Текст книги "Похоронный марш марионеток"

– Везите куда угодно, Великий Святой, только подальше от этого места, – сказала она.

Ее лицо в таинственном свете уличных фонарей было белым, как у мраморной статуи возле церкви. Губы чуть припухли и сделались пунцовыми – было видно, что не так давно она плакала. Свою жену Сантомассимо никогда не видел плачущей. Случалось, что у нее выступали на глазах слезы, но ее сердце никогда не размягчалось настолько, чтобы она заплакала.

– Я не хочу сегодня оставаться одна, – сказала Кей.

Голос ее прозвучал требовательно и вместе с тем выдал ее хрупкость и беззащитность. Сантомассимо знал, что она имела в виду только то, что сказала, и ничего больше, но тоже ощутил неловкость.

– И где именно вы не хотели бы оставаться одна?

– Где угодно, лишь бы там было тихо и спокойно.

Сантомассимо чуть заметно кивнул, слегка пожал ее руку и поехал в сторону Пасифик-Коуст. Туман и ночной мрак действовали ободряюще. Шоссе было почти пустынным. Кей несколько раз закрывала глаза, словно погружаясь в сон, но ни разу не попросила отвезти ее домой.

– Мы можем где-нибудь перекусить, – предложил Сантомассимо.

Кей улыбнулась:

– Я – за. Можно вон в том ресторанчике.

Мигающая неоновая вывеска гласила: Рыбный грот малыша Энтони. На лице Сантомассимо отразились неудовольствие и горечь, он через силу выговорил:

– Я бы предпочел другой.

Кей почувствовала, что что-то произошло, и вопросительно посмотрела на него:

– Плохая кухня?

– Скажем так, игнорирую его по личным причинам.

Кей бросила взгляд на ресторан, мимо которого они как раз проезжали. Дорогие машины в ожидании владельцев вызывающе поблескивали на стоянке. Она отвернулась, глядя вперед на бегущую навстречу дорогу.

– Ваша жена?

Сантомассимо кивнул.

Легкая улыбка чуть тронула губы Кей.

– Это был ваш ресторан? Извините. Жаль, когда люди разводятся. И жаль, что это случилось с вами.

За последние три года Сантомассимо ни с кем не говорил о Маргарет, даже с Бронте. И сейчас он занервничал. Он думал, все умерло, осталось в прошлом. Возникло тягостное молчание. Кей, рассмеявшись, спасла положение:

– Забавно, из трех тысяч ресторанов Лос-Анджелеса я выбрала именно тот, который напоминает вам о жене.

Вот так совпадение.

– Не важно.

– Если мы поговорим об этом, вам станет легче?

– А о чем говорить? Я прожил с ней пять лет и вдруг обнаружил, что совершенно не знаю эту женщину… Нет, конечно, я знал, что она высокая, красивая, талантливая. Она танцовщица. Экспериментальные танцы. Джаз. Я никогда в этом не разбирался. Она до сих пор где-то в Лос-Анджелесе. Время от времени ее имя мелькает на страницах «Лос-Анджелес таймс». У нее своя танцевальная группа.

Кей расслабилась, откинувшись на мягкую кожаную спинку сиденья. Он посмотрел на нее, но ничего не смог прочитать по ее лицу, такому же загадочному, как у Маргарет, но более мягкому и выразительному.

Сантомассимо включил музыку. Кей улыбнулась.

– «Юритмикс»,[106]106
  «Юритмикс» – известнейшая английская поп-рок-группа, основанная в 1980 г. (по другим данным – в 1979-м) в Лондоне гитаристом Дэйвом Стюартом (р. 1952) и уроженкой Шотландии вокалисткой Энни Леннокс (р. 1954) и ставшая одним из музыкальных символов десятилетия, чьи композиции не раз занимали ведущие позиции в европейских и американских хит-парадах. На исходе 1980-х гг., когда на счету дуэта было 8 альбомов, его популярность стала падать, и в начале следующего десятилетия музыканты занялись сольными проектами. В 1999 г. состоялось кратковременное воссоединение группы, отмеченное выходом в свет альбома «Peace».


[Закрыть] – сказала она. – Замечательно.

– Я не большой поклонник современной музыки. А это я случайно поймал на «Кей-Джой». Хороший звук.

– У меня есть их альбомы.

Сантомассимо сделал музыку погромче. Лился голос Энни Леннокс – сильный, властный, необыкновенно заразительный.

– Вы хотите знать обо мне? – спросила Кей.

Сантомассимо кивнул.

– У меня все до банальности просто. Я почти вышла замуж. А потом что-то случилось. Не знаю что. Думаю, моя карьера здесь ни при чем. Каким-то образом моя жизнь приняла иное направление. Наверное, я немного изменилась, а ему… это не понравилось.

– Вы видитесь с ним?

– Довольно часто. Он преподает литературу в Огайо. Мы встречаемся на конференциях. Он изменился. С головой ушел в науку. И жизнь проходит стороной. – Кей надолго замолчала. – Люди науки, – сказала она наконец, – иногда странным образом не хотят взрослеть.

Сантомассимо улыбнулся. Они ехали к пляжу, где вокруг нескольких костров танцевали подростки под пульсирующий ритм портативных магнитол. Вероятно, через несколько минут кто-нибудь из владельцев ближайших домов вызовет ночную смену из полиции и их разгонят. Длинный спуск вел на север, к пересечению с бульваром Сансет, далее к Зума-Бич и к центру калифорнийского побережья.

– Голодны? – спросил Сантомассимо.

– Просто умираю.

– Я живу тут рядом. Вон в том доме на возвышении.

– Надеюсь, я могу доверять вам, лейтенант.

Сантомассимо польщенно засмеялся и повернул направо. И все же, выйдя из машины, она остановилась. Возможно, в гараже было темно, или влажный бетонный пол лишил уверенности ее шаг, а может быть, к ней вернулся недавно пережитый страх. Казалось, Кей нуждается в Сантомассимо, но, когда он приблизился к ней, она отстранилась, стала далекой.

Они молча ехали в лифте. Сантомассимо внезапно смутился и почти пожалел, что пригласил ее к себе. Он не знал, какие слова должен сказать, чтобы возникшее между ними напряжение исчезло. Идя к своей двери, он чувствовал, что в этот вечер все осложнилось и запуталось и они, как рыбки, попали в сети.

Под акварелью Джона Марина горела подсветка. Он забыл ее выключить. Грустное настроение акварели бесцеремонно вторгалось в человеческую жизнь. Сантомассимо помог Кей снять плащ, но она его словно не замечала. Все ее внимание было сосредоточено на роскошном диване в стиле арт деко.

– Бог мой… какая мебель! – сказала она. – Антиквариат?

Щелкнув замком, Сантомассимо закрыл дверь. Нажал на клавишу выключателя, и в глубине гостиной мягко засветились два торшера. Он почувствовал, как Кей от восхищения затаила дыхание. Сантомассимо улыбнулся, взял ее за локоть и начал импровизированную экскурсию по гостиной.

– Вся мебель антикварная, – сказал он. – Стул красного дерева, работы Пола Трайба, тысяча девятьсот двенадцатый год. Он достоин занять место в музее. Единственный в своем роде.

Сантомассимо подвел Кей к столу, окруженному высокими стульями, испытывая удовольствие оттого, что держит ее за руку. В таком роскошном интерьере приятнее было находиться вместе с кем-то, нежели одному.

– Эти четыре стула эбенового дерева сделаны Андре Грулем в тысяча девятьсот двадцать пятом году. А стол изготовлен на фабрике Эмиля Жака Рульмана.[107]107
  Андре Груль (1884–1966), Эмиль Жак Рульман (1879–1933) – знаменитые французские мастера интерьерного дизайна, работавшие в стиле арт деко.


[Закрыть] Эти два кресла – тоже его работа.

Кей скользнула взглядом по изящно изогнутой, блестящей ножке одного из торшеров:

– А это?

– Жан Пюифорка.[108]108
  Жан Элизе Пюифорка (1897–1945) – выдающийся французский мастер серебряных изделий, дизайнер, скульптор, представитель стиля арт деко.


[Закрыть]

Она подошла к софе, инкрустированной слоновой костью:

– На нее можно садиться или только смотреть?

Он засмеялся и опустился в кресло рядом с софой.

– Редкой мебелью нужно пользоваться, – сказал он. – Тогда она и становится антиквариатом.

Кей подошла к креслу и провела пальцем по длинному подлокотнику, коснувшись при этом его руки. Он поймал ее пальцы и сжал их. Она игриво отдернула руку, повернулась и окинула взглядом гостиную, задержавшись на великолепных бра, украшавших противоположную стену.

– И все это куплено на зарплату полицейского? – хитро спросила Кей.

– Нет, конечно, – рассмеялся Сантомассимо, – это богатство досталось мне от родителей. Они обожали арт деко и всю жизнь его собирали. Особенно коллекция пополнилась в двадцатые – тридцатые годы, в то время цены были вполне приемлемыми. Когда родителей не стало, моей сестре достались деньги, а мне – мебель.

Он подошел к шкафу орехового дерева, инкрустированному бирюзовыми павлинами, и достал хрустальную бутылку с тем самым бренди, который Кей пила в машине и который, как ему показалось, ей понравился.

– Наверное, они были замечательными людьми, – сказала Кей, принимая из его рук бокал.

Сантомассимо плеснул себе немного бренди, и они чокнулись. Бренди и впрямь был хорош. В нем растворился аромат осени какой-то далекой неведомой страны.

– Да, замечательными. В их сердцах было столько любви и доброты! И они обладали тонким вкусом. А как они готовили! Ну конечно, итальянские блюда. А вот оперу они терпеть не могли.

– Не любили оперу?

– Особенно «Pagliacci».[109]109
  «Паяцы» (um.). «Pagliacci» («Паяцы», 1892) – популярнейшая опера итальянского композитора Руджеро Леонкавалло (1857–1919)


[Закрыть]

Неожиданно он скорчил гримасу, изображая плачущего клоуна:

– И особенно «Vesti La Giubba».[110]110
  «Надень свой костюм» (um.). «Vesti La Giubba» («Надень свой костюм») – знаменитая ария Канио, звучащая в конце первого действия оперы и более известная под названием «Смейся, паяц».


[Закрыть]

Кей расхохоталась. Он взял ее за руку.

– Есть еще одна достопримечательность, – сказал он.

– У вас, наверное, страховка на миллион долларов.

– Почти. Пойдемте.

– Куда?

– В спальню.

Сантомассимо провел ее в спальню. Еще в темноте Кей почувствовала атмосферу стиля арт деко, а когда он зажег свет, она лишилась дара речи. Платяной шкаф, изящно украшенный перламутром, упирался в потолок. У книжной полки эбенового дерева стояли высокие светильники в макинтошевском стиле.[111]111
  Чарльз Ренни Макинтош (1868–1928) – шотландский архитектор и дизайнер, один из родоначальников модерна; оформлял интерьеры и конструировал мебель в стиле арт деко.


[Закрыть] Но более всего впечатляла кровать, подходившая скорее для спальни рыцарского замка, владелец которого обладал весьма утонченным вкусом. В длину она превышала восемь футов, в изголовье возвышалась массивная, гладкая спинка, покрытая лаком, а спинка в изножье была украшена в японском стиле – изображениями золотых рыбок и цветущих водяных лилий.

Кей провела пальцем по лакированной живописной мозаике. Неизвестный художник изобразил подводный мир сказочного великолепия, созерцание которого сближало эстетическое удовольствие с эротическим наслаждением.

Сантомассимо приблизился к ней. Кей обернулась и как-то жалобно посмотрела на него. Он не был уверен, что понял ее взгляд, но спросил наугад:

– Вам когда-нибудь доводилось спать на кровати работы Жана Дюнара[112]112
  Жан Дюнар – французский дизайнер, также работавший в стиле арт деко.


[Закрыть] стоимостью в сто пятьдесят тысяч долларов?

– Нет. А что, это лучше, чем на шестисотдолларовом матрасе «Бьютирест» от «Симмонс»?[113]113
  «Симмонс» – нью-йоркская фирма по производству мебели, выпускающая также спальные принадлежности (в частности, различные виды матрасов марки «Бьютирест»).


[Закрыть]

– Намного лучше. Более впечатляюще.

Он поцеловал ее – нежно, едва коснувшись губами. Кей присела на край кровати. Она уже полностью успокоилась. Улыбаясь и внимательно глядя ему в глаза, она легко провела пальцами по его лицу, как до этого по мебели арт деко. Чуть нахмурилась, легкая грусть тронула ее черты. А может быть, ему это только показалось?

– А скажи мне, Великий Святой…

– Все, что угодно.

– Такая звучная фамилия и вдруг – Фред?

Он рассмеялся и поцеловал кончики ее пальцев.

– Ну, по правде говоря, у меня есть другое, подлинное имя. Но я его сменил еще в школе. Ребята смеялись над ним.

– Не говори. Я попробую угадать. Доминик? Кармин?

– Еще хуже.

– Анджело?

Он покачал головой.

– Тогда сдаюсь.

– Амадео.

Кей изумилась:

– Амадео? Ама Део. Ама Деус. «Люблю Господа». – Она недоверчиво посмотрела на него. – «Люблю Господа, Великий Святой»! Боже мой, я что, должна пасть перед тобой ниц?

– Кей, ты вольна делать все, что хочешь.

Он обнял ее. Она не сопротивлялась, когда он начал расстегивать ее блузку. Ее тело дышало ароматами цветущего луга.

– Все, что хочу? – прошептала Кей.

– Все.

Она рассмеялась и поцеловала Сантомассимо в губы. Они легли на кровать. Он прижал Кей к себе, ощутив биение ее сердца; гулкие звуки проникали в его грудь, наполняли необыкновенной силой и восторгом. Она расстегнула застежку лифчика. Они снова поцеловались, почувствовав невиданную свободу, их губы и тела устремились навстречу друг другу, переплелись и заговорили на своем языке – жарком, безмолвном.

– Кей…

– Да… пожалуйста… пожалуйста… Амадео… Великий Святой…

Ее тело, восхитительно теплое, сводило с ума. Сантомассимо погружался в знакомое, но по-прежнему полное тайны забытье. Он не подозревал, что в одной женщине могут быть заключены все краски природы… и столько любви. И все же он нашел в себе силы отстраниться, перевернулся на спину и сел.

Она продолжала сжимать его руку. Казалось, они плыли по бескрайнему океану, лежа бок о бок, но что-то было не так.

На верхней губе Кей выступили крохотные капельки пота, она смотрела на Сантомассимо глубоким, полным ожидания взглядом. Он начал говорить, но она прижала палец к его губам.

– Не надо ничего говорить, – прошептала она.

– Кей, – сказал он, целуя ее пальцы.

– Все хорошо, Великий Святой. Сделаем это медленно, как плывут лодки по рекам Китая. Так будет лучше.

Сантомассимо улыбнулся и сел на край кровати спиной к ней.

Кей прижалась к нему сзади, и он вновь ощутил пьянящую теплоту ее тела. Она была нужна ему. Но сейчас что-то мешало, что-то было не так.

– Ты спал здесь с ней? – спросила Кей. – С Маргарет?

Сантомассимо кивнул:

– Я не думал, что это будет иметь какое-то значение, Кей.

– Она еще живет в глубине твоего сердца.

– Нет. Не она. Понимаешь… даже не знаю, как объяснить… возвращаются воспоминания о прошлом, и в этом так много печали. В этой постели мы мечтали о счастливой жизни… Но думаю, что с самых первых дней мы лгали друг другу.

Он теребил халат от Пьера Кардена, темно-синий с белыми полосами, и вид у него был потерянный.

– Прости, Кей. Я чувствую себя дураком.

– А я чувствую себя сексуальным маньяком, – сказала она. – Я не знаю, что ты теперь обо мне будешь думать.

– Кей, я думаю, что ты – самое прекрасное, самое чудесное, что есть в моей жизни…

– Фред, давай не будем об этом говорить. Ты обещал мне ранний завтрак. Разве не за этим мы сюда приехали?

Она укрылась покрывалом и стала похожа на японку – если, конечно, бывают японки с зелеными глазами. Цветочный узор покрывала на фоне полированной поверхности превратил Кей в произведение искусства. Сантомассимо чувствовал, что увлечен ею больше, чем ожидал, и сегодняшняя ночь не конец, а только начало. И он знал, что осложнения в отношениях мужчины и женщины возникают быстро. Но ему все равно нравилось смотреть на нее. Ему нравился ее ум. Она была нужна ему.

Кей принялась надевать блузку.

– Хочешь, чтобы я отвез тебя домой? – спросил Сантомассимо.

– Мне вежливо предлагают убраться восвояси?

– Напротив, я хочу, чтобы ты осталась.

– Тогда позволь мне пройти на кухню. Я приготовлю потрясающий завтрак.

Сантомассимо улыбнулся и поцеловал ее в губы. Он чувствовал себя виноватым. Он думал, что все, связанное с Маргарет, в нем уже умерло, но оказалось, что это он умер на целых три одиноких года.

Кей последовала на кухню и, ловко управляясь с медными сковородками и лопаточками, приготовила потрясающе пышный омлет из яиц, специй, ржаного хлеба и грибов.

Я научилась делать его в Лондоне, когда работала над диссертацией, – сказала она. – Называется «омлет гурманов».

Сантомассимо поставил на стол две тарелки и отошел к окну. Ему все еще было неловко.

– Из этого окна рассвет выглядит особенно красивым, – сказал он. – Отсюда не видно, как солнце всплывает над горизонтом, но оно неожиданно возникает над каньоном как раз в тот момент, когда просыпаются и начинают петь птицы.

– Хорошо, давай будем здесь встречать рассвет.

Сантомассимо вышел на балкон и сдвинул вместе два шезлонга, принес одеяла и застелил их. Они с Кей устроились и приступили к трапезе. А потом они лежали и ждали пробуждения птиц. Несколько раз Сантомассимо просыпался, но боялся шевелиться, чтобы не разбудить Кей. Его рука лежала на ее груди, под лифчиком, и он чувствовал покой – впервые за последние годы. Неловкость, которую он ощущал ночью, исчезла.

Окончательно его разбудил начавшийся прилив. Кей крепко спала, спрятав руки у него на груди, под рубашкой.

Она проснулась значительно позже. Резко дернулась, с тяжелым вздохом подняла голову и села. Она вся дрожала, и Сантомассимо понял, что ею вновь овладел страх. Он тоже поднялся.

– Успокойся… – тихо уговаривал он ее.

От волнения она покрылась гусиной кожей, но всякий раз отстранялась, как только он пытался к ней прикоснуться.

– Этот мертвый парень стоит у меня перед глазами, – прошептала Кей. – Он был совсем юным. Он не выходит у меня из головы.

Сантомассимо прижал ее к себе; тепло его тела и тихий голос немного успокоили ее.

– Я знаю, – сказал он. – Убийство – это всегда отвратительно.

Она вновь отодвинулась:

– Да, но разве мы не прикладываем массу усилий, чтобы превратить убийство в удовольствие?

– Не понимаю.

Она сидела на краю шезлонга. Сантомассимо смотрел на ее лицо, и ему казалось, что никогда прежде он не видел такого прекрасного лица, на котором отражалось бы столько муки.

– Мы играем с насилием и убийством, – сказала она. – Такие люди, как я. Как Хичкок. И те, кто восхищается его фильмами. Мы показываем их широкой аудитории, исследуем, восхваляем и даже… почитаем за великие произведения искусства… – Глаза Кей расширились и заблестели. – Мы… любим их.

Сантомассимо откинулся в шезлонге. Кей была похожа на ангела, созданного из гипса фантазией Жана Дюнара.

– Это всего-навсего вымысел, – возразил он.

– Но не для этого убийцы, – резко парировала Кей. – Для него это реальность. И мы – режиссеры, продюсеры, актеры, критики, преподаватели – ответственны за такое восприятие. Восхваляя подобные фильмы, мы претворяем вымысел в жизнь.

– Люди склонны винить в насилии самих себя и общество. Но эти убийства, Кей, совершает сумасшедший одиночка. Психопат, живущий внутри собственного безумного фильма.

– Я не согласна с этим, Фред. Насилие волнует нас. Возбуждает и ужасает одновременно. Получает «Оскары». Нас всех можно обвинить в подстрекательстве… в искусственном разжигании этого извращенного инстинкта… Неужели ты не понимаешь? Мы сами сотворили этого монстра.

– Ты не можешь винить всех и каждого в убийствах, которые совершает один психопат.

– Один? Да их вокруг сотни. Тысячи. Только в одном этом чертовом городе. Их терзают комплексы, одолевает депрессия, они кипят злобой. Эти хрупкие, впечатлительные натуры балансируют на грани безумия… и неизменно соскальзывают за эту грань, туда, где нет морали, человеческого сострадания, любви…

– Кей…

Она прижалась к его груди.

– Боже мой, Фред, как я могла соприкоснуться с безумным миром Хичкока? Я была обычной, немного честолюбивой студенткой, специализировалась на творчестве Чосера[114]114
  Джеффри Чосер (ок. 1343–1400) – английский поэт позднего Средневековья, автор знаменитых «Кентерберийских рассказов» (ок. 1387, опубл. 1478).


[Закрыть] и однажды, в одну дождливую субботу, решив спрятаться от непогоды, забежала в кинотеатр и попала на ретроспективный показ фильма «Тридцать девять ступеней».[115]115
  «Тридцать девять ступеней» (1935) – шпионский триллер с Робертом Донатом (см. ниже прим. к с. 367) и Мадлен Кэрролл в главных ролях, поставленный по одноименному роману (1915) любимого Хичкоком шотландского прозаика Джона Бьюкана (Бачана, 1875–1940). В 1959 г. режиссером Ральфом Томасом был снят малоудачный римейк хичкоковской картины с Кеннетом Муром в главной роли; в 1978 г. «Тридцать девять ступеней» были экранизированы вновь (фильм Дона Шарпа с участием Роберта Пауэлла).


[Закрыть] Я не была страстной любительницей кино, но этот фильм заворожил меня своей образностью, лаконичностью языка и глубиной символов. Он заставил мой пульс участиться, а мои мысли – воспарить ввысь. Фильм был хитрой уловкой, а я стала объектом изощренной манипуляции, но это было для меня новым искусством, и я полюбила его. Я отдалась ему целиком, не раздумывая.

Говоря все это, Кей цеплялась за него, словно тонула в открытом море. Сантомассимо крепко прижал ее к себе и принялся гладить по голове. Постепенно она успокоилась и уснула, держась за его руку; вскоре он забылся рядом с ней. Разбуженные восходом солнца птицы пели и летали у них над головами.

10

Легкий утренний туман над центром Лос-Анджелеса быстро рассеялся, и вскоре на небе не осталось ни единого облака. Нависавшие над улицами высотки застыли подобно пирамидам, древним и вечным.

На шестом этаже белого и блестящего здания уголовного суда открыла заседание окружной прокурор Жаклин Рэндольф. Рядом с ней находился комиссар полиции Терренс Макграт, плотный мужчина лет под шестьдесят. За длинным столом сидели капитан Эмери, лейтенант Хирш из центрального участка, капитан Хэллек из участка Тридцать третьей стрит и капитан Каллахан из участка Ньютон. На заседании также присутствовали представитель мэрии Престон Уилкинс, стройный, невысокий мужчина в строгом черном костюме, и Уоллес Перри, капитан Управления по особо важным делам полиции Лос-Анджелеса. Он восседал по другую сторону от окружного прокурора и спокойно курил трубку.

Кей и Сантомассимо сидели в дальнем конце стола.

Лицо прокурора Рэндольф, несмотря на ее возраст, все еще сохраняло свою привлекательность, хотя и утратило былую мягкость за долгие годы пребывания этой женщины на столь ответственном посту. Она была хорошим юристом и превосходным прокурором. Теперь же она стремилась обрести репутацию лучшего окружного прокурора за всю историю Лос-Анджелеса. Говорила она с несколько саркастической интонацией, но вполне дружелюбно, пронизывая собеседника умным, изучающим взглядом. Сейчас в ее голосе сквозили самоуверенность и нетерпение. Опустив подбородок на сложенные в замок руки и обведя взглядом собравшихся, Рэндольф спросила:

– Что происходит, коллеги? У нас что, юридический диспут? Почему лейтенант Сантомассимо ведет расследование в Голливуде и в центральном районе Лос-Анджелеса?

Капитан Эмери нервно прокашлялся:

– Лейтенант Сантомассимо, хочу заметить, получил три награды за смелость при исполнении служебных обязанностей и…

– Давайте обойдемся без политических заявлений, Эмери.

– Хорошо. По нашему мнению, четыре недавних убийства – на пляже, в отеле «Виндзор-Ридженси», на мебельном складе «Лайонс» и в церкви Святого Амоса – это звенья одной цепи.

– Одной цепи?

– Их совершил один и тот же человек, миссис Рэндольф.

Рэндольф обменялась взглядами с Уилкинсом, и внезапно ее охватила ярость.

– Черт возьми, своими действиями вы внушили жителям города именно эту идею. Незабвенный Стив Сафран, основываясь на появлениях лейтенанта Сантомассимо в неподведомственных ему районах, сделал вывод, что в городе появился серийный убийца. Теперь многие люди боятся по вечерам выходить из дому.

– Мы ничего никому не внушали, миссис Рэндольф, – возразил капитан Эмери.

Рэндольф подалась вперед.

– Вы не имели права, капитан Эмери, – не имели права посылать своего сотрудника на расследование в «Виндзор-Ридженси», а лейтенант Хирш не должен был передавать дело лейтенанту Сантомассимо.

Капитан Эмери почувствовал, как взмок ворот его рубашки. Хирш делал вид, что занят своей записной книжкой, затем нервно, одним глотком, выпил стакан воды.

Рэндольф потрясла в воздухе номерами «Лос-Анджелес таймс», «Санта-Моника джорнал» и еще трех бульварных газетенок, распространяемых в супермаркетах.

– Вы только посмотрите на газетные заголовки: «Серийный убийца разгуливает по Лос-Анджелесу», «Тень убийцы-психопата нависла над городом», «Маньяк играет в Бога, оставляя за собой трупы». – Она бросила газеты на стол.

– Представители общественности осаждают резиденцию мэра, – добавил Уилкинс, – желая знать, что он собирается предпринять в сложившейся ситуации.

Последовала напряженная пауза. Капитан Каллахан и лейтенант Хирш старались не смотреть на прокурора Рэндольф и капитана Эмери. Капитан Хэллек, в чьей юрисдикции находилась церковь Святого Амоса, мрачно вертел в руках авторучку. Миссис Рэндольф с суровым видом посмотрела на Сантомассимо:

– Что заставило вас, лейтенант Сантомассимо, появиться в отеле «Виндзор-Ридженси»? Что привело вас на мебельный склад «Лайонс» и в церковь Святого Амоса? Можете ли вы вразумительно объяснить ваши действия?

Сантомассимо откашлялся и произнес:

– Убийство мистера Хасбрука при помощи летающей бомбы напоминает сцену из фильма Альфреда Хичкока «К северу через северо-запад». Как и герой фильма, убитый занимался рекламой.

Рэндольф недоуменно уставилась на него.

– Убийство током Нэнси Хаммонд в отеле «Виндзор-Ридженси» воспроизводит эпизод из фильма «Психоз», в котором молодая женщина погибает в душевой. Режиссером также был Альфред Хичкок. И Нэнси Хаммонд, и героиня «Психоза» были секретаршами.

– Это все?

– Нет, миссис Рэндольф. Убийство студента колледжа, задушенного и засунутого в сундук, буквально повторяет эпизод из фильма «Веревка», снятого…

– Позвольте, я угадаю. Альфредом Хичкоком.

– Да. А падение Стива Сафрана с колокольни имитирует сцену из «Иностранного корреспондента». Подобно герою этого фильма, Сафран был репортером.

Миссис Рэндольф скептически вскинула брови и оглядела собравшихся.

– И вы все в это верите? – спросила она.

Ответом ей было молчание.

– Я вам вот что скажу, лейтенант, – вновь обратилась она к Сантомассимо. – Вас просто подставили. Три участка скинули на вас свои нераскрытые дела об убийствах. Большинство убийств в этом городе напоминают сцены из фильмов. Откуда, черт возьми, писатели берут сюжеты, как вы думаете?

– Есть еще кое-что, – вступила в разговор Кей.

Миссис Рэндольф с удивлением посмотрела на нее. Не мигая она изучала лицо профессора Куинн, которая заметно нервничала после пережитого в церкви страха и бессонной ночи. Сантомассимо положил ладонь на дрожащую руку Кей, что не ускользнуло от взгляда прокурора.

– Хичкок появлялся в своих фильмах, – бесстрастно, с металлической ноткой в голосе продолжала Кей. – Он возникал в кадре буквально на несколько секунд, но зрители всякий раз ждали этого появления. Они принимали участие в его игре, гудели и свистели, заметив его на экране. Это стало его фирменным знаком, как и макгаффин.

– Макгаффин? – переспросила Рэндольф.

Кей налила себе воды в стакан и выпила.

– Да. Это некий предмет, который дает импульс развитию сюжета, но который сам по себе значения не имеет.[116]116
  Смысл макгаффина – условного, не связанного рамками правдоподобия предмета или обстоятельства, вокруг которого организуются события фильма, – сам Хичкок объяснял так: «Бессмысленно пробовать постичь природу макгаффина логическим путем, она неподвластна логике. Значение имеет лишь одно: чтобы планы, документы или тайны в фильме казались для персонажей необыкновенно важными. А для меня, рассказчика, они никакого интереса не представляют. ‹…› Другими словами, макгаффину нет нужды быть важным или серьезным, и даже предпочтительно, чтобы он обернулся чем-нибудь тривиальным и даже абсурдным…» Комментируя происхождение термина, режиссер говорил, что макгаффин – «это, по всей вероятности, шотландское имя из одного анекдота. В поезде едут два человека. Один спрашивает: „Что это там на багажной полке?" – Второй отвечает: „О, это макгаффин". – „А что такое макгаффин?" – „Ну как же, это приспособление для ловли львов в Горной Шотландии". – „Но ведь в Горной Шотландии не водятся львы". – „Ну, значит, и макгаффина никакого нет!"» (Трюффо Ф. Указ. соч. С. 74).


[Закрыть] Например, в фильме «Тридцать девять ступеней» в качестве макгаффина выступала секретная формула, которая и положила начало преследованию героя. А в «Дурной славе»[117]117
  «Дурная слава» (1946) – поставленный по оригинальному сценарию шпионский триллер с мелодраматическим уклоном; роли главных героев, составляющих любовный треугольник, исполнили Ингрид Бергман, Кэри Грант и Клод Рейне (номинация на «Оскар» за лучшую мужскую роль второго плана).


[Закрыть] макгаффином был уран в винной бутылке. Появление Хичкока в кадре и макгаффин являлись своеобразными автографами режиссера, как вот этот… попкорн…

Прокурор и все присутствующие проследили за взглядом Кей, остановившемся на четырех кукурузных зернах, которые лежали на столе в пластиковом пакете.

– Я не могу предъявить этот попкорн в суде, – решительно заявила миссис Рэндольф.

Комиссар Макграт и Уилкинс усмехнулись.

– Все, что вы мне здесь рассказали, – продолжала прокурор Рэндольф, – не может служить основанием для обвинения, даже если вы поймаете убийцу. Нет ни одной улики. – Она подтолкнула пакет в сторону капитана Эмери. – Вы знаете, капитан, сколько такого попкорна рассыпано по городу?

– Прошу вас, миссис Рэндольф, послушайте…

– Можно сбиться со счета.

Капитан Эмери метнул на Сантомассимо убийственный взгляд, словно говоря: ты, черт тебя дери, заварил эту кашу, ты и расхлебывай. Однако протокол требовал, чтобы ответил именно он.

– Мы не говорим, что дело раскрыто, миссис Рэндольф, – произнес он. – Но я думаю, профессор Куинн, как эксперт по фильмам Хичкока, обрисовала нам возможную мотивацию и ее аргументы прозвучали весьма убедительно.

– Это попкорн – аргументы?

– Аргумент – выявление в случившемся логики психически расстроенного человека, – вмешался Сантомассимо. – Четыре убийства – четыре зерна. Это автограф. Это знак логической последовательности.

– Возможно. – Прокурор Рэндольф повернулась к Кей. – Хорошо, профессор Куинн, а нет ли в фильмах Хичкока подсказки, как поймать убийцу? Я имею в виду, если он действительно одержим тем, о чем вы говорите. Есть ли там какие-нибудь практические идеи на этот счет?

– Одна.

– Выкладывайте.

– Он может появиться в кадре. Как Хичкок. Дерзкий поступок. Безумный. Но это дразнит зрителя…

– Зрителя? – переспросил комиссар Макграт.

– Для него мы все – зрители, – пояснила Кей.

– Надеетесь сфотографировать его во время совершения убийства? – саркастически спросила Рэндольф. – Это было бы превосходно.

– Я имела в виду, что он остается на месте преступления и сливается с толпой, изображая заинтересованного зрителя. Это его способ дразнить полицию.

– Великолепно. Мы будем развивать кукурузный способ мышления.

За столом хмыкнули, а Уилкинс толкнул локтем комиссара и залился громким смехом. Кей подалась вперед и постучала по столу, глядя прямо в глаза миссис Рэндольф.

– В «Исступлении»[118]118
  «Исступление» (1972) – предпоследний фильм в кинокарьере Хичкока, снятый им в Великобритании после нескольких десятилетий работы в США, детективный триллер по мотивам романа английского писателя Артура Ла Берна «До свидания, Пикадилли, прощай, Лестер-сквер» (1966), который повествует о противостоянии лондонского убийцы, душащего женщин при помощи галстука, и его приятеля – мужа одной из жертв, подозреваемого полицией в совершении этих преступлений. Фильм был восторженно принят зрителями на Каннском фестивале 1972 г., восстановив веру Хичкока в свои творческие возможности, пошатнувшуюся после провала «Топаза» (1969).


[Закрыть] Хичкок стоял на причале и наблюдал, как полиция вытаскивает из Темзы задушенную девушку, – не сдавалась она.

– Возможно, его уже засняли на пленку, – пришел на помощь Кей Сантомассимо. – На месте каждого преступления крутился Сафран. Он снимал все подряд. Мы можем просмотреть его пленки и выбрать повторяющееся лицо.

– К журналистам не смейте и приближаться, – повелительно одернула его Рэндольф. – Сафран был их коллегой. Они и так уже сходят с ума. А я не люблю, когда ситуация выходит из-под контроля.

Прокурор Рэндольф испытующе вгляделась в лица сидевших за столом. Она еще не была готова согласиться с доводами Кей, ей требовалось время для размышлений. Откинувшись на спинку кресла, она едва заметно кивнула Уоллесу Перри. Тот выбил трубку и полез в кожаный кисет за новой порцией табака.

– Если это расследование застрянет между участками – подчеркиваю, я сказал «если», – то оно будет передано Управлению по особо важным делам. Ни один полицейский участок в городе не располагает такими компьютерными возможностями.

– Прошу прощения, прокурор Рэндольф, но я хотел бы лично довести это дело до конца, – возразил Сантомассимо.

Перри покачал головой:

– Пусть этим занимается центральное управление, лейтенант. У вас нет тех сил и средств, которыми обладают они.

– Я смогу вычислить этого парня. Я почти чувствую его.

– A почему бы лейтенанту Сантомассимо не возглавить группу спецрасследования? – обратилась к Перри миссис Рэндольф.

Перри кивнул:

– Это вполне возможно. Мы иногда практикуем подобное. Но в этом случае ему придется поступить к нам в управление.

Капитан Эмери покачал головой:

– Сантомассимо нужен мне в западной части города. У нас дел невпроворот.

– Не прибедняйтесь, у всех дел по горло. Все не переделаешь, – огрызнулся капитан Перри.

– Сантомассимо останется при мне, – не сдавался капитан Эмери; его глаза потемнели.

Разговор, похоже, зашел в тупик. Прокурор Рэндольф барабанила пальцами по столу, размышляя. Престон Уилкинс что-то шептал на ухо комиссару, затем умолк, поймав на себе пристальный взгляд прокурора. Рэндольф приняла решение.

– Капитан Перри, – заговорила прокурор, – мы можем создать группу, ее возглавит лейтенант Сантомассимо, но подчиняться она будет непосредственно вам.

– Вы хотите сказать, что он останется в Палисейдс?

– Да, но подчиняться будет вашему управлению.

– Это создаст известные сложности в работе.

– Любые действия по этому делу будут осуществляться с вашего одобрения. К вам будет стекаться вся информация. Все распоряжения, приказы, разрешения и запреты должны будут исходить от вас.

Перри выглядел несчастным:

– Да, конечно, все так и будет организовано, если вы возлагаете это на наше управление. Все будет под контролем.

Прокурор Рэндольф повернулась к Хиршу, Хэллеку и Каллахану:

– Вам понятно? Все, что касается этого дела, – понимаете, все – поступает к лейтенанту Сантомассимо, в Управление по особо важным делам.

Она повернулась к улыбавшемуся комиссару Макграту. Ему нравилась ее решительность. Довольная собой, прокурор Рэндольф сложила документы в кейс и закрыла его.

– Лейтенант Сантомассимо, я хочу, чтобы вы и капитан Эмери контролировали все аспекты расследования. А капитан Перри, в свою очередь, будет контролировать вас.

– Спасибо, миссис Рэндольф.

Все встали и направились к выходу, но прокурор Рэндольф по-прежнему сидела в кресле. Это заставило остальных задержаться.

– Капитан Перри, – сказала прокурор, – а не следует ли нам задействовать Отдел специальных расследований?

При одном упоминании этого отдела капитан Перри изменился в лице. В Отдел специальных расследований полицейского управления Лос-Анджелеса входило девятнадцать человек, которые следили за известными преступниками, но обычно не делали попыток арестовать их до момента совершения преступления. Во многих случаях последствия такой медлительности оказывались непоправимыми. У капитана Перри, полицейского старой закалки, методы работы этого отдела вызывали неприятные ассоциации с деятельностью КГБ.