких подозрительных групп.

Мы проехали несколько колодцев, у одного из которых мы остановились и попили чай из растопленного снега, и остро почувствовали нехватку еды. Мы видели несколько газелей и зайца, но не смогли подстрелить их. Попадалось также несколько песчаных куропаток. Снова опустился сильный туман. По своему компасу я мог видеть, что мы уклоняемся от маршрута, но наш проводник сказал нам, что все в порядке, и он знает, куда он нас ведет. Внезапно мы поехали по следам большой группы людей, и мне потребовалось минуту или две, чтобы понять, что мы сделали круг и снова едем по своим собственным следам! Теперь проводник признался, наконец, что мы заблудились, таким образом, мы, двигаясь по нашим следам, приехали к колодцу, где мы пили чай. Мы отъехали от него снова в шесть и на полпути снова заблудились, поэтому снова остановились. Была холодная, морозная ночь. Мы проехали в целом двадцать шесть миль, из которых шесть было потрачено на бесцельные блуждания. Это раздражало, учитывая опасность нахождения невдалеке большевиков, охранявших железную дорогу, и нехватку у нас еды.

На следующее утро мы выехали в восемь и проехали рядом с двумя колодцами, которые проезжали предыдущим днем. Через четырнадцать верст мы подъехали к группе из пяти колодцев, называющихся Кокчу, у подножья бросающегося в глаза холма. Мы не смогли набрать воды, так как колодец был слишком глубокий, поэтому, немного отдохнув, мы отправились в путь дальше и в шесть вечера мы подъехали к колодцу с хижиной около него под названием Гумбузли Теке, где мы нашли человека с одним верблюдом, достававшим воду из колодца, которой и напоили наших лошадей. Этот колодец был глубиной сто тридцать пять футов[109]109
  135 футов = 41,15 метра (Примечание переводчика).


[Закрыть]. К этому времени у нас совсем закончились наши собственные продукты, и мы ели зерно, предназначенное для лошадей, которое мы прожаривали или варили. Человек у колодца сказал, что он из соседнего лагеря, и мы уговорили его дать нам немного еды. Мы послали с ним одного из наших проводников, чтобы он взял эти продукты. Мы ждали его возвращения в течение часа, но он не возвращался, поэтому мы пошли в темноте за ним, и через некоторое время увидели впереди огонь. В этой стране очень опасно неожиданно, врасплох подходить к людям в ночное время. Они склонны сначала начать стрелять, а уж потом смотреть и разбираться, что это было; поэтому мы стали им кричать. В ответ они стали кричать «Убирайтесь или мы будем стрелять». Потом наш проводник подошел к нам вместе с одним из тех людей, которой объяснил нам, что они были шайкой разбойников; это объясняло, почему они не остановились около колодца, а остановились лагерем в одной версте от него и послали одного человека к колодцу за водой. Они боялись нас и, конечно, стали бы стрелять, если бы мы подошли еще ближе к ним. Бороться с ними было бесполезно, поэтому мы отошли немного назад, так, чтобы они не могли видеть нас в свете костра, а они пообещали прислать нам немного еды. Вскоре, как только мы немного отошли, они крикнули нам, что у них ничего нет для нас, и нам лучше убираться совсем. Все это было весьма утомительно и печально, так как мы были очень голодными. Зато у нас была отличная вода, которой у нас, возможно, и не было бы, если бы наткнулись на этих весьма мало приятных людей у колодца.

Мы возвратились на тропу, по которой мы двигались в течение часа и приехали к колодцу с хижиной под названием Крест. Здесь мы в темноте потеряли дорогу, так как вся земля была истоптана следами овец. Мы потратили час впустую на поиски тропы, а затем пошли и заночевали в хижине. Мы думали, что у нас совсем закончилась еда, но тут кто-то обнаружил немного муки. Мой слуга Хайдер, было, собрался испечь для нас чупатти, но госпожа Мандич стала настаивать на том, чтобы испечь что-то еще, что повлекло за собой поиски соды, которая у нее где-то была. Это продолжалось так долго, что я лег спать совсем без всякой еды. Голод сказывался на наших характерах. Я помню, что был весьма раздосадован на нее.

Утром, как раз когда мы собрались уже выезжать, прискакал туркмен. Он направлялся из Пендждеха в Саракс и ему пришлось ужинать вместе со вчерашними разбойниками. Они очень нервничали из-за его появления, думая, что он был нашим человеком, засланным, чтобы разузнать численность их шайки и их вооружение. Этот туркмен рассказал нам, что, как только разбойники прогнали нас прошлой ночью, они собрались и быстро уехали, опасаясь, как бы мы не напали на них ночью.

Наш персидский арестант к этому времени вполне освоился со своим положением, хотя мы и не ослабляли своих мер предосторожности. Он знал немного эту местность – во всяком случае лучше, чем наши проводники. Положение с продовольствием было серьезным, и я подумал, что мог бы, если повезет, подстрелить какую-нибудь дичь. План охоты, предложенный русскими, состоял в том, чтобы направиться всей толпой и всем вместе стрелять по цели, которую видно, пока она не скроется из глаз. Наш арестант, оказалось, лучше был знаком с повадками местной фауны пустыни. Я подумал, что вместе с ним мы сможем преуспеть в охоте настолько хорошо, что взял его с собой, чтобы попытаться добыть немного мяса. Нам встретилось несколько стай песчаных куропаток, которые, вероятно, кормились на участках снега. Я видел несколько лис и около тридцати газелей. Я подобрался к последним на расстояние приблизительно сто пятьдесят ярдов, но мой выстрел оказался неудачным. Я пользовался старой бухарской трехлинейной винтовкой, о которой не очень хорошо заботились в бухарской армии. Это было неутешительно. Но в целом все оказалось хорошо, когда мы позже утром приехали в туркменский лагерь, где мы купили хлеб и баранину, и у нас еще было четыре часа времени, чтобы приготовить еду и поесть.

Вечером мы добрались до колодца, называвшегося Гумбезли, где мы надеялись встретить людей, которые бы помогли нам поднять воду из колодца и дали еды. Однако там никого не оказалось, и у нас возникли трудности и задержка с подъемом воды из шестидесятифутового колодца. У нас ушло три часа на то, чтобы дать каждой из наших тридцати лошадей по одному ведру воды. У нас с собой было одно ведро. Второе ведро сократило бы это время, поскольку можно было бы его опускать в колодец в то время, пока лошадь пьет из другого ведра. Я даже поссорился с одним из русских из-за того, что он хотел дать своей лошади два ведра воды. Если бы мы все так поступили, мы никогда не закончили бы поить своих лошадей. Если бы мы встретили хороших туркмен с одним или двумя верблюдами, мы могли бы заполнить корыто водой всего за несколько минут. И еще я подумал, находясь в этом месте, что в пустыне было так мало хороших мест, которым можно было дать название, что казалось странным и ненужным двум близко расположенным местам давать почти одинаковые названия – Гумбузли Теке и Гумбезли.