Текст книги "Среда обитания приличной девушки"

Глава шестьдесят четвертая
Под знаменами капитализма

Трудовая деятельность моя в ГОИ длилась до того момента, пока не грянул девяносто первый год. И совсем мы было загрустили – зарплату не платят, на работу ходить не разрешают. Правда, и тут нам повезло.

В тяжелые времена наш начальник лаборатории очаровал некоего канадского профессора, который выбил денег, и мы всей лабораторией уволились из Оптического института. Стали самостоятельной единицей.

Начальником Сережа был хорошим. Талантливый администратор, харизматичная личность, он так строил свои огромные еврейские глаза, что руководство канадской компании тут же открыло филиал в Питере. Где мы все и работали.

Да, нельзя отказать Сереге и в научной мысли. Мысль была. Но вот появлялась она у него очень оригинально.

Легкое отступление – я выполняла в фирме множество разнообразных функций. И в том числе была секретарем и делопроизводителем. И еще кадровиком. И еще меня иногда в налоговую посылали, потому что главбухом у нас была Сережина жена.

Как секретарь я обещала любимому начальнику, что я на свои небольшие деньги куплю ванну, куда поставлю его стол, стул и компьютер.

Вот если вы кофе пьете, то куда вы гущу из чашки выливаете? На клавиатуру, правильно. А куда стряхиваете с ладошки крошки от пирожка? На кофейную гущу, правильно. А если вы еще после этого и курите, то я даже стесняюсь спросить, куда вы стряхиваете пепел.

А после всего вышеизложенного у вас возникнет вопрос, почему «ля» на клавиатуре западает?

У моего начальника этот вопрос возникал постоянно. С тех пор я виртуозно умею мыть клавиатуры любых конфигураций с помощью зубочисток и палочек для ушей. Даже не разбирая. Но это мелочи. Это так.

Как и все творческие личности, беспорядок вокруг себя мой начальник наводил не только в виде свинарника на рабочем месте. Его странно устроенный мозг определял любой вещи, откуда-то взятой, новое место. И это место было иногда настолько оригинально, что определить его логически было невозможно.

Например, теряет начальник чайную ложку. И только я знаю, что он ее, конечно же, поставил в органайзер вместе с ручками и карандашами. За несколько лет работы я выработала в себе очень полезную привычку – периферийным зрением я все время отслеживала его передвижения и телодвижения. И это было даже неким аттракционом – когда он уже как бешеный таракан носится по комнате с криком: «Где оригинал договора с нашими учредителями?!!!» (видно, что нервничает) – с невозмутимым лицом достать стоящие на книжной полке «Желтые страницы» и извлечь оттуда договор, использованный в качестве закладки.

А вот когда Серега заходил в соседнюю комнату – коллеги плакали. Там находился оптический стенд – святая святых любых лабораторных исследований. Для непосвященных рассказываю – мы занимались производством лазеров. Индивидуальные схемы, уникальные зеркала и волшебные характеристики. Для того чтобы это воплотить в жизнь, на стенде выстраивалась оптическая схема. Метров десять длиной и полтора шириной стальная плита, в которой по всей поверхности через каждые пять сантиметров насверлены дырки. В дырках – резьба. На конструкциях, называемых подвижками, установлены зеркала, линзы и тому подобная лабуда. И эти подвижки с помощью винтов крепятся к стенду в примерно нужном месте. А потом производится юстировка. И делаются замеры.

Хозяйство сложное, громоздкое. Когда великие умы задумывались о том, как же улучшить какую-нибудь характеристику, то частенько можно было лицезреть картину: стенд, лазер работает, луч мечется, а вокруг стенда, опершись о него локтями и периодически пуская струю дыма (тогда луч видно), стоит мужская часть нашего коллектива в полном составе. Часами так могли стоять и беседовать научно, пока нужная мысль не придет.

Постоят-постоят, а потом жалуются – у всех рукава драные. Мне, между прочим, жалуются и нитку с иголкой просят. Если не зашить. Я ума не могла приложить, за что там на стенде зацепиться можно, а потом выяснила.

Серега, когда стоял и научно общался, вкручивал в дырки стенда коварно припасенные заранее и вынутые из кармана винтики.

Мужики озлились и отлучили его от стенда. И это было их ошибкой. Он, продолжая вести научную дискуссию, начинал крутить верньеры приборов и щелкать всеми попадающими под руку тумблерочками. Пару раз загубил результаты недельной работы всего коллектива: только-только они нашли нужное все – и тут это все было моментально разрушено. Хоть Серега и начальник, а бежал от разъяренных сослуживцев, как тот практикант.

Научную мысль не убить, ИТР непобедим. Поэтому, когда Серега в следующий раз посетил гнездо науки, его отвели в уголок и там затеяли разговор. И разговаривают, разговаривают, а еще ни одного короткого замыкания нет. Вроде и эксперимент очередной не срывается, идет себе.

А эти орлы ему фальшпанель сделали. С тумблерочками, ручечками, огонечки мигают – на совесть, старались из последних сил. Серега винтик из кармана – а и тут подумали – разного размера дырочки, да резьба с разным шагом – буквально есть где поговорить о высоком.

А еще Сергей портфель свой терял. Я уж не говорю о том, что портфель с бумагами в холодильнике – это, по меньшей мере, оригинально. Но в холодильник несчастного портфеля можно было и не ставить. Самая любимая мной потеря портфеля была такой: прибежал начальник откуда-то из внешних сред, прямо посреди комнаты стал рассказывать коллегам что-то научно-познавательное, а портфель бросил там, где стоял, – вот посреди ее и бросил. А я коварно не стала переставлять портфель в его кабинет.

Несчастный яйцеголовый начальник с двух до семи прыгал через портфель, вернее, тщательно его перешагивал. К концу рабочего дня вызвал меня к себе в кабинет и говорит так интимно:

– Галка, у меня беда. Где-то оставил свой портфель – ищу-ищу, а найти никак не могу. Ты мне не поможешь?

И в глаза заглядывает. Как спаниель, прости господи.

Пришлось помочь.

Глава шестьдесят пятая
Рукоделие в науке

Как мы клепали лазеры на колене – история красоты неописуемой. При тех небольших деньгах, которые канадцы отстегивали нам на пропитание, они получали великолепные результаты, от которых их японские коллеги истекали слюной. Завидовали. Они просто не знали, что русский человек способен на такое многое, что им в голову даже не придет.

Например, когда нам понадобился трансформатор совершенно определенных характеристик, его не оказалось в продаже. Вернее так – его не оказалось в производственной природе. Что бы сделал на этом месте канадец или японец? Правильно, тяжело вздохнул. Что делаем мы? Наматываем трансформатор вручную.

Поскольку в лаборатории я была единственной женщиной, то мне эту работу не доверили. Сначала ее пытался сделать один мой коллега. Страшные, невнятные (в силу присущей ему интеллигентности) матюги целый день раздавались из его угла. Потом он матюгнулся разборчиво, порвал проволоку и швырнул катушкой в проходящее начальство. Начальство не удивилось и передало это задание другому коллеге. На следующий день картина была такой же, единственным различием было то, что второй коллега в конце трудового дня затребовал коньяку «можно без лимона, но побольше» и бросаться катушкой не стал, а просто молча положил ее начальству на стол.

Тогда начальство все-таки передало эту работенку мне. Я села рядом со стендом, пристроила на него две пары тисочков, в одни тисочки поставила лупу, во вторые – катушку для трансформатора. Господа! Мотать трансформатор из проволоки 0,2 мм, виток к витку, изолируя каждый накрученный слой, – вот он, оргазм. Достигается на третьем слое.

Там же был случай, когда японцам понадобилось очень большое зеркало. С изменяемыми характеристиками. Им бы и в ум не пришло, что мы сделаем его из детского надувного бассейна.

Один из произведенных нами приборов был с водяным охлаждением. И в системе этого охлаждения был патрубок, который было необходимо загерметизировать, чтоб водичка не капала. И еще было бы неплохо, чтобы герметик снимался и был темным. А на Съездовской линии открыли один из первых кооперативных магазинов. Я заходила туда любоваться разнообразными предметами. Особенно меня радовал унитаз золотого цвета, на нем так жизнерадостно скакали солнечные зайчики. И вот, разглядывая витрину, я увидела ЭТО! И срочно побежала на работу, рассказывать коллегам, какого счастья я нашла.

Гордая, как китобой у туши кита, я донесла до ребят информацию. Они подхватились, Васька сунул в карман штанов патрубок, и мы, как кавалерия в атаке, понеслись в магазин.

Далее картинка. В коммерческую лавку врываются девушка (типа, я) и три молодых мужика. Девушка с огнем в глазах и в предвкушении триумфа кричит продавщице:

– Скажите, пожалуйста, у вас черные презервативы есть?

Продавщица говорит, что есть. Девушка, шевеля губами и явно считая что-то в уме:

– Тогда нам… 20 штук! – И далее: – Васька, доставай, счас примерим!

После чего один из мужиков начинает расстегивать куртку, а там в штанах что-то очень существенное…

Потом, конечно, он это существенное достал. И один мы тут же примерили. Облегчение, с которым выдохнула продавщица, мы не оценили.

Глава шестьдесят шестая
Что русскому хорошо, канадцу – смерть

Наше канадское начальство было совершенно прозрачным, как сосулька в марте.

Головное предприятие находилось, как ему и положено, на канадчине, в Квебеке. И начальство находилось там же. Питерский филиал контора открыла исключительно благодаря обаянию и харизме моего непосредственного начальника, ну, того, который тумблеры все время переключал. И вот однажды профессор Клеменс, куратор нашего филиала, решил посетить Россию.

Поскольку из Питера прямых рейсов не было, то путь его должен был лежать и туда и обратно через Москву. Иностранцы, надо отметить, тогда были совершенно непуганые и очень непосредственные.

Потусовавшись в городе на Неве, поговорив о том о сем с нашим начальством, удовлетворившись качеством производимой нами продукции, наш гость собрался домой. А вот чтобы он доехал до своей канадчины без приключений, меня и моего коллегу Диму отправили вместе с ним в командировку в Москву. И задача стояла следующая – взять профессора, довезти его без приключений на поезде в вагоне СВ до столицы, потом доставить в аэропорт и посадить в самолет. Дима-то просто ехал в Москву в командировку, а меня послали для того, чтобы я помогла Клеменсу в быту, поскольку на английском он говорил из рук вон плохо, а я понимала три слова по-французски.

Выехали мы поздно, профессор сразу заснул и так и не высунулся из своего купе, которое для его спокойствия было оплачено целиком.

Первой радостью было утреннее посещение профессором туалета. Нет, это хорошо, что было душно, и меня вынесло в коридор в шесть утра. И, протирая глаза, я себе не поверила, решила, что снится. По коридору в направлении туалета в халате и белых носках шел Клеменс, намереваясь совершить утренние процедуры. Я еле успела перехватить его на пороге и объяснить, что неплохо бы для посещения туалета надеть какую-нибудь обувь.

«Зачем?» – вопрошал он меня, глядя большими наивными глазами из-за стекол очков. Тогда пришлось открыть дверь и показать ему – зачем. Нет, в СВ сортир, конечно, не такая помойка, как в плацкарте, но я бы не рисковала посещать его практически босиком. Профессор хмыкнул, но внял голосу разума.

Потом мы посетили московский филиал, где нужно было оформить какие-то бумаги, целый день до позднего вечера проторчали там и двинули на выход из страны.

До аэропорта мы добрались практически нормально. А тут сюрприз – рейс откладывается на два часа. Нужно ждать и развлекать заморского гостя разговорами. Господи, как же это непросто. Во-первых, нужно как-то светски беседовать на языке, который я не откапывала из могилки со школы. Во-вторых, нужно как-то по-человечески реагировать на его сетования, что вот, мол, дома травка на газоне уже как полторы недели не стрижена, и это для него така-а-ая проблема.

Тоже мне, о проблемах он будет мне говорить – девяносто первый год на дворе был, все по талонам, 250 грамм подсолнечного масла на месяц – а у него травка, понимаешь. И сидит, зараза, весь лучится оптимизмом.

Пойдемте, говорит, Galine, кофейку изопьем и съедим чего-нибудь. Съесть – это, конечно, было бы здорово. А то мы в поезде позавтракали домашними припасами, в обед выпили чаю с бутербродом в буфете, пока директор московского филиала профессора в ресторане ублажал разговорами, а вот поужинать не случилось. И к одиннадцати вечера тот часовой бутерброд уже подзабылся.

Ну, поднялись мы с ним в кафе. А в Шереметьево чашка кофе стоила тогда – ай да ну! Семь долларов по курсу она стоила, а денег у меня впритык, потому что Клеменс возжелал ехать до аэропорта на такси, и все денежки, которые нам дали, я туда и потратила. А своих почти и не было. Посмотрела я, посмотрела и говорю:

– Чего-то, мол, не хочется мне кофею, прямо воротит от одного вида. Я вот лучше водички из-под крана попрошу.

Дальше как в харчевне «Три пескаря» – Клеменс делает заказ, берет какое-то мясо с гарниром, десерт, фрукты, кофе и эдак роскошно:

– А для дамы – стакан воды!

Сели мы за столик, он кушает культурно, я водичку свою пью не менее культурно. Надо ж как-то незаметно сглатывать слюну. А за соседний столик присел молодой человек интересной наружности. Весь такой восточный, волосы в косу заплетены, снял с плеча рюкзак (дорогой, кожаный), а коробочку, которую держал в руках, на стол поставил. Принес себе с раздачи какие-то котлетки с картошкой и стал одну котлетку прямо в пыль разминать. Ну, мы с профессором обсудили, что, видно, совсем у парня плохо с зубами, раз он так старается.

Это мы зря обсудили. Он коробочку открыл и вытащил оттуда… хомячка, думаете? Если это был хомячок, то длинный, очень стройный, без лапок и даже без шерсти. С красивым раздвоенным языком. И стал этот хомячок котлетку жрать. А Клеменс как раз перестал.

Даже жевать забыл. Смотрит, как загипнотизированный, на эту змейку и явно впадает в транс. Я его под локоть, конечно, пихнула – типа, хватит уже, жуй дальше. Он сглотнул судорожно и шепчет мне:

– Это точно арабский террорист! Если он полетит со мной на одном рейсе, я останусь в Москве!

Вижу – дядька мой совсем не в адеквате. Испугался сильно. Я уж ему и так рассказываю, что змея – не бомба и даже не пистолет, что если парень с животным, значит, есть какие-то разрешения, иначе бы его не пустили в самолет. И вообще, может, он провожает кого-то или встречает. Но не помогало ничего. Я бы так и провела последние часы под прессингом испуганного профессора, если бы ему не пришло в голову, что у него остались русские рубли, которые срочно нужно обменять на доллары.

Думаете, только французы страшно экономный народ? Не только… Канадцы, особенно квебекские, тоже страшно экономные.

Нет, вы понимаете тяжесть задачи? Рублей оставалось – кот наплакал (как я злобно думала, как раз мне на чашку кофе или плюшку какую). Но – начальство просит – надо действовать. И на обмен этих двадцати или тридцати баксов я потратила следующий час. Прибегаю – профессор в кресло вдавился и боится двигаться. Мало того, что в соседнем ряду юноша со змеей сидит, так еще и начали подгребать ближе к моменту посадки остальные пассажиры. А в Квебеке тогда, не знаю, как сейчас, было очень много украинцев. Жили они там. И вот к ним и ехали гости. Мягкий малороссийский говорок становился все громче, шановни громодяне хвастались, какие утюги, водку и икру они везут в подарок своим родным. Ничего не понимающий Клеменс пялился в очки. Я поняла, что у меня еще одна проблема. В общую очередь на паспортный контроль он с ними не пойдет. Потому что боится.

Вот хорошо тогда было – я была молода, хороша собой и совершенно не имела никаких комплексов. Пошла к работникам паспортного стола и, тыкая в своего замершего в кресле тушканчика, попросила пропустить его через зеленый коридор, благо, багажа у него практически не было.

Профессор помахал мне рукой, произнес фразу типа: «Будете у нас на Колыме…», чем вызвал у меня нездоровый смех и непроизвольную улыбку, и отправился домой.

Глава шестьдесят седьмая
Загадочный Восток

Налаживание заграничных контактов шло полным ходом. И не только наш харизматичный Серега в этом преуспел. Были еще люди, налаживавшие контакты. С Западом, а также с Востоком.

Папа Александр Васильевич отправился в командировку в Китай. Научным сотрудникам из России дали возможность прогуляться по Пекину, потом посадили в самолет и увезли на самый север страны.

И не потому, что боялись их, как иностранных шпионов, просто крупный научный центр, занимающийся разработкой оптоволокна, находился как раз там.

Поселили в гостиницу. Звезд на ней нарисовано не было, но, судя по рассказам папеньки, их должно было быть не две.

Первым делом наши инженеры-физики засели вокруг унитаза. С чисто исследовательскими целями. Потому что в унитазе выше половины чаши плескалась вода. Они нажимали на пимпу и смотрели, как унитаз наполняется почти до верхнего обода, а потом вода, издавая ниагарские звуки, проваливается куда-то в небытие.

Сейчас-то фиг кого этим удивишь, мы даже знаем, что такая система называется друкшпюлер, а они-то видели в первый раз. Рулон туалетной бумаги был моментально разорван на клочки, которые изрисовывались возможными схемами слива и после этого топились в бачке.

Унитаз послушно глотал бумажки, возникали новые схемы.

Сопровождающие еле извлекли инженеров из сортира, чтобы отвести в ресторан.

О! Банкет. Встреча русских светил, так сказать. Вышколенные девочки и мальчики в униформе стояли по струнке в полуметре от стены на всем протяжении банкета. Иногда срывались, чтобы вынести очередное блюдо – например, предлагали жареных членистоногих типа кузнечиков или тараканов – кормили то бишь деликатесами.

Папенька смотрели с интересом, но пробовать отказались.

Я, честно говоря, не удивлена. Был в нашей жизни такой случай – Людмила Ивановна, мама моя, решила сварить суп из снетков. Так ей, бедняжке, пришлось им всем, снеткам этим, головы ножницами отстригать. Папе казалось, что снетки смотрят на него с неодобрением.

Поэтому и в Китае хотелось ему этих официантов куда-нибудь отослать. А то сидишь за столом, а на тебя неотрывно смотрят десять пар черных узких глаз. Как снетки, право слово.

Ну, потом в Центр поехали, где их местные особисты в количестве двух штук все время сопровождали. Все бы ничего, если бы эти особисты еще немножко в оптике разбирались, а то всегда поперед батьки: «Мы, мы ответим на все ваши вопросы!», а что отвечать, и не знают. Мучительно, короче, шел научный процесс. Да еще и через переводчика. Слава Провидению, что со времен советско-китайской дружбы и штанов с начесом Хунань остались люди, знающие русский язык. И упрек ему же, что у этих людей было плохо с научной терминологией.

К вечеру вернулись в гостиницу. Только расползлись по номерам – к папеньке в дверь стучится приятель.

– Саша, а нет ли у тебя щипчиков маникюрных или ножниц, а то вот заусенец жизни не дает – прям всюду цепляется?

– Нет, нету, – говорит папенька, – но мы ж в цивилизации, в гостинице, сейчас найдем!

Папа знает (и в этом мы с ним похожи), что нет неразрешимых задач. Бывают сложные и неприятные решения.

Из иностранных языков у папеньки в памяти осталась только фраза: «Их бин бёзе вайсе Фриденштаубе!», что означает «я злой белый голубь мира». Но в глухой китайской провинции, хоть она и научный центр, это не помогает. Особенно если тебе нужны маникюрные ножницы. Поэтому Александр Васильевич вооружился блокнотом и ручкой и пошел в люди.

Следующие полчаса он изображал театр одного актера, делал круглые глаза и дул на свой совершенно здоровый палец, изображал из себя клиента и маникюршу одновременно, рисовал в блокноте ножницы, себя, товарища с заусенцем, палец с панарицием и вообще развлекался, как мог. Вокруг стойки ресепшн стали скапливаться администраторы, горничные, подтянулись официанты из ресторана…

Пока, наконец, в холл не вошел третий папин товарищ, владеющий английским. И очень радовался – администратор ему рассказала, что они все собрались, потому что вот этот русский (элегантный жест в сторону папы) торгует маникюрными ножницами. Но пока никто не понял – почем.

Глава шестьдесят восьмая
Девушка с прутком

А мы, проводив Клеменса, тоже отправились домой, новые подвиги совершать. Буквально не успев вернуться, я стала «Девушкой с прутком».

Мне как почти единственной женщине в коллективе (не считая бухгалтера, которая сидела дома) доставались разнообразные поручения, слабо связанные непосредственно с наукой. Светлые мужские головы ломались над предложенными нам проблемами, а я осуществляла, так сказать, материальную часть.

Например, Сережа (директор) вызывал меня и говорил, старый склеротик:

– Галя, для нас на грузовой таможне Пулково вот уже месяц валяется СО₂ лазер. Нужно поехать на таможню и получить его. А вот платить за хранение – не нужно.

Я три минуты лупала глазами, потом поджимала все, что есть в организме, и ехала на таможню. Там я вдумчиво узнавала, что нужно сделать, чтобы получить прибор, потом изображала среди ангаров беременный обморок, на кривой козе объезжала очередь на заполнение ГТД, дарила сопливому пацаненку кладовщицы конфетки, шоколадки, жевательные резинки и добывала лазер. Потом в степу у грузового склада ловила машину, грузила вместе с водителем эту бандуру на багажник и ехала на работу.

Вызывает меня однажды любимый начальник и начинает опять с того же.

– Галка, – говорит он, – нужно поехать на склад металлоизделий и получить по накладной алюминиевый пруток. Поедешь после обеда, а вернуться нужно до конца рабочего дня – он нам вечером очень нужен. Так и быть, возьми машину, потому что пруток длиной 2 метра, а диаметром 10 мм. Не тяжелый, так что одна справишься.

Утром, собираясь на работу, я решила, что в нашей стране даже гланды удаляют через задний проход, поэтому наверняка пруток будет длиннее, да и двухметрового проката я что-то не помню. И взяла с собой ножовку по металлу.

До обеда все было хорошо, а потом я поправила на плече рюкзачок с ножовкой и поехала. Февраль месяц. Весело, с посвистом, дует ветерок. Снег не то чтобы есть, скорее есть его останки, которые равномерно распределены по земле. Температура – не сказать, что холод, но очень влажно, поэтому страшно мерзнет морда. Времени три часа, но уже стало темнеть.

Добравшись до склада, я с радостью увидела, что работает он до пяти. Размахивая платежкой и накладной, я прорвалась на территорию и нашла, хоть и с трудом, нужный мне ангар. Захожу. Огромное, темное по углам, пустое помещение, где в живописном беспорядке раскиданы железки – где швеллер, где уголок, где еще какая гадость. Народу нет. Вдалеке, за штабелями железяк, еле светится какая-то лампочка. Я, конечно, ломанулась туда. Свет вырывался из пустой каморки, где, очевидно, предполагалось какое-то официальное лицо.

Поплясав рядом с каморкой (холодно, в металлическом ангаре с металлическими штуками еще холоднее, чем на улице), я поскакала искать кого-нибудь живого. И нашла. В соседнем ангаре бабулька, закутанная в пуховый платок крест-накрест поверх шубейки, в валенках с галошами и в огромных рукавицах, пила чай. Рукавицы она не снимала, пить ей было неудобно, поэтому она сначала долго примеривалась, потом делала глоток. Я, конечно, стала трясти у нее перед носом своими бумажками. Она долго их изучала, потом велела мне идти обратно в мой ангар и ждать.

Я пошла и стала ждать. Дверь на улицу открылась, и появилась моя бабулька в сопровождении двух своих клонов. Одеты они были точно так же и напомнили мне малолетних детишек, которых мамы страшно кутают зимой, поэтому на прогулке приходится буквально переставлять их с места на место. Бабульки подползли ко мне и отняли мои документы. Долго совещались, потом одна из них поманила меня пальцем и пошла в глубь ангара.

Подходим к куче каких-то железок, она говорит:

– Вот, тебе сюда, только пруток пятиметровый, а тебе нужно два метра. А Петрович уже ушел.

– Ничего-ничего, – говорю я, – у меня есть ножовка по металлу! – И оборачиваюсь.

Нет. Это не может быть мой пруток! Я пытаюсь убедить бабульку, что мне нужен именно пруток, сантиметровой толщины, а она тычет меня мордой в мои бумажки, на которых ясным по белому написано: «Пруток алюминиевый, длина 2 метра, диаметр (внимание) 110 мм». И тут я выпадаю в осадок.

В осадке я провалялась недолго, минуты три. После чего в моей голове родилась идея – надо позвонить и выяснить. Но не тут-то было! Мобильных телефонов тогда еще не существовало, мало того, на складе телефон был только в управлении, а управление, в отличие от склада, работает только до трех. Приехали. А на работе меня ждут с прутком.

– Так, – сказала я себе, – что у нас там с избой, которую нужно поджечь? – И достала из рюкзачка ножовку.

Как я пилила этот пруток! Это апофеозо модерато я буду помнить всю жизнь. Мне достаточно скоро стало тепло, а потом и жарко. Пот заливал мне глаза, когда я терзала вязкий алюминий своей доморощенной ножовкой! Естественно, этот прибор не был предназначен для такой работы. Естественно, распил пошел винтом, и я с ужасом думала, что я сейчас напилю изящную спираль по этому прутку. Но, в конце концов, мне удалось соединить концы распила, и я продолжила свою работу. Два часа я изображала рефлектор в ангаре. Три бабульки в каморке пили чай, периодически выдвигаясь на смотровую площадку и споря, удастся мне этот подвиг Геракла или не удастся.

Подвиг почти удался. Но, когда только в центре прутка остался неотпиленный участок с пятикопеечную монету, ножовка сломалась. Это была катастрофа. Нужно было придумать что-то, чтобы мои старания были не напрасными. И я придумала. Я усадила трех бабушек на один конец прутка, а сама, как бешеный гамадрил, стала прыгать на втором конце. В результате мы его обломали.

Но этим история не закончилась. Заполучив в руки эту металлическую бандуру с изящным конусом на одном конце, я оказалась на улице. У черта в заднице. На улице, по которой изредка ездят машины. Как вы думаете, много желающих было подобрать девицу с двухметровым бревном темным и холодным февральским вечером, когда нормальные люди торопятся домой? Наверняка тот человек, который в конце концов остановился, был добрым самаритянином. Мы запихнули мой груз и меня (потому что вдвоем мы с грузом влезали не очень хорошо) и поехали на Рижский проспект. Когда автомобиль остановился у института, кто-то из товарищей увидел меня, вылезающую из машины. Тут же передали это начальству, и Сережа с криком: «Что же ты так долго!» – вывалился из проходной. И тут он увидел пруток. Его большие выразительные еврейские глаза стали настолько выразительными, что их не испортило даже российское «Еп…».