Текст книги "Похоронный марш марионеток"

– Фред, с утра там будет выставлен полицейский патруль.

– Я знаю. Это хорошо. Но они будут работать вслепую. Они ведь не знают Кей в лицо. А я увижу ее и в многотысячной толпе.

Бронте по опыту знал, что не стоит спорить со старшим по званию и с сильной привязанностью.

– Хорошо, я позвоню Марксону.

– Спасибо, Лу.

Бронте повесил трубку. Он сидел на краю кровати и тупо смотрел в одну точку. Терри положила ладонь на его руку. Бронте вяло улыбнулся, но одновременно его посетило мрачное ощущение, что они опоздали и Крису Хайндсу удастся завершить свой очередной фильм. Он снял телефонную трубку.

Сантомассимо привалился спиной к стене, ладонями провел по лицу. Он смотрел в затуманенное окно на самолет и не знал, что делать – попытаться уснуть или выпить еще бренди. Он опустился в кресло, закрыл глаза. И увидел Нормана Ллойда, хичкоковского актера, который пристально смотрел на него.

18

Солнце, поднявшись над горизонтом, неожиданно и резко залило город светом. Начался погожий осенний день. Осень прочно вступила в свои права. Оконные стекла были мутными от осевшего на них холодного тумана. Высоко над головой летела гусиная стая, выстроившись клином в сторону юга.

Уличные фонари еще горели. На Восемьдесят второй стрит, неподалеку от особняка на Пятой авеню, остановилась полицейская машина без опознавательных знаков. В машине сидели два нью-йоркских детектива в штатском. Наблюдение началось.

На значительном расстоянии от особняка над водами Гудзона летел вертолет. Он кренился на бок и постепенно снижался, казалось, он вот-вот коснется бугрившейся волнами темной воды. Детективы внутри сосредоточенно смотрели в окна. Место, к которому они летели, заставляло их осознавать ответственность момента. Величественная в лучах восходящего солнца, в благородной голубовато-зеленой патине к ним приближалась бесстрастная леди – Статуя Свободы. Над заливом вокруг монумента кружились птицы.

Вертолет плавно опустился на бетонную площадку острова Свободы, детективы выпрыгнули на землю и побежали к причалу. Один встал на самом причале, двое – на дорожке, которая вела к статуе, четвертый принялся расхаживать по небольшой зеленой лужайке у основания монумента. Все как по команде надели темные очки. Детективы ждали прибытия первого парома.

Наблюдение у Статуи Свободы началось.

На Кей были белая блузка и юбка кирпичного цвета, на плечи она набросила красновато-коричневый, в тон юбки, свитер. Все утро она звонила Сантомассимо. Но ответа не было. Она подумала, не позвонить ли в полицейский участок Палисеидс, но затем решила не делать этого, чтобы не выглядеть навязчивой. Поймав такси, она отправилась в парк Бэттери.

На причале толпились туристы. Конечно, это была не та грандиозная толпа, что заполняла пристань в разгар сезона, в июле – августе, но все же сухая и теплая осень собрала из соседних штатов немало желающих ознакомиться с достопримечательностями Нью-Йорка. У причала стояло пять паромов. Тянувшиеся к корме канаты были украшены голубыми флажками, трепетавшими на ветру. Причал гудел множеством голосов.

Не успело такси Кей остановиться, как к стеклу бокового окна прилипла физиономия Криса Хайндса, впившегося в нее пронзительным взглядом. На нем были слаксы песочного цвета и легкий коричневый пиджак. Других ребят не было видно. Крис открыл дверцу машины, и она вышла.

– А где остальные? – спросила Кей.

– Они не придут, профессор Куинн, они спят.

– Как спят? Они что, с ума сошли?! Поехали, разбудим их!

Она повернулась к еще не успевшему отъехать такси, но Крис преградил ей дорогу:

– Простите, профессор, но после вашего ухода они отправились развлекаться и вернулись только под утро. Их не добудиться.

– Развлекаться? Куда?

– Не знаю, кажется, на дискотеку. Похоже, они заразились лихорадкой Манхэттена. По правде говоря, они вернулись час назад, совершенно без сил. Брэдли вырвало. Уверяю вас, профессор, мы напрасно потратим время, в данный момент они потеряны для мира.

Кей недоверчиво покачала головой:

– О боже, эта поездка превращается в какой-то кошмар!

Крис сочувственно улыбнулся.

– Я готов к экскурсии, профессор, – сказал он, – и паром сейчас отправится.

Кей вздохнула:

– Невероятно!

– Эта та экскурсия, которой я ждал больше всего, – настаивал Крис.

Кей посмотрела на паром.

– Что за поездка! – Она повернулась к Крису. – Хорошо, Крис, похоже, нас будет всего трое – ты, я и статуя.

Он усмехнулся. Пока они шли к причалу, Кей рассматривала Криса. Он был одним из тех студентов, которых она знала мало. Он никогда не приходил на индивидуальные консультации, она понятия не имела, что он за человек, и сейчас пыталась это понять. Мальчишеский энтузиазм, приятная улыбка. Но она интуитивно чувствовала, что он не так наивен, как казалось на первый взгляд.

Очередь за билетами пугала своей протяженностью. Крис взял Кей за руку и, аккуратно оттеснив группу туристов, повел в конец очереди.

Аэропорт Кеннеди окутал туман. В расплывчатых оранжевых пятнах электрического света медленно катились тележки с почтой. «Боинг 747», опоздав на три часа, выруливал к терминалу. Помятые, сонные пассажиры готовились к выходу.

Сантомассимо растолкал столпившихся у выхода бизнесменов, которые все никак не могли расстаться, похлопывая друг друга по плечу, пожимая руки, смеясь и обмениваясь адресами.

– Простите, я очень тороплюсь, простите… извините… – повторял он.

Он первым выскочил в зал прилета, достал из кармана полицейский значок и поднял его над головой. Подталкиваемый толпой пассажиров, Сантомассимо поспешил к эскалатору.

Ему навстречу сквозь поток пассажиров пробирался инспектор Нью-Йоркского управления полиции Дэниел Марксон.

– Сантомассимо! – крикнул он.

Лейтенант обернулся. Марксон был высоким мужчиной со шрамом над левой бровью. Сантомассимо обогнул группу служащих аэропорта и подлетел к нему:

– Ну вот, я прибыл. Ведите.

Вслед за Марксоном он устремился по длинным коридорам. Они отскочили в сторону, чтобы избежать столкновения с тележкой, на которой горой возвышался чей-то багаж, перепрыгнули через потерявшегося пуделя и наконец свернули в короткий коридор. Сквозь стеклянные двери уже был виден полицейский вертолет.

Пилот предусмотрительно не выключил двигатели. Завидев Марксона и Сантомассимо, он помахал им рукой. Они бежали по бетонной площадке, пригнувшись и придерживая пиджаки, развевавшиеся на ветру. Сантомассимо забрался внутрь и ощутил холодок в груди. Марксон крикнул:

– Вперед, Джо!

Шасси вертолета оторвались от земли.

Остров Свободы лежал к югу от Манхэттена, выделяясь зеленоватой грядой на фоне темной воды и голубого неба. Статуя Свободы высилась над водной гладью. Огромная бронзовая рука вздымала к небу факел, бесстрастное женское лицо смотрело в сторону гавани.

Туристы, щелкая затворами фотоаппаратов, поднимались на борт «Либерти Бель». Крис, лавируя между пассажирами, прокладывал путь сквозь толпу. Кей чувствовала себя неловко, поскольку за все время, что они стояли в очереди за билетами, Крис не сказал ни слова.

– Быстрее на посадке, – подгонял туристов матрос.

Крис и Кей поднялись на палубу, за ними прошли еще пять человек, и матрос, сняв причальный канат, втащил его на палубу и надежно закрепил.

– Ты впервые в Нью-Йорке? – как можно непринужденнее спросила Кей.

– Нет, я был здесь и прежде, но тогда мне не понравилось.

На лице матроса, что бы он ни делал, сияла улыбка, тогда как большинство туристов пребывали в дурном расположении духа. Им хотелось понежиться в постели, а тут нужно рано подниматься, отправляться на экскурсию, и за день столько впечатлений, столько обильных обедов и ужинов! Если им так уж хотелось сделать инвестицию в туристическую индустрию, то могли бы просто перечислить деньги, а сами оставаться дома.

– Что ж, постараемся сделать так, чтобы на этот раз вам понравилось, – сказал матрос Крису.

Как только паром отошел от причала, пронизывающий ветер заставил Кей съежиться и поплотнее закутаться в свитер. Паром накренился, делая поворот. Туристы взвизгнули и засмеялись. Выровнявшись, паром взял курс к Статуе Свободы.

Служащий мужского корпуса «Христианской ассоциации молодых людей» негодовал. Этот скандальный случай выходил за рамки всего того, что проповедовала их организация. Проживающие повысыпали из своих комнат, вновь прибывшие забыли, что им надо регистрироваться, – все с любопытством наблюдали за происходящим. Но помимо подмоченной репутации учреждения служащего крайне беспокоило состояние трех молодых людей, которые лежали в своих постелях и не хотели просыпаться.

Он побежал за комендантом. Тот подошел к неподвижно лежавшему Теду Гомесу, приподнял верхнее веко, расфокусированный взгляд Теда уставился в потолок. Включив ручку-фонарик, комендант поводил ею перед зрачком Теда.

– Еще расширяется. Он жив. Пока.

Комендант проверил пульс на запястье, затем на шее:

– Джим, они все в глубоком обмороке. Наверное, передозировка.

– Как думаете, очухаются?

– Вызывай «скорую», – коротко бросил комендант.

Перепуганный служащий, окинув взглядом почти бездыханных Теда Гомеса, Майка Риза и Брэдли Бауэрса, побежал к телефону.

Полицейский вертолет, накренившись, пролетел над дорогой, по которой медленно двигались грузовики и электрокары. Сантомассимо сидел рядом с пилотом, Марксон устроился сзади. Вертолет поднялся еще выше, пересекая Бруклин и держа курс на залив. Справа они видели оконечность Манхэттена, слева – мост Верразано. Далеко впереди в утреннем тумане вырисовывались пустынные доки Нью-Джерси, а в центре залива серой громадой возвышалась Статуя Свободы.

Пилот развернул машину влево, стойки вертолета задрожали. Сантомассимо наблюдал, как вертолетная тень скользит по трущобам Бруклина, кучам мусора, заросшими камышом болотами и кружащими над ними чайками.

Пилот поправил солнцезащитные очки, Сантомассимо проверил наличие оружия в кобуре.

Паром, поднимая пенные волны, приближался к острову Свободы. Пестро одетые туристы столпились на носу. Казалось, что огромная статуя, скользя по воде, плывет им навстречу. Яркие лучи утреннего солнца заливали светом ее безмятежный лик. Кей разглядела следы дождевых потоков, протянувшиеся от головы статуи вдоль ее туловища. Прежде ей никогда не приходило в голову, что у символа Свободы меланхоличное выражение лица.

– Она совсем не такая, как в «Диверсанте», правда? – обратилась она к Крису. – Как, по-твоему, в чем различие?

Крис облизал сухие губы и улыбнулся:

– Эта более… м-м-м… бесстрастная, что ли.

– Да, верно. Ее лицо ничего не выражает.

– Пока Хичкок не показал нам, что она опасна.

– Именно.

«Наконец-то удалось его разговорить», – подумала Кей. Облокотившись о поручень, она разглядывала огромную корону-тиару на голове статуи, из которой сквозь небольшие окошки, казавшиеся отсюда черными точками, можно было любоваться видом гавани с высоты птичьего полета.

– Знаете, профессор, – сказал Крис, становясь более разговорчивым по мере приближения к острову, – если подумать, то «К северу через северо-запад» – прямой наследник «Диверсанта», и в обоих фильмах используется схема «Тридцати девяти ступеней».[186]186
  Крис не оригинален в своих рассуждениях – структурное и образное сходство этих фильмов довольно подробно обсуждается в беседах Хичкока с Трюффо. Последний прямо говорит о том, что «К северу через северо-запад» в известной мере является римейком «Диверсанта» (см.: Трюффо Ф. Указ. соч. С. 82).


[Закрыть] Структурно эти три фильма идентичны.

Кей внимательно посмотрела на него. Крис ее озадачил. То он молчал, словно воды в рот набрал, то вдруг пустился в глубокомысленные рассуждения.

– В каком смысле, Крис?

– В основе сюжета – захватывающая шпионская история, межконтинентальные преследования… хотя, конечно, в «Диверсанте» действие перемещается с запада на восток, из Калифорнии в Нью-Йорк, и завершается на голове Статуи Свободы, а не на президентских головах на горе Рашмор.

Кей молчала, давая Крису возможность высказаться. Подобно другим студентам, он пытался произвести на нее впечатление. Ей нравились его рассуждения. Похоже, он действительно хорошо знал Хичкока. Но его голос каким-то странным образом раздражал ее. Она немного отвлеклась, рассматривая затененную сторону статуи.

– В любом случае «Диверсант» – самый слабый фильм из этой триады, – долетели до нее слова Криса. – Вы не согласны, профессор? Роберт Каммингс и Присцилла Лейн хороши, но они совсем не годятся на эти роли.[187]187
  Этот недостаток «Диверсанта» признавал сам режиссер. «Роберт Каммингс, – рассказывал Хичкок, – это опытный актер, но его привыкли видеть в первоклассных комедиях. У него… комическая внешность, так что, даже когда он изо всех сил старается придать своему лицу выражение отчаяния, ему это плохо удается. Столкнулся я и с другой проблемой. По контракту с Селзником меня передали независимому продюсеру, работавшему на студию „Юниверсал". И вот, не посоветовавшись со мной, он мне навязал на главную роль актрису, которая никак не годилась для фильма. ‹…› Это привело меня в ярость» (там же. С. 79).


[Закрыть] А сюжет? Господи, до чего неправдоподобный! Все эти искусственные задержки, призванные нагнетать напряжение! То в машине кончается бензин, то самолет совершает вынужденную посадку. Все это так вымученно, так фальшиво – равно как и диалоги. Даже Дороти Паркер[188]188
  Дороти Паркер (наст, фамилия Ротшильд, 1893–1967) – американская писательница, поэтесса, журналистка, театральный критик, драматург, автор нескольких стихотворных сборников и двух книг рассказов, опубликованных в 1920 – 1930-е гг. Одна из авторов сценария «Диверсанта», чьи сюжетные находки (в частности, упоминаемая ниже сцена с карликами из циркового поезда), по словам Хичкока, «остались втуне: они оказались слишком изысканными» (там же. С. 81).


[Закрыть] не смогла спасти положение. Все надуманно, все слеплено кое-как. Наигранно. Натянуто. А эти нелепые встречи! Эти цирковые уроды со своими дурацкими трюками – мертвый слепок с «Убийства», не так ли, профессор Куинн? А сцена с наручниками? Это же копия сцены с Донатом[189]189
  Роберт Донат (1905–1958) – английский киноактер, снимавшийся, помимо «Тридцати девяти ступеней», в фильмах «Наличность» (1933) Золтана Корды, «Частная жизнь Генриха VIII» (1933) и «Совершенно чужие» (1945) Александра Корды, «Граф Монте-Кристо» (1934) Роуленда Ли, «Призрак едет на Запад» (1935) Рене Клера, «Цитадель» (1938) Кинга Видора (по одноименному роману (1937) Арчибальда Джозефа Кронина), «До свиданья, мистер Чипе» (1939) Сэма Вуда.


[Закрыть] в «Ступенях». Повторять самого себя – это равносильно мастурбации. Извините за резкость, но ведь мы хорошо знаем Хичкока, так давайте без ложной скромности говорить все как есть. Даже сцена в кинотеатре, когда Норман Ллойд, приводя зрителей в ужас, затевает перестрелку с полицией на фоне экрана и становится частью происходящего там действия, идентична сцене из «Саботажа». Я и то смог бы сделать это лучше. И я делал лучше.

Крис был заметно раздражен. Кей казалось, что его слова затягивают все вокруг в какую-то сеть, искажая и деформируя. Ей стало трудно следить за ходом его рассуждений. Неожиданно Крис замолчал. Он стоял, запрокинув голову и глядя на статую. Паром, раскачиваясь на волнах, причаливал к берегу, и складывалось впечатление, что статуя тоже медленно раскачивается. Одновременно и паром, и статуя замерли. Замерли тиара, факел и загадочно-бесстрастные глаза, которые спокойно смотрели на мир, храня свою тайну. Они так много видели. И им еще так много предстоит увидеть.

– А эта финальная сцена, что разыгралась в ее голове… – снова заговорил Крис – Злодей убегает, поднимаясь по руке на факел, затем до нелепости смешно переваливается через ограждение и летит вниз, навстречу смерти. Музыка становится громче, следует затемнение. Боже мой! Как примитивно. Наивно. Беспомощно. Ужасно, что Хичкока вынудили пойти на такой компромисс.

Кей повернулась к Крису. Солнечный свет, попеременно отражаясь от воды и неба, менял цвет его глаз, из карих они превращались в зеленые и наоборот. Кей решила, что пора вернуть его с небес на землю.

– Вынудили? – удивилась она. – Но кто?

– Те, кто стоял над ним и от кого он зависел! Цензоры! Хейсы и брины![190]190
  В качестве олицетворений киноцензуры здесь упомянуты Уильям Гаррисон Хейс (1879–1954), президент Ассоциации кинопроизводителей и кинопрокатчиков Америки с 1922-го по 1945 г., и Джозеф Брин (1888–1965), главный цензор этой Ассоциации с 1934-го по 1954 г., с деятельностью которых связано действие печально знаменитого Производственного кодекса (нередко именуемого также «кодексом нравственности» или «кодексом Хейса»), вдохновленного католическим Легионом благопристойности и утвержденного в 1934 г. На протяжении нескольких десятилетий Администрация Хейса – Брина (Production Code Administration), руководствуясь прописанным в кодексе перечнем запретов, являлась грозной репрессивной системой внутри американской киноиндустрии, не допуская на экран или внося цензурные изменения в «безнравственные» и «безбожные» фильмы: цензуре подвергались реалистичное изображение преступлений, секса, прелюбодеяния, алкоголизма, социального неравенства, непочтительность в адрес религии и Церкви, оскорбление национального достоинства и государственных символов и т. п. К середине 1950-х гг. кодекс фактически приобрел рекомендательный характер, а в 1968 г. был официально отменен, сменившись вскоре системой возрастно ориентированных категорий, действующей и поныне.


[Закрыть] Ревнители общественного вкуса и морали. Сами-то они вытворяли такое, что Иероним Босх сгорел бы от стыда! Разве вы не понимаете, профессор Куинн, что Хичкок был вынужден делать то, что они считали приемлемым для общественных нравов.

– Крис, я не могу с тобой согласиться. Ты говоришь «те, кто стоял над ним и от кого он зависел». Но кто это? Хичкок к концу своей карьеры владел двадцатью процентами акций студии «Юниверсал». И это приносило ему огромный доход. Он был очень влиятельным человеком в Голливуде. Никто не мог указывать ему, что делать.

– Цензоры…

– Хичкок всегда умел – и даже любил – намекать на то, что не мог показать открыто. Лобовой прием свидетельствует о недостатке творческой фантазии и изобретательности.[191]191
  Ср. высказывания самого Хичкока на эту тему: «Недосказанность, недоговоренность – это качество я очень ценю в искусстве. ‹…› Ничто не занимает меня так, как недосказанность» (Трюффо Ф. Указ. соч. С. 49, 134).


[Закрыть]

Крис улыбнулся и попытался, прикрыв огонь ладонью, прикурить на ветру.

– Не могу не признать, профессор, – сказал он, – вы необычайно умны.

– А ты, Крис, необычайно много знаешь о Хичкоке. Значительно больше того, чему я вас учила. Но мы, кажется, прибыли, пора сходить на берег.

Матрос закрепил на причале швартовый канат, опустил узкий трап и все с той же неизменной улыбкой на лице, помогая пожилым, начал выпускать пассажиров на остров Свободы.

Вслед за полицейским мотоциклом, завывая сиренами, на Восьмую авеню выехали две машины «скорой помощи». Водители, прижимаясь к обочине, неохотно уступали им дорогу. «Скорые», повернув за угол, остановились у входа в корпус «Христианской ассоциации молодых людей».

– Да быстрее вы! – нелюбезно встретил их комендант. – Там одного так трясет!

С высоты Сантомассимо смотрел на Манхэттен, на беспокойные воды гавани, на доки, где чернели грузовыми контейнерами баржи, медленно перемещались стрелы кранов, перенося упаковочные клети, огромные деревянные ящики, трактора, где копошились грузчики, разгружая горы тюков на поддонах.

Инспектор Марксон похлопал Сантомассимо по плечу. Лейтенант обернулся. Марксон показал на окно по правому борту вертолета. Совсем близко возвышалась Статуя Свободы, и она неожиданно показалась Сантомассимо хрупкой. Вода вокруг нее бурлила от обилия лодок и паромов. К своему ужасу, Сантомассимо увидел, что первый паром с туристами уже стоит у причала.

– Нельзя побыстрее? – наклонившись к пилоту, прокричал Сантомассимо.

– Хотите разбиться?

Тем не менее пилот увеличил скорость, машина накренилась, стойки затряслись. Быстрее замелькали перед глазами гребни темной холодной воды.

Поднявшись в комнату, врачи не стали терять время на диагностику. Едва взглянув на Теда, Майка и Брэдли, они тут же уложили ребят на носилки, пристегнули ремнями, вставили им в ноздри кислородные трубки, спустили вниз на лифте и загрузили в машины. У всех троих кардиограф показал прерывистый пульс.

– Поехали! – скомандовал санитар. – Быстрее!

Машины «скорой помощи» сорвались с места. Санитары приемного покоя больницы «Бельвью» бегом покатили носилки по коридорам в реанимацию.

Глаза Теда Гомеса по-прежнему были открыты, но он ничего не видел. Ни розовых занавесок, задернувшихся вокруг его носилок, ни медсестер, ни пациентов, лежавших на кроватях в отделении, – ничего.

Подгоняемые толпой туристов, Кей и Крис покинули «Либерти Бель». Четверо полицейских в штатском внимательно изучали прибывших. Крис сразу узнал их по темным очкам, характерным лицам и позам и едва заметным вздутиям пиджаков на груди, ближе к подмышке.

Крис принялся кашлять, закрывая платком нос и рот. Детективы пристально оглядывали каждого проходившего мимо них человека. Они старались делать это незаметно, что вызывало обратный эффект.

Крис похлопал себя по карманам:

– О черт, кажется, я обронил карту.

– Мы можем купить другую, Крис.

– Нет, вы идите, а я вас догоню.

Крис развернулся и сквозь напиравшую толпу стал пробираться назад. Люди ворчали, когда он наступал им на ноги.

Глаза детективов ощупывали толпу. Они искали привлекательную женщину и четырех молодых людей. У каждого при себе были фотографии Майка Риза и Теда Гомеса. Один из детективов остановил высокого темноволосого парня атлетического сложения, но тот оказался немцем и по-английски не говорил.

– Ja, ja. Bitte. Ist alles in Ordnung?[192]192
  Да, да, пожалуйста. Все в порядке? (нем.)


[Закрыть]

– Да, да. Все в порядке. Гут. Очень гут.

Растерянно улыбаясь, немец спрятал свой паспорт в бумажник.

Крис, заглядывая под скамейки, притворяясь, будто ищет что-то, внимательно наблюдал за этой сценой. Он заметил, что детективы держат в руках фотографии. Рост и сложение немца подсказали ему, кого они ищут.

Крис присоединился к последней группе туристов – пожилым женщинам, вооруженным тростями и ходунками. Они с трудом спускались по трапу, и он, склонив пониже голову, кинулся им помогать. Детективы скользнули взглядом мимо него, мимо пожилых женщин и обнаружили, что паром пуст. Поравнявшись с ними, Крис улыбнулся и присоединился к Кей на дорожке, которая вела к статуе.

– Ну, нашел свою карту? – спросила Кей.

– Вышло недоразумение. Оказывается, я ее не терял, она все время лежала у меня в кармане.

Кей и Крис направились к затененному входу в основание статуи.

В реанимационной доктор Аира Робард отнял стетоскоп от груди Теда Гомеса.

– Они приняли лошадиную дозу фенобарбитала, – сказал он. – Но с ними все будет в порядке.

Лежавший на носилках Брэдли Бауэрс застонал. Медсестра снова измерила ему давление. Оно почти нормализовалось. Доктор Робард присоединился к стоявшему у стола полицейскому, который сопровождал пострадавших в больницу. Офицер держал в руках листок бумаги.

– Это их имена? – спросил он у доктора Робарда.

– Да, по крайней мере так они зарегистрировались.

Доктор Робард заметил беспокойство в глазах полицейского. Ненадолго отлучившись, он вернулся с медицинским лотком, на котором помимо мензурок, стерильных шприцев в упаковках и регистрационных форм лежал черный кожаный бумажник.

– Мы нашли его в кармане одного из пациентов, – пояснил врач.

Полицейский раскрыл бумажник. Там было сорок пять долларов, кредитная карта и квиток авиабилета на рейс из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк. Полицейский вытащил лежавшую в бумажнике визитку.

– Тед Гомес, – прочитал он. – Университет Южной Калифорнии, факультет кино. Лос-Анджелес, Калифорния.

– Туристы. Вероятно, кто-то на улице угостил их фенобарбиталом, – предположил доктор Робард.

– Где здесь телефон? – спросил полицейский, не выпуская из рук визитку.

– У входа на отделение.

Полицейский, громыхая тяжелыми высокими сапогами, подошел к телефону и, держа перед собой визитку, принялся набирать номер.

Покачиваясь, вертолет опускался на бетонную площадку острова Свободы. Лопасти замедлили вращение, шасси коснулись бетона. Сантомассимо отстегнул ремень и выпрыгнул из машины, не дожидаясь остановки двигателя.

Им навстречу бежали четыре детектива.

– Я лейтенант Сантомассимо. Что здесь происходит?

– Прибыл первый паром с туристами, – сообщил один из детективов. – Никого похожего на тех, чьи фотографии мы получили по факсу от сержанта Бронте.

– А женщина?

– Ни одной группы из четырех молодых людей и женщины.

Сантомассимо посмотрел на фотографии Майка и Теда. Майк, одетый в легкую спортивную куртку, улыбался, сощурившись на ярком калифорнийском солнце. По такой фотографии трудно было кого-либо узнать.

Сантомассимо поднял голову и окинул взглядом статую. Люди – и те, что стояли внизу, и те, что поднимались наверх, – казались совсем крошечными на ее фоне. Он вернул фотографию детективу и коротко выругался.

Белые чайки вились над последней группой, входившей внутрь массивного основания статуи. От причала Бэттери отошло еще несколько паромов. Два из них, вырвавшись вперед, маячили между буксиром и баржей.

– Долго длится экскурсия? Когда эти люди спустятся вниз? – спросил Сантомассимо.

– Минут через десять, может быть, двадцать, – ответил детектив.

Сантомассимо и Марксон направились по дорожке к статуе. Детективы поспешили занять свои позиции на причале. Сантомассимо смотрел на паромы, приближавшиеся к острову, и что-то шептал, шевеля губами. Марксон не слышал слов, но было понятно, что это молитва.